Оргастическая потенция.

Случай с неизлеченным официантом поставил под вопрос правильность фрейдовской формулы терапии. Другой случай раскрыл механизм излечения как таковой. Я долго пытался примирить эти противоречия. Фрейд сообщает в своей «Истории психоаналитического движения» о том, как он однажды услышал рассказ Шарко молодому коллеге о женщине, у которой отмечались тяжелые симптомы. Ее муж был импотентом или очень грубым и неуклюжим при половом акте. Так как коллега, очевидно, не понимал связи между явлениями, Шарко вдруг с необыкновенной живостью воскликнул: «Mais, dans des cos pareils, c'est tojours la chose genitale, tojours! tojours! tojours!»[2]

Фрейд пишет: «Помню, что меня на миг почти парализовало от изумления. Я спросил себя: но если он это знает, почему он не говорит об этом?» Год спустя после того, как Фрейд пережил этот эпизод, венский врач Хробак прислал к нему пациентку. Она страдала тяжелыми приступами страха и, восемнадцать лет назад выйдя замуж за импотента, все еще оставалась девственницей. Хробак дал следующий комментарий: «Мы знаем только один рецепт для таких случаев, но не можем прописать его. Он гласит: «Recipe. Penis normalis, dosim. Repetatur!» Это означает, что истеричка болеет из-за отсутствия гениталъного удовлетворения. Тем самым внимание Фрейда было обращено на сексуальную этиологию истерии, но он избегал последовательных выводов из слов Шарко. Это банально и больше похоже на народную молву, чем на вывод ученого. Я тоже, вместо того чтобы исследовать это явление, признать его существование и начать борьбу за его устранение, десятилетиями запутывался в построении психоаналитических теорий, отвлекавших от этой истины. Большинство психоаналитических теорий, появившихся после выхода книги Фрейда «Я и Оно», имели только одну функцию — обречь на забвение слова Шарко: «В подобных случаях речь всегда идет о гениталиях, всегда! всегда! всегда!»

Тот факт, что ненормально функционирующие половые органы человека, приводящие к невозможности достижения сексуального удовлетворения для партнеров обоего пола, являются причиной появления большинства душевных заболеваний и даже могут быть причиной возникновения рака, казался слишком прост, чтобы его можно было воспринять.

Посмотрим, не впадаю ли я в мономанические преувеличения. Факты врачебного опыта всегда подтверждались там, где я работал: в моей частной практике, в психоаналитической амбулатории и в психоневрологической клинике.

Тяжесть душевного заболевания любого рода прямо связана с тяжестью гениталъного нарушения.

Перспектива лечения и его успехи непосредственно зависят от возможности достижения полного гениталъного удовлетворения.

Среди сотен пациентов, которых я наблюдал и пытался вылечить в ходе интенсивной и широкой работы, не было ни одной женщины, не испытывавшей нарушений вагинального оргазма. Среди мужчин примерно 60—70% страдали грубыми гениталъными нарушениями вроде неспособности к эрекции при акте или преждевременным семяизвержением. Нарушение способности к генитальному удовлетворению, то есть к самому естественному из естественных свойств человека, оказалось болезненным симптомом, который встречался у всех без исключения женщин и у только что названного процента мужчин. Поначалу я не размышлял об оставшихся 30—40% мужчин, казавшихся здоровыми в генитальном отношении, но на деле являвшихся невротиками. Небрежность в размышлениях над клиническими результатами лежала вполне в русле психоаналитических воззрений, в соответствии с которыми импотенция или фригидность — «только один симптом среди многих других».

В ноябре 1922 г. я предложил для обсуждения в Венском психоаналитическом объединении доклад «Границы воспоминания в психоаналитическом лечении». Большинство присутствующих поддержало мои выводы, так как все терапевты мучились с основным правилом, которому больные не следовали, — необходимости вспоминать, ибо больным надлежало вспоминать, но они не вспоминали. Первоначальная сцена была в руках плохого аналитика неубедительной реконструкцией произвольного акта. Я подчеркиваю, что не приходится сомневаться в правильности фрейдовской формулы об изначальных травматических переживаниях, испытанных детьми в возрасте от года до четырех. Тем важнее было исследовать недостатки метода.

В январе 1923 г. я рассказал об истории болезни пациентки с психогенным тиком — пожилой женщины, страдавшей диафрагмальным тиком. Я излечил ее, высвободив стремление к генитальной мастурбации. Выступление вызвало похвалы и нашло согласие.

