Михаил Булгаков — режиссер, либреттист, романист. 1930—1940

почему она хотела познакомиться с Булгаковым: «Я интересовалась им давно. С тех пор, как прочитала „Ро­ковые яйца" и „Белую гвардию". Я почувствовала, что это совершенно особый писатель, хотя литература 20-х годов у нас была очень талантлива. Необычайный взлет был у русской литературы. И среди всех был Булгаков, причем среди этого большого созвездия он стоял как-то в стороне по своей необычности, необычности языка, взгляда, юмора: всего того, что, собственно, определяет писателя. Все это поразило меня... Я была просто женой генерал-лейтенанта (тогда — комдива. — Б. С.) Шилов-ского, прекрасного, благороднейшего человека. Это была, что называется, счастливая семья: муж, занима­ющий высокое положение, двое прекрасных сыновей. Вообще все было хорошо. Но когда я встретила Булга­кова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судь­ба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную траге­дию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булга­кова для меня не было бы ни смысла жизни, ни оправда­ния ее». По утверждению Е. С. Булгаковой, ни она, ни Михаил Афанасьевич первоначально не хотели идти в гости на масленицу 1929 года к художникам Моисеенко, но в конце концов оба пошли (Елена Сергеевна — во многом из-за ожидавшегося присутствия Булгакова). «В общем, мы встретились и были рядом. Это была быст­рая, необычайно быстрая, во всяком случае с моей сторо­ны, любовь на всю жизнь.

Потом наступили гораздо более трудные времена, когда мне было очень трудно уйти из дома именно из-за того, что муж был очень хорошим человеком, из-за того, что у нас была такая дружная семья. В первый раз я сма­лодушествовала и осталась, и я не видела Булгакова двад­цать месяцев, давши слово, что не приму ни одного пись­ма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на ули­цу». По воспоминаниям очевидцев, все это для Е. С. Шиловской происходило далеко не в идиллических обстоятельствах. На парижском издании романа «Белая гвардия» Булгаков сделал многозначительную надпись: «Справка. Крепостное право было уничтожено в... году.* Москва, 5.И.31 г.», а полтора года спустя приписал: «Не-

312

Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

ГЛАВА 6.

Михаил Булгаков—режиссер, либреттист, романист. 1930—1940

313

 

счастье случилось 25.11.1931 года». М. А. Чимишкиан, бывшая супруга драматурга С. А. Ермолинского, дру­жившая с Булгаковым и Л. Е. Белозерской, передавала описание этого памятного дня со слов Любови Евгеньев­ны: «Тут такое было! Шиловский прибегал (на Б. Пиро­говскую. — Б. С), грозил пистолетом...» По словам Марики Артемьевны, Булгаков с Белозерской расска­зали ей, что Шиловский каким-то образом узнал о связи драматурга с Еленой Сергеевной, причем «Люба тогда против их романа, по-моему, ничего не имела — у нее тоже были какие-то свои планы...» Сцена была прямо как из недописанной булгаковской комедии «Белая гли­на»: «прекрасный, благороднейший» с ромбами в петли­цах Е. А. Шиловский с пистолетом грозит расправой любовнику своей жены. Вот только Булгакову и Елене Сергеевне было не до смеха, тем более что муж заявил, что детей при разводе не отдаст.

На время вынужденного разрыва с Е. С. Шиловской приходится короткий роман Булгакова с Маргаритой Петровной Смирновой, которая потом, после публика­ции главного романа писателя, уверенно зачисляла себя в прототипы булгаковской Маргариты, обращая внима­ние, в частности, на сходство имен (возможно, она не ведала о существовании Маргариты в гетевском «Фау­сте»). Интересно, что муж героини этого кратковремен­ного увлечения писателя, как и в «Мастере и Маргари­те», был высокопоставленным инженером — комисса­ром-инспектором железных дорог РСФСР.

