ЗАКЛЮЧЕНИЕ 89

 

 

ВВЕДЕНИЕ. ИСТИНУ НАЗОВИ МНЕ.

 

Истинное государство, истинный брак, истинная дружба нерушимы, но ни-

какое государство, никакой брак, никакая дружба не соответствуют пол-

ностью своему понятию.

К. Маркс

 

Вряд ли найдется человек, который не задумывался бы о сущности друж-

бы. Впервые это обычно случается в ранней юности, когда от школьных дис-

путов о дружбе, товариществе и любви ждут не только абсолютной ясности,

но и практического решения жизненных проблем. Умудренные опытом взрослые

улыбаются такой наивности. Однако их живо волнуют проблемы психологии

общения, социальные и психологические причины некоммуникабельности, спо-

собы укрепления соседских и дружеских связей и т. д.

Трудно назвать классика философии, который не писал бы о дружбе: Пла-

тон и Аристотель, Феофраст и Эпикур, Цицерон и Сенека, Августин и Дунс

Скотт, М. Монтень и Ф. Бэкон, К. Томазий и X. Вольф, А. Шефтсбери и Д.

Юм, П. Гольбах и К. Гельвеций, И. Кант и Г. В. Гегель, С. Кьеркегор и Л.

Фейербах, А. Шопенгауэр и Ф. Ницше, В. Г. Белинский и Н. Г. Чернышевс-

кий. Но дружба как предмет серьезного научного исследования сразу же вы-

зывает скептическое отношение. После моего доклада на первом Всесоюзном

симпозиуме по проблемам общения (1970 г.), в котором предлагалась прог-

рамма междисциплинарного изучения дружбы, кто-то прислал мне записку:

"Жалею, что Вы так рано отходите от настоящей науки". Несколько лет

спустя аналогичное отношение к проблеме выявилось в другой ситуации.

Студентам физического факультета Ленинградского университета сказали,

что они могут прослушать факультативный курс по психологии общения.

"О!"-обрадовались физики. "Речь пойдет о психологии дружбы",-уточнил

преподаватель. "А..."-разочарованно протянули студенты.

В чем же дело? Видимо, в том, что разговор о дружбе невольно ассоции-

руется в обыденном сознании с назидательными беседами, сдобренными дву-

мя-тремя хрестоматийными примерами и предназначенными главным образом

для подростков. Но предмет и содержание науки изменяются в ходе истории.

Еще немецкий просветитель XVIII в. Георг Кристоф Лихтенберг заметил:

"Там, где прежде были границы науки, там теперь ее центр". Это как

нельзя более верно и относительно дружбы.

Сегодня одно из центральных мест в науке о человеке заняла проблема

общения. О ней пишут философы, социологи, психологи, этнографы, педаго-

ги, психиатры и представители других научных дисциплин. Однако, как

справедливо подметил В. Л. Леви, "общение", о котором так много спорят,

не строгая аналитическая категория, а "слово-пакет, в которое можно за-

вернуть радиопередачу... театр, младенческое "уа-уа", застолье, книгу,

случайный взгляд, анонимку, музыку, дипломатию, матерщину... Я не знаю,

что такое НЕ-общение". Одни авторы имеют в виду макросоциальные общест-

венные отношения, другие - внутриколлективные взаимосвязи, третьи - вза-

имодействие индивидов вообще, четвертые - коммуникативные процессы, пя-

тые - личные (или, как теперь принято называть, межличностные) отношения

и привязанности и т. д.

Чтобы преодолеть эту многозначность, некоторые ученые предлагают су-

зить объем категории "общение", выделив его субъектно-субъектную, инди-

видуально-личностную, "диалогическую" сущность, в отличие от более общих

и элементарных процессов взаимодействия, коммуникации, обмена информаци-

ей и т. п. Но если принять такое, на мой взгляд, обоснованное ограниче-

ние, то самой "чистой", идеальной формой общения окажется именно дружба,

которая вызывает к себе возвышенно-трепетное и одновременно скептическое

отношение как раз вследствие несовпадения должного и сущего.

Люди всех времен и пародов почитают дружбу величайшей социальной и

нравственной ценностью. "Если найдешь разумного друга, готового идти

вместе, праведно живущего, мудрого, превозмогающего все невзгоды,- иди с

ним, радостный и вдумчивый. Если не найдешь разумного друга, готового

идти вместе, праведно живущего, мудрого,- иди один, как царь, отказав-

шийся от завоеванного царства, или как слон в слоновом лесу",- учит

Дхаммапада, собрание религиозно-этических изречений раннего буддизма

(III-1 вв. до н. э.).

Вместе с тем люди неизменно считают подлинную дружбу редкой и расцвет

ее, как правило, относят к прошлому. То и дело приходится слышать жалобы

на то, что интимная, глубокая дружба часто подменяется у современной мо-

лодежи поверхностными и экстенсивными приятельскими отношениями, что те-

лефон заменяет личные контакты, а телевизор - живой обмен мнениями. Эти

рассуждения, подкрепленные ссылками на научно-техническую революцию, ур-

банизацию и рационализм современной жизни, кажутся довольно убедительны-

ми. Юрий Нагибин на страницах "Недели" пишет: "Меня недавно познакомили

с результатами социологического исследования, там обсуждались мои расс-

казы о детстве и юности, по принципу "книги читают нас". Так вот, стар-

шеклассники завидуют нашей более чем полувековой дружбе и прямо призна-

ются, сетуют, что у многих из них нет настоящей потребности друг в дру-

ге, поэтому бестрепетно одних спутников меняют на других. А после школы

- институт, там будет своя компания, на службе - своя. То неглубокое об-

щение, которое связывает тебя с сегодняшними приятелями, легко завяжется

с любыми другими - зачем за кого-то держаться? Такие молодые, а уже оди-

ноки..." Б

Но если современные ребята завидуют прочной дружбе своих дедов, зна-

чит, потребность в такой дружбе у них есть. Да и сетования на оскудение

дружеских отношений раздавались задолго до нашего времени, когда не было

еще ни телефона, ни телевизора, ни научно-технической революции, ни час-

тых переездов с места на место.

Перелистаем страницы истории. Западногерманский социолог Ф. Тенбрук

относит расцвет высокоиндивидуализированной дружбы к периоду между 1750

и 1850 гг. Ныне, считает он, подобные отношения "теряют свою силу и

распространенность. В сегодняшнем мире дружба играет сравнительно не-

большую роль и уж, во всяком случае, персонализированные дружеские отно-

шения составляют исключение". Однако романтики начала XIX в. тоже счита-

ли глубокую дружбу большой редкостью. По словам немецкого поэта Л. Тика,

все люди любят или, по крайней мере, думают, что любят, "по лишь очень

немногим дано быть друзьями в подлинном смысле слова" .

Склонность проецировать царство дружбы в прошлое наблюдалась и

раньше. В середине XVIII в. К. Гельвеций писал, что "во времена ры-

царства, когда выбирали себе товарища по оружию, когда два рыцаря делили

славу и опасность, когда трусость одного могла стоить жизни и потери

чести другому", дружба, несомненно, была более избирательной и прочной.

