Момент истины

 

Итак, я стал очень далёк от прежней своей жизни. Я перестал общаться с друзьями, всё больше поверхностно. Я забросил театр, стал регулярным должником в учёбе, так ничего толкового и не написал. Ведь всё моё жизненное время опосредованно или напрямую планировалось ею...

Да, отныне и навсегда, меня зовут человек-секта! Я - взрослый, сознательный человек стал сектой...

 

Альберт

 

Он продолжал режиссировать наши отношения. Светлана часто консультировалась с ним. Уединялась. Что-то рассказывала. Я не бесился от ревности. Ревность была запрещена.

Он предлагал ей какие-то стратегии. Не редко звал к себе на дачу, где он отдыхал со своей девушкой, а я мучился со Светой. Потому что так получалось, что ни одной ночи без скандала у нас не проходило.

Хотя на людях (для Альберта) мы играли роль благополучной пары, и он умилялся этой картиной.

Я часто обращался к нему за помощью. Просто плакался в жилетку. И тут уж ему было, где развернуться. С интонациями мессии он выдавал мне “истину за истиной” - как вести себя и почему. Это было похоже на унизительное шефство и мне стыдно вспоминать об этом.

 

Синтон

 

Туда я попал тоже через Альберта. Мне там очень не понравилось. Во-первых, весь тренинг я был страшно напряжён и контролировал, чуть ли не каждое своё движение. Во-вторых, тренеры показались мне страшными лицемерами, считавшими окружающих недочеловеками. А вышел я из клуба, нагруженный целой кипой разных дел. Отныне я был “папа” какой-то домашней группы, а Света “мама”. Ещё и деньги за то платил...

 

Софья Михайловна

 

Этот мистический персонаж был для Светланы чем-то наравне с Саи-Бабой. Да и Альберт мне все уши прожужжал про её “контакты” и “экстрасенсорные способности”. Когда они со Светланой разговаривали о каких-то загадочных инопланетянах, я внутренне негодовал, но виду не показывал. Причём Света всегда смотрела на меня с таким превосходством. “Я не могу с ним говорить об этом, он не поймёт”, - говорила она Альберту обо мне в третьем лице, когда я сидел тут же рядом. Я, и, правда, чувствовал себя каким-то ущербным, непоправимо испорченным.

Случилось так, что у Светланы появилось подозрение на беременность и эта самая бабуля на даче у Альберта “смотрела” её. Как это было, не знаю. Я при этом не присутствовал. После этого Света сказала мне, что “всё в порядке”, но в течение двух недель СМ будет “просматривать” её ещё и если что-нибудь обнаружит, то “уберёт” это. Выслушав Свету, я утвердительно кивнул головой, побоявшись что-либо возразить. “Да пусть думает, что хочет. Бред какой-то...”.

Отныне если Светлана заболевала, а это случалось довольно часто (причём все болезни она объясняла моим присутствием, косвенно, конечно: “Когда тебя не было, я никогда столько не болела”), у неё начинала болеть голова или случались приступы рвоты, Света говорила, что, возможно, СМ её чистит на расстоянии. Осмеяв мои недоумения по этому поводу, она сказала, что “СМ доступно всё и врать ей абсолютно бесполезно, так как она спокойно считывает мысли”. Больше что-либо рассказывать о СМ Света не хотела. “Не поймёшь” - таков был её вердикт.

Довольно много про СМ мне рассказывал Альберт. Например, про телекинез или про то, что СМ два раза в неделю контактирует “с ними”. Кто эти “они” Альберт не говорил, загадочно улыбаясь.

Я не мог не верить Светлане, тем более читал разную эзотерику, где процесс телепатии описывался как само собой разумеющееся явление. В общем, я потихоньку стал склоняться к мысли, что “нет дыма без огня” и, действительно, есть “что-то”. Может она и сверхчеловек и может читать мысли людей. Почему нет?

Помню, какой я ужас испытал, когда мне в голову пришла мысль о том, что ведь СМ может и меня “просматривать” и “считывать”. И даже влиять на меня, хоть я и не буду этого осознавать.

С тех пор я старался не допускать особо “плохих” мыслей. Я также всячески подавлял те чёрные картины, что рисовало мне воображение. Но это было из разряда заданий “не думай и белой обезьяне” и мне как назло лезло в голову что-то гадкое, пошлое, отвратительное.

Стоит сказать, что саму СМ я видел только один раз. Это была невзрачная такая, даже смешная старушка в какой-то нелепой шубе и шапке.

Кстати, после того случая (когда СМ “просмотрела” Свету на наличие беременности) я, когда приехал домой, рассказал матери, что сегодня встретил удивительного человека, который, даже не прикасаясь ко мне, определил, что я был в детстве болен вирусным гепатитом. “Но у тебя же был сывороточный гепатит” - возразила мать. “Какая разница, вечно ты цепляешься к мелочам, - начал кричать я, буквально с пеной у рта, - главное, что человек обладает невиданными способностями, ты хоть понимаешь, что это значит?!”

Не знаю, не понимаю, зачем я соврал тогда.

Может быть, я хотел убедить хоть одного человека, в том, во что сам не верил и тем самым, оправдывая нелепость ситуации, обрести единомышленника. Может...

Не знаю.

 

Штаны

 

Со штанами получилась вообще абсурдная история. Дело в том, что как-то, когда Светы не было дома, ей занесли какие-то старые штаны цвета “хаки”, сказав, что это “от Софьи Михайловны”.

