СМЕРТЬ ПАЛИВОДЫ

Вокруг табора горели костры.

Возы, скрипевшие днем, как того требовала неустрашимость их обладателей, теперь молчали.

Ударяя в ладоши и кивая головой, казаки пели:

Славни молодцы паны запорожцы.
Побачили воны цаплю на болоте.
Отаман каже: «От же, братцы, дивка!»
А есаул каже: «Я з нею кохався».
А кошевой каже: «А я и повинчався».

Так, покручивая усы, пели насмешливую, неведомо кем сложенную песенку, смеющуюся над суровым обычаем Сечи Запорожской, этого русского ответа на западных меченосцев и тевтонских рыцарей.

Молчавшие стояли и смеялись себе в усы; испуганный кулик прилетел на свет пламени и, захлопав крыльями, улетел прочь.

na("Источник: Хлебниковn 6C4E6F6F164C755A4590CC0B1963BC404E624C4808489B526B73070C3B9D5D594052917C23514A78875F06020944B3A55F4579590D9350865D622D09066A8144814F454F35B0936E75471DD1044F576667479C62D84C4E405F54E6330A447359424E954818737D4E5E7D0313CB45584B6766424C3F4F924B535705202A8E9C7654425C4D1093786255472A0DC55D5B4C8FAE54520F7F474F4644CF1C25A0534D7890524C085B547E669304361B405F5B43516D690550735F995C1C160A63A6875E6C4B820C5F594C77BD") Коростель, эта звонкая утварь всех южных ночей, сидел и кричал в лугу. Волы лежали в степи подобно громадным могильным камням, темнея концом рог. Искалась на них надпись благочестивого араба: так дивно, как поднятые ребром серые плиты, подымались они косым углом среди степи из земли. Одинокий верблюд, которого пригнал лазутчик крымча<к>, спесиво смотрел на это собрание воинов, вещей, волов в дикой зеленой стране, эти сдвинутые вместе ружья с богатой отделкой ствола и ложа, эти ратища со значками, эти лихо повернутые головы, эти кереи,

na("Источник: Хлебниковn 444E747D0A50B05A575A0414136B795653AC4C42C85850446E7112D0E75F51404856436020515C63875AC8041F5D7167408D6C5D035058444F7A20DE046C49418D84") вольно ложившиеся на плечах, воинственно и сурово сбегавшие вниз, — где еще вчера, быть может, два волка спорили над трупом третьего или татары варили из конины обед. Зегзицыны чеботы быстро и нежно трепетали под телом большой бабочки.

Назавтра, чуть забелелся рассвет, табор тронулся в путь.

na("Источник: Хлебниковn 774D7163079E775148561C1E0466774F8C6E4F45139B9B4B797BC7102A53594D5455536CE551547E564018151445737E5B81BD510E59564559B2281BC6604F59584C435D39BE58527F490FDFCF685F74AC40526A185A5C4E584D3AFC16406F585F5B8E8B077361554B7A181DCB4B964761665B8DE44D5F49935319282345576C9F8E795DCF517C7D4A5F330C1E48998F43AE6F440F77598F4F53101E257592856658494CC09454647293103D0B4B9D8C4C4075A10A5BB05E4959001E067077874D77815302575C416B6D") Снова заскрипели возы, как множество неустрашимых, никого не боящихся людей. Вот показались татары; порыскав в поле, они исчезли. Их восточные, в узких шляпах, лица, или хари, как не преминул бы сказать казак, выражали непонятную для европейца заботу. Казаки заряжали пищали, сдували с полки пыль, осматривали кремни, настороженно висевшие над ударным местом, и в шутку стреляли в удальцов.

На быстрых утлых челнах продолжался путь. Сквозь волны, натрудясь белым у одних, смуглым у других телом, казаки гребли, радуясь тихой погоде и смеясь буре, ободряемые сопутствующим ветром.

