В нашем языке существуют тысячи устойчивых выражений. Мы спрашиваем: "Was mag er wohl im Schilde führen?" /"Что он замышляет?"/ и в большинстве случаев уже не знаем, что имеется в виду герб, на котором 700 лет назад можно было прочесть имя и родословную закованного в латы рыцаря, как сегодня на именной табличке участника конференции. Мы объявляем, что не намерены выносить "обвинительный приговор" нашему соседу /"über
unserem Nachbarn den Stab brechen"/: кто из нас еще помнит, что когда-то судья, в последний раз зачитывая осужденному смертный приговор через повешение, ломал над его головой маленький прут как символ лишения жизни, а затем бросал обломки в лицо преступнику?
Большинство выражений таят в себе много интересного: когда их исследуешь, открывается картина давно ушедших отношений, и устойчивые отношения оказываются богаче и занимательней. Но в этом заключается и угроза, потому что фразеологизмы должны сказать то, что должны, а не буквально: они описывают, они скрывают, они усиливают или затушевывают подразумеваемое; их воздействие неопределенно и по возможности они не должны быть конкретными. Устойчивые выражения отбрасывают полутени, что может развеселить или разозлить.
Или же фразеологизмы вызывают восстановление контекста, возникающее интуитивно у партнера, так, узнаем, что некто балансирует на острие ножа /"auf des Messers Schneide steht"/; Нас охватывает напряжение, словно мы сопереживаем акробатическому трюку: удастся ли удержать рискованное равновесие или последует несчастье?