Света рассказывала мне об этом происшествии взахлёб. Она была сильно возбуждена, говорила, что никаких штанов не просила, но это ‑ символ. Этим СМ что-то хочет ей сказать. Но сама она никак не может понять что. Я включился в её догадки и за несколько минут мы накидали целую гору проэзотерических толкований штанов и что вообще это может значить. Сошлись на том, что Свете “предстоит путь”. А штаны ‑ символ пути. Духовного, естественно.

Позже выяснилось, что Света сама попросила однажды у СМ штаны, чтобы сходить куда-то на природу. СМ видимо забыла (всё-таки бабушка уже) и неожиданно вспомнила о штанах спустя полгода, решив их передать Свете.

 

Вичеслин

 

Нам представили его как очень серьёзного и профессионального преподавателя из Москвы. На его первый тренинг сбежалась чуть ли не половина института. Все ждали чего-то нового, необычного, интересного...

Он начал вести занятия по культурологии в тренинговой форме во внелекционное время (“культурологический семинар” - как говорил он сам).

Не очень приятной тенденцией семинара Вичеслина стала привычка соскакивать с культурологии на личную жизнь.

Когда тренинг окончательно оформился, стали понятны основные непререкаемые условия, одним из которых было обязательное присутствие на занятиях Вичеслина. Никакие аргументы в счёт не принимались.

Он требовал также, чтобы за неделю каждый делал отчёт о своей жизни, а потом выдавал в круг основные события последних дней (желательно, чтобы они были хоть как-то связаны с культурологией). Короче - что ты сделал полезного за неделю? Посетил ли театр, музей и т. д. После индивидуального отчёта Вичеслин давал оценку рассказу, чем косвенно формировал мнение группы по поводу... Если человек сделал мало (в культурологическом плане). Ну, например, все дни учился, дома отдыхал, смотрел телевизор, пил с друзьями пиво и был на дискотеке - это “не есть хорошо”. Если же с упоением рассказывает, как был в опере или ещё где-нибудь - это классно!

По началу я, загоревшись личной симпатией к новому преподавателю, часто осуждающе смотрел на того, кто неделю “валял дурака”.

Наиболее независимые и неординарные студенты, стали быстро отваливаться от группы, и к середине занятий осталось человек семнадцать избранных.

Вичеслин строго следил за посещаемостью, каждый раз отмечал присутствующих и негодовал по поводу отсутствующих. Если же отсутствующий неожиданно возвращался, пропустив пару занятий, Вичеслин публично порицал его, требовал объяснений, короче, получался маленький суд.

Вичеслин также убедительно просил вести личные дневники (для себя) и благодаря этому, я, собственно, и мог приводить здесь записи трудного периода своей жизни.

Как-то незаметно я превратился для Вичеслина в “мальчика на побегушках” и он возложил на меня всю техническую сторону тренинга (раздача бейджей, наличие видео/аудиотехники и т. д.). Часто наше общение начиналось с того, что Вичеслин спрашивал у меня - у всех ли есть бейджи, и стоит ли видеомагнитофон. Меня это немного доставало, но я не придавал этому большого значения. Ну, что тут такого - подготовить аудиторию к тренингу...

Гораздо сильнее меня раздражали попытки Вичеслина каким-то образом толи помочь мне, толи как-то “добро” повлиять на мою жизнь. Меня от этой “доброты” поташнивало...

Как-то, обсуждая вопрос эстетического вкуса, Вичеслин, в ответ на моё довольно сумрачное высказывание сказал: “Саша, у меня создаётся впечатление, что ты несёшь на себе по жизни какой-то страшный груз. Что тебе очень тяжело жить. Скажи мне, тебе, правда, тяжело жить?”

Для меня тогда это был абсолютно тупиковый вопрос. В целом, я считал свою жизнь вполне благополучной, даже счастливой. В тоже время, я сделал мрачное высказывание, исходя из своего плохого настроения. Но скажи я, что мне жить легко - значит отказаться от только что сделанного высказывания (которое, кстати, Вичеслин подогнал под своё понимание), скажи, что легко - вроде как неправда, получается, будто я лгун. В общем, я сам в себе запутался. Повесив на меня ярлык “тяжёлая жизнь”, Вичеслин вогнал меня в состояние ступора, тем более, я абсолютно не ожидал подобного вопроса. Говорили мы ведь об искусстве. Короче, я мямлил что-то неопределённое и тогда Вичеслин перебил меня: “А не лучше ли было сбросить весь этот груз с плеч, посмотреть на окружающих, понять, что жизнь прекрасна, улыбнуться и начать жизнь легко” ‑ спросил Вичеслин, глядя на меня пристально сияющим взглядом. “Ну, наверное” ‑ ответил я. “Так сделай же это!” ‑ с торжеством провозгласил тренер, ‑ Давайте поддержим Сашу, он делает важный шаг в своей жизни”. Он демонстративно захлопал. Последовали дружные аплодисменты.

С Вичеслиным пришли в мою жизнь и определённые книги, которые он убедительно рекомендовал читать. Это роман Джеймса Редфилда “Селестинское пророчество” ‑ утопия, чисто идеологическая вещь, которую я прочитал с трудом (не люблю книг, не представляющих художественной ценности) и Айванхов, по “золотым правилам” которого я несколько раз пытался начать жить, но у меня как-то не получилось. Ленивый видно...

Светлана от Вичеслина была в восторге (как, впрочем, и я сам), но предлагаемые им книги упорно игнорировала. Она вообще предпочитала кроме Лазарева ничего не читать.