Был предан мятежу целый край. Ведя за руку плачущих черноволосых женщин или неся на плече дырявые мешки с золотыми и серебряными сосудами, шли победители к морю.

na("Источник: Хлебниковn 774B7F630A4D6E914B4C1F170170BC574C7D4B51185F5049B963091F235D9F4A4B4F43672E549FAD6D520F1507436E79828D775C01534E4C5F7BE512037681574F54544C2D6F4C8C6A8C110D075F9C74628F536B1D4A9C4D90532D23154076984C4E5A4B027DB14154B01A0E0E4096597D7D5E4C218D926C539B063E36424E695F4291471C417AAC5C5F260F0E51585444A2BC5B166D538F5F980E112E605D567D4F938C035F476472930F3D1C435B449D807C71025F7B59995E09070E68728744AC4E47035F958156740C") Славную трубку раскурили тогда воители. Казалось, казацкий меч сорвался с чьих-то плеч и плясал гопака по всей стране. На обратном пути довольные, шутя и балагуря, плыли казаки; гребли весело и пели. Пел и Паливода. Не думали они о том, что близка смерть для многих храбрецов. Да и была ли бы возможна эта жизнь, если б они задавали судьбе эти вопросы!

na("Источник: Хлебниковn 6940746905507451994D1E181468BC4F8C68524E085C80817760021722595A5E854559693443916249920D16028D7C6E4E4977520A40984157603E150C729A864E44475E27764A49BB5D0A141F58546FA08F4DA0084E564B4F4E3A22C44A7D528F4A465A1ABD7C4B5D70190C0F475C84AF6C454A2A8355414248052C344C9C63518E49401F5D786451912B0F1A5C9B8F7460774D01724946975A011A28A0504268405F8C0D5F597E68560EFD1E405F8C5543716AC7537055995302091A6D70898C4D444908489B516A70070927") Паливода стоял и думал; оселедец вился по его гладкому затылку; пастбище смертей, с рукоятью как куст незабудок, было засунуто за широкий пояс. Холодней волн озера блестел его угол над поясом. Белая рубаха и испачканные смолой штаны украинского полотна дополняли наряд — суровый и гордый. Загорелая рука была протянута к закату; другие казаки были в повязке осенних маков.

Оперся на свое собрание бирюзы и сапфиров казак и смотрел вдаль, на пылающее от багрянца море.

Между тем, как волк, залег на их пути отряд крымских татар. Была сеча; многие остались лежать, раскинув руки, и всякого крылатого прилетного татарина кормить очами. Лютая суровая сеча. В ту пору это было любимое лакомство орлов. Случалось, что сытые орлы не трогали груды трупов на поле сечи и клевали только глаза. И был в станице бессмертных душ, полетевших к престолу, Паливода. Зрелым оком окинул он, умирая, поле битвы и сказал: «Так ныне причастилась Русь моего тела, и иду к горнему престолу».

И оставил свое тело мыть дождям и чесать ветру и полетел в высокие чертоги рассказать про славу запорожскую и как погиб за святую Русь.

И увидел, пока летел, Нечосу и его спутников, и запорожскую «ненько», принимающую величественным движением руки целующих ее руку, с наклоненными стрижеными головами, ходоков земли запорожской. И ста<д>о вельмож кругом.

И смутилось сердце и заплакал, но после запел воинственно и сурово. И величавый летел по небу.

Увидел синий дым, и белую хату, иподсолнух, и вишни и крикнул сурово и гордо:

Пугу, братцы, пугу!
Пугу, запорожцы!

И высунулось из светлицы доброе и ласковое лицо и ответило: «Пугу, пугу!»

И снова голосом, в котором дрожала недавняя обида, казак ответил: «Казак с большого луга».

И снова закивал старой головой и позвал казака до дому. Мать накрывала на скатерть и с улыбкой смотрела на воина. Так нашла уют тоскующая душа казака. Он слушал рассказ про обиды и думал, как помочь своему воин<ств>у. И, наклонясь из старого окошка, видели, как на земле, гикая и улюлюкая, несся Молодые Кудри на тучу врагов и вдруг, дав назад, поволок по полю дичь. И как, точно свет из разорвавшейся тучи, понеслись с копьями оправившиеся казаки, и все смешалось и бежало перед ними. И за плечами Сечи Запорожской, казалось, вились крылья. Была победа за русскими. И поклонился в пояс и полетел дальше Паливода, смутный и благодарный.

И как песнь жаворонка, которая постепенно переходит в стук мечей и шум сечи, и голоса победителей, донеслась до него ликующая казацкая песнь: «Пугу, братцы, пугу!» Воины с длинными крыльями летели к нему навстречу и со светлыми лицами божественных юношей умчали завернутую в согнутые крылья человеческую душу к покою и миру.

Так предстал пред светлые очи гордый казак, чей сивый ус вился вокруг как бы каменной щеки, а голубые глаза смотрели холодно и спокойно и на самую смерть.

А победители казаки долго сумно стояли над могилой Паливоды, пока старейший не махнул рукой и не сказал: «Спи, товарищ!» — дав тем самым знак закапывать могилу славного.