Напротив, при "настоящей форме правления" (имелся в виду французский аб-

солютизм) "частные лица не связаны никаким общим интересом... И нет

больше дружбы; со словом "друг" уже не связывают тех представлений, ко-

торые связывали раньше..." В XVII в. о расчетливости и своекорыстии

дружбы писал Ф. Бэкон, в XVI в.- М. Монтень, по словам которого для воз-

никновения настоящей дружбы "требуется совпадение стольких обстоя-

тельств, что и то много, если судьба ниспосылает ее один раз в три сто-

летия" .

Гуманисты эпохи Возрождения апеллировали к античным образцам дружбы.

Античные авторы в свою очередь ссылались на более древних героев. Древ-

негреческий поэт Феогнид (VI в. до н. э.), воспевая достоинства дружбы,

считал ее весьма несвойственной своим согражданам:

 

...Милых товарищей много найдешь за питьем и едою.

Важное дело начнешь-где они? Нет никого!..

 

Уже древнеегипетский автор "Спора разочарованного со своей душой"

(XXIII-XXII вв. до и. э.) горько сетует на оскудение человеческого обще-

ния:

 

Кому мне открыться сегодня?

Братья бесчестны,

Друзья охладели...

Нет закадычных друзей,

С незнакомцами душу отводят!

 

Спрашивается, когда же было время "настоящей дружбы" и было ли оно

вообще? Как иронически замечает А. Шопенгауэр, "истинная дружба - одна

из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, яв-

ляются ли они вымышленными или где-то существуют" .

Трудности начинаются уже с определения самого понятия дружбы. Совре-

менные толковые словари и учебники этики определяют дружбу как близкие

отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности инте-

ресов и т. д.

Какие же признаки отличают дружбу от прочих межличностных отношений и

привязанностей?

В отличие от деловых отношений, где один человек использует другого

как средство для достижения какой-то своей цели, дружба - отношение са-

моценное, само по себе являющееся благом; друзья помогают друг другу

бескорыстно: "не в службу, а в дружбу".

В отличие от близости, обусловленной кровным родством, или от товари-

щества, где люди связаны принадлежностью к одному и тому же коллективу,

узами групповой солидарности, дружба индивидуально-избирательна и осно-

вана на взаимной симпатии.

Наконец, в отличие от поверхностного приятельства, дружба - отношение

глубокое и интимное, предполагающее не только взаимопомощь, но и внут-

реннюю близость, откровенность, доверие, любовь. Недаром мы называем

друга своим alter ego ("другим Я").

Но обязателен ли этот канон для всех времен, народов и индивидов?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно рассмотреть дружбу сначала в

культурно-историческом плане - как менялись ее образцы и образы в исто-

рии человечества, а затем в психологическом - как варьируют дружеские

чувства и отношения у разных людей, в зависимости от их возраста, пола и

других особенностей. Именно так и построена данная книга.

Первое ее издание (1980 г.), которому предшествовал ряд специальных

публикаций, было с интересом встречено читателями и вышло также на ла-

тышском, венгерском, немецком, болгарском, словацком, итальянском, ис-

панском, польском и молдавском языках. Настоящее издание существенно пе-

реработано и расширено. Наиболее радикальной переработке в свете новых

научных данных подверглась глава, посвященная особенностям дружбы в сов-

ременную эпоху, и вторая, психологическая, часть книги.

По своей проблематике и задачам книга "Дружба" тесно связана с книгой

"В поисках себя. Личность и ее самосознание", изданной Политиздатом в

1984 г. Не повторяя друг друга, обе книги освещают одни и те же соци-

ально-психологические и нравственные проблемы человеческого бытия. В од-

ном случае отправной точкой является индивидуальное Я, а в другом - лич-

ные взаимоотношения. Но анализ объективных закономерностей и историчес-

ких тенденций развития человеческих взаимоотношений и индивидуальный ми-

ровоззренческий и нравственный поиск - вещи разные. Попытка совместить

эти два круга вопросов, из коих первый предполагает взгляд снаружи, а

второй - изнутри, создает определенные теоретические и стилевые труднос-

ти, которых не может не заметить вдумчивый читатель. Однако автор задал-

ся целью не поучать, как нужно или не нужно дружить, а ввести читателя в

курс того, что мы на самом деле знаем о природе, генезисе и функциях

дружбы, дать тем самым ему пищу для самостоятельных размышлений.

Эта книга не для подростков, хотя надеюсь, что и они, любимые мои чи-

татели, тоже найдут в ней нечто существенное о себе и для себя; она для

взрослых. Насколько удалось осуществить этот замысел - пусть судит чита-

тель.

 

 

1. ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ

 

Дружба на время - рабство навечно.

Шумерская пословица

 

Этикет надо соблюдать даже в дружбе.

Японская пословица

 

Поскольку жалобы на оскудение дружбы апеллируют прежде всего к исто-

рии - раньше было хорошо, а теперь стало плохо,- мы тоже начнем разговор

с истории. Из каких звеньев складывается сеть личных отношений у народов

мира, стоящих на разных стадиях социально-экономического развития? По

каким признакам, ожиданиям и ценностям разные народы отличают дружбу от

прочих отношений? Каковы специфические функции и эмоциональные свойства

их дружбы - круг участников, степень исключительности, близости, устой-

чивости?

Прежде всего, какое значение вкладывают разные народы в само понятие

"дружба" - одно и то же или разное? Как показывает сравнительное языкоз-

нание, значения слов "друг" и "дружба" в большинстве языков тесно связа-

ны с понятиями родства, товарищества (особенно воинского) и любви.

Единое этимологически праславянское слово drugъ значит "приятель, то-

варищ" и "иной, другой, второй, следующий". Древнеславянское "дроужьба"

означало близость, товарищество, общество. Обращение "друзья и братья",

имеющее сегодня метафорический смысл, некогда звучало буквально. Русский

глагол "дружить" этимологически близок к сербохорватскому "дружите се" -

"присоединяться", словенскому "druziti" - "соединять" и т. д. Обращает

па себя внимание близость корней "семейных" и "воинских" понятий. Слово

"дружина", в русском языке означающее воинский отряд, в словенском и

болгарском языках означает семью, домочадцев. Лингвисты предполагают,

что в основе всего этого гнезда слов находился глагол со значением "сле-

довать"; это согласуется с реально засвидетельствованными значениями

"спутник", "следующий", "идти походом", "отряд", "свита" и др. во многих

германских, балтийских и славянских языках.

