Романтик (Der Romantiker). В своих воспоминаниях художник Людвиг Рихтер (1803-1884) так описывает свое первое утро в Риме:
"Welch glückseliges Erwachen brachte der Morgen! Ich muße mich einige Augenblicke besinnen, ob ich wirklich wach sei oder vielleicht nur träume, ich wäre in Rom. Aber es war kein Traum! Und so sprang ich mit einem Satze aus dem Bette und lief zum Fenster, um mir den augenblicklichsten Beweis Tatsache zu verschaffen.
Es war noch ziemlich früh. Die Via Condotta lag still und menschenleer im kühlen Morgenschatten; aber am Ausgange derselben leuchtete bereits im goldenen Glänze
der Sonne der Pincio mit der Kirche Trinita dei Monti über der spanischen Treppe. Ich kleidete mich rasch an, und das Herz pochte gewaltig in ahnungsvoller Erwartung der Dinge, die da kommen sollten."
Взволнованное, эмоциональное описание. Оно так непосредственно обращено к нам, что у нас создается впечатление, будто мы становимся свидетелями этого "des glücklichen Erwachens." Как же это происходит? Художник берет три момента: мгновение между сном и пробуждением, первый взгляд из окна и процесс торопливого одевания. Эти три фразы связаны между собой стремительным движением, с которым они следуют друг за другом: блаженное нетерпение пробуждающегося человека счастливым образом контрастирует с утренним покоем городского пейзажа, который, кажется, только и ждет своего счастливого разрушителя, чтобы тот смог участвовать в его жизни. Прыжок из постели, быстрое одевание, взволнованно бьющееся сердце - признаки ритма, в котором вскоре начнет пульсировать весь Рим. Этому ритму соответствуют и усиливающие эпитеты (пробуждение "glückselig", подтверждение того, что автор в Риме "augenscheinlichst", ожидание "ahnungsvoll"); они оттеняют контраст, рождаемый тишиной улиц и возбужденным состоянием художника: улицы пустынны, тенисты и наполнены ожиданием восходящего солнца. Так, каждый абзац дышит подобающим ему настроением; волнение художника и безмятежная тишина городских улиц составляют антитезу друг другу, и это не смешение стилей: два образа переживаемого сплавляются в единое целое, и читатель сопереживает счастью автора.
Это темпераментное, живое и эмоционально насыщенное описание; широта изображения, точность описания делают его в известной степени приятным.
Подобное событие мы могли бы представить себе и в спокойном, деловитом, сухом и спокойном изложении. Тогда оно воздействовало бы на нас иначе. Но в данном случае совершенно невозможно представить себе мешанину стилей, когда описание начинается широко и свободно, а потом вдруг превратилось бы в сухое и деловитое сообщение. Это сбило бы читателя с толку, и он так и не понял бы, какие чувства переполняли автора, изображавшего свои впечатления.