Парус: 1 2 3 4 5 6 Примечания Назад Вперед

"Дети выдры". 5-й парус

Парус: 1 2 3 4 5 6 Примечания Назад Вперед

5-й парус ПУТЕШЕСТВИЕ НА ПАРОХОДЕ Разговор и крушение во льдах <1> Громад во мгле оставив берег, Направив вольной в море бег И за собою бросив Терек, Шел пароход и море сек. Во мгле ночей что будет с ним? Сурова и мрачна звезда пароходов, Много из тех, кто земными любим, Скрыто внутри его шелковых сводов. Прильнув к веревочной ограде, Задумчиво смотрели полудети, В каком жемчужном водопаде Летели брызги в синем свете. И призрак стеклянный глубин, И чайки на берег намеки: Они точно крылья судьбин, От берега мы недалеки. На палубах шныряют сотни, Плывешь ты, по морю прохожий, Окован суровою кожей, Морские поют оборотни. Окраскою серою скромен И строгий в строеньи своем, Как остров во мраке огромен, Рассек голубой водоем. В плаще, одряхлевшем от носки, Блестя золотыми погонами, Взошел его вождь на подмостки — Он правит служебными звонами. Теченье мысли не нарушу: Кто-то сказал, смеясь во взоре, Что будет год, оставив сушу, Наполним воздух или море. Но что же, если мы вспорхнем Однажды дальше в синеву — Со звезд полуночным огнем Увижу землю наяву. Ведь власти речь и материк На жизнь и смерть хранят союз, Как будто войн устал старик Нести на плечах мелкий груз. Возница мира раньше вез Молниегривыми конями Из мира рыданий и слез Более скорбей, одетых тенями. И к быту первых дикарей Мечта потомков полетит, na("Источник: Хлебниковn ABAA57A10645629158590BD71A6872458C") И быт без слов — скорей, скорей! — Она задумчиво почтит. Если мир одной державой na("Источник: Хлебниковn ABAA4E730753754399") Станет — сей образ люди ненавидят, — В мече ужели посох ржавый Потомки воинов увидят? Когда от битв небес излучин Вся содрогается земля, Ученых разум станет скучен, И я скучаю, им внемля. Да, те племена, но моложе, Не соблазнились общим братством — Они мечом добудут ложе. <........> Не в самых явных очертаниях Рок предстоит для смертных глаз, Но иногда в своих скитаниях Он посещает тихий час, na("Источник: Хлебниковn ABAA") «Мне отмщение, и Аз воздам» — Все, может быть, и мы услышим. Мы к гневным молни<й> бороздам Лишь в бури час умы колышем. Пожар я помню небоскреба И глину ласточек гнезда, Два-три серебряные зоба Я не забуду никогда. Огнем и золотом багровым Пожар красивый рвет и мечет, А на стене, в окне суровом, Беспечно ласточка щебечет. Летают молни<и> пламёна На свод морей, как трость волнуем, И ветров гневные племена Рассвирепели поцелуем. Еще ужасней наводненье: Где раньше пела детвора, Там волны с криками «ура» Ломают бедное селенье. Везде мычащие стада Как будто ревом помогают, И из купален без стыда Нагие люди выбегают. Судов на пристани крушенье, Плачевный колокола звон, И на равнине в отдалении И крик, и вопль, и бледный стон. И что ж, где волны диким гнездом змей С лобзанием к небу устремлялись, Там голубиный сон морей И солнца блеск — его скиталец. Да, от дворцов и темных хижин Идет мятеж на власть рассудка. — Добряк в очках сидит обижен: Глупца услышать ведь не шутка. — О судьбах речь. Кто жил глубоко, Кто сумрак и огонь зараз, Тот верит в видящее око, Чету всевидящую глаз. Бойтеся русских преследовать, Мы снова подымем ножи И с бурями будем беседовать На рубежах судьбы межи. И если седьмое колено Мешает яд и точит нож, Его права на то: измена Подкралась с лицами вельмож. На злодеяния бешеном вале Должен носиться потомка челнок, За то, что у предков когда-<то> отняли Славу, лучи и венок. — О, юноша, ваш лепет, То дерзкий, то забавный, Мне рассказал, что вами не пит Кубок общий в мире главный. na("Источник: Хлебниковn ABAA") — Ты прав: не костер, а вязанка готовая дров, Из кубка живого я не пил. Ты же, чей разум суров, Ты старого разума пепел. na("Источник: Хлебниковn ABAA") «Мы не рождаемся в жизнь дважды», — Сказал задумчивый мудрец. Так веселись, будь светел каждый, И здравствуй, ты, о, звон