Процесс, который мы описали, очень многозначителен. А именно, он требует по крайней мере двух предпосылок: что тот, кто говорит, располагает достаточным запасом осмысленных звуковых групп ("слов") и что те, кто слушают эту речь, обладают такими же знаниями. Естественно, мы образуем звуковые груп-
пы, при помощи которых хотим нечто высказать, не вполне спонтанно; они нам давно известны, возможно, уже с раннего детства, со школы, со времен нашей учебы; мы подхватили их от коллег по профессии, научились им из книг, газет или журналов, от друзей и знакомых. То, что формирует наш языковой инструментарий - это восприятие и воспроизведение речевого богатства, которое уже имеется в наличии (с давнего или, возможно, относительно недавнего времени). Язык всегда предполагает наличие истории. Когда мы говорим, то включаемся в эстафету поколений, приобщаемся к традиции.
Те, с кем мы говорим, имеют такие же связи, которые и соединяют их с нами. Им знакомы те звуковые группы, которые мы издаем, точно так же, как нам те, которые издают они; они образуют их тем же способом, что и мы, и придают такой же смысл. Если бы не это, мы не могли бы надеяться на получение ответа на наши речи. Таким образом, язык покоится на существовании некоторой общности. Выражаясь научным языком, можно сказать, что язык является историческим и одновременно социальным феноменом. Если этот язык является для нас родным, то это значит, что он объединяет нас со всеми людьми, для которых он удовлетворяет тем же историческим и социальным предпосылкам; если же этот язык является для нас иностранным, то это значит, что он имеет другие социальные и исторические отношения, чем язык, на котором мы говорим.