В октябре 1923 г. я обрисовал на заседании объединения «Интроспекцию при шизофрении». На протяжении полугода изучая случай шизофрении, когда пациентка особенно ясно понимала механизм своих идей преследования, я нашел подтверждение открытию Тауска, касающемуся роли влияния генитального аппарата.

28 ноября 1923 г. состоялся мой первый большой доклад «О генитальности с точки зрения психоаналитического прогноза и терапии». Он появился в 1924 г. в «Цайтшрифт фюр психоанализе». Я вел наблюдения на протяжении трех лет, результаты которых изложил коллегам в выступлении.

Во время доклада я заметил, что атмосфера в зале становилась все более недоброжелательной. Как правило, я выступал хорошо, и меня всегда слушали с интересом. Когда я закончил, воцарилась мертвая тишина. Потом после паузы началась дискуссия. Говорили, что мое утверждение о генитальном нарушении как важном, возможно даже важнейшем, симптоме невроза неверно, как и утверждение о том, что из оценки генитальности вытекают прогностические и терапевтические возможности. Два аналитика категорически заявляли, что у них было множество пациенток «с совершенно здоровой генитальной жизнью». Они казались мне гораздо более возбужденными, чем это допускалось их привычной сдержанностью ученых мужей.

Моя позиция в разгоревшемся споре была невыгодной, ведь мне самому пришлось признать, что среди больных-мужчин было много таких, генитальность которых казалась ненарушенной. Напротив, ситуация с женщинами не вызывала сомнений. Я искал источник энергии невроза, его соматическое ядро. Этим ядром не могло быть ничего, кроме застойной сексуальной энергии. Но я был не в состоянии объяснить себе, откуда мог взяться застой, если потенция оказывалась нормальной. В заблуждение вводили два взгляда, господствовавшие в психоанализе. В соответствии с одним о мужчине говорили, что он обладает потенцией, если он был в состоянии совершить половой акт. Очень сильным считался тот, кто обнаруживал способность повторить его несколько раз за ночь. Мужчины всех социальных кругов предпочитают разговоры о том, кто может чаще в течение ночи переспать с женщиной. Психоаналитик Рохайм даже определил потенцию как способность мужчины так обнять женщину, чтобы она почувствовала «вспышку» во влагалище.

Второй взгляд, вводивший в заблуждение, заключался в том, что частичное влечение, например влечение к сосанию материнской груди, само по себе может застаиваться. Полагали, что таким образом можно объяснить существование невротических симптомов при «совершенно ненарушенной потенции». Этот взгляд вполне соответствовал представлению о существовании независимых друг от друга зон тела. Кроме того, психоаналитики выступали против моего утверждения о том, что нет ни одной пациентки с нормальным состоянием гениталий. Женщина считалась здоровой, если она могла иметь клиторный оргазм. Сексуально-экономическое различие между клиторным и вагинальным возбуждением было неизвестно. Короче говоря, никто не имел и представления о естественной функции оргазма. Оставалось лишь сомнительное небольшое количество мужчин, здоровых в генитальном отношении, и этот факт опрокидывал все предположения о прогностической и терапевтической роли генитальности, ведь было ясно: при правильности моего предположения о генитальных нарушениях как источнике энергии для невротических симптомов нельзя найти ни одного случая невроза при ненарушенной генитальности.

Я чувствовал себя при этом, как всегда бывает в случае завоевания новых позиций в науке, когда из целого ряда клинических наблюдений выводится далеко идущее предположение. Оно было в чем-то неполным, вызывало возражения, казавшиеся правильными. Противники редко упускали возможность выявить такие пробелы и сделать отсюда вывод о несостоятельности целого. Дю Тайль сказал однажды: «Научная объективность — не от мира сего и, возможно, вообще ни от какого». Надеяться на деловое сотрудничество при работе над какой-либо проблемой не приходится. Критики часто помогали мне, сами того не желая, как раз «принципиальными» возражениями. Так было и при обсуждении моего первого доклада. Возражение о существовании множества невротиков, здоровых в гениталъном отношении, заставило меня пристальнее присмотреться к «генитальному здоровью». Точный анализ генитального поведения, идущего дальше слов: «Я спал с женщиной (я спала с мужчиной)», — в психоанализе строго осуждался. Это кажется невероятным, но это правда.

