Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? Quem ad finem sese effrenata iactabit audacia tua? Patere iam tua consilia non sentis? Quid proxima, quid superiore nocte egeris, ubi fueris, quos convocaveris, quid consilii ceperis, nos ignorare arbitraris? O tempora, o mores! Senatus haec intellegit, consul videt: hic tamen vivit! Vivit? Immo vero etiam in senatum venit, fit publici consilii particeps, notat et designat oculis ad caedem unumquemque nostrum: nos autem, fortes viri, satis facere rei publicae videmur, si istius furorem ac tela vitemus.
Ad mortem te, Catilina, duci iussu consulis iam pridem oportebat, in te conferri pestem, quam tu in nos machinaris.
Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О времена, о нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив. Да разве только жив? Нет, даже приходит в сенат, участвует в обсуждении государственных дел, намечает и указывает свои взглядом тех из нас, кто должен быть убит, а мы, храбрые мужи, воображаем, что выполняем свой долг перед государством, уклоняясь от его бешенства и увертываясь от его оружия.
Казнить тебя, Катилина, уже давно следовало бы, по приказанию консула, против тебя самого обратить губительный удар, который ты против всех нас уже давно подготовляешь.
/Марк Туллий Цицерон. Речи в двух томах. М., Наука, 1993. Т.1. Перевод В.О.Горенштейн и М.Е.Грабарь-Пассек./
Доколе же, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением? До какого предела дойдет твоя разнузданная наглость? Неужели ты не понимаешь, что твои замыслы раскрыты? Неужели ты думаешь, что мы не знаем, что ты делал ближайшей, а что предыдущей ночью, где ты был, кого созывал, какое решение принял? О времена, о нравы! Сенат это понимает, консул видит, он, однако, живет! Живет? Мало того, он даже приходит в сенат, участвует в обсуждении государственных дел, взглядом (своим) отмечает и обрекает на заклание каждого из нас; а мы, (воистину) храбрые мужи, воображаем, что выполняем свой долг перед республикой, (досл. достаточно делаем для республики), если избегаем его ярости и оружия.
Уже давно следовало казнить (досл. отвести на казнь) тебя, Катилина, по приказу консула, против тебя обратить гибель, которую ты замышляешь против нас.
/Лидия Виничук. Латинский язык. Самоучитель для студ. гум. фак. ун-тов и пед. вузов. М., 1980. Перевод с польского И.С.Култышевой и З.Ф.Пенюк./