Л. Е. Белозерская, очевидно, до последнего момента не рассматривала связь мужа с Е. С. Шиловской серьез­но, относя ее к числу тех многочисленных мимолетных увлечений, какое было, в частности с М. П. Смирновой. Но с Еленой Сергеевной получилось иначе. Сама она рассказывала о дальнейшем так: «...Все-таки это была судьба. Потому что, когда я первый раз вышла на улицу, то я встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: „Я не могу без тебя жить". И я ответила: „И я тоже". И мы решили соединиться, несмотря ни на что». На последнем листе парижского издания «Белой гвар­дии» Булгаков записал: «А решили пожениться в начале

сентября 1932 года. 6.IX.1932 г.». Теперь Шиловский поступил действительно как благородный человек и дво­рянин. Сохранился отрывок письма к нему от Булгакова, датированный тоже 6 сентября 1932 года: «Дорогой Евге­ний Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше. И мы хотим по<женить-ся?>». Е. А. Шиловский 3 сентября 1932 года писал в Ригу Александре Александровне и Сергею Марковичу Нюренбергам* — родителям Елены Сергеевны: «Когда Вы получите это письмо, мы с Еленой Сергеевной уже не будем мужем и женой. Мне хочется, чтобы Вы пра­вильно поняли то, что произошло. Я ни в чем не обвиняю Елену Сергеевну и считаю, что она поступила правильно и честно. Наш брак, столь счастливый в прошлом, при­шел к своему естественному концу. Мы исчерпали друг друга, каждый давая другому то, на что он был способен, и в дальнейшем (даже если бы не разыгралась вся эта история) была бы монотонная совместная жизнь больше по привычке, чем по действительному взаимному влече­нию к ее продолжению. Раз у Люси родилось серьезное и глубокое чувство к другому человеку, — она поступила правильно, что не пожертвовала им.

Мы хорошо прожили целый ряд лет и были очень счастливы. Я бесконечно благодарен Люсе за то огром­ное счастье и радость жизни, которые она мне дала в свое время. Я сохраняю самые лучшие и светлые чувства к ней и к нашему общему прошлому. Мы расстаемся друзь­ями».

3 октября 1932 года Шиловские были разведены, а 4 октября зарегистрирован брак между Еленой Сергеевной

* Род Нюренбергов в России восходит к немцу-ювелиру из Жито­мира — из числа немецких ремесленников, что были приглашены в Рос­сию Екатериной II в 1768 г. Судя по фамилии, предки ювелира имели еврейские корни, но позднее перешли в христианство. Не исключено, что лютеранином стал сам ювелир перед эмиграцией в Россию, где евреи были ограничены в правах. Позднее Нюренберги переселились в При­балтику, обрусели. С. М. Нюренберг из лютеранства перешел в право­славие, жена его, урожденная Горская, — дочь православного священника. Отец Елены Сергеевны служил учителем, а позднее — податным инс­пектором в Риге. Е. С. Нюренберг родилась здесь 21 октября 1893 года.

315

314 Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

и Булгаковым. Сохранилась шутливая записка Михаила Афанасьевича, переданная в день бракосочетания на заседании в Художественном театре режиссеру В. Г. Сах-новскому: «Секретно. Срочно. В 3³/₄ дня я венчаюсь в Загсе. Отпустите меня через 10 минут».

Детей поделили. Старший, Женя, хотя и боготворил мать, но вынужден был остаться с отцом. Младший, пятилетний Сережа, переселился вместе с матерью к Булгакову. Михаил Афанасьевич полюбил его как род­ного. Сам Евгений Александрович в глубине души Булга­кова не простил, с ним практически не встречался, но бывшей жене и сыну помогал неукоснительно.

Летом 1932 года Булгаков вступил в кооператив, над­страивавший писательский дом в Нащокинском переул­ке. Это должно было со временем окончательно решить квартирный вопрос, но пока съело все сбережения*. Вре­менно жили на Большой Пироговской, причем Л. Е. Белозерской купили однокомнатную квартиру в том же доме. Но эта квартира какое-то время еще не была отре­монтирована, и все ютились вместе в старой, что поро­ждало напряженность. Елене Сергеевне нередко прихо­дилось возвращаться на Ржевский. После развода Булга­ков сначала часто виделся с Любовью Евгеньевной, помогал ей материально. 1 октября 1933 года он сообщал Н. А. Земской: «Я и Люся сейчас с головой влезли в квартирный вопрос, черт его возьми. Наша еще не готова и раздирает меня во всех смыслах, а Любе я уже отстроил помещение в этом же доме, где и я живу сей­час». (Любовь Евгеньевна переехала в эту квартиру 24 сентября 1933 года.) От января — марта 1933 года сохрани­лось несколько шутливых записок Булгакова Л. Е. Бело­зерской, приложенных к передаваемым ей купюрам в 50 и 100 рублей. Отношения с бывшей женой были выяснены значительно раньше. Булгаковская записка на листке отрывного календаря, датированная 20 октября 1932 года, помечена Л. Е. Белозерской как «Последняя записка в общем доме»: «Чиша! Не волнуйся ты так:

* Булгаков писал П. С. Попову 18 августа 1932 года: «...Все слопал Нащокинский переулок, в котором надстраивается дом».