Чем точнее мои больные описывали свое поведение и переживания во время полового акта, тем четче обрисовывалось клиническое убеждение в том, что все без исключения страдают тяжелыми нарушениями. Это касалось прежде всего мужчин, имевших обыкновение хвастливо заявлять об обладании множеством женщин или завоевании их, о том, что они вновь и вновь «могут» на протяжении одной ночи. Становилось ясно: они обладают очень большой эрективной потенцией, но не переживают удовольствия при семяизвержении или испытывают его в малой степени, а то и ощущают нечто противоположное — отвращение. Точный анализ фантазий во время акта показал в большинстве своем наличие садистской или тщеславной ориентации у мужчин, страха, сдержанности или представлений о мужественности у женщин. Для якобы сильных мужчин акт означал «просверливание» женщины, ее покорение или завоевание. Они хотели именно доказать свою потенцию или вызвать удивление длительностью эрекции. Эта «потенция» легко разрушалась благодаря вскрытию мотивов. За ними обнаруживались серьезные нарушения эрекции и эякуляции. Ни в одном из этих случаев не было и следа непроизвольности или потери внимания при половом акте. Лишь медленно и ощупью продвигаясь вперед, я изучил признаки оргастической импотенции. Прошло десять лет, прежде чем я полностью понял это нарушение, научился описывать и технически правильно устранять его.

Исследование оргастической импотенции было и остается центральной клинической областью сексуальной экономики и далеко еще не завершено. Оно играет для сексуальной экономики примерно такую же роль, как эдипов комплекс для психоанализа. Тот, кто точно не понимает роли этого явления, должен отказаться от признания в качестве специалиста по сексуальной экономике. Он никогда не поймет на деле, каковы последствия оргастической импотенции. Он не поймет ни различия между больным и здоровым, ни страха человека перед удовольствием, ни патологической природы конфликта ребенка с родителями, ни убожества брака. Возможно, он будет заниматься сексуальной реформой, но никогда в действительности не посягнет на сексуальное убожество. Такой человек будет восхищаться экспериментами с бионами и, возможно, даже воспроизводить их, но никогда не будет вести сексуально-экономического исследования жизни. Он никогда не поймет религиозного экстаза и уж конечно — фашистского иррационализма.

Он будет волей-неволей — так как у его построений отсутствует важнейшая основа — придерживаться представления о противоположности природы и культуры, влечения и морали, сексуальности и производительности. Он не сможет решить по-настоящему ни одного вопроса педагогики. Он никогда не постигнет идентичности сексуального и жизненного процессов и поэтому столь же мало будет понимать сексуально-экономическую теорию ракового заболевания. Он будет считать здоровым больного, а здорового — больным. Наконец, такой исследователь неправильно истолкует стремление человека к счастью и упустит из виду боязнь счастья. Короче говоря, он может быть кем угодно, только не специалистом по сексуальной экономике, который знает, что человек — единственный биологический вид, уничтоживший в себе естественную сексуальную функцию и болеющий из-за этого.

Я должен представить теорию оргазма так, как она развивалась, то есть несистематически. Благодаря этому можно будет легче постичь ее внутреннюю логику. Будет видно, что никакой человеческий мозг не сможет выдумать эти взаимосвязи. До 1923 г., когда родилась теория оргазма, в сексологии и психоанализе были известны только эякулятивная и эрективная потенция. Понятие сексуальной потенции не имеет смысла без учета энергетического и экономического компонентов, а также того, который характеризует переживания. Эрективная и эякулятивная потенция является просто необходимым предварительным условием оргастической потенции. Она представляет собой способность без какого-либо торможения предаться потоку биологической энергии, способность к разрядке застоявшегося сексуального возбуждения с помощью непроизвольной телесной конвульсии, вызывающей наслаждение. Ни один невротик не обладает этой способностью, и подавляющее большинство людей страдают неврозами характера.

При половом акте, не сопровождающемся страхом, отвращением и фантазией, сила удовольствия в момент оргазма зависит от величины сексуального напряжения, сконцентрированного на гениталъной сфере. Удовольствие тем интенсивнее, чем больше и круче «перепад» возбуждения.

Следующее ниже описание полового акта, завершающегося оргастическим удовлетворением, касается лишь хода некоторых типичных, определенных законами природы, фаз и стереотипов поведения. Я не учитываю биологические игры ради достижения возбуждения, которые определяются различными индивидуальными потребностями и не характеризуются общими закономерностями .