ПОЕЗДКА В ГАМБУРГ

Будто угадывая тревожное состояние Баха, еще в сен­тябре 1720 года его гамбургские доброжелатели присла­ли ему весть: в тамошней церкви св. Иакова освободи­лось место органиста. Может быть, и Ноймейстер, уже давно переехавший в Гамбург, либреттист Баха веймар­ских лет, способствовал делу. Иоганн Себастьян без про­медления заявил о готовности занять эту должность в городе, который всегда казался ему примером уваже­ния к музыкальному искусству.

Князь Леопольд дал согласие на путешествие в музы-

кальную столицу тогдашней Германии, хотя и не соби­рался отпускать со службы своего слугу-друга.

Иоганн Себастьян пробыл в Гамбурге с конца ноября по первую половину декабря 1720 года. Он играл не только в церкви Иакова, но и на превосходном органе церкви Катарины, где в должности главного органиста продолжал оставаться доживавший свой век старейший музыкант и композитор Германии Иоганн Адам Рейнкен. Его самозабвенно слушал Себастьян во времена ранней юности.

Теперь Рейнкепу было около ста лет. Он всегда слыл завистливым, в старости же был особенно ревнив и при­страстен к молодым. Мастер старого стиля, Рейнкен пред­почитал основательное, по-немецки солидное исполнение с импровизацией, но без всяких новых причуд и мелких украшений. Сам он гордился верностью старой гамбург­ской школе, уже давно ставшей школой его, Рейнкена.

С почтительностью сына и ученика Иоганн Себастьян пришел к старцу в церковь св. Катарины. Старик, дер­жась за выступы, сам провел гостя по лабиринту органа, внутрь сооружения. Себастьян изумлен. Много раз он вспоминал и рассказывал потом при случае, как восхити­ло его прекрасное состояние, в каком держал свой испы­танный временем инструмент столетний органист.

Эта знаменательная встреча описана в разных биогра­фиях. Передадим слово Яношу Хаммершлагу; в его книге приведен довольно полный вариант рассказа об игре Се­бастьяна. Итак, Бах в присутствии всего муниципали­тета и многих других высокопоставленных персон города в обстановке всеобщего изумления в течение двух часов играл на прекрасном органе церкви св. Катарины. С осо­бым наслаждением слушал игру Баха старый органист. Он прослушал хорал, начинавшийся словами «На реках Вавилонских», который Бах играл очень долго, почти в те­чение получаса, импровизируя и пользуясь различными методами, как это делали в старые времена знаменитые гамбургские органисты на субботних вечернях.

Рейнкен сидел в известном ему одному месте церкви, откуда он лучше всего слышал орган.

Себастьян кончил игру в сумерках ноябрьского дня. Он спустился по лестнице к Рейнкену и подивился: на ли­це старика расправились глубокие морщины. Присут­ствующие тоже поразились этой перемене.

Рейнкен поднялся со скамьи, сделал два-три шага

навстречу Баху и сказал фразу, которой суждено уже больше двух столетий жить в истории музыки:

— Я думал, что это искусство уже давно умерло, но теперь я вижу, что оно живет еще в вас.

И, как эпически гласит документ времени, «после это­го Рейнкен пригласил его к себе и был с ним очень любезен».

В нотографическом справочнике значится еще сочи­ненная Бахом в этом году Фуга для клавира (954) на те­му одной из сонат Рейнкена. Очевидно, это был подарок старому музыканту. Допустимо, что ее он сочинил в дни пребывания в Гамбурге и сыграл в доме Рейнкена.

Бах приехал не с пустыми руками в Гамбург и как композитор-соискатель. Он привез сюда и исполнил Пре­людию и фугу соль минор для органа (542), ее тоже про­слушал Рейнкен.

Предстояла игра «на пробу» в церкви св. Иакова. Кроме фуги, у Баха была приготовлена для исполнения кантата «Кто был последним, тот будет первым» (47). Всего, включая Баха, насчитывалось восемь претенден­тов на должность органиста. Совет храма даже сомневал­ся: не слишком ли много? Органист из Кётена восхитил своим превосходным исполнением. Предстоял, выражаясь по-современному, еще один тур. Но из Кётена пришел приказ князя — придворному музыканту быть к 28 нояб­ря во дворце. Намечалось очередное дворцовое развлека­тельное празднество — что и говорить, событие государ­ственной важности!

Иоганна Себастьяна заверили в Гамбурге, что его вы­ступления будут сочтены соискательскими. И хотя кон­курентов много, доброжелатели, и в их числе, конечно, влиятельный Ноймейстер, состоявший в совете церкви Иакова, не сомневались в победе Баха.

Судя по протоколам, совет заседал не раз. И вдруг в протоколе от 19 декабря объявлено, что вопреки мнению некоторых членов совета место органиста предоставлено не Баху, а другому претенденту. Доподлинно известно, как пылко и убежденно отстаивалась кандидатура кётен-ского органиста. Победила, однако, другая сила: 6 янва­ря 1721 года в церковную кассу была внесена сумма в 4000 марок. Кем? Купеческим сыном, одним из соиска­телей, в конце концов назначенным на должность орга­ниста. Сумма была внесена в благодарность за предостав­ленное прибыльное место!

В Дрездене царедворцы утаили от Баха вознагражде­ние за гастроли. В Гамбурге проявили себя корыстные церковные власти. При столкновении высокого искусст­ва Баха с миром выгоды, алчности, карьеристских инте­ресов дворцовые и церковные круги оказывались в род­стве, как слепки одной общественно-бюрократической модели.

Впрочем, сноровистым руководителям церкви св. Иако­ва не удалось замолчать эту скандальную историю. Воз­можно, и другие соискатели и их патроны были недо­вольны оборотом дела.

Еще до внесения денег в кассу подоплека решения церковного совета стала известна близким делу людям. И вызвала возмущение у части гамбургского общества. Не сдержал негодования Эрдман Ноймейстер. Он дождал­ся праздника рождества. И во время своей проповеди привел место из Евангелия, повествующее о пении анге­лов при рождении Христа, и закончил свою речь выраже­нием глубокой уверенности, «что, если бы один из бес­плотных духов, божественно играя, пожелал бы сделать­ся нашим органистом, ему пришлось бы возвратиться на небо, если бы его карманы не были наполнены золотом».

Спустя шесть лет об этом случае поведал в книге «Музыкальный патриот» известный уже читателю Матте-сон. В общем-то скупой на похвалы Баху-композитору, но всегда восхищавшийся Бахом-исполнителем, Матте-сон писал:

«Припоминаю, как, вероятно, и прочие, что великий виртуоз... прибыв в великий город (так называли в те годы Гамбург. — С. М.), чтобы сделаться органистом, встретил себе конкурента в лице сына богатого негоциан­та, умевшего лучше обращаться с талерами, чем с музы­кальным инструментом, но которому было отдано пред­почтение».

Кто же стал избранником совета гамбургской церкви? С едва сдерживаемым гневом сто восемьдесят с лишним лет спустя молодой Альберт Швейцер написал об удач­ливом купеческом сыне: «Он, должно быть, и не подо­зревал, что этими деньгами заплатил и за свое место в любой биографии Баха, то есть приобрел бессмертие...»

Назовем и в нашем повествовании это имя и поставим его в списке «глухой славы» рядом с именем арнштадт-ского гимназиста Гейерсбаха и герцога Вильгельма Эрнста Веймарского: Иоганн Иоахим Хейтман.