 

ГЛАВА 6.

Михаил Булгаков—режиссер, либреттист, романист. 1930—1940

поверь мне, что всем сердцем я с твоими заботами и болью. Ты — не одинокий человек. Больше ничего не умею сказать. И звери тоже. М.

Приду, если не будешь спать, поговорить с тобой». Этот последний разговор Любовь Евгеньевна записала: «Мы поговорили. Боже мой! Какой же был разговор. Бедный мальчик... Но я все поняла. Слезы лились между его пальцев (лицо загородил руками)». Нелегко далось Булгакову прощание со второй женой, видно, как и с Т. Н. Лаппа, он чувствовал свою вину. Тогда же для быв­шей жены Михаил Афанасьевич снял комнату в другом доме.

Разрыв с Л. Е. Белозерской не привел, как раньше, к большим переменам в круге общения Булгакова. И с Любовью Евгеньевной и с Михаилом Афанасьевичем сохранили дружбу Павел Сергеевич Попов и его жена Анна Ильинична, внучка Л. Н. Толстого, Н. Н. Лямин и Н. А. Ушакова, многие другие. Елена Сергеевна описы­вала их самых близких друзей, многие из которых дру­жили и с Белозерской: «У нас был небольшой круг дру­зей, но очень хороший, очень интересный круг. Это были художники — Дмитриев Владимир Владимирович, Вильяме Петр Владимирович, Эрдман Борис Робертович (брат драматурга. — Б. С). Это был дирижер Большого театра Мелик-Пашаев, это был Яков Леонтьевич Леон­тьев, директор Большого театра. Все они с семьями, конечно, с женами. И моя сестра Ольга Сергеевна Бок-шанская, секретарь Художественного театра, со своим мужем Калужским, несколько артистов Художествен­ного театра: Конский, Яншин, Раевский, Пилявская. Это был небольшой кружок для такого человека, как Михаил Афанасьевич, но они у нас собирались почти каждый день».

Заметим, что в 30-е годы среди знакомых и друзей Булгакова остались в основном люди, связанные с теат­ром (упомянутые выше художники специализировались на театральных декорациях). Писатели опального собрата особенно не жаловали. Исключением были Пастернак и Ахматова — поэты, не слишком благопо­лучные (правда, главные гонения на них еще были впере­ди). 8 апреля 1935 года на именинах жены драматурга

316

Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

ГЛАВА 6.

Михаил Булгаков—режиссер, либреттист, романист. 1930—1940

 

К. А. Тренева, как зафиксировала Елена Сергеевна в своем дневнике, «после первого тоста за хозяйку, Пастернак объявил: „Я хочу выпить за Булгакова!" Хозяйка: „Нет, нет! Сейчас мы выпьем за Викентия Викентьевича, а потом за Булгакова!" — «Нет, я хочу за Булгакова! Вересаев, конечно, очень большой человек, но он — законное явление. А Булгаков — незаконное!» Эта «незаконность», осознаваемая окружающими, род­нила писателя и с Ахматовой, посвятившей памяти Бул­гакова одно из лучших своих стихотворений:

Вот это я тебе, взамен могильных роз, Взамен кадильного куренья; Ты так сурово жил и до конца донес Великолепное презренье*.

Ты пил вино, ты как никто шутил

И в душных стенах задыхался,

И гостью страшную ты сам к себе впустил

И с ней наедине остался.

И нет тебя, и все вокруг молчит

О скорбной и высокой жизни,

Лишь голос мой, как флейта, прозвучит

И на твоей безмолвной тризне.

О, кто поверить смел, что полоумной мне, Мне, плакальщице дней не бывших, Мне, тлеющей на медленном огне, Всех потерявшей, всех забывшей, —

Придется поминать того, кто, полный сил, И светлых замыслов, и воли, Как будто бы вчера со мною говорил, Скрывая дрожь смертельной боли.