колец! Свершай же, свершай свой бег, О, моря жестокого данник. Идешь, так хотел человек, Иди же, иди же, о, странник! И храмы убийства быков В широких и круглых стенах, И буря внезапных хлопков, И бык, упадающий в прах. И жизни понятен мне снова учебник, Мрет муравейника правда живая, А ты, таинственный волшебник, За дубом стоишь, убивая. Приятно гибель и раскол Принесть, как смерти чародейник, Огромного дуба сокрытый за ствол, В кипучий трудом муравейник. Ведь листья зеленые жили особо, Позднее сплетались в державы стволов. Туда и мы, любимцы гроба, Невода мертвых неясный улов. Желудок князем возгласить — Есть в этом, верю, темный смысл. Пора кончать тех поносить, Кто нас к утесу дум возвысил. Как, на глав змеиных смысел, Песни чертога быть зодчим, Как рассказать володение чисел, Поведать их полдням и ночам? О, сумасшествие п<р>орока, Когда ты мир ночей потряс, Ты лишь младенцем в объятиях рока Несся сквозь звездных сияние ряс. А изображени<я> главы Вам дорогого существа: Сестры, невесты, брата — вы Лучи другого естества. Кто изнемог под тяжестью возмездий И жизнь печальную оглянет, Тот пред лицом немых созвездий Своего предка проклянет. Опасно видеть в вере плату За перевоз на берег цели, Иначе вылезет к родному брату Сам лысый черт из темной щели. Мы жребия войн будем искать, Жребия войн, земле неизвестного, И кровью войны станем плескать В лики свода небесного. И мы живем, верны размерам, И сами войны суть лады, Идет число на смену верам И держит кормчего труды. — И грозная бьется гора Сверкающей радугой пыли. — Когда мы судили вчера, О роке великом забыли. Помнишь безумную ласточек дурь, Лиц пролетающих около, Или полет через области бурь Бело-жестокого сокола? О, бедствие вам — одиноким и зрячим Столбам на полях слепоты. Ответим мы стоном и плачем На шествие судеб пяты.— А волны черные и бурные С журчанием бились о прибой, Как будто дерзко-балагурные Беседы с мрачною судьбой. Наездник напрасно, плывя, помогал, Конь вороной за отлива волной Шел, храпя, И после в испуге долой убегал, Ремнями возницу идти торопя. И снова к прибою бежал, оживая, Как будто в глубинах друзей узнавая, Как будто бы родина там вдалеке, Кругом же прибоя черта снеговая. <.....> — Вы, книги, пишетесь затем ли, Чтоб некогда ученый воссоздал, Смесив в руке святые земли, Что я когда-то описал? И он идет: железный остов Пронзает грудью грудь морскую, И две трубы неравных ростов Бросают дымы; я тоскую. Морские движутся хоромы, Но, предков мир, не рукоплещь: До сей поры не знаем, кто мы — Святое Я, рука иль вещь. Мы знаем крепко, что однажды Земных отторгнемся цепей. Так кубок пей, пускай нет жажды, Но все же кубок жизни пей. Мы стали к будущему зорки, Времен хотим увидеть даль, Сменили радугой опорки, Но жива спутника печаль. Меж шестерней и кривошипов Скользит задумчиво война, И где-то гайка, с оси выпав, Несет крушенье шатуна. Вы — те же: 300, 6 и пять, Зубами блещете опять. Их, вместе с вами, 48, Мы, будетляне, в сердце носим И их косою травы косим. Нас просят тщетно: мир верни, Где нет винта и шестерни. Но будетлянин, гайки трогая, Плаща искавший долго впору, Он знает: он построит многое, В числе для рук найдя опору. Ведь к сплаву молний и лавины Кричали толпы: «Мы невинны!» О, человек, забудь смирение! Туда, где, старой осью хлябая, Чуть поборая маслом трение И мертвых точек перебой, — Одно, одно! — созвездье слабое В волненьи борется с судьбой, — Туда иди, красавец длани, Будь старшим братом этой лани. Ведь меж вечерних и звездных колес Ты один восстаешь на утес. И войны <пред> тем умеряют свой гнев, Кто скачет, рукою о рок зазвенев. Земного пути колесо маховое, И вечер, и речка, и черные хвои, И оси земной в тучах спрятанный вал — Кобзу кобзарю подавал. А солнце-ремень по морям и широтам Скользит голубым поворотом. na("Источник: Хлебниковn ABAAB7501C53B07342581C0CCB696C4F5B645382C8") (Сын Выдры кричит «ау» Индии спящей.)