Немецкое существительное Freund-"друг" - с его готским прообразом

frijonds этимологически восходит к глаголам freien ("свататься") и

freuen ("радоваться"). Староанглийское freond, старонорвежское fraend,

старосаксонское friund, староверхненемецкое friunt ("кровный родствен-

ник") восходят к староанглийским глаголам freogan, freon ("любить");

готское frijonds - причастие от глагола fryon ("любить"); тот же смысл

имеет староисландское fria. В основе всех этих слов лежит германский ко-

рень fri - "оберегать, заботиться". Готские и древнегерманские корни, в

свою очередь, связаны со староиндийским priyah - "собственный", "доро-

гой", "любимый", индоевропейским prija и авестийским frya - "дорогой",

"любимый". Отсюда же происходит украинское слово "прияти" ("помочь") и

русское "приятель". "Любовно-семейные" корни тесно переплетены с корня-

ми, обозначающими "свободу": староанглийское freo значит "свободный",

средневерхненомецкое vrien означает одновременно "любить" и "освобож-

дать". Это не случайные созвучия: определения "любимый", "свободный" бы-

ли применимы только к свободным членам клана, в отличие от рабов.

За этимологической общностью прослеживается первоначальная нерасчле-

ненность общественных и личных отношений и сопутствующих им эмоций. Ког-

да же, па какой стадии исторического развития начинается их смысловая и

функциональная дифференциация?

Если видеть в дружбе только непосредственную, нерефлексированную эмо-

циональную привязанность отдельных индивидов, человечество отнюдь не об-

ладает в этом вопросе монополией. Этология, изучающая поведение животных

в естественных условиях, располагает огромным материалом об индивиду-

альных эмоциональных привязанностях и союзах между животными, иногда да-

же разных видов.

Что и как переживают животные, мы, конечно, не знаем. Однако сила их

привязанностей проявляется в степени интенсивности и характере их взаи-

модействия (физический, телесный контакт, прикосновения друг к другу,

совместные перемещения, координация еды, питья и прочих действий, добро-

вольный дележ дефицитных средств существования, жесты доверия и расслаб-

ления, координированный стиль общения, продолжительность зри тельного

контакта, отсутствие актов агрессии или избегания, наличие особых "игро-

вых" ритуалов общевия).

Такое "кооперативное" поведение, не сводимое ни к половому, ни к ма-

теринскому инстинкту, побуждает ученых говорить о своеобразной "дружбе"

животных, выделяя несколько ее типов.

1. Тесная парная "дружба" детенышей и подростков, складывающаяся в

процессе совместного развития и игровой активности. Она отличается высо-

кой эмоциональной интенсивностью: животные тоскуют друг без друга, пос-

тоянно находятся вместе. Большей частью эта "дружба" однополая, но

встречаются и смешанные пары.

2. Групповая дружба молодых самцов, существующая, например, у павиа-

нов и шимпанзе, менее индивидуальна и избирательна, нежели парная, но

она выполняет важные функции.

3. Устойчивая парная "дружба" однополых взрослых особей, формы кото-

рой достаточно разнообразны, встречается у многих животных, хотя одни

исследователи (Н. А. Тих, В. Рейнолдс) считают ее более характерной для

самок, а другие (Д. Лавик-Гудолл) - для самцов, с

4. Реже наблюдается "дружба" разнополых животных, не связанных сексу-

альными отношениями.

5. Индивидуальная привязанность, напоминающая родительские отношения,

между старшим и младшим членами стада (семьи) наблюдается как среди са-

мок, так и среди самцов, которые проявляют при этом несвойственную им

обычно нежность, прямо-таки материнскую заботливость по отношению к сво-

им любимцам.

Теоретическая интерпретация "дружеских взаимоотношений" в мире живот-

ных неоднозначна и спорна. Ученые склонны считать разные виды "дружбы"

между животными проявлением врожденной и всеобщей потребности в эмоцио-

нальном контакте, или средством обуздания агрессивных побуждений, или

следствием переноса первоначальной привязанности к матери на других чле-

нов стада, или продуктом приспособления к условиям групповой жизни.

Как бы ни оценивать эти концепции, они имеют в виду только предысто-

рию человеческой дружбы, которая, в отличие от спонтанных привязанностей

животных, представляет собой социальный институт. Его история неразрывно

связана с такими фундаментальными макросоциальными процессами, как диф-

ференциация социальной структуры и индивидуализация (персонализация) че-

ловека. Как писал К. Маркс, человек "не только животное, которому

свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обо-

собляться" . Однако диалектика общения и обособления многомерна и мно-

гозначна.

Некоторые социологи конца XIX - начала XX в. пытались вывести

свойства человеческого общения непосредственно из процессов социальной

дифференциации. Так, немецкий социолог Ф. Теннис, которого иногда назы-

вают первым социологом дружбы, теоретически разграничил и противопоста-

вил два типа социальных отношений: "общину" (Gemein schaft), основанную

на непосредственной эмоциональной близости людей, и "общество"

(Gesellschaft), основанное на холодном рациональном расчете и разделении

труда. Классическим примером "общественных" отношении Теннис считал ка-

питалистический товарообмен, пренебрегающий всеми индивидуальными разли-

чиями, а воплощением "общинности" - родство, соседство и дружбу. А пос-

кольку родство и соседство часто обозначают лишь "внешнюю", принуди-

тельно заданную близость, он полагал, что принцип "общинности" достигает

своего высшего воплощения именно в дружбе.

По мнению Тенниса, "община" и "общество" присутствуют на всех этапах

исторического развития, но в разной пропорции. На ранних стадиях разви-

тия, пока люди живут сравнительно небольшими группами и в патриархальных

условиях, преобладает "общинность". По мере того как общественные связи

становятся все более универсальными, значение "общинных" отношений, в

том числе и дружбы, снижается. Они становятся всего лишь островками "че-

ловеческого" в мире безличной расчетливости.

В отличие от Тенниса, другой немецкий социолог - Г. Зиммель при опре-

делении исторических судеб дружбы выдвигает на первый план дифференциа-

цию самих личностей. Человеческая индивидуальность, по Зиммелю, создает-

ся прежде всего наличием некой тайны, составляющей исключительное досто-

яние личности. На ранних стадиях социального развития индивид имел очень

мало своего и поэтому не испытывал потребности в самораскрытии. Потреб-

ность в интимной дружбе возникает лишь в античности. Но "по мере расту-

щей дифференциации людей такое полное самораскрытие должно было стано-

виться все труднее. Современный человек, возможно, должен слишком многое

скрывать, и это не позволяет ему поддерживать дружбу в античном смысле".

Индивид с более сложным внутренним миром не может полностью раскрыться

кому-либо одному. Отсюда - дифференциация его дружеских отношений, в

каждом из которых раскрывается какая-то отдельная сторона его Я.

Позиции Тенниса и Зиммеля одновременно сходны и различны. По Теннису,

в городской, индустриальной среде ("общество") дружеские отношения оску-

девают, оттесняясь на периферию социального бытия; по Зиммелю же, "зак-

рытость" личности - результат ее собственного усложнения. Но не слишком

ли прямолинейна сама постановка вопроса? Установить однозначную зависи-

мость между дифференциацией социальной структуры и характером межлич-

ностных отношений невозможно. В. И. Ленин писал: "Абстрактное рассужде-

ние о том, в какой зависимости стоит развитие (и благосостояние) индиви-

дуальности от дифференциации общества,- совершенно ненаучно, потому что

нельзя установить никакого соотношения, годного для всякой формы уст-

ройства общества. Самое понятие "дифференциации", "разнородности" и т.