30—31 октября 1935 года Булгаков помогал Анне Андреевне составлять письмо Сталину в связи с арестом сына и мужа (ходатайство было успешным, их освободи­ли). Ахматова точно передала «великолепное през-

* Эти слова, очевидно, восходят к известному Ахматовой мандель-штамовскому переводу (в «Разговоре о Данте») 36 стиха X песни «Ада» «Божественной комедии»: «Как если бы уничижал ад великим презрень­ем». Поэтому становится понятным, кого именно презирал Булгаков.

 

ренье», которое Булгаков до конца испытывал к власти и тем собратьям по перу и сцене, кто этой власти служил. Михаил Афанасьевич действительно «в душных стенах задыхался» (едва ли не в прямом смысле). 22 июля он признавался П. С. Попову: «Задыхаюсь на Пироговской. Может быть, ты умолишь мою судьбу, чтобы наконец закончили дом в Нащокинском? Когда же это наконец будет?! Когда?!» Счастье с новой женой казалось непол­ным на старом месте, где все хранило память о ее пред­шественнице. Булгаков с нетерпением ждал кооператива в Нащокинском. Правда, в процессе строительства трех­комнатная квартира, по выражению Н. Н. Лямина, «усохла», и стала площадью лишь 47 квадратных метров, вместо первоначально планировавшихся 60, уступая апартаментам на Большой Пироговской. Но это новое пристанище, в отличие от предыдущих квартир, — все-таки собственность. Дом в Нащокинском переулке и стал последним приютом для писателя. Булгаковы въехали туда в феврале 1934 года.

В Елене Сергеевне Булгаков наконец обрел возлюб­ленную, для которой в жизни главным было его творче­ство (вероятно, двум первым женам этого качества не хватало, что и способствовало разрыву). И именно она явилась главным прототипом героини «Мастера и Марга­риты», именно ей посвящен в романе гимн истинной люб­ви: «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!» ... «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!

Так поражает молния, так поражает финский нож!» 13 февраля 1961 года в письме к брату А. С. Нюрен-бергу в Гамбург в преддверии 32-й годовщины знаком­ства с Булгаковым Елена Сергеевна так описала их пер­вую встречу: «Сидели мы рядом (Евгений Александро­вич был в командировке, и я была одна), у меня развяза­лись какие-то завязочки на рукаве... я сказала, чтобы он завязал. И он потом уверял всегда, что тут и было кол­довство, тут-то я его и привязала на всю жизнь». Здесь же она процитировала надпись, сделанную Булгаковым в

318

Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

ГЛАВА 6.

Михаил Булгаков — режиссер, 3JQ

либреттист, романист. 1930—1940 ._/ L У

 

1933 году на сборнике «Дьяволиада»: «Тайному другу, ставшему явным, жене моей Елене. Ты совершишь со мной мой последний полет. Твой М. 21 мая» (День моих именин.)». И Елена Сергеевна, и Михаил Афанасьевич, очевидно, верили в Судьбу, верили, что именно ее воля соединила их навек. И с момента брака с Е. С. Шилов-ской более женщин в жизни Булгакова биографами не замечено. Елена Сергеевна стала единственной, люби­мой.

В начале 30-х годов Булгаков оказался буквально завален работой. С апреля 1930 года он служил в ТРАМе консультантом, а с 10 мая — во МХАТе режиссером-ассистентом. В ТРАМе приходилось рецензировать пото­ком поступавшие туда пьесы молодых авторов, радости не доставлявшие. В письме Сталину 30 мая 1931 года Бул­гаков сообщал: «...служил в ТРАМе — Московском, переключаясь с дневной работы МХАТовской на вечер­нюю ТРАМовскую, ушел из ТРАМа 15.III.31 года, когда почувствовал, что мозг отказывается служить и что пользы ТРАМу не приношу». Во МХАТе же новый режиссер был сразу назначен в планировавшуюся поста­новку гоголевских «Мертвых душ» вместе с главным режиссером В. Г. Сахновским и Е. С. Телешовой. Все трудности, связанные с этой постановкой, Булгаков подробно изложил в письме П. С. Попову 7 мая 1932 года: «Итак, мертвые души... Через девять дней мне исполнится 41 год. Это — чудовищно! Но тем не менее это так.

И вот, к концу моей писательской работы я был выну­жден сочинять инсценировки. Какой блистательный финал, не правда ли? Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого, кого еще мне придется инсценировать завтра? Тур­генева, Лескова, Брокгауза — Ефрона? Островского? Но последний, по счастью, сам себя инсценировал, оче­видно, предвидя то, что случится со мною в 1929—1931 гг. Словом...

1) „Мертвые души" инсценировать нельзя. Примите

это за аксиому от человека, который хорошо знает произведение. Мне сообщили, что существуют 160 инсце­нировок. Быть может, это и неточно, но во всяком слу­чае играть „Мертвые души" нельзя (эх, знал бы Булга­ков, что в 1976 году композитор Р. К. Щедрин ухитрился создать оперу „Мертвые души"! — Б. С).

2) А как же я-то взялся за это?

Я не брался, Павел Сергеевич. Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло. Как только меня назначили в МХАТ, я был введен в качестве режиссера-ассистента в „М. Д."... Одного взгляда моего в тетрадку с инсценировкой, написанной приглашенным инсцени­ровщиком, достаточно было, чтобы у меня позеленело в глазах. Я понял, что на пороге еще театра попал в беду — назначили в несуществующую пьесу. Хорош дебют? Долго тут рассказывать нечего. После долгих мучений выяснилось то, что мне давно известно, а многим, к сожалению, неизвестно: для того чтобы что-то играть, надо это что-то написать. Коротко говоря, писать при­шлось мне.

Первый мой план: действие происходит в Риме (не делайте больших глаз!). Раз он видит ее из „прекрасного далека" — и мы так увидим (Булгаков здесь как бы пытался воплотить собственную так и не реализовавшу­юся мечту увидеть родину из „прекрасного далека". — Б. С)!

Рим мой был уничтожен, лишь только я доложил expose*. И Рима моего мне безумно жаль!

3) Без Рима, так без Рима.

Именно, Павел Сергеевич, резать! И только резать! И я разнес всю поэму по камням. Буквально в клочья».

Булгаков, несомненно, был не только гениальным писателем и драматургом, но также и гениальным режис­сером-постановщиком. Когда он писал пьесы, то уже непосредственно видел, как надо ставить ту или иную сцену. Не режиссером-ассистентом, а главным быть бы Михаилу Афанасьевичу во МХАТе! Но главными были

* Краткое изложение (фр-)-

321

320 ^Б°Р^ИС С°^к°л°^в ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко (по­следний, секретарем которого работала Ольга Бокшан-ская, сестра Елены Сергеевны, большую часть времени проводил за границей). У них были собственные взгляды на постановку «Мертвых душ», равно как и других спек­таклей, отличные от булгаковских. Позднее разногласия драматурга со Станиславским особенно остро прояви­лись при многолетних репетициях «Мольера». Естествен­но, что в Художественном театре «отцы-основатели» были диктаторами (как является диктатором всякий великий режиссер) и Булгаков вынужден был подчинить­ся, хотя фактически и «Мертвые души», и другие пьесы, скорее всего подсознательно, писал так, как если бы ста­вить их пришлось ему самому. Другие режиссеры часто не постигали всю глубину задуманного, требовали много­численных переделок текста, разрушавших замысел дра­матурга. Может быть, одна из самых больших потерь русской и мировой культуры в том, что из-за неблагопри­ятных условий Булгаков был лишен возможности иметь собственный театр и ставить в нем свои пьесы. Лучше его их бы никто и никогда не поставил, и мы, наверное, могли иметь не только театр Станиславского, Таирова или Мейерхольда, но и театр Булгакова. Однако история жестока, и сослагательного наклонения не признает.

Хотя в ответном письме П. С. Попов идею с Римом поддержал («Мне кажется, это совсем в духе Гоголя и соответствует тому фундаменту, на котором построено все здание поэмы»), она так и не осуществилась. 28 ноября 1932 года состоялась премьера «Мертвых душ», Л. Е. Белозерская в мемуарах воспроизводит свой разго­вор со Станиславским по поводу впечатлений от этой премьеры:

« — Интересный ли получился спектакль? — спро­сил К. С.

Я ответила утвердительно, слегка покривив душой. Видно, необыкновенный старик почувствовал неладное. Он сказал:

— Да вы не стесняйтесь сказать правду. Нам бы очень не хотелось, чтобы спектакль напоминал школь­ные иллюстрации.

 

ГЛАВА 6.

Михаил Булгаков — режиссер, либреттист, романист. 1930—1940

Я уж не сказала К. С, что именно школьные годы напомнил мне этот спектакль и Александринку в Петро­граде, куда нас водили смотреть произведения класси­ков...»

У многих знатоков Гоголя МХАТовская постановка вызвала нарекания. А. Белый, например, утверждал: «Театр прилепился к анекдотической фабуле сюжета, соблюдая в ней всю временную последовательность, но не заметил в ней самого главного — живой идеи произве­дения» и «мыслима ли, может ли быть постановка гого­левских „Мертвых душ" без чичиковской дорожной тройки, без ее жути, без чувства безысходной тоски, с которым Гоголь смотрел на бескрайние просторы совре­менной ему России». Здесь автор книги «Мастерство Гоголя» был абсолютно прав. Но, к несчастью, он не мог познакомиться с текстом первой редакции булгаковской инсценировки, где как раз были отражены именно эти мысли. Однако зрителям спектакль нравился, и он дер­жался в репертуаре театра многие годы, даже тогда, когда Булгакова уже не было в живых. Правда, по попу­лярности он уступал «Дням Турбиных».

Возобновление «Дней Турбиных» и постановка «Мертвых душ» улучшили материальное положение дра­матурга, которому опять стали поступать авторские от­числения. Кроме того, как консультант ТРАМа по драма­тической части, которым он был с 1 апреля 1930 года по 15 марта 1931 года, Булгаков, зарабатывал ежемесячно 300 рублей. А в качестве режиссера-ассистента во МХАТе сначала получал ежемесячно 150 рублей, а в 1933 году — уже 200 рублей. Авторские гонорары от обеих пьес превы­шали обычно его суммарную зарплату. Когда Булгаков оставил ТРАМ, он стал подумывать об актерской рабо­те, вспомнив, вероятно, начало своей трудовой деятель­ности в Москве. Профессия актера привлекала режис­сера и драматурга — Михаил Афанасьевич был подлин­ным человеком театра. 18 марта 1931 года Булгаков подал заявление с просьбой включить его «в актеры Художественного театра». Станиславский это намерение одобрил. 14 ноября 1933 года Е. С. Булгакова записала в дневнике: «М. А. говорил с Калужским о своем желании

323

32,2, Борис Соколов. ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

войти в актерский цех. Просил дать роль судьи в „Пик-викском клубе" и гетмана в „Турбиных". Калужский относится положительно. Я в отчаянии. Булгаков — актер...» К сожалению, гетмана Михаилу Афанасьевичу сыграть так и не удалось. (П. С. Попову Булгаков при­знавался, что Скоропадского в Киеве видел всего одна­жды, и что в романе и пьесе это не отразилось. Но при воплощении гетмана непосредственно на сцене знаком­ство с прототипом могло пригодиться.) А вот судью в «Пиквикском клубе» Булгаков играл замечательно с декабря 1933 года и вплоть до 1935 года и даже заслужил одобрение Немировича-Данченко и Станиславского. Елена Сергеевна зафиксировала отзыв Немировича о Булгакове-судье: «Да, вот новый актер открылся». По свидетельству сотрудника МХАТа В. Виленкина, на одной из генеральных репетиций «Пиквикского клуба» Станиславский не узнал драматурга и спросил у режис­сера В. Я. Станицына, что это за актер играет судью. Тот ответил: «Булгаков». — «Какой Булгаков?» — «Да наш, наш Булгаков, писатель, автор «Турбиных». — «Не может быть». — «Да Булгаков же, Константин Серге­евич, ей-богу!» — «Но ведь он же талантливый...» Впро­чем, в отличие от любимого Булгаковым Мольера, актерская карьера Михаила Афанасьевича дальнейшего развития не получила, и роль судьи осталась единствен­ной в его биографии.

Опальный драматург писал новые пьесы, но на сцену они со зловещей регулярностью не попадали. 5 июня 1931 года он заключает договор с ленинградским Красным театром о написании пьесы «на тему о будущей войне». В июле договоры на эту же пьесу были заключены с Теат­ром им. Е. Вахтангова и ленинградским Госнардомом. К осени Булгаков пьесу закончил и назвал ее «Адам и Ева». В центре пьесы — академик Ефросимов, который изоб­рел устройство, способное нейтрализовать действие смертоносных газов. Ученый мечтает передать изобре­тение всему человечеству. Однако в разделенном мире сделать это оказывается невозможным, и война разра­жается прежде, чем ефросимовское открытие может быть реализовано. Л. Е. Белозерская вспоминала о чте-

 

ГЛАВА 6.

