Как-то раз девочка Зиночка с хвостиком-косичкой в очередной раз гуляла на кладбище и так заигралась, что не заметила, как стемнело. Видит: разрытая могила. Заглянула, а в могиле огромный мертвец. Три метра вширь и два метра ввысь.
– Я Мертвец-борец, – говорит. – Со всеми, кого встречаю, борюсь! А как поборю – съедаю! Давай и с тобой бороться. А откажешься – сразу убью!
– Ладно, – говорит девочка Зиночка. – Узнаешь, с кем связался! Только давай на асфальтовую дорогу выйдем, а то я как рукой махну – все кладбище разнесу!
Захохотал мертвец и за девочкой Зиночкой пошел. Вышли они на дорогу, девочка Зиночка и говорит:
– Бороться будем по моим правилам. Ты разбегись, закрой глаза и беги мне навстречу.<~>А я тебе навстречу на велосипеде поеду. На середине дороги столкнемся.
Мертвец-борец заинтересовался:
– Никогда по таким правилам не боролся. Ладно, давай попробуем!
Мертвец отбежал, зажмурился и понесся по дороге. Слышит, навстречу ему что-то грохочет, и думает: «Это Зинка на своем велосипедике едет! Сейчас я ее с налету собью и проглочу!»
Тут как стукнет, а потом что-то зашлепало.
«Обдурили дурака на четыре кулака!»– подумала девочка Зиночка и, морща нос, слезла с катка.
Правдивые истории про девочку Зиночку
– Как простыня это с ними сделала? – с ужасом спросил Петька.
– Чего ты у меня спрашиваешь? Я что, профессор кислых щей, чтобы все знать? – возмутился Филька.
– Ну, это же твоя простыня...
– Ага, моя... И разрытая могила моя, все мое. Отстань, и без тебя тошно, – огрызнулся Хитров.
– Думаю, они набросили ее на голову ради прикола, а она стянулась и... Видите, как они руки держат, будто задыхаются, – задумчиво сказала Анька.
– Они же... они же... не мертвые? – Мокренко, скривившись, с ужасом выговорил это страшное слово.
– Не мертвые, ясно. Но и живыми их не назовешь. Ты хотел бы быть на их месте?
– Издеваешься?
– И я не хотел бы. В любом случае придется взять эти фигурки с собой, – сказал Филька и, еще раз взглянув в искаженные соляные лица девятиклассников, неохотно опустил их в рюкзак.
– А простыня? Тоже с собой? – спросил Петька, с омерзением глядя на нее.
Хитров пожал плечами:
– Придется. Оставить ее тут, так она всю школу заморозит. Ладно, потопали.
Анькины очки-телескопы изумленно уставились на Хитрова. Откуда, интересно, в нем взялась такая решимость?
– А ты ее не боишься? Простыню?
– Я? Боюсь? Посмотри, какая она симпатяжка! – храбрясь, ответил Филька.
Хотел бы он, чтобы это в самом деле было так...
Быстро проскочив в комнату, Филька намотал на ручку двери веревку, чтобы никто не вошел, и достал из сумки соляные фигурки. Прежде чем поставить их в шкаф, он вгляделся в их лица, и ему почудилось, что их выражение стало менее испуганным. Теперь оно было скорее жутко удивленным, будто Усач и Стул пытались осмыслить, но никак не могли понять, что с ними произошло.
– Эй! – громко крикнул Филька. – Эй! Вы слышите меня? Эй!
В фигурках ничего не изменилось. Остекленевшие глаза все так же смотрели сквозь него. «Померещилось», – подумал Хитров.
Вытряхнув черную простыню, он бросил ее на пол – и в тот же миг она сама расстелилась по ковру. Изредка по ее поверхности словно пробегали волны, а углы начинали угрожающе загибаться, покачиваясь, как змеиные головы. Пятна плесени то расплывались, то сужались, как живые.
Филька занес было ногу, чтобы наступить в центр простыни, – и в тот же миг вся она нетерпеливо и жадно прогнулась, алчно приподняв сразу все углы. Хитров, завопив, неуклюже скакнул через нее, едва не поприветствовав носом спинку кровати.
Простыня, лишившись добычи, алчно задрожала. Тапка, соскочившая с ноги у мальчика во время прыжка, как в замедленном кино, описала в воздухе дугу и упала на нее. В тот же миг простыня захлестнула ее краем, и она ослепительно вспыхнула, в мгновение ока превратившись в головешку.
Не отрываясь, Филька смотрел на простыню, по которой у него на глазах расползались пятна плесени. Пятна складывались в буквы.
«ВЕРНИ МНЕ ПРОСТЫНЮ – ИЛИ ПОЖАЛЕЕШЬ. КРАСНОГЛАЗЫЙ ПАЛАЧ», – прочитал Филька, ощущая, как по комнате распространяется могильный дух.
