Роль семьи очень велика. Несмотря на все катаклизмы, которые мы переживаем в последние годы, большинство философов новой волны отмечают у современного человека экзистенциальное чувство одиночества. Особенно остро оно ощущается в потоке бесконечных поверхностных контактов с разными людьми – а это реальность всех жителей больших городов. Одиночество в толпе. Возвращаешься домой, а там тебя подстерегает другой «вид» одиночества – одиночество в гнезде.
В мегаполисе оторванность от «большой жизни» чувствуется особенно остро, ибо общение не приносит душевного тепла. И чем острее эта проблема, тем важнее психотерапевтическая роль семьи – эту тенденцию отмечают многие специалисты. Человек «заползает» домой, к близким людям, чтобы «зализать раны», нанесенные обществом, чтобы сбросить скопившееся напряжение. Конфликт в семье – также один из способов сброса напряжения. И если в его процессе люди не переходят за определенные рамки корректности, нет ничего плохого в подобных столкновениях. Это одна из реалий жизни, в которой не бывает все безоблачно. Но когда в семье цари атмосфера агрессии, кто-то оказывается вечной жертвой, кто-то – преследователем, это, как ни странно, отражается на всем социуме. Ведь, как известно, семья – ячейка общества. Каково общее «настроение» в ячейке, такова атмосфера и во всем обществе.
Большинство граждан США, где, по мнению советских демографов, были утрачены семейные ценности, сегодня говорит, что для них главное – семья и здоровье. А молодые россияне полагают наиважнейшим деньги и карьеру. А ведь деньги сами по себе не имеют никакого смысла. Вспоминается шутка: первую половину жизни мы работаем на износ, чтобы заработать побольше. А вторую половину жизни тратим заработанное на лечение.
В 70–80-х годах прошлого века многие советские социологи и демографы снабжали свои статьи и книжки заклинаниями приблизительно такого содержания: несмотря на увеличение количества разводов в нашей стране, мы никогда не сравнимся по этому показателю с США и странами Западной Европы. Но дело в том, что ученые в те годы слегка кривили душой, передергивая ситуацию, чтобы никто не смог опровергнуть тезис: советская семья – самая крепкая в мире. Дело в том, что ситуацию с разводами оценивали по показателю «разводимости» (отношению числа браков к числу разводов за любую единицу времени). В те годы в СССР это отношение было 3:1. А странах Скандинавии и США – 1,8:1. Разводимость в Советском Союзе оценивали по всей стране. Самые крепкие браки был в Таджикистане: 7:1. В других среднеазиатских республиках дела обстояли чуть хуже. А вот в республиках Прибалтики, а также в Москве и Ленинграде разводимость была приблизительно такая же, как в «странах империализма».
Прошло время. Оказалось, что будущее за прибалтийской моделью семьи. Тут-то уже с другой стороны – с западной – послышались то ли радостные, то ли панические крики о том, что семья благополучно почила в бозе. Ну да – та самая здоровая семья, которую нам нередко показывают сидящей за обильным столом в телерекламе разных продуктов питания. Как же так? Неужели только в рекламных роликах бывают счастливые семьи? У нас бесперебойно работают загсы, люди играют свадьбы, в моду вошли браки, освященные церковью. И вдруг – на тебе. Семья умерла.
Кто смеет хоронить сей священный институт? Те, кто знает, чт? на самом деле происходит в семьях за ширмой внешнего благополучия. Иногда эти «знатоки» – сами заложники негармоничных семейных отношений. Иногда это просто наблюдательные люди, которые анализируют происходящее вокруг.
Ни для кого не секрет, что благополучие многих союзов – фальшь, рассчитанная на окружающих. На людях улыбки, дома – брань. Супружеские измены и даже постоянные внебрачные отношения стали нормой.