п. получает совершенно различное значение, смотря по тому, к какой имен-

но социальной обстановке применить его" . Этнографические описания дру-

жеских отношений у народов мира, начавшиеся еще в XIX в. в связи с изу-

чением возрастных групп, мужских союзов, обрядов перехода и т. п., мно-

гообразны. Однако они свидетельствуют, что у многих народов заключение

дружбы совпадало с обрядом инициации. Так, у дагомейцев каждый мужчина

обязан иметь трех друзей, которые называются "братьями по ножу" и распо-

лагаются по степени близости. Их дружба, предусматривающая прежде всего

взаимную помощь, особенно материальную, считается священной и принципи-

ально нерасторжима.

Каждый мужчина племени квома (Новая Гвинея) также должен был иметь

трех друзей, которые не могли быть кровными родственниками, но с которы-

ми, будучи подростком, он "породнен" актом инициации. Отношения дружбы

строятся на взаимной поддержке во всем: по просьбе друга человек может

даже украсть фетиши собственного рода; он называет отца своего друга

своим отцом.

У полинезийцев тикопия (Соломоновы острова) дружба связывает только

мужчин и выполняет преимущественно экономические функции; в случае необ-

ходимости друзья обязаны предоставлять убежище друг другу.

У индейцев навахо ритуализованная дружба возможна не только между

мужчинами, но и между мужчиной и женщиной, однако женитьба на женщине, с

которой заключен дружеский союз, равносильна кровосмешению.

У индейцев квакьютль лучший друг служит посредником между молодым че-

ловеком и девушкой, к которой он сватается.

У индейцев команчей друг-побратим значительно ближе родного брата; в

случае нужды сначала обращаются к другу и только потом к родственникам.

Отказать в помощи побратиму или бросить его на поле битвы - значит пок-

рыть себя несмываемым позором. Причем дружба может быть как между равны-

ми по рангу, так и между неравными людьми, из которых один оказывает

покровительство Другому, пользуясь в обмен его услугами. В то же время у

арапешей (Новая Гвинея) другом (или братом) называется просто нас-

ледственный партнер по торговле, живущий в другой деревне.

Вряд ли можно, однако, понимать буквально вытекающие из этих описаний

формулы дружбы. Скажем, формула, что друзья относятся друг к другу "как

братья", вовсе не означает, что их действительно считают братьями. У од-

них народов (например, у команчей) побратим вступает в символические

родственные связи со всем кланом своего друга. У других же народов связь

между друзьями остается исключительно индивидуальной, не распространяясь

на их родственников.

Чтобы осмыслить и организовать эти пестрые данные, социологи и этног-

рафы выработали несколько типологических моделей, которые можно условно

разделить на два вида: ценностно-мотивационные и структурно-функцио-

нальные.

Ценностно-мотивационный подход классифицирует дружеские отношения

прежде всего по их мотивам и по той ценности, которую они представляют

для участников. Уже Аристотель различал три вида дружбы: 1) утилитарную,

основанную на соображениях взаимной выгоды; 2) гедонистическую, основан-

ную на эмоциональной привязанности к человеку, общение с которым достав-

ляет удовольствие; 3) нравственную, когда друга любят бескорыстно, ради

него самого. В этнографической и социологической литературе широкое

распространение приобрело разграничение экспрессивной (эмоциональной,

аффективной) и инструментальной (деловой, основанной на взаимной выгоде)

дружбы. Нравственный тип дружбы, который Аристотель считал единственно

подлинным, выпадает из этого деления либо молчаливо отождествляется с

экспрессивными отношениями, где полнее выражено индивидуально-личностное

начало. Противопоставление деловых, функциональных и эмоционально-лич-

ностных отношений, безусловно, правомерно, и не только в социологии

дружбы. Однако глубинные субъективные мотивы человеческих отношений час-

то неосознаваемы, их трудно объективно разграничить, а попытка иерархи-

зировать их, разделив на "высшие" и "низшие", уже предполагает наличие

какой-то универсальной, транскультурной системы ценностей.

Структурно-функциональный подход, тесно связанный с одноименной соци-

ологической теорией, старается быть безоценочным и безличным, классифи-

цируя формы дружбы по ее объективным функциям в рамках определенной со-

циальной системы и по ее месту в ряде других социальных институтов. На

первый план выступают при этом социальные функции дружбы, ее соотношение

с другими общественными институтами, а также собственная ролевая струк-

тура дружеских отношений (являются они добровольными или обязательными,

равными или неравными и т. д.).

Сегодня дружба понимается как нечто принципиально неформальное, чуж-

дое какой бы то ни было регламентации. Но реальное соотношение дружбы и

других социальных институтов подвижно и многообразно. Это могут быть от-

ношения слияния, замещения, дополнения или конкуренции. В первом случае

дружба сливается с какой-то другой, более значимой социальной ролью,

выступая как ее частный аспект. Известно, что во многих обществах

родство автоматически предполагает дружбу, последняя мыслится как аспект

родства. Во втором случае дружба заменяет, компенсирует какие-то недос-

тающие роли. К примеру, человек, не имеющий или потерявший родственни-

ков, активизирует общение с друзьями. В третьем случае дружба дополняет

другие социальные роли, не сливаясь с ними. Так, даже самые идеальные

семейные отношения не заменяют подростку дружбы со сверстниками, семей-

ные и дружеские отношения выполняют здесь принципиально разные функции.

В четвертом случае дружба выступает как антитеза другим социальным ро-

лям, конкурирует с ними (дружеские обязанности могут, скажем, сталки-

ваться с семейными или служебными).

Хотя ценностно-мотивационный и структурно-функциональный подходы в

известном смысле противоположны (первый исходит из подразумеваемых внут-

ренних потребностей индивида, а второй - из нужд социальной системы),

они вместе с тем взаимодополнительны. Поэтому в крупнейших этносоциоло-

гических классификациях дружбы (у С. Айзенштадта, И. Коэна и К. Дюбуа)

эти принципы обычно пересекаются.

Концепция С. Айзенштадта в наибольшей степени последовательно функци-

оналистская. С его точки зрения, древнейшие формы дружбы - разновидность

ритуалиаованных личных отношений, с помощью которых архаическое общество

может интегрировать индивидов, не связанных друг с другом кровным

родством, и осуществлять над ними социальный контроль. Такие отношения -

"искусственное родство" или "псевдородство", "кумовство", "названное"

или "кровное братство", "соотцовство" или "институционализированная

дружба"-обладают четырьмя общими признаками . Это отношения: во-первых,

партикуляристские: взаимные обязательства их участников всегда подразу-

мевают конкретного другого (в отличие, допустим, от торговых отношений,

регулируемых общими правилами и в которых партнер персонифицирует некую

социальную категорию, а потому легко может быть заменен другим челове-

ком), что сближает ритуализованные личные отношения с родством;

во-вторых, личные: в отличие от кровного родства или "заданной" при-

надлежности к возрастной группе, они связывают людей личными, индивиду-

альными узами;

в-третьих, добровольные: создаются путем свободного индивидуального

соглашения, что также отличает их от родственных отношений;

в-четвертых, полностью институционализированные: права и обязанности

друзей по отношению друг к другу и к общине в целом жестко фиксированы и

охраняются традицией. И это решительно отличает их от современной друж-

бы.