Это было уже слишком, даже для Хитрова. Схватив телефонную трубку, он набрал номер Аньки и, едва дождавшись, пока трубку поднимут, закричал:
– Это Красноглазый мертвец!
– В самом деле мертвец? Приятно с вами познакомиться! – насмешливо ответил мужской голос.
Сообразив, что он не туда попал, Филька ойкнул и бросил трубку. Второй раз он уже набирал внимательнее. Вызвонив Аньку, обещавшую приехать к нему прямо сейчас, он позвонил и Петьке. Но вместо Мокренко подошла его мама:
– Петя кушает. Он ужасно измучился сегодня в школе. Потом он будет делать уроки! Сегодня уже на улицу не пойдет, – сказала она непреклонным голосом.
– Но это очень важно!
– Есть только две важные вещи, которые я признаю: это уроки и правильное питание... – заявила мама Петьки, и в трубке зазвучали гудки, такие же категоричные, как и ее голос.
Поняв, что Мокренко ему уже сегодня не вызвонить, Филька грустно вздохнул.
Когда он, отойдя от телефона, вновь повернулся к простыне, она уже перестала вздрагивать. Зеленые гнилостные пятна исчезли. Свернув простыню, Филька подсунул ее под батарею, где она не слишком бросалась в глаза.
Потом, опасаясь, что простыня попадется на глаза родителям, которые станут задавать ненужные вопросы, он занялся соляными статуэтками. Открывая шкаф, чтобы сунуть туда фигурки, Хитров заметил, что головы у них приподняты в легком изумлении, будто они лишь теперь – полчаса спустя – услышали его «эй!». Значит, соляные статуэтки все же живут и чувствуют, но с большим замедлением.
Полчаса спустя в коридоре два раза взвыла милицейская сирена, и Филька кинулся открывать. На пороге, озадаченно озираясь, стояла Анька.
– Чего это у тебя выло: «вау-вау»? – спросила она подозрительно.
– Это у нас звонок такой. Дед, когда помоложе был, раздобыл где-то сирену и установил ее вместо звонка, – не без гордости за Хитрова-деда пояснил Хитров-внук.
– У тебя прикольный дед.
– Не то слово. Он всю жизнь автомехаником проработал в таксопарке. Взял корпус от старого «Москвича» и все внутри переоборудовал. Двигатель с впрыском от «БМВ», ходовая от «Вольво». Мы когда по шоссе идем, иномарки нам сперва сигналят, типа «брысь с дороги!», а как дед газанет – отстают...
Анька слушала невнимательно. Думала о другом.
– Где простыня?
– В комнате.
– А чего на ней было написано?
– Я же тебе говорил. «Верни мне простыню – или пожалеешь. Красноглазый палач».
– Почему «красноглазый»?
На этот вопрос Филька не ответил. Откуда он знал, почему? В любом случае за красивые глаза так не назовут.
В комнате Анька забралась на диван, поджав под себя ноги. Она обладала редким свойством быстро и уютно устраиваться на любом новом для себя месте. С ее появлением в Филькином логове с валявшимися на полу роликовыми коньками, гантелями, клюшкой, игровыми дисками и самодельным двухзарядным самопалом сразу стало уютнее.
– Ну и берлога у тебя! – сказала Анька.
Ее въедливый носик рыскал по углам, исследуя комнату.
– Мне удобнее, когда все на полу. Ничего искать не надо, – обороняясь, буркнул Филька.
– А по ночам не спотыкаешься?
– Я по ночам сплю.
– А-а-а, – протянула Анька, и разговор застопорился.
«С девчонками дело иметь – одно мучение. Про машины им неинтересно, про компьютер тоже, а про одну любовь болтать, про цветочки всякие – так от напряжения опухнешь», – убито подумал Филька.
– А где Мокренко? Ты ему звонил? – спросила Иванова.
– Ага. С его матерью разговаривал.
– А он сам?
– Она его не позвала. Сказала, ест. Ты его мать видела когда-нибудь?
– Не-а.
– А я видел. Такая тетя – будь здоров. Характер танковый, да и не только характер. Она когда в магазин входит, ей сразу обе створки дверей открывают.
– А-а, – снова протянула Анька, и эта тема тоже завяла.
Тут, словно выручая Хитрова, в углу зашевелилась черная простыня. Один ее край приподнялся и угрожающе шевельнулся в воздухе, словно привлекая к себе внимание. Потом простыня сама собой развернулась, и проступили зеленые буквы:
«МНЕ ХОЛОДНО В МОГИЛЕ!»
Анька с такой силой вцепилась в Филькину ладонь, что, сама не замечая, запустила в нее ногти. Хитров зашипел от боли.
– Ты видел? Видел? Это снова он – Красноглазый палач! Зачем ты уволок его простыню?
– Здрасте-подвинься! А кто меня вообще на кладбище потащил? Кто заставил взять первое, что попадется? – огрызнулся Филька.
– Не надо было со мной спорить. Я всегда права. И вообще: какой настоящий мужчина слушает женщину? – Иванова с сознанием своей правоты поправила очки-телескопы.
– А-а, – растерянно протянул Филька.
– Не повторяйся! Это я говорю «А-а!». Ты можешь говорить «б», «в», «г» и еще двадцать девять букв, – отрезала Иванова.
Филька подошел к простыне. Она все еще продолжала шевелиться, но зеленые буквы уже исчезли. Хитров уже хотел отвернуться, когда они вспыхнули снова. На этот раз надпись была уже другой:
«ПРИНЕСИТЕ МНЕ ПРОСТЫНЮ НА КЛАДБИЩЕ СЕГОДНЯ ЖЕ НОЧЬЮ – ИЛИ Я САМ ЗА НЕЙ ЯВЛЮСЬ!»
– Он требует свою простыню назад. Отдадим? – сдавленно спросил Филька.
– Зачем она ему?
– Ты же читала, он пишет: холодно в могиле. Что тут странного?
Анька недоверчиво шмыгнула своим всеведающим носиком:
– Это тебе не странно, а мне странно. Много ли тепла от простыни? Это же не одеяло, в конце концов... Ладно, все равно придется отдавать. Ты же не хочешь, чтобы к тебе притащился мертвец?
– Не хочу. У меня в комнате и без мертвецов барахло складывать некуда, – согласился Хитров. – А это значит, сегодняшнюю ночь нам тоже придется провести на кладбище.
– Только бы отстал, – сказала Анька.
Определившись с планами, Филька проводил ее до остановки.
– В два ночи на вчерашнем месте – не забудь!
– Не забуду!.. Если опоздаю – жди. Значит, мои родители еще не легли. – Анька вскочила в автобус.
Автобус уезжал, громыхая, сотрясался на колдобинах, а в заднем его стекле рядом с большой белой табличкой с цифрой «9» Филька видел прыгающее близорукое лицо Аньки. Она сняла очки и теперь, без очков, была еще беззащитнее, еще дороже.
Когда автобус отъехал уже метров на двадцать и притормозил у светофора, Хитрову почудилось – ведь не мог же он это точно видеть на таком расстоянии, – что Анька поцеловала свою ладонь и подула на нее, посылая ему воздушный поцелуй.
Домой Филька не шел, а летел на крыльях счастья.
«У меня с ней сегодня свидание! Свидание!» – думал он. Но его восторженное настроение скоро увяло, едва Хитров сообразил, что свидание у него на кладбище, а третьим и четвертым его участниками будут черная простыня и Красноглазый мертвец...
Неизвестно даже, суждено ли им встретить завтрашний рассвет живыми, или с прокушенным горлом и выпитой кровью они будут лежать где-нибудь недалеко от разрытой могилы, накрытые черной простыней...
Едва оказавшись в комнате, Филька сразу обнаружил, что простыня исчезла. Он перерыл все, посмотрел под диваном, открыл шкаф, но поиски ничего не дали. Зловещая черная простыня пропала. Соляные фигурки все так же бессмысленно таращились на Хитрова прозрачными глазами и ничего не могли ему рассказать – да и вряд ли вообще что-то понимали, существуя в своем остановившемся мире...
Пронзенный внезапным подозрением, Филька бросился на кухню и облегченно перевел дух. Прабабушка была тут, живая и здоровая. Сидя за столом, она бойко рассматривала в лупу этикетку на курице.
– Уш больно тош-ш для бройлера-та, – бормотала она.
– Баб Надь, а баб Надь! Ты простыню не брала? – крикнул Филька.
Прабабушка перевела лупу с курицы на правнука. Потом снова на курицу – должно быть, курица была все же интереснее.
– Ась, милый? Какая дыня? Не пойму никак.
– Не дыня, простыня! Из моей комнаты!
– Чевось?
– Простыня, говорю, где? – потеряв терпение, крикнул Филька ей в ухо.
– Чего голосишь, будто таракан тебе за шкирку упал? Глухая я, что ли? – обиделась старушка. – Ты про простынь свою? Грязная ж она вся! Замочила я ее в тазике... Пуш-шай отмокнет. И шьют же такие...
Не дослушав, Филька метнулся в ванную. Черная простыня мокла в тазу под краном. Мальчик уже хотел схватить ее и отжать, но в последний миг отдернул руку.
Вода в тазу была алой...