na("Источник: Хлебниковn 62456D69C77C6B554947CC1F08737C595EAC4C42C8585B5177640919229D5D885D47446E254E4AA3877D031A154D7B798E") Дети Выдры играют на пароходе в шахматы. Площадь — поле шахматной доски; действующие лица: Пешки, Ферязь, Конь и другие. Видны руки Детей Выдры и огромные спички. Черные молчат. Белые говорливы.

1-я пешка Тра-ра-ра, тра-ра-ра, тра-ра-ра. Тра, ра, ра, ра — Мы люди войны и удара. Ура, ура! 2-я пешка На зовы войны и пожарищ Шагает за мною товарищ. И с нами шагает беда! (мрачно) Да-да! Предводитель Возьми скорей на мушку Задумчивую пушку. Зовет рожок военный, За мной идет отряд. Молвою вдохновенной Те пушки говорят. У каждой свой заряд. 3-я пешка Там-там, К высотам! Знамя там. Конь Скачу я вбок и через, Туда, где вражья Ферязь. Я ноги возвысил, А уши развесил. Меж вражеских чисел Кидаюсь я, весел. Ферязь В латах я. Пусть Нами башня занята Не та. «Ура» так просится к устам! Победа все еще не там! На помощь иду я К усталым отвагам Ускоренным шагом, Воюя и дуя! В кровавых латах прочь мы вы<й>дем И сколько люда не увидим. Черные молчаливые Зирин! Зирин! Черные Мат! Шахматы складывают в коробку. Сын Выдры Вот и все. Игра на пароходе <Сын Выдры> Мне скучно, и нужно нам игру придумать. Сколько скуки в скоке скалки! О, день и динь, и дзень! О, ночь, нуочь и ничь! Морской прибой всеобщего единства. Морское путешествие

na("Источник: Хлебниковn 775B72A125457441429C03121B6D6B4F41615A4EC85A5547717B0911E75F445840404A60255943AD4A52C8071E486E608E5C7F520393504A48A8E5DF") Сын Выдры перочинным ножиком вырезывает на утесе свое имя: «Велимир Хлебников». Утес вздрагивает и приходит в движение: с него сыпется глина, и дрожат ветки.