 

Фиолетовый ад или начало конца

 

Как-то весной, когда многие из студентов-психологов начали потихоньку бузить по поводу тенденциозного самодеятельного психологизма Вичеслина, на группе состоялся диспут о счастье (намеренно ли он был инициирован или нет, уже не помню). Обсуждали произведение Стругацких “Пикник на обочине”. Одна из студенток утверждала, что физически место, где любой человек обретает счастливую жизнь и где сбываются его сокровенные мечты, существовать не может. На что Вичеслин, толи, специально проигнорировав, толи, просто не расслышав, о чём говорил участник его тренинга, заявил, что “есть такое место!” И это место Тверь, где пройдёт какой-то супер-пупер тренинг, который он далее рекламировал в течение минут пятнадцати. В подтверждение Вичеслин продемонстрировал нам статью “Шедевр Билла Ридлера” по сути дела ‑ хвалебная ода авторскому тренингу, по содержанию которого не говорилось ни слова. Ничего не сказал Вичеслин и о движении фиолетовых, хотя тренинг то должен был быть их, а одним из тренеров должен быть он сам. Находясь в состоянии какого-то оцепенения, никто из группы даже не спросил, что за тренинг, да как. Авторитет Вичеслина и процент доверия к нему был всё ещё так высок, что как-то и мысли не возникло сомневаться в тренинге. Тем более Вичеслин был достаточно директивен, чтобы решиться на спор с ним.

После публичной рекламы, Вичеслин занялся индивидуальной: “Одна наша встреча в неделю ‑ это очень мало. А там ‑ целых три дня непрерывного воздействия, включённой активнейшей работы, ‑ говорил он, ‑ тем более цена тренинга в Твери намного меньше. Такого шанса у вас не будет никогда. Подумайте, быть может, вы лишаете себя единственной возможности в жизни...” и т. д., и т. п.

От меня Вичеслин просто требовал, чтобы я был на тренинге. Я ссылался на отсутствие денег, но он невозмутимо возражал: “Так займи!”

Светлана тотчас же загорелась поехать. Вичеслин долго объяснял ей маршрут и место... Предложение, чтобы с ней поехал я, Светлана восприняла довольно прохладно. Она решила ехать на тренинг одна и это не обсуждалось.

Я же не хотел туда ехать вообще. Интуитивно я чувствовал, что что-то не так в этом тренинге. Мои опасения разделила одна старшекурсница, сказав, что всё это напоминает ей саентологов.

Встревоженный, я обратился за консультацией к декану нашего университета, доктору психологических наук. “Мне сложно судить, я совсем не в курсе, что это за тренинг и знаю не больше вашего, - ответил он, - Тем более о коллегах или хорошее, или, если критиковать, то по существу. Единственное могу заметить - всё обещанное на этом тренинге ваша девушка может получить на обычном психологическом тренинге, в нашем городе, за меньшие деньги и, возможно, у более профессиональных специалистов”.

 

Муки

 

Когда я уходил с Ярославского вокзала, отправив Свету автобусом в Тверь, я еле сдерживался, чтобы не расплакаться. У меня было стойкое ощущение, что я прощаюсь с ней навсегда. Я был в ужасно подавленном состоянии. Честно говоря, перед её уездом у меня было много фантазий на тему того, как свободно я смогу прожить эти три дня, но стоило отъехать автобусу, как я вынужден был распрощаться со своими иллюзиями.

Мне было невыносимо тяжело без неё. Я просто сходил с ума. Состояние абсолютной беззащитности, хаоса внутри.

Шутка ли, я проводил больше половины всего своего времени с ней, а теперь, мне просто нечего было делать, не кого слушаться, не на кого смотреть...

В общем, я кое-как пережил первую ночь, а во вторую со мной стали твориться странные, просто жуткие вещи.

Мне казалось, жизнь кончилась, и я не увижу её никогда. Я чувствовал, что если сейчас же не прикоснусь к ней - просто умру.

Я написал огромное письмо в пяти листах - признание в любви + глубокая исповедь во всех грехах, которые я совершал перед ней или мог совершить. К сожалению, этот шедевр не сохранился (скорее к счастью...).

В общем, я вёл себя абсолютно нездорово. Кое-как уснул к утру, а на следующий день, бросив учёбу, стал встречать электрички. Начал я с самой первой, хотя точно знал, что Светланы там быть не может. Физически!

Так, я просидел на платформе до полудня. Потом, когда в электричках был двухчасовой перерыв, я поехал ей на встречу, слез на промежуточной станции и дождался электрички, в которой она точно должна была быть.

Я переходил из вагона в вагон, буквально заглядывая в лицо каждому пассажиру. Сознание помутилось. Я никак не мог вспомнить, во что она одета, как точно выглядит, боялся пропустить её. Меня трясло и на глаза наворачивались слёзы.

Один вагон. Второй. Третий... Я чувствовал, что если не найду её сейчас же, то разорвусь на части. Я не осознавал, что реагирую абсолютно неадекватно на продолжительную разлуку с человеком, пусть даже любимым. Мне чудилось, что я совершил какую-то роковую ошибку, отпустив её, что сделал что-то не так. Неожиданно мне приходили в голову сцены её смерти и картина похорон. Я убитый горем... В этом момент чувствовал облегчение, но ужасался своим мыслям, подавлял их, виня себя в грехе, в эгоизме, молился... В общем, я расшатывал и без того нестабильное состояние психики до предела, доводил себя до шока, упивался этими состояниями проникновения в самого себя всё дальше. Мне казалось, что я на грани безумия. Это был один большой шок.

Итак, я прошёл все вагоны и, покачиваясь, остановился в тамбуре. Кто-то из пассажиров, решив, что мне плохо с сердцем, насильно усадил меня на свободное место. Я ни на кого не смотрел. Мне было плевать на окружающих. Я весь трясся.

