Пояснительная записка.

Курс «Введение в языкознание» излагает основные проблемы науки о языке, без знания которых невозможно осмысленное восприятие отдельных разделов и тем языкознания. Сюда относятся такие узловые лингвистические проблемы, как язык и общество, язык и мышление, взаимодействие языков и закономерности их развития, принципы классификации языков и т.п.

Данное методическое пособие содержит планы семинаров и самостоятельной работы студентов с вопросами самоконтроля. Основные теоретические вопросы, упражнения и задания составлены таким образом, чтобы проверить навыки применения теоретических знаний для анализа языковых единиц на практике.

При подготовке пособия автор исходил не только из своего опыта чтения данного курса, но и опирался на углубленный анализ существующих пособий по данному курсу и основной научной литературы российских и зарубежных языковедов.

 

Тема 1. Предмет и задачи науки о языке. Связь языкознания с другими науками. Сущность и функции языка.(4 часа)

Язык – важнейшее средство человеческого общения.

Язык есть важнейшее средство человеческого общения. Без языка человеческое общение невозможно, а без общения не может быть и общества, а тем самым и человека. Без языка не может быть и мышления, т. е. понимания человеком действительности и себя в ней.

Но и то и другое возможно только в людском общежитии.

Вспомним в «Таинственном острове» Жюля Верна историю о том, как колонисты нашли одичавшего Айртона, оставленного в наказание за преступления на необитаемом острове. Оторванный от общества, Айртон перестал жить по-человечески, утратил спо­собность человеческого мышления и перестал говорить. Когда же он попал в среду небольшого коллектива, вошел в жизнь людей, к нему вернулась способность мышления и он опять начал говорить.

Если же человеческое не проявилось и не закрепилось, то по­томки людей, попавшие в условия жизни зверей, приобретают навыки животной жизни и утрачивают безвозвратно все челове­ческое. Так было с двумя девочками в Индии, которых в 1920 г. индийский психолог Рид Синг обнаружил в волчьем логове вместе с волчатами. Одной из девочек на вид было лет семь-восемь, а другой — года два. Младшая вскоре умерла, а старшая, названная Камалой, прожила около десяти лет. Р. Синг в течение всего этого периода вел дневник наблюдений развития и жизни Камалы. Из этого дневника и трудов Р. Синга мы узнаем, что Камала вначале ходила на четвереньках, опираясь на руки и колени, а во время бега опиралась на руки и ступни; мясо ела только с пола, из рук не брала, пила, лакая. Если кто-либо во время еды к ней подходил, то она издавала звуки, похожие на рычание. Иногда по ночам она выла. Спала Камала днем, сидя на корточках в углу, лицом к стене. Одежду с себя срывала. В темноте, ночью девочка очень хорошо видела, первоначально боялась огня, сильного света, воды.

Через два года Камала научилась стоять, через шесть лет — ходить, но бегала, как и раньше, на четвереньках. В течение четы­рех лет она выучила только шесть слов, а через семь — сорок пять. К этому времени она перестала бояться темноты, стала есть рука­ми и пить из стакана, полюбила общество людей.

Как видим, при возвращении в жизнь людей сделать Камалу полностью «человеком» не удалось.

Долгое время ученые пытались доказать, что язык — это такой же организм, как животные и растения, что он развивается по тем же законам природы, одинаковым для всех языков в любом месте и в любое время; как все организмы, он рождается, созревает, до­стигает расцвета, клонится к упадку и умирает. Особенно попу­лярным было такое понимание языка в середине XIX в., когда успехи естественных наук, и в частности дарвинизма, увлекли многих, занимавшихся науками о человеке и его особенностях.

Однако такое понимание языка не приводит к правильному объяснению явлений действительности.

На первый взгляд может показаться, что ребенок выучивается дышать, смотреть, ходить и говорить одинаковым путем. Но это неверно. Если новорожденного ребенка поселить на необитае­мый остров и если он выживет там, то он будет прекрасно бегать, лазать, прятаться от опасностей, добывать себе пищу, но говорить он не будет, так как ему не у кого научиться говорить и не с кем говорить.

Природные, биологические свойства человека могут развиваться и вне общества и в изолированном состоянии, но навыки, связан­ные с языком, в таких условиях развиваться не могут.

Известно, что от родителей-зулусов может произойти только негритенок, а от родителей-китайцев — только китайчонок, но значит ли это, что первый ребенок обязательно будет говорить по-зулусски, а второй — по-китайски?

Для решения этого вопроса проделаем второй «мысленный» опыт: «переселим» новорожденного зулуса в Китай, а китайчон­ка — в Африку к зулусам. Окажется, что зулус будет говорить по-китайски, а китаец — по-зулусски. И хотя своим внешним видом эти дети будут резко выделяться из окружающей их среды (ма­ленький зулус будет похож на своих родителей, а маленький кита­ец — на своих), по языку они будут совершенно одинаковы с окружающими их людьми.

Итак, язык не передается по физической наследственности, тогда как цвет кожи, пропорции тела, форма черепа, характер во­лосяного покрова — так называемые расовые признаки — неиз­бежно следуют биологическим законам наследственности.

Отсюда ясно, что отожествление языковых и расовых признаков — грубая ошибка. Близость языков друг к другу вовсе не соответствует расовой схожести, и, наоборот, общность расы не связана с единством или схожестью языков. Границы рас и границы языков не совпадают.

Так, представители средиземноморской расы, живущие по се­верному побережью Средиземного моря, по языку относятся к различным группам и семьям (турки, греки, албанцы, сербы, ита­льянцы, французы, испанцы и др.); говорящие же на одном — французском — языке жители Франции в расовом отношении силь­но разнятся (северные, центральные и южные французы).

Особый интерес представляет в этом отношении население Соединенных Штатов Америки, чрезвычайно пестрое по своему расовому составу благодаря тому, что оно составилось из имми­грