Случилось это в период моего летнего отпуска в Николаеве, где вместе с семьей я остановился на месяц во временно пустующей квартире друзей.
Лето выдалось жаркое, солнечное, и все свободное время мы проводили на воздухе, до последней клеточки пропитываясь солнечными лучами, столь редкими и желанными в наших нежарких краях. Домой возвращались поздно, когда совсем темнело и южный город накрывало черным бархатом летней ночи.
В одну из таких чудных ночей я проснулся от тупой пульсирующей боли в голове. Скрипнув от досады зубами, я перевернулся на другой бок, зарылся в подушку, снова перевернулся, но боль не утихала. Я сел на кровати, прислонился к холодной стенке и прислушался к своим ощущениям.
Боль была какая-то странная, непохожая ни на что, испытанное ранее. Она не нарастала плавно, затем так же плавно затухая, а резко била в затылок, потом где-то сверху и холодными искрами проносилась .
Кроватная сетка прогнулась, сидеть было неудобно, поэтому, шипя от боли, стреляющей в голове белыми молниями, я слез с кровати и, стараясь не делать резких движений, переполз в кресло.
"Ишь, как, прихватило, - подумал я.- И таблеток в доме, не сыщешь".
Удобно устроившись в кресле, я вытянул босые ноги и расслабился. Боль не отпустила, но стала как-то мягче, хотя била удивительно методично, словно метроном.
Я не помню, сколько просидел в состоянии полной неподвижности. Углы комнаты терялись в полумраке, и лишь светлые полосы лунного света пробивались сквозь жалюзи и зеброй ложились на противоположную стену. Ночная тишина нарушалась тиканьем будильника откуда-то из темноты, да звуком то ли потрескивания, то ли пощелкивания неизвестно чего.
Вдруг в углу, где перед книжной полкой стоял телевизор, мне показалось какое-то едва уловимое движение. Я напряг глаза и оцепенел. Из угла, взявшись неизвестно откуда, прямо на меня плыла; по воздуху полупрозрачная фигурка маленького человечка.
Я хотел дернуться, ущипнуть себя, как делается в подобных случаях, но вместе с мурашками ужаса, волной прокатившимися по спине, понял, что не могу пошевелиться. В воображении я поднимал руки, ноги, вскакивал, но на самом деле оставался! неподвижным, словно мысли и тело находились в разных местах.
Человечек между тем продолжал медленно приближаться, и я видел его уже совсем четко.
"Боже, почему же ребенок? - тупо удивился я. - При чем тут ребенок?"
Существо действительно было ребенком лет пяти-шести. Маленькая фигурка застыла в странной неудобной позе, согнувшись всем телом в правую сторону. Ручки были согнуты, а кисти безвольно опущены вниз, как передние лапки у собачки, стоящей на задних лапах. Совершенно живые глаза внимательно и хитро смотрели на меня, а рот скривился в какой-то ехидной насмешке.
"Ишь ты, издевается надо мной, - подумал вдруг я. - Что, мол, болит твоя голова? Вот то-то и оно".
Одет парящий мальчик был в какой-то балахончик, вроде, костюма Пьеро. Рукава короткие. Очень хорошо видны пуговицы - крупные, пупырчатые. Но вот для чего они, я так и не понял - никакой прорези на балахоне не было. На голове что-то вроде колпака, но без кисточки. Был он весь какой-то полупрозрачный - сквозь него я отчетливо видел корешки книг на полке, но, вместе с тем, чувствовалась его материальность. Казалось, что сделан он был из густой вязкой массы.
Неожиданно я заметил, что пришелец не один, а следом за ним плывут еще двое - с другими лицами и вроде как помладше.
"Ба! - удивился я. - Да он; с братцами".
Траектория полета троицы проходила, по всей видимости, мимо меня и должна была завершиться у приоткрытой двери балкона. Я вдруг почувствовал сильное отвращение, смешанное с гадливостью к этому первому в балахончике. Мне показалось, что он должен быть холодным и омерзительно студенисто-клейким. Я представил вдруг, как тот коснется моих голых беззащитных ног.
И, словно прочитав мои мысли, первый пришелец круто изменил полет и плавно спикировал на ноги. Я в диком припадке ужаса и омерзения дернулся изо всех сил и выдернул ноги из липкого пустого бездействия.
И тут же маленькие человечки будто съежились и пропали, словно вихрь унес облачко невесомого дыма.
"Вот наваждение-то", - подумал я, трясущимися руками вытирая пот, обильно выступивший на лбу.
Я резко встал с кресла, еще не совсем веря в способность двигаться, и, шатаясь от перенесенного ужаса, вышел на кухню, включил свет, открыл кран и залпом выпил два стакана холодной воды. Внутри все как-то вибрировало. Голова совершенно не болела. На часах было без четверти три.
"Что же делать? - подумал я, поглядывая в черный прямоугольник двери. - Что это было?"
Я присел и внимательно осмотрел ноги. Ноги были как ноги. Ничего необычного, никаких следов прикосновения того - в балахончике.
"Фу, какая мерзость!"
Я выпил еще стакан воды.
"А вдруг я зайду, а эти кисельные висят там? Что тогда? - подумал я. - А что остается делать? Будить соседей? Сказать, что видел летающих человечков? Скажут: "Поди, парень, опохмелись!" В милицию позвонить? Еще хуже".
Я сделал круг по кухне, потом нерешительно подошел к двери, заглянул в темноту. Дотянувшись рукой до выключателя, включил свет. В комнате никого не было. Постель топорщилась смятым бельем. На полу валялось брошенное в панике одеяло.
Я медленно обошел комнату. Заглянул под кровать. Прошел вдоль книжной полки, ощупал переплеты книг. Даже вынул какой-то словарь и заглянул в образовавшуюся щель. Развернул телевизор, осмотрел его с обратной стороны. Ничего не было. Летающие дети не оставили никаких следов.
С той памятной летней ночи прошло несколько лет, а я помню все происшедшее так, будто это было только вчера. Еще и еще раз, анализируя увиденное, сравнивая ощущения с теми, что испытывал в жизни, не могу решить для себя, что же это было. Все слишком непохоже, необычно и предельно реально.
В природе все взаимосвязано. Все для чего-то нужно. Все является звеньями бесконечной цепи. Непонятно только - для чего и кому нужно показывать людям подобные ужасы?