С точки зрения привычного нам противопоставления деловых, "инструмен-

тальных" отношений ("службы") и эмоционально-личностной близости ("друж-

бы") древняя ритуализовапная дружба внутренне противоречива, поскольку

личное начало и добровольность сочетаются в ней с жесткой регламентацией

поведения. Однако инструментальность этих отношений не безлично универ-

салистская (типа рыночных отношений, в которых партнеры практически

обезличены), а партикуляристская, связывающая индивида только с опреде-

ленным, конкретным партнером и ни с ком иным.

Ритуализованная дружба позволяет включить в состав общины человека из

чужого рода или племени, покончить с былой враждой. Она особого рода ме-

ханизм социальной интеграции, разрядки внутригрупповой и межгрупповой

напряженности. Ритуализованные личные отношения представляют собой,

по-видимому, своеобразное звено, форму перехода от отношений, основанных

на родстве или символизирующихся в качестве таковых, к индивидуально-из-

бирательным отношениям, которые, однако, еще остаются институционализи-

рованными, занимая вполне определенное место в социальной структуре об-

щины.

Яркий пример ритуализованной дружбы-побратимства дают скифские обы-

чаи, описанные Лукианом в диалоге "Токсарид, пли Дружба". Участники это-

го диалога, грек Мнесипп и скиф Токсарид, спорят, у какого народа - эл-

линов или скифов - больше развита дружба. Каждый рассказывает по пять

самых ярких подлинных историй о дружбе. Мнесипп рассказывает, что Ага-

фокл отдает другу все свое состояние и даже следует за ним в изгнание;

Эвтидик, спасая друга, кидается в бурное море; Деметрий ради друга идет

в тюрьму и т. п.

Токсарид но видит в этом ничего особенно примечательного. У скифов

дружба проверяется кровью и служит прежде всего воинским делам; друзья

приобретаются у них "не на попойках" и "не потому, что росли вместе или

были соседями". Дружбы доблестных воинов ищут, заключение дружбы оформ-

ляется специальным договором с великой клятвой: надрезав пальцы, побра-

тимы сливают свою кровь в чашу и, омочив в ней концы мечей, отведывают

эту кровь. После этого ничто уже не может их разлучить. "Дозволяется же

заключать дружбу, самое большее, с тремя; если же у кого-нибудь окажется

много друзей, то он для нас - все равно что доступная для всех разврат-

ная женщина..."

Подвиги дружбы у скифов исключительно кровавые, а сама она становится

выше всех прочих отношений. Абавх, который, спасая при пожаре раненого

друга, бросил в огне собственную жену и детей, объясняет: "Детей мне

легко вновь прижить, еще неизвестно, будут ли они хорошими, а такого

друга, как Гиндан, мне не найти и после долгих поисков; он дал мне много

свидетельств своего расположения" н.

Но является ли данный тип отношений универсальной фазой исторического

развития института дружбы или только одним из возможных ее вариантов?

Позднее С. Айзенштадт вынужден был признать, что даже в разных сегментах

одного и того же общества могут существовать разные модели, "образцы"

дружеских отношений, причем их вариации зависят не только от соци-

ально-структурных, но и от культурно-идеологических факторов .

То же самое можно сказать ц о классификации дружеских отношений по

принципу их тесноты и устойчивости. Осуществить такую классификацию по-

пытался, в частности, И. Коэн на основе изучения данных об отношениях

дружбы, сложившихся в 65 различных докапиталистических обществах. По

степени прочности (тесноты) дружеских связей Коэн различает четыре типа

дружбы: "неотчуждаемую", "тесную", "случайную" и "дружбу по расчету", а

по характеру общинных отношений - также четыре типа социальной структу-

ры: "максимально солидарную" общину, в которой родственные связи, терри-

ториальная близость и хозяйство составляют единое целое; "солидарно

расслоенную", где привязанности индивида разделяются между общиной как

целым и собственной семьей; "безъядерное общество", представляющее собой

конгломерат автономных семейных групп, и, наконец, "индивидуализирован-

ную социальную структуру", главной социальной ячейкой которой является

индивид.

Оказалось, что тип общества и тип дружбы взаимосвязаны. В "макси-

мально солидарных" общинах преобладает "неотчуждаемая" дружба, символи-

зируемая как родство, оформляемая специальным ритуалом и пронизывающая

едва ли не все сферы жизнедеятельности. В "солидарно расслоенных" общи-

нах преобладает "тесная" дружба, неритуализованная, основанная на сво-

бодном индивидуальном выборе, принципиально расторжимая, но характеризу-

ющаяся высокой личной, в том числе эмоциональной, близостью друзей. В

"безъядерных обществах" преобладает "случайная дружба", в которой нет ни

глубокой эмоциональной близости, ни четко определенных обязанностей по

оказанию взаимопомощи. Наконец, "индивидуализированной социальной струк-

туре" соответствует "дружба по расчету", в которой эмоциональная бли-

зость отсутствует, преобладают соображения утилитарного порядка, не обя-

зательно одинаковые у обоих партнеров. Таковы, например, отношения, ос-

нованные на покровительстве сильного слабому, который за это оказывает

ему какие-то услуги.

Не ограничившись соотнесением типа дружбы с типом общества, Коэн по-

пытался классифицировать основные социальные функции дружбы, выделив та-

кие, например, как материальный обмен и взаимная помощь, социально-поли-

тическая и эмоциональная поддержка, посредничество в любовных делах и

заключении брака, участие в инициациях, участие в похоронных обрядах,

обмен детьми. Характерно, что в более примитивных социальных организаци-

ях институт дружбы теснее связан с хозяйственно-экономическими функция-

ми. Напротив, внутри более сложных и дифференцированных социальных сис-

тем увеличивается значение внеэкономических, особенно экспрессивных,

функций дружбы.

Предложенная Коэном типология социальных структур вызывает ряд

серьезных возражений. Прежде всего она формальна, поскольку не учитывает

ни способ производства, ни характер производственных отношений соот-

ветствующих обществ. Народы, которых Коэн объединяет в одну и ту же руб-

рику, сплошь и рядом стоят на разных уровнях социально-экономического

развития.

Вызывает сомнение и его классификация функций дружбы. В самом деле,

можно ли достаточно определенно разграничить функции "экономической" и

"социально-политической" поддержки? Ведь воинская дружба обычно сочетала

в себе и то и другое. Еще сложнее вопрос о соотношении "социально-поли-

тической" и "эмоциональной" поддержки.