Михаил Булгаков—режиссер, либреттист, романист. 1930—1940

нии, определившем судьбу пьесы: «М. А. читал пьесу в театре имени Вахтангова в том же году. Вахтанговцы, большие дипломаты, пригласили на чтение Я. И. Алк-сниса, начальника Военно-Воздушных Сил Союза... Он сказал, что ставить эту пьесу нельзя, так как по ходу дей­ствия погибнет Ленинград». Не спас «Адама и Еву» и оптимистический финал с традиционной победой миро­вой революции, в свое время спародированный еще в «Багровом острове». Не спасло и позднейшее, в послед­ней редакции, превращение всего происходящего в сон-видение Ефросимова, что делало катастрофу как бы не состоявшейся в действительности. Хотя в СССР пропа­гандировался милитаризм, но будущая война официаль­ными источниками преподносилась как короткая и побе­доносная, без больших разрушений и жертв для стра­ны Советов, которую сразу же должны были поддер­жать «братья по классу» во всем мире. Народу уси­ленно внушали, что стабильность собственного бытия — это высшая ценность, и всякие катастрофы, даже в фантастическом сне, тут были неуместны. Быть может, исходя именно из цензурных соображений, Булгаков, как мы уже говорили, в последней редакции «Мастера и Маргариты» резко уменьшил масштаб московских пожа­ров, которые в итоге обошлись «без жертв и разруше­ний».

Еще 24 сентября 1921 года, сразу по приезде в Москву, Булгаков начал работу над инсценировкой «Войны и мира» Л. Н. Толстого, однако вскоре оставил эту затею. Работу он возобновил 22 декабря 1931 года, а уже 27 фев­раля 1932 года отправил пьесу в Ленинград, в Большой драматический театр. Однако неудача с постановкой там «Мольера», вероятно, привела к утрате руководством театра интереса к инсценировке. МХАТ, первоначально заключивший договор на «Войну и мир», позднее также отказался от этого замысла. Видимо, и сам Булгаков относился к этой своей работе без особого рвения. Он не добивался постановки (неосуществленной и по сей день). Главным для Булгакова здесь была передача частично реализованной еще в «Белой гвардии» толстовской идеи неотвратимости исторических событий, определяемых

325

32,4 ^БоР^{ис Соколов} ТРИ ЖИЗНИ МИХАИЛА БУЛГАКОВА

«однородными влечениями людей», массами, которыми движет рок.

Еще одной булгаковской пьесой на историческую тему, содержащей большой сатирический заряд, стал «Иван Васильевич». Ранняя редакция этой пьесы — «Блаженство», часто рассматривается как самостоятель­ное произведение. «Блаженство» было задумано еще в 1929 году и предназначалось сначала для Ленинградского мюзик-холла, а позднее для Театра сатиры. Действие пьесы разворачивается в фантастической будущей ком­мунистической стране «Блаженство» 1 мая (как и в «Мас­тере и Маргарите») 2022 года, где оказываются, благо­даря машине времени, инженер Рейн, современник Бул­гакова, и царь Иоанн Грозный. На замысел несомненное влияние оказал роман А. Франса «На белом камне»: в нем действие одного из фрагментов тоже происходит в фантастическом социалистическом будущем и тоже 1 мая (в другом фрагменте, что показательно, герои переносятся в эпоху раннего христианства). У француз­ского писателя общество будущего в высокой степени обезличено, лишено искусства и гуманитарного книж­ного знания — то же мы наблюдаем и в булгаковском «Блаженстве». Однако художественно пьеса оказалась слабой. При чтении ее в театре сцены будущего никому не понравились. 28 апреля 1934 года Булгаков сообщал П. С. Попову: «25-го читал труппе Сатиры пьесу. Очень понравился всем первый акт и последний. Но сцены в „Блаженстве" не приняли никак. Все единодушно вцепи­лись и влюбились в Ивана Грозного. Очевидно, я что-то совсем не то сочинил».

В новой редакции пьесы, получившей название «Иван Васильевич», все действие построено на том, что в результате капризов машины времени, изобретенной инженером Тимофеевым, на месте Ивана Грозного ока­зывается управдом Бунша, а на месте управдома — сам царь Иван Васильевич. Сатира заключается в том, что подмену царя никто не замечает, и невежественный пья­ница-управдом управляет государством, не изменяя кар­динальным образом хода исторических событий. Зато для царя роль управдома оказывается не под силу. Пьеса

 

ГЛАВА 6.