Утес Мне больно. Знаешь кто я? Я сын Пороса. Сын Выдры Здравствуй, поросенок! Утес Зачем глумиться? Но игрушками из глины, Я, растроганный, сошел И зажег огнем долины, Зашатав небес престол. Пусть знает старый властелин, Что с ними я — детьми долин, Что угрожать великолепью Я буду вечно этой цепью. Что ни во что его не чту, Лелею прежнюю мечту. И вновь с суровою божбой Я славлю схватку и разбой, Утоляя глад и гнев Им ниспосланных орлов, Точно снег, окоченев Над ущельем соколов. За серной бродит здесь охотник, Где горы к облаку приближены, Давно воздвиг их древний плотник, Дворцы и каменные хижины. Вишу, как каменный покойник, У темной пропасти прикованный За то, что, замыслом разбойник, Похитил разум обетованный. Я помню день борьбы и схватки С толпой подземных великанов: Мелькали руки и лопатки, И ребра согнутые станов. Узнает полночь этот мир, Сегодня что, как утро, свеж, И за пустой весельем пир Костяк взойдет, в одежде мреж. Смотри, уж Грузия несет корзины, И луч блеснул уж на низины. Люди Бог великий что держал, Скрытый сумрака плащом, Когда ты во тьме бежал, Обвит молнии плющом? Он не дал разум нашим дедам В эти ветхие года И в плену горы соседом Обречет быть навсегда. Но что с ним сделали враги? Где радость, жизнь и где веселие? <За веком век печально нижет>, Прикован к темному ущелью, И лишь олень печально лижет, Как смолы, кровь с его ноги. И на кудрей его вершины Льют века свои кувшины. Сын Выдры Но чью-то слышу я дуду. Сейчас иду. <Люди> Клянемся, сон бесчеловечен. Как кровь и сало, блещет печень! Сын Выдры Прошай, собрат. Прости невольную ошибку. Страдалец! Целую твой свяшенный палец! Орлы Пролетаем с пожеланьем Сердцу вырванному вырасти, Над изящным стадом ланей В склонах мглы и утра, и сырости. Дочь Выдры Походить бы я хотела Очертаниями тела, Что с великим и убогим Быть чаруюшей не ленится И с искусством хромоногим — Вечно юная изменница. na("Источник: Хлебниковn 8E6E6E63095F7E575D5C0905CB667F4980AC4E4718524B447E7118D1E7575F42855054722F5949684A5808D8CC5B7A6A5284") (Освобождает его, перерезая, как черкешенка, цепь) Пушкин Дети Выдры идут к водопаду Занавес — Но что за шум? Там кто-то стонет!< — Льды! Пароход тонет. Сын Выдры Жалко. Очень жалко. Где мои перчатки? И где моя палка? Духи пролил. Чуть-чуть белил. Вбегающий Уж пароход стоит кормой И каждой гайкою дрожит. Как муравьи, весь люд немой Снует, рыдает и бежит. Нырять собрался, как нырок, Какой удар! Какой урок! И слышны стоны: «Небеса, мы невинны». Несется море, как лавины. Где судьи? Где законы?