...Когда был уже в городе, в парке со мной случилась настоящая истерика. Плохо понимая, что происходит, и стал молиться и просить простить меня.

Уже к вечеру я дозвонился до Вичеслина и, узнав, что последний ещё в Твери, кое-как успокоившись, побрёл домой.

 

Шедевр Билла Ридлера

 

Был тёплый, тихий вечер. Я бежал к ней, звоня из каждого автомата, но никто не поднимал трубку. Шли длинные гудки. Это выводило меня из себя. Наконец, я добрался до её квартиры и стал барабанить во входную дверь. Меня впустила мама Светланы. Оказалось, что Света дома и смотрит телевизор. Она выглянула, увидела меня и жестом показала, чтобы я прошёл в её комнату.

Спустя минуту она вышла сама. Я весь прямо… опал что ли. Я сразу понял, что что-то случилось...

Я бросился к ней, но Света быстро отстранилась.

- Не прикасайся ко мне. Не надо, - сказала она очень спокойным тоном, улыбаясь. Я никогда не забуду этот идиотский, сияющий, абсолютно пустой взгляд. Эту механическую интонацию. Эту неестественную улыбку. Я чуть было не вскричал: “Эй! Что это с тобой?!”

- Не трогая меня, - повторила она, - Давай спокойно поговорим. Знаешь, раньше я не давала тебе право говорить, но теперь... Теперь ты можешь высказать всё, что ты думаешь обо мне (взгляд мессии). Не бойся, говори, что тебе не нравилось во мне? Ведь признайся - тебе было хорошо без меня.

- Что?! Да я измучился весь...

- Не надо! Не надо... Хватит лжи. Я знаю, что тебе было хорошо без меня и теперь скажи мне всё, что ты думаешь обо мне, всё, что у тебя накопилось за это время (одномерная, спокойная интонация, мягкий слащавый голос, абсолютно неподвижный “сияющий” взгляд). Говори, ты можешь ругать меня, я разрешаю. Ну же?

- Я... Я лю... блю тебя

-Не то. Не лги мне. Скажи правду. Наберись силы и хоть раз скажи правду.

Я вскочил, прошёлся по комнате и подошёл к окну.

- Ты не скроешься от ответа, - услышал я за спиной голос, в котором появились угрожающие нотки.

- Я ничего не понимаю. Не по-ни-маю. Я люблю тебя и не собираюсь говорить тебе какие-то там гадости, даже если они есть. Я соскучился, я хочу любить тебя, я устал, я измотался, я хочу знать, где ты была, и что там было, с кем...

- Особенно с кем я была (зло, иронично)

- Я... ты не права... Так что ты хочешь от меня? Что?

- Правды. Только правды (спокойно, механически улыбаясь)

- Да, в наших отношениях было не всё в порядке. Ты, наверное, заметила, что последнее время мы даже перестали заниматься любовью. Ты слишком контролировала меня... Я терпеть не могу, когда за мной следят...

- Вот. Ещё...

- Ещё? Что же ещё... В общем, я боялся тебе возражать... но... всё это несущественно! По сравнению с тем, как я люблю тебя...

- Стоп! Не надо лгать. Ты всё испортил. У тебя есть ещё, что мне сказать?

- Я лю...

- Прекрати это! Убери руки. Не смей прикасаться ко мне. Даже и не думай, что я позволю тебе прикасаться ко мне! Сейчас ты поедешь домой, не знаю, когда мы сможем встретиться. У нас ещё много времени, чтобы поговорить. Быть может целая жизнь (улыбаясь)

Я встал и вышел из комнаты. Я ничего не понимал. “Да, у нас были проблемы. Да, я страшно от неё зависим. И всё это по моей вине. Я тряпка, но что случилось с ней. Раньше она злилась или была весела, а теперь... Я ничего не понимаю. Я не понимаю, как она могла измениться так резко в столь короткий срок. Она слепа, цинична. Она смотрит мимо меня. Она абсолютно игнорирует моё эмоциональное состояние. И как спокойна... ей глубоко плевать на меня. Она как робот заладила своё. Даже если она там получила какие-то знания, делающие её счастливой и доброй, почему такая жестокость? Я соскучился. Я по человечески требую внимания, а она скорей пробует на мне какую-то одну ведомую ей технологию. Она просто фанатично в чём-то убеждена. И абсолютно непоколебима. Стена. Бетон. Сталь...” - примерно в таких мыслях я возвращался домой.

 

Фиолетовый маразм

 

На следующий день Светлана в институте не появилась. Когда я пришёл к ней, то застал Свету лежащую в кровати с температурой. От моей заботы она отказалась наотрез. От вчерашнего сияния не осталось и следа. Это был раздражённый, злой, вскипающий по поводу и без повода зверь. Мне казалась ещё немного, и она прыгнет на меня и укусит.

Командным тоном Светлана приказала мне сейчас же покинуть комнату и впредь её больше не беспокоить. Когда я в сердцах спросил, не собирается ли она вообще бросить меня, Светлана сказала, что “не собирается отвечать на тупые и очевидные вопросы”.

Сильно взволнованный я побежал к Альберту… Тот довольно долго слушал, что я ему выговаривал, а потом на полном серьёзе посоветовал: “Знаешь, попытайся забыть на время, что она вообще есть. Просто выкини её из памяти, а вечером приезжай ко мне на дачу. Там Аллочка свободна, отдохнёшь...”. Я разозлился, расценил его слова как издевательство и убедительно попросил его повлиять на Светлану.