В 60-е годы прошлого века в Европе произошла сексуальная революция, которую называли еще студенческой революцией. Молодежь почувствовала себя обманутой. Послевоенное поколение обнаружило, что политика – грязь, что в основе любого процветающего бизнеса лежит преступление. В семьях редко царят счастье и гармония. Сделанный вывод был жесток: взрослый мир прогнил до основания, он порочен во всех своих проявлениях. Следующая идея, апологетом которой стали миллионы молодых во всех развитых странах Запада: единственное, в чем человек свободен, – это секс. (В начале этой книги я писал о том, что эта же идея пришла в голову советским партийным бонзам, которые, поняв, что в сексе человек свободен, стали насаждать в стране пуританские нравы.) Желанием оторваться от ценностей буржуазного общества обоснована тяга «революционеров» 60-х к восточной философии, религии, предлагающей отрешиться и воспарить, забыв о давлении норм социума. В буддизме высшее и лучшее состояние, которого может достичь человек, – нирвана – означает полную гармонию в отрыве от мирской суеты. Наркотики также стали символом презрения к существующему миру. Дети из богатых семей уходили из родительских особняков в коммуны, где, кроме идеи отрешения от буржуазных ценностей, им внушали, что секс – последнее пристанище молодого человека.
Вообще, когда человек «подсаживается» на наркотики, это сигнал о том, что он не приемлет мир. Алкоголь – это совсем другое, ибо пьянство – порочный, вредный для здоровья, отвратительный, но вид социализации. Алкоголики любят сидеть в компаниях, общаться, разговаривать, тусоваться. Наркоман же уединяется в своем трансе, в ярком и богатом мире переживаний, который дарят ему наркотики…
Жители молодежных коммун времен «ревущих шестидесятых» впервые массово и публично декларировали идею о том, что традиционный брак, сам институт семьи в обыденном о ней представлении, насквозь прогнил. Стали искать новые формы. Вот тогда-то и возникла идея коммунных браков. Одно время члены таких «семей» боролись за то, чтобы видоизмененные ячейки общества были признаны государством. Руководствовались они самыми высокими мотивами. В атмосфере эмоционального и сексуального разнообразия, которые предоставляет человеку семья-коммуна, им казалось, что счастье ближе. Ведь в такой семье исключена возможность измены как чего-то запретного, наказуемого. Разве что как в старом анекдоте про шаха, который изменил своему гарему с другим гаремом. Новоявленные семейные коммунары полагали, что дети в таких сообществах, благодаря разнообразному окружению, вырастут психически здоровыми, гармоничными личностями. Ведь правильно замечено: две главные беды современных детей – гипоопека со стороны родителей (когда родным некогда заниматься собственным чадом) и гиперопека (воспитание в стиле «кумир семьи», когда ребенку все дозволено. Это, как я уже писал, нередко заканчивается истерическим неврозом). «Общие» родители утверждали, что эти два бича современного воспитания минуют их детей. Когда чад человек десять, кумира семьи сотворить невозможно. А гипоопека исключена, так как среди взрослых всегда найдется кому присмотреть за потомством. Когда все взрослые на работе, дети не идут в детский сад – за ними присматривает дежурная пара. Она будет лучше обращаться с малышами, чем наемные няни и воспитатели, ибо это для них свои, семейные дети. Все шло к воплощению мечты о равенстве ранних христиан и романтиков-коммунистов. Помешала, как обычно, презренная проза: страшно сказать – деньги. Ведь традиционную семью хотели упразднить, а деньги отменять никто не собирался.
Итак, в таких семьях был один кошелек. Те, кто больше работал и больше зарабатывал, стали возмущаться тем, что супруги-бездельники ничего не получают, но зато много тратят. В составе коммун стали образовываться парочки, которые не хотели ни с кем делиться своими партнерами. Но больше всего идеалистов-утопистов доконала ситуация общего кошелька. В особенности когда выяснилось, что муж № 7, например, зарабатывает в двенадцать раз больше, чем муж № 10, и, получается, он не только содержит лентяя, но еще и платит по кредитам за собственное образование и за технику, которой пользуется вся семья…