 

Парус: 1 2 3 4 5 6 Примечания Назад Вперед

tmpl_3() elker_ban_468_down(); //

"Дети выдры". 6-й парус Парус: 1 2 3 4 5 6 Примечания Назад Вперед 6-й парус ДУША СЫНА ВЫДРЫ Ганнибал Здравствуй, Сципион. И ты здесь? Как сюда попал? Не знаю, прихоть иль закон: Сюда идет и стар и мал, Да, все бегут на тень утеса. Ты знаешь, мрачный слух пронесся, na("Источник: Хлебниковn ABAA4873099E71425D4E02D421636C4C8C6481750847505D7EBDC7") Что будто Карл и Чарльз, — они Всему виною: их вини. Два старика бородатых — Все слушают бород лохматых, — Поймав, как жизнь морской волны, Клешнею нежные умы И тело веры, точно рыбки, Клешней своей сдавив ошибки, Добыче право дав висеть (Пусть поет та в тисках железных, В застенке более полезных), Поймали нас клешнями в сеть. Весы над книгой — весы счетов, Числа страниц и переплетов. Ей можно череп проломить, Другим не надо изумить. Хотя порой в ее концах Ничто сокрылось, как в ларцах, Ума не будет и помину — И я пред книгой шляпу скину. Давай возьмем же по булыжнику Грозить услугой темной книжнику? Да, эту старую войну С большой охотой я начну. Карл мрачно учит нас: Я шел войной на римский дол, Вперед, упрям и бледен, шел, Стада слонов сквозь снег провел, Оставив цепи дымных сел, Летел, как призрак, на престол, Свободу юга долго пас, Позднее бед числа не счел — Не для отчизны властных глаз. И много знал в душе я ран, И брата лик упал в мой стан; Он был с копья сурово сброшен, Суровым долгом рано скошен, А волосы запутались о тын, Был длиннокудр пустыни сын — Нет! Но потому, что римские купцы, Сходя толпой накрашенной в Аид, Погибнув от обжорства, лени и чумы <(Смерть розную рождение сулит. Пустыни смолами надушен, К словам, умри, равнопослушен) >, Зовут избытки и заразы, Телом лоснящимся и масляным Помощники неслыханным напраслинам. А путь сюда велик и прям, И мира нашего властям Становятся ненужными подполчные заказы, Посредством юрких ходоков, На масло и на жир у римских мясников, На снедь горячую и гадкую, В ней мы, по ученью мудрецов, — Поверю я в ученье шаткое, — Печемся здесь в смоле купцов, По грудь сидя в высоких бочках, В своих неслыханных сорочках, Забыв о битвенных утехах И о латах и доспехах, Не видя в том ни капли толку, И тянем водку втихомолку. Ее приносят сторожа Тайком, украдкой и дрожа — Смущать подземное начальство Они научены сызмальства. Итак, причина у войны: Одни весьма-весьма жирны. Товарищ в славе повествует Толпе соседей и соседок Про утро наших грез и сует, Что первый мой неясный предок, Сокрытый в сумраке времен, Был мил и дик, но не умен. Рукой качаясь на сучках, С неясной думою в зрачках, В перчатках белых на меху, Как векша, жил в листве вверху, Ел пестрых бабочек и зерна, Улиток, слизней и грибы, Он наблюдал глазами черными Звезд ток, взобравшись на дубы, Ладонью пользуясь проворной Для ловли, бега и ходьбы. И вовсе был простаковат Наш предок, шубою космат, С своей рукою волосатой, А все же им служи и ратуй. Таких людей я с ног сшибал Одной угрозой темных взоров. Сципион Ты прав, мой храбрый Ганнибал, Они не стоят разговоров. Наш мир, поверь, не так уж плох, Создав тебя, создав меня! na("Источник: Хлебниковn ABAA4E6F005A70") Созда<ть> двух-трех веселых блох — Совсем не тяжкая вина. Ганнибал Итак, пути какой-то стоимости. О, слава! Стой и мости. Причина: кость или изъян Есть у людей и у обезьян. Ты веришь этой чепухе? <Сципион> Ей-богу, нет. Хе-хе! Мы пляску их, смеясь, увидим, А там, зевая, к предкам вы<й>дем. Извергло их живое, И вот, сюда явившись, двое Приносят копоти огни, Из новой истины клешни. О тенях тени говори<м>! Как много звезд там вдалеке. Послушай, осаждая Рим, Себя ударив по щеке, Давил ты меньше комаров, Чем сколько смотрит на нас ныне <В> ночной доверчивой пустыне Созвездий пятен и миров. На римском щеголе прыщей Садится меньше и бедней, Чем блещет звезд во тьме ночей. И то, чему свистят, И то, чему все рукоплещут, Не стоит много (образ взят), Когда кругом так звезды блещут. Как два певца, что за проезд До ближнего села Расскажут вам теченье звезд И как устроена пчела. И к ним не будь ты так суров. Смотри: давил не столько комаров Ты на пунической щеке, Как звезд сверкает вдалеке. Но слышишь — ходит кто-то, В руке же древко дрота. Святослав И снова, меж вас пролетая, Вскрикну: «Иду я на вы!» Горе: кайма золотая Обвила пространство главы. Чело, презиравшее неги, na("Источник: Хлебниковn ABAA57A10C50719D995109D40C6E7C4554644882195C5543B9B1") И лоб, не знавший слов «страшно», Налили вином печенеги И пили так, славя мной брашно. Пугачев Я войско удальцов Собрал со всех сторон И нес в страну отцов Плач смерти, похорон. Самко Я жертвой был течений розных, Мои часы шли раньше звездных. Заведен люд на часы. Чашкой гибели весы Наклонилися ко мне, Я упал по звезд вине. Ян Гус Да, давно и я горе<л>. И, старее, чем вселенная, Мутный взор (добыча хворости), Подошла ко мне согбенная Старушка милая, вся в хворосте. Я думал, у бабушки этой внучат Много есть славных и милых, Подумал, что мир для сохи непочат И много есть в старого силах. na("Источник: Хлебниковn ABAA") «Простота, — произнес я, — святая», — То я подумал, сюда улетая. Ломоносов Я с простертою рукой Пролетел в умов покой. Разин Я полчищем вытравил память о смехе, И черное море я сделал червонным, Ибо мир сделан был не для потехи, А смех неразлучен со стоном. Топчите и снова топчите, мои скакуны, Враждебных голов кавуны. Волынский Знайте, что новые будут Бироны И новых «меня» похороны. Ганнибал Да, да: ты прав, пожалуй. Коперник, добрый малый. Коперник Битвы доля бойцу кажется Лучезарной, вместе лучшей. Я не спорю. Спорить сердце не отважится, Враждовал я только с тучею. Быть, рукой судьбы ведом, Ходит строгим чередом. Ганнибал Раз и два, один, другой, Тот и тот идут толпой. Нагибая звездный шлем, Всяк приходит сюда нем. Облеченный в звезд шишак, Он, усталый, теневой, Невесомый, не живой, Опустил на остров шаг. Ужель от Карлов наводнение Ведет сюда все привидения? Вопль духов На острове вы. Зовется он Хлебников. Среди разъяренных учебников na("Источник: Хлебниковn ABAA4E730956629D99560C1ECB6D6D555C62438EC8424B4178611C17E768544D444A59682B5E91") Стоит, как остров, храбрый Хлебников — Остров высокого звездного духа. Только на поприще острова сухо — Он омывается морем ничтожества. Множества Наши клятвы и обеты Клеветой замыла злоба, В белый холст мы все одеты Для победы или гроба, Иль невиданных венков, Иль неслыханных оков. Голос из нутра души Как на остров, как на сушу, Погибая, моряки, Так толпой взошли вы в душу Высшим манием руки. Беседой взаимной Умы умы покоят, Брега гостеприимно Вам остров мой откроет. О, духи великие, я вас приветствую. Мне помогите вы: видите, бедствую? А вам я, кажется, сродни, И мы на свете ведь одни. Совет 1911 — 1913   Парус: 1 2 3 4 5 6 Примечания Назад Вперед tmpl_3() elker_ban_468_down(); //