Длительное сотрудничество в достижении каких-то совместных целей само

по себе способствует эмоциональному сближению, поскольку вряд ли оправ-

данно считать экспрессивные функции дружбы поздним продуктом культуры.

Другой вопрос - формы этой эмоциональной поддержки, которая может осу-

ществляться и путем неформальных контактов, то есть вне рамок институци-

онализированных социально-политических отношений.

Акцент на эмоционально-экспрессивных функциях дружбы в общественном

сознании появляется, вероятно, лишь на такой ступени развития общества и

личности, когда многообразные межличностные отношения уже не вмещаются в

традиционные институционализированные формы. Впрочем, даже и там, где

инструментальные (деловые) и эмоционально-экспрессивные функции дружбы

признаются одинаково важными, институционализируются обычно только пер-

вые. Общество заинтересовано в безусловном выполнении социально значимых

обязанностей, но оно не может предписывать людям испытывать те или иные

чувства. Внутренний мир человека поддается более тонким способам регули-

рования, таким, как нравственные идеалы, поэтизация одних видов общения

в противоположность другим и т. п.

Современному человеку договорные отношения и индивидуальная дружба

кажутся несовместимыми, противоположными. Но исторически они восходят к

одному и тому же источнику. Разграничение и тем более противопоставление

инструментальных и экспрессивных функций общения - продукт лишь развито-

го классового общества. В любом доклассовом и раннеклассовом обществе

дружеское общение теснейшим образом связано с обменом дарами, участием в

совместных пиршествах. Именно такие отношения дружбы воспеваются в древ-

нем скандинавском эпосе:

 

Оружье друзьям и одежду дари - то тешит их взоры;

друзей одаряя, ты дружбу крепишь, коль судьба благосклонна.

Надобно в дружбе верным быть другу, отдарить за подарки...

Если дружбу ведешь и в друге уверен, и добра ждешь от друга,- откры-

вай ему душу, дары приноси, навещай его часто .

 

Инструментальные и экспрессивные ценности дружбы существуют здесь в

единстве. Одаривание было непременным ритуалом. Человек был обязан да-

вать дары, принимать их и снова отдаривать. Не случайно в индоевропейс-

ких языках понятия "давать" и "брать" первоначально обозначались одним и

тем же словом .

Отмечая "вещный", "инструментальный" характер дружеского общения, ос-

нованного на принципе do ut des ("даю, чтобы ты дал"), нельзя, однако,

упускать из виду его символический смысл. Дар был ценен не только сам по

себе, но и как персонификация человеческих отношений, то есть он имел

экспрессивный смысл. Для современного человека ритуал и эмоция - понятия

в какой-то мере взаимоисключающие. Что же касается наших древних пред-

ков, то для них характерно как раз "переплетение примитивного ритуала со

страстной эмоциональностью" .

Начиная с древнейших ритуалов одаривания и кончая сегодняшними ново-

годними подарками, обмен дарами имеет прежде всего символическое значе-

ние: вещь как бы заменяет слова, выражающие стремление к поддержанию

добрых отношений .

По мере дифференциации общественных отношений личные связи становятся

все более подвижными и гибкими. В любой макро- или микросоциальной среде

существуют неписаные правила типа:

 

Друг моего друга - мой друг.

Враг моего врага - мой друг.

Друг моего врага - мой враг.

Враг моего друга - мой враг.

 

Но эти правила могут быть более или менее жесткими. В более развитых

обществах расширяется нейтральная, промежуточная категория "не друг, но

и не враг", а сами дружеские отношения становятся все более неформальны-

ми и текучими, утрачивая свою былую ролевую определенность и жесткую

нормативность.

Личные связи выступают теперь как нечто принципиально отличное от со-

циальных отношений, поэтому чисто социологические классификации, игнори-

рующие ценностно-мотивационные аспекты, оказываются применительно к ним

малопродуктивными.

В историко-этнографических исследованиях институт дружбы часто расс-

матривается в контексте эволюции родственных отношений с соответствующей

терминологией. Понятие родства не менее многозначно, чем понятие дружбы.

Хотя в первобытном обществе отношения "свой - чужой", "близкий -

дальний" чаще всего символизировались как родственные, люди уже в глубо-

кой древности отличали прирожденное, кровное родство от искусственного,

создаваемого посредством особого социального ритуала. Характерна в этом

смысле противоречивость понятия свойства. По определению советского эт-

нографа Ю. И. Семенова, "свойство есть отношение, существующее между од-

ним из супругов и родственниками другого, а также между родственниками

обоих супругов" . С одной стороны, свойство является как бы расширением

круга родственных связей. С другой стороны, оно систематически противо-

поставляется "естественному" родству: свойственники - "чужие" люди,

ставшие "своими".

Социальное расстояние "свои - не-свои - чужие - враги" не может быть

полностью выражено в терминах родства, предполагающих иную логику диффе-

ренциации и социальных отношений: "родство - не-родство - антиродство

(категория людей, с которыми никак нельзя породниться, хотя они вовсе не

являются врагами) ".

Соотношение понятий дружбы и родства у разных народов зависит не

столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от спе-

цифики их культурного символизма. У одних народов дружба считается про-

изводной от родства. Например, в традиционной культуре полинезийского

народа маори (Новая Зеландия) "друзьями" формально считаются только

родственники, хотя в неформальных отношениях признается также парт-

нерство, или дружба, не основанная на родстве (она обозначалась термином

"хоа"). А вот папуасы телефолмин (Новая Гвинея) даже свои отношения с

кровными родственниками предпочитают описывать в терминах дружбы, разли-

чая "друзей", с кем поддерживаются длительные тесные отношения, и "пос-

торонних", с кем таких отношений нет. В третьем случае, скажем, у мела-

незийцев тангу и орокаива (Новая Гвинея) термины родства и дружбы как бы

параллельны, независимы друг от друга.

Этнокультурные и лингвистические различия в области обозначения дру-

жественных отношений очень велики. Так, описанные Б. Малиновским тробри-

анцы (жители островов Тробриан, в настоящее время часть государства Па-

пуа - Новая Гвинея) имели для обозначения друга-соплеменника и дру-

га-иноплемеп ника два разных термина, которые никогда не смешивались. В

Бирме детская дружба обозначается одним словом, а взрослая - совсем Дру-

гим. Множество тонких лингвистических градаций существует в японской и

корейской терминологии дружбы.

Даже в пределах одного и того же общества разные этносоциальные груп-

пы могут следовать разным канонам дружбы. Например, в одном из городков

горной Гватемалы среди потомков испанских поселенцев, так называемых

"ладинос", преобладает "инструментальный" тип дружбы, основанной на вза-

имной выгоде, тогда как у местных индейцев дружба является высокоиндиви-

дуализированным эмоционально-экспрессивным отношением; эти виды дружбы

обозначаются разными терминами .

Очень велики и индивидуальные различия в форме дружеских отношений.

Так, у таусугов острова Джоло (этническая группа, населяющая архипелаг

Суду) они в целом укладываются в классификацию Коэна (здесь наличествуют

все четыре типа дружбы - неотчуждаемая, тесная, временная и дружба по

расчету), но разные типы дружбы не связаны с общественным положением лю-

дей, а, скорее, выражают разные социально-психологические потребности

одного и того же населения.

Этнография общения тесно связана с новой отраслью знания - проксеми-

кой {от лат. ргоximus-"ближайший"), изучающей пространственную организа-

цию человеческих отношений и влияние пространственных факторов на об-

щественную и личную жизнь. Какие это факторы? Во-первых, окружающие ин-

дивида личное пространство, территория, которую индивид считает своей и

на которую другие при нормальных обстоятельствах не входят. Во-вторых,

специфическая для разных ситуаций дистанция, на которой происходит обще-

ние. Она может быть интимной, на которой общаются только самые близкие

люди, личной, составляющей норму бытового общения лицом к лицу, соци-

альной, принятой в обращении с посторонними, и публичной, принятой в си-

туациях публичного общения. В-третьих, взаимная ориентация, местополо-

жешге партнеров по отношению друг к другу.

"Принцип территориальности" (персонализация пространства) существует

уже у животных, причем его проявления зависят от ситуации общения и от

статуса особи: более влиятельные особи, как правило, контролируют

большее пространство, занимают центральное положение в общении и т. д.

Знание культурно-специфических территориальных норм позволяет объек-

тивно оценить статус и степень психологической близости взаимодействую-

щих индивидов, даже не зная содержания их коммуникации.

Сравнительно-историческое изучение пространственных факторов общения

позволило также преодолеть ошибочное мнение, что обособление жизненного

мира личности начинается только в развитом обществе. Сегодня мы знаем,

что потребность в обособлении так же органически присуща человеку, как и

потребность в общении. Хотя индейцы мехинаку (Центральная Бразилия) не

имеют личной социальной автономии, живут в общих хижинах и вся их жизнь

проходит на глазах соплемен ников, у них существует сложная система тер-

риториального и психологического обособления. Территория семейной хижины

нераздельна, но посторонним вход в чужую хижину запрещен. Каждый человек

имеет в лесу свой "тайник", где может при желании уединиться. В племени

действуют строгие правила сегрегации мужчин и женщин, ритуальная изоля-

ция подростков в период инициации. Специальные правила запрещают расска-

зывать другим о своих чувствах и переживаниях и т. п. Такие соци-

ально-психологические барьеры, ограничивая свободу индивида, вместе с

тем позволяют ему поддерживать чувство своей индивидуальности. Аналогич-

ные механизмы существуют и в других обществах.

Таким образом, межкультурные различия в степени персонализации личных

отношений - фундаментальная проблема теории и истории дружбы! - являются

не просто количественными, а качественными, причем нормативная дифферен-

циация физического пространства перекрывается дифференциацией прост-

ранства социального.

Как и любые другие отношения, дружба имеет свой специфическии этикет,

производный от более общих норм культуры, которые предусматривают, кто,

с кем, когда, где, как и ради чего может, должен или не может и не дол-

жен поддерживать контакт или вступать в личные отношения.

У народов мира существуют многочисленные и весьма разнообразные пра-

вила избегания контактов, запреты общения между определенными категория-

ми людей. Запреты эти различаются как по степени строгости (одни катего-

рии людей не могут вступать друг с другом в брак или сексуальную связь,

другие не должны даже разговаривать друг с другом, третьи не смеют нахо-

диться в одном помещении, четвертым запрещается даже видеть друг друга),

так и по своей длительности (одни запреты действуют постоянно, всю

жизнь, другие - только на протяжении определенной фазы жизненного цикла

или в определенной ситуации). Субъектные (кто с кем?) и пространствен-

но-временные (где и когда?) ограничения и предписания контактов дополня-

ются процессуальными (как?).

Все эти нормы культурно-специфичны. Территориальная дистанция, кото-

рую обычно поддерживают между собой американцы, почти вдвое больше при-

нятой у арабов или греков. Объятия и поцелуи при встречах или прощаниях

между мужчинами в древности были широко распространены по всей Европе. В

Англии начиная с XVII в. этот ритуал стал казаться слишком интимным и

был заменен рукопожатием; у романских же народов он сохранился. Эти фак-

ты весьма существенны для понимания исторической эволюции норм интимнос-

ти и самораскрытия.

Кроме "субъектных" норм избегания существуют содержательные, объект-

ные запреты, "табу слов", предусматривающие то, о чем нельзя говорить.

При этом одни слова и сюжеты абсолютно запретны, о других можно говорить

намеками, третьи допустимы лишь в определенном кругу (например, в мужс-

ком обществе) или при определенных условиях. Без учета таких культурных

норм и запретов оценить степень доверительности, интим ности дружеских

отношений невозможно.

Но при всех межкультурных различиях дружба имеет одну общую особен-

ность - ей почти везде приписывается исключительность, экстраординар-

ность, выход за рамки общепринятых норм и правил. Но не противоречит ли

это утверждение приведенным фактам об институционализированных отношени-

ях дружбы, которая была элементом упорядоченной социальной структуры и

сама жестко регламентировалась? Дело, однако, не в том, что дружба стоит

вне этикета, а в том, что ее собственный этикет выходит за рамки общеп-

ринятого. Как эпический герой обязательно нарушает какие-то запреты, до-

казывая этим свою предызбранность, так и героическая дружба всегда пред-

полагает совершенно каких-то исключительных действий. Родовые фетиши

неприкосновенны, но ради друга юноша-квома должен их похитить; нарушение

правила в данном случае составляет обязанность.

То же самое и с другими нормами, например правилами вежливости. Их

соблюдение обеспечивает поддержание между людьми определенной социальной

дистанции, уменьшая тем самым вероятность возникновения конфликтов. Од-

нако интимная дружба не только уменьшает такую дистанцию, но и предпола-

гает частичное пересечение личных пространств. Грубоватая шутка или

жест, оскорбительные для всякого постороннего человека, между друзьями

часто выражают близость, право на интимность. В этнографии есть специ-

альный термин для обозначения такой признаваемой обществом связи - "шу-

точные отношения".

Конечно, проявления исключительности дружеских отношений отнюдь не

единообразны. У некоторых народов (например, горных народов Кавказа)

дружба, чаще всего мужская, связанная с традицией воинского братства,-

предмет настоящего культа, ставится выше всех прочих отношений и привя-

занностеи. Другие народы отводят дружбе более скромное место.