Однако Альберта она к себе не подпустила. Три дня она не показывалась, а когда, наконец, появилась в институте, то узнать её, тем более понять (напомню - Света прошла тренинг, называвшийся “Понимание себя и других”) не мог никто - ни однокурсники, ни подруги, ни я, которого она абсолютно игнорировала. Это был абсолютно новый человек, с новым поведением.

Сейчас, спустя время я понимаю, что с ней происходило. Она всё ещё была на тренинге. Жила им. Теми людьми - добрыми, отзывчивыми, что были там. Остальные казались ей противными, “не теми”. Она раздумывала, как ей теперь дальше жить, с этим почти сакральным тренинговым знанием.

Про себя я решил, что Светлана залетела в какую-то секту, где прошла процесс “обработки”. Я не знал тогда, что делать, был совершенно дезориентирован и постоянно впадал в истерики.

Хотя другой моей мыслью, которая казалась мне наиболее рациональной, было то, что это со мной что-то не так. Что я с самого начала вёл себя неправильно и теперь, мне надо резко, быстро измениться, подстроившись под неё. Наверняка она хочет видеть меня более лучшим.

Я нашёл в интернете по “рамблеру” книгу Билла Ридлера “Понимание себя и других” и стал лихорадочно её читать прямо с компьютера. Но мысли путались, я чувствовал, что абсолютно ничего из прочитанного не понимаю, нервничаю, и не могу сосредоточиться. Застилаемые слезами глаза прыгали со строки на строку, щёки горели.

“Господи, как же мне измениться, только быстро, как же мне стать таким, как написано здесь. О, если бы я был компьютер, я загрузил бы в себя эту книгу, как программу и всё очень быстро усвоил. Боже мой, ничего не понимаю... Быстрее... Быстрее...”.

В это сложно поверить, но именно так я думал.

 

Срыв

 

Вичеслин приезжал во вторник. Я готовился к нашей встрече как к смертному бою. Я хотел высказать ему всё и потребовать объяснений. Я заготовил очень импульсивный монолог. Но когда этот вечно улыбающийся человек оказался в холле института, пожал мне руку (я не посмел ни подать руки в ответ) и строго осведомился, подготовил ли я аудиторию, я промямлил что-то несуразное в ответ… Он же, уже не замечая меня, широким шагом, прошёл дальше.

Медленно, спокойно, я поднялся на второй этаж, вошёл в аудиторию и закрылся. “Никакого тренинга не будет” - прошептал я и обрушил кулак на ближайший стол.

Минут десять я, разъярённо крича, громил мебель. Никогда раньше я не чувствовал в себе столько разрушительной силы. Я в лёгкую сломал три стула. Оторвал крышку у парты и уже хотел начать бить стёла, но основной приступ ярости прошёл, и я спокойно поставил стул на место.

Вскоре в аудиторию стали стучать, но я и не думал открывать дверь. Я сидел на сломанном стуле, вытирая об брюки окровавленные кулаки, и улыбался. В таком состоянии меня и обнаружили, когда вскрыли дверь. В аудиторию вошёл Вичеслин с группой студентов. Я невозмутимо смотрел на него, на студентов, на Светлану, пытаясь уловить их реакцию. Я был в состоянии эмоционального отупения. Светлана о чём-то переговаривалась с подругой. На меня - ноль внимания. “Саша, в чём дело?! - обрушился на меня Вичеслин, - почему нет аппаратуры, что всё это значит?!” “Ну...” - протянул я, нагло ухмыляясь. “Я этих “ну” не принимаю! - Вичеслин перешёл на крик, его глаза гневно сверкали, - Я требую, чтобы здесь сейчас же был видеомагнитофон и телевизор!”

Я засмеялся, хмыкнул что-то в ответ и вышел из аудитории.

 

Я знаю людей, которые любят

 

Нет, я не ушёл с тренинга. На меня напало вдруг ненормальное спокойствие. Я сидел, размышлял, даже говорил что-то Вичеслину, полемизируя с ним, и отчаянно прислушивался к тому, о чём высказывалась Светлана. О своих впечатлениях от Твери она сообщила мало и скупо, закончив словами о том, что чтобы понять, что там происходило, надо было там быть. “Да, - поддержал её Вичеслин, - к сожалению, Светлана - единственная, кто поехала в Тверь и пережила там самые важные дни своей жизни” - и он обвёл нас осуждающим взглядом. “Единственная дура” - мысленно добавил я.

Во время перерыва от одной знакомой я узнал, что она выведала у Светы немного информации о тренинге. “Это что-то вроде групповой терапии, - сказала она мне, - Участникам пришлось докладывать о своих проблемах, одна женщина рассказала даже о том, как в детстве её изнасиловал собственный дед”.

Услышав такое, я ужаснулся, представив себе, что теперь вся подноготная моих отношений со Светланой известна Вичеслину. Она ведь тоже “исповедовалась” в группе.

Он же, улыбающийся, показывал студентам фотографии с тренинга. У небольшого здания стояла кучка людей с сияющими лицами, на каждом была фиолетовая футболка, на которой была написана потрясающая ложь: “Я знаю людей, которые любят”.

 

Не надо мной манипулировать!

 

От Альберта я узнал, что в Светиной жизни произошли глобальные изменения и она собирается в Москву на тренинг уже бесплатный, в качестве ассистента.

Со мной на диалог Света категорически не шла. От прямых ответов, решила ли она покончить с нашими отношениями или нет, она уходила, иронично улыбаясь. Я бесился, страстно мечтал вернуть её прежнюю. Неожиданно она сама позвала меня к себе поговорить.

В её комнате мы сели друг против друга и она начала:

- Ты давно искал встречи со мной, теперь у тебя есть возможность пообщаться. Я разрешаю.

- Объясни мне, что произошло в Твери? Что всё это значит?

- Я не намерена давать тебе никаких объяснений. Чего ты от меня хочешь?

- Я... хочу поцеловать тебя.

- Опять! Я если ещё раз ты скажешь нечто подобное, я выгоню тебя отсюда. Мы здесь чтобы говорить. Говори.

- Как тебя понимать? Между нами всё кончено?

- Я не буду отвечать на этот вопрос. Я скажу тебе свой решение через 17 дней. 17 дней мы не будем общаться вообще и я не скажу тебе ни слова.

- Почему именно 17?

- Так надо.

- Я тебя не понимаю. Зачем всё это?

- Ты хочешь, чтобы я просто назвала тебя хорошим парнем, обняла, потом бы мы переспали, и ты спокойно поехал домой? Ты этого хочешь? (зло)

- А... вот в чём дело. То есть ты хочешь сказать, что всё, что между нами было до этого, ограничивалось исключительно сексом. Я с тобой встречался из-за секса?

- Не ори. Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

- Хочешь, я изменюсь. Я, кажется, понял, что мне надо. Я читал книгу этого... самого... ещё я начал заниматься спортом.

- Зачем? Оставайся самим собой.

- Как я останусь самим собой, если ты не хочешь меня принимать такого... Чего тебе надо?

- Я хочу, чтобы ты говорил правду и только правду, и мне противно на тебя смотреть, потому что ты постоянно лжёшь!

- Но...

- Ладно! Скажи, например, тебе нравится звук скрипки (у Светы была мания на звук скрипки и она мечтала освоить этот инструмент).

- Да! Да, я люблю звук скрипки! Очень люблю. Потому что есть такая песня...

- Зачем ты врёшь...

- Я не вру! Я люблю звук скрипки! Действительно люблю!

- С тобой невозможно разговаривать... Ладно, ты любил бы меня, если бы я была толстой уродиной? Если бы я неожиданно располнела?

- Любил!

- Лжёшь! От тебя никогда не добьёшься правды.

- Откуда ты знаешь, лгу я или нет. Так ты можешь сказать, что я лгу обо всём...

- Хорошо. Бывали ли моменты, когда ты хотел плохо обо мне отозваться.

- Н-нет...

- Не лги!

- Я не посмел бы...

- Но ты хотел?

- Да!

- А бывали моменты, когда ты хотел ударить меня?

- Нет! Ни за что. Я никогда не ударил бы женщину!

- Ой - ой - ой... Ты просто врунишка. Признайся, ведь ты хотел ударить меня. Ведь были моменты, когда ты ненавидел меня. Ну. Хотел?

- Ну... да. Если тебе так этого хочется - да!

- Ага! Да ты позволяешь мне спокойно влиять на тебя. Манипулировать тобой. У тебя просто нет своего мнения. У тебя никогда не было своего мнения. Ты тряпка. Ты никогда не мог сказать своё веское мужское слово.

Я изо всех сил напрягся, что бы сказать “веское мужское слово” и выдавил из себя:

- Тогда... Вставай сейчас же и поехали. Собирайся. Не важно куда. Поехали отсюда к чёрту! А если ты не поедешь сейчас же я... я... я... я уйду навсегда, - последнюю фразу я сказал еле слышно, дребезжащим голосом.

- Не надо мной манипулировать! - прозвучало в ответ.

 

Я победил?

 

17-ти дням молчания не суждено было состояться. Буквально на следующий день после нашего жуткого разговора, Светлана поманила меня к себе пальцем и сказала, что хотела бы, чтобы я помог ей добраться до Москвы. “Если у тебя важные дела, можешь не говорить, что ты согласен. Я и сама справлюсь”. Я, конечно, всё бросил и поехал с ней.

В электричке я был весь на нервах. Мне было невероятно тяжело сидеть напротив неё и выдерживать её пристальные взгляды. Я дико нервничал, и она не могла ни замечать этого. Когда я нечаянно пролил сок на штанину, она громко сказала:

- Дурак.

- Не н-надо обзываться... ‑ проговорил я. В ответ она рассмеялась и показала мне язык.

- Кривляться неприлично, - сказал я раздражённо.

- Да? Тебе, наверное, никогда не позволяли кривляться? Мамочка, небось, ругалась? Ну, вспомни детство. Тебе это запрещали?

- Какая разница...

- Это очень важно. Все наши проблемы идут из детства. Всё происходит в детстве, ‑ она посмотрела на меня с превосходством.

- Н-не помню...

- Запрещали. Конечно, запрещали...

В это время моя нога случайно соприкоснулась с ее, и она вся вскипела:

- Убери немедленно!

- И не подумаю, ‑ зло ответил я, ‑ если я тебе мешаю, убери сама...

- Хорошо. Успокойся. Ты победил, - ответила она улыбаясь.

Это “ты победил” меня просто бесило. Она повторяла этот приём всякий раз, когда вспыхивал конфликт. Это действовало, как ушат холодной воды. Она резко эмоционально отключалась от спора, и ты оставался наедине со своей агрессией.

Надо было видеть так же, как она это говорила - глядя с невиданной высоты, с металлической интонацией.

Для меня, человека-секты, приём был просто садистический, потому что подчёркивал всю тщётность моих усилий переубедить, выиграть или хотя бы обратить внимание на свои чувства. Она говорила “ты победил”, а смотрела так, будто сказала “ты дерьмо”.

В Москве я быстро нашёл нужное нам здание. Света в большом городе не ориентировалась. Чувствуя себя абсолютно беззащитной, она позволила даже взять себя за руку.

Нужное нам здание было заперто. Светлана стала нервничать. Я же молил Бога, чтобы она не попала на тренинг. Мне казалось, что ещё дна поездка подобная Твери - и её возврат ко мне будет невозможен.

Тут один из подъездов открылся, на улицу вышел юноша и прикрепил к стене, написанное фломастером объявление “фиолетовое кафе”.

Светлана тут же устремилась туда. На пороге нас встретила средних лет женщина небольшого роста с бейджем “супервизор”. Я начал жадно осматривать помещение и заметил вдали большой стенд с какими-то стрелками и надписями, видимо указывающий разные секции. У меня создалось впечатление, что тренинг будет проходить во всём доме.

Однако обзор мне быстро перекрыл супервизор.

- Это кто? С тобой? На тренинг? - строго спросила она.

- Нет. Это так... - ответила Света, небрежно махнув рукой, - Провожающий...

- Ну, тогда проводи молодого человека и возвращайся. Только быстро, - И супервизор вытолкала нас на улицу.

- Ты видал, какая она, - восторженно проговорила Света, - Как она смотрит... А какая спокойная... Ну, всё. Спасибо, - быстро сказала она и, уже чуть было не скрылась за дверью…

- Света! - крикнул я - Ты когда вернёшься-то?

- Через день, а может через год... Тебе какая разница?

Я брёл по весенней пасмурной Москве, изредка останавливаясь и что-то невнятно шепча про себя. Я вспоминал её. Её глаза, волосы, губы. Мысленно я потихоньку начал готовить себя к тому, что, возможно, мне придётся навсегда расстаться с этим, всё ещё любимым человеком.

Моё старое оправдание, что после Твери Света превратилась в зомби, не выдерживало никакой критики. Она жила, совершенно нормально смеялась, равнодушно взирая на мои мучения и, кажется, была вполне всем довольна. Даже счастлива. Я с ужасом осознавал, что она никогда не станет другой. Она останется шедевром Билла Ридлера на всю жизнь и, может, это не так плохо. Если б не я, человек-секта, которого она вроде бы любит и к которому отныне так цинично относится, всё было бы совсем в порядке. То есть проблема во мне, а совсем не в ней. В том, что я не могу принять её новой. Что я закостенел и не способен к развитию...

Но я знал, что дальше так жить не могу. Я не выдержу этой пытки. Надо что-то в корне изменить, потому что... Потому что, чёрт возьми, я проиграл, а фиолетовые победили!

 

Non medium vita

 

Я постарался успокоиться. Успокоиться абсолютно и только потом постучал в дверь. Открыла Светина мама. Увидев меня, она покраснела:

- Света приехала?

- Да...

- Я могу её увидеть?

- Ты знаешь... Она просила никого к себе не впускать. Особенно тебя. Она сказала, что закатит истерику, если я пропущу тебя к ней в комнату. Она спит.

- Ничего. Я на минутку, - я сбросил ботинки и прошёл в её комнату. Сел на кровать. Света даже не шевельнулась.

Я просидел так, уставившись в одну точку минут десять, пока она (до смерти меня напугав) вдруг ни открыла глаза и раздражённо закричала:

- Что ты тут делаешь?! Я же просила, чтобы никто не входил... Мама! В чём дело?!

- Я пришёл поговорить...

- Мне плевать на твои разговоры. Убирайся! Я много работала и сильно устала.

- Может, ты мне уделишь хоть минуту внимания или же хочешь, чтобы я ушёл навсегда?

- Если ты пришёл сюда, чтобы срывать на мне своё зло, то ничего не выйдет! Срывай свою злобу на ком-нибудь другом!

- Я вовсе не зол, - проговорил я как можно спокойнее, - Я просто хочу поговорить.

- А я тебе ещё раз повторяю, ‑ она вскочила и, гневно глядя на меня, стала говорить, чеканя каждое слово, постоянно увеличивая тон, срываясь на крик, ‑ ни о чём я сегодня разговаривать с тобой не буду! Не бу-ду!! Я тебе русским языком сказала ‑ через 17 дней. Осталось ещё 12. А ты сейчас сидишь здесь и тратишь моё время.

Я резко встал. Подошёл к книжной полке и вырвал из Светиных бумаг какой-то листок. “Вот, ‑ сказал я, кидая бумагу на стол, - бабушкин телефон. Понадоблюсь - вызовешь!

 

Я сидел в электричке, тупо уставившись в окно. Потом вытащил из кармана ключ и выскреб на деревянном сидении латынью non medium vita ‑ середины нет.

Домой я не пошёл, а свернул к бабушке и там, в её уютной комнатке, я исповедался ей о своей беде, рассказав всё, не жалея красок. “Тебе немедленно надо бросить её, ‑ сказала бабушка, сосредоточенно глядя мне в глаза, ‑ ты понял? Этот человек ‑ не для тебя. Она тебя не любит. Ты слишком добр, но сейчас, Саша, ты должен стать злым дьяволом. Чёрствым, бесчувственным. Уходи немедленно. Пока ещё прилично. В жизни каждого мужчины бывают такие моменты”.

 

Хватит

 

Я вставал рано утром, обливался холодной водой и бежал до леса. Там я делал зарядку. Дома, приняв душ, я несколько минут упражнялся с гантелями. Часто я делал это под очень агрессивную музыку. Затем, чувствуя себя выжатым как лимон, я доставал из кармана затёртый листок бумаги и несколько раз читал вслух написанное нервной рукой: “Ты должен бросить её. С ней тебя ничего не ждёт. Она - причина всех твоих бед. Она не стоит тебя. Она умерла, испарилась, исчезла”.

После этой процедуры я доставал специально спрятанную фотографию Светы, где она вышла очень неудачно, и долго смотрел на неё, пока меня не охватывало чувство ненависти.

И только после этого я шёл на учёбу.

Я не верю в разные лечения по фотографиям и дистанционные порчи, проклятия и тому подобное. Хотя, конечно, при желании в человека всегда можно индокринировать фобию. Искренне надеюсь, что все эти мои “оздоровительные” процедуры на Свете никак не сказались, и бедная девушка чувствовала себя нормально.

На этом самовнушение не заканчивалось. Весь путь до института я вспоминал моменты унижения. Для меня неожиданно вдруг открылась жуткая анатомия наших отношений. И я постоянно думал о том, что я должен был делать и не делал. Я теперь мысленно проделывал всё это. Я также готовился внутренне к заключительно-обличительной речи для неё. Я знал, что она всё равно попытается меня вернуть и вот тогда...

В общем, я прямо купался в этом море новых, доселе незнакомых ощущений и эмоций: ненависть, злоба... Я стал удивительно смел на суждения, циничен и часто шокировал окружающих своим поведением. Я резал “правду матку” в глаза тем, кому раньше не мог этого сказать. Я чувствовал себя сильным. Очень сильным. Ну, просто сверхчеловеком!

Вспоминать всё это смешно, но именно так и было.

Только при встрече со Светой во мне всё предательски обрывалось. Моя уверенность таяла. Но с каждым днём я чувствовал себя всё свободнее.

 

“Ты” умерло

 

Она позвонила неожиданно. Я примчался к бабушке и с содроганием поднял трубку:

- Алло.

- Саша? Это я. С тобой всё в порядке?

- Да. А в чём дело?

- Просто мне как-то неспокойно... (жалобно) Я решила, либо с тобой что-то, либо с мамой. Что-то её давно нет...

- Ну, это ты скорее за маму беспокоишься.

- Почему ты так думаешь? (напряжённо)

- Потому что со мной всё в порядке.

- А... а ты сейчас занят?

- В общем, да.

- Да? А я думала позвать тебя в гости (мягко, с сожалением).

- Нет. Я не приеду. Я занят. Завтра я уезжаю в Питер. На неделю. Надо собрать вещи, - я сказал это, как только мог спокойно и не эмоционально и положил трубку.

После этого я сполз по стене на пол и так сидел несколько минут. Я поднялся и, покачиваясь, добрался до балкона, где судорожно стал хватать губами воздух. Не знаю, что это было. По-моему сердечный приступ. Потому что сердце отбивало так, что отдавалось в висках.

Внутри бегала шальная мысль: “Езжай! Это последний шанс! Она ждёт тебя!” “Да, ‑ прошептал я, - это последний шанс, но я им не воспользуюсь”.

Можно сказать, что тут человек-секта умер окончательно, а я вернулся в себя прежнего.

 

Последний разговор

 

- Ты помнишь, какой сегодня день?

- Да. Семнадцать дней прошло.

- Ты что-нибудь решил? Я готова тебя выслушать. Мы за это время наделали много ошибок.

- Я решил. Лучше нам не встречаться больше никогда.

- Ты так решил?!

- Да.

- А чего весь дрожишь?

- Волнуюсь. Не каждый день приходится рвать отношения. А ты что надумала?

- Я? Я просто не ожидала, что ты так резко всё решишь без меня. Честно говоря, я расстроена.

- Я решил за себя, остальное меня мало волнует.

- Хорошо. Только я опасаюсь теперь. Очень опасаюсь за твои будущие отношения с женщинами. После меня у тебя может быть, уже ни с кем ничего не получится.

- Знаешь что?! Тебе не кажется, что ты лезешь куда-то не туда. Ты как всегда берёшь на себя слишком много ответственности. Со своими женщинами я разберусь как-нибудь без тебя. Это моё личное дело. В крайнем случае, если у меня действительно будут проблемы, я найду к кому обратиться за помощью. В мире много психологов. Одно знаю точно ‑ этим человеком будешь не ты.

- Но ты же лжёшь. Снова лжёшь! Ты просто боишься. Ты трус! (нервно, зло)

- Думай что хочешь. Так ты решила что-нибудь?

- А чтобы тебе хотелось, чтобы я решила?

- Честно?

- Ты умеешь честно?

- Мне плевать.

- Какая же ты б....! - она выскочила за дверь, а я остался один в пустой аудитории.

 

Posscriptum

 

Вот и всё. Хотя по правде это, конечно, не всё. Как сложилась судьба Светы дальше, я не знаю. Надеюсь, она нашла себе молодого человека и счастлива с ним. Надеюсь, она не ушла в сплошную бесплатную работу на “фиолетовых”.

Мне тяжело было удерживаться от комментариев к написанному спустя годы, но я постарался делать это как можно меньше.

Я старался быть объективным. Хотя, если посмотреть на это глазами, например, Светланы - вырисовывается, конечно, другая картина.

Дело не в этом. Здесь нет правых или виноватых. Дело в том, чтобы отчищать свои отношения от манипуляций и никогда не строить на них ничего серьёзного. Иначе, на этом дряхлом фундаменте, дом ваших связей, вашего взаимопонимания рано или поздно рухнет.

Дело в том, чтобы оставаться самим собой, не идя на бесконечные компромиссы. Чтобы, жертвуя какой-то частью своей личности ради другого человека - думать, а что в итоге останется от меня?

Все эти вопросы волнуют меня до сих пор. Многие из них я так и не решил до конца.

С женщинами у меня всё в порядке...