На степень персонализации дружбы существенно влияет и специфический

культурный код, посредством которого общество передает накопленный опыт

следующим поколениям. В одних обществах обучение культуре осуществляется

преимущественно путем индивидуального примера, а в других - путем усвое-

ния системы более или менее общих правил^. Поскольку первый тип обучения

является более личным, верность учителю здесь нередко важнее, чем вер-

ность учению. Это хорошо иллюстрирует курдская поэма XIV в., излагающая

принципы суфизма. В ней рассказывается, как престарелый благочестивый

шейх Санан, влюбившись в прекрасную армянку, отрекся от Корана, стал

пить вино и пасти свиней. Пятьсот суфиев, учеников шейха, оскорбленные

его поведением, с плачем покинули учителя. Но когда они явились к "главе

пророков", тот не одобрил их поступка, сказав, что ради учителя им сле-

довало отречься от учения, даже если бы они при этом погибли. Противопо-

ложный полюс представляет древнеримская формула: "Пусть погибнет мир,

лишь бы торжествовала справедливость". Нормативный идеал дружбы в таких

культурах неизбежно будет различным: в первом слу чае личная преданность

другу абсолютизируется ("какой он мне друг, если он меня судит?"), а во

втором - действует формула: "Платон мне друг, но истина дороже".

Но может быть, все эти нормативные образцы и образцы дружбы - только

идеологические фикции, не имеющие ничего общего с реальными чувствами и

переживаниями людей? Хотя важнейшие эмоциональные состояния - страх,

гнев, стыд, радость и т. п. - общи для всех народов и имеют одни и те же

психофизические предпосылки, в разных культурах .они получают неодинако-

вое значение. Изучение словаря эмоций у разных народов свидетельствует,

что по сравнению с европейскими нормами одни чувства могут быть эмоцио-

нально "переосознаны", гипертрофированы (проявлением этого служит бо-

гатство словаря, допускающего различение тонких нюансов и оттенков

чувств), а другие, напротив, "недоосознаны". Так, таитяне, как показыва-

ют исследования, "переосознают" по сравнению с европейцами переживания

гнева, стыда и страха и "недоосознают" чувства одиночества, депрессии и

вины. Неодинаковы у разных народов и тестовые показатели по экстраверсии

и интроверсии1, что соответствует культурологическому различению

"экстравертных" и "интровертных" культур. Различны и многие другие ком-

поненты их субъективной культуры.

Особенно интересно соотношение таких мотивационных синдромов, как

"потребность в достижении" (стремление к личному успеху и продвижению) и

"потребность в принадлежности" (стремление быть принятым группой, иметь

круг друзей и добрые отношения с людьми). Проведенные социально-психоло-

гические исследования, в процессе которых ученые проанализировали

субъективные значения 100 понятий, с которыми мотив достижения ассоции-

руется у 16-18-летних юношей-старшеклассников из 30 разных культур-

но-лингвистических групп, показали, что мотив достижения статистически

связан с уровнем самоуважения и личной инициативы, причем там, где лич-

ности приписывается большая ценность, жизненный успех обычно ассоцииру-

ется с достижениями социально-предметного характера (работа, учеба и т.

д.), тогда как на противоположном полюсе сильнее выражены ценности "при-

надлежности" (семья, сотрудничество, дружба, любовь). Но оказалось, что

в рамках разных культур неодинаково трактуется само понятие достижения,

успеха. В одних преимущественной сферой самореализации выступает труд

или учеба, в других же - игра и общение. Соответственно различны и пред-

почитаемые способы достижения: если самореализация определяется в инди-

видуалистических терминах, мотив достижения предполагает высокую сорев-

новательность, при акценте на групповую солидарность и коллективные дос-

тижения обе потребности - в достижении и в "принадлежности" - скорее

совпадаютв. Возьмем, к примеру, японскую культуру. У японцев, в отличие

от американцев, высокая потребность в достижении сочетается с развитым

чувством групповой принадлежности.

Ученые объясняют это сохранением в Японии традиционной структуры

семьи и тем, что в воспитании детей подчеркивается не столько жела-

тельность личного успеха, сколько требование не посрамить свою семью,

род, группу и т. д. Юного американца учат, что он должен обязательно

опередить всех, юного японца - что он должен не отставать от других.

Человек в Японии постоянно чувствует себя частью какой-то группы - то

ли семьи, то ли общины, то ли фирмы. Он не выносит уединения, стремится

всегда быть вместе с другими. "Сельский подросток, приехавший работать в

Токио, не имеет представления об одиночестве его сверстника, скажем, в

Лондоне, где можно годами снимать комнату и не знать, кто живет за сте-

ной. Японец скорее поселится с кем-нибудь вместе, и, даже если он будет

спать за перегородкой, ему будет слышен каждый вздох, каждое движение

соседей. Люди, с которыми он окажется под одной крышей, тут же станут

считать его членом воображаемой семьи. Его будут спрашивать, куда и за-

чем он уходит, когда вернется. Адресованные ему письма будут вместе чи-

тать и обсуждать" .

Однако тесное и не всегда добровольное общение сочетается у японцев с

недостатком психологической близости и раскованности. "Строгая суборди-

нация, которая всегда напоминает человеку о подобающем месте, требует

постоянно блюсти дистанцию в жизненном строю; предписанная учтивость,

которая сковывает живое общение, искренний обмен мыслями и чувствами -

все это обрекает японцев на известную замкнутость и в то же время рожда-

ет у них боязнь оставаться наедине с собой, стремление избегать того,

что они называют словом "сабисий". Но при всем том, что японцы любят

быть на людях, они не умеют, вернее, не могут легко сходиться с людьми.

Круг друзей, которых человек обретает на протяжении своей жизни, весьма

ограничен. Это, как правило, бывшие одноклассники по школе или универси-

тету, а также сослуживцы одного с ним ранга" .

Хотя сложившиеся в детстве и юности индивидуальные дружеские отноше-

ния считаются в Японии более интимными, чем внутри-семейные отношения, в

целом японский идеал дружбы скорее спокоен и созерцателен, чем экспрес-

сивен. Проявление глубокой, напряженной интимности шокирует японцев.

Право личности на неприкосновенность ее частной жизни от посторонних

оживленно обсуждается в современной японской художественной литературе.

В пьесе Кобо Абэ "Друзья" описывается гибель молодого человека в ре-

зультате вторжения в его жизнь бесцеремонного семейства, решившего "ос-

вободить" его от одиночества.

Современные массовые опросы показывают устойчивость и вместе с тем

противоречивость традиционных стереотипов. Отвечая на вопрос о предпоч-

тении иметь другом того, "кто вникает в ваши проблемы, когда вы ему о

них рассказываете, так же серьезно, как в свои собственные", или того,

"кто спросит вас о том, что вас тревожит, даже прежде, чем вы сами об

этом заговорите". 73% японцев вы брали первый и только 23% - второй ва-

риант. Зато с мнением, что не следует активно вмешиваться в дела других

людей, согласилось лишь 30% японцев, в отличие от 82% французов, 67%

немцев из ФРГ, 74% швейцарцев, 73% шведов, 63% англичан и 55% американ-

цев. Получается, пишет японский социолог И. Сакамото, что японцы не хо-

тят, чтобы посторонние, даже друзья, вмешивались в их дела, а сами любят

вмешиваться в дела других.

Естественное следствие таких социокультурных ориентации - характерная

для психологического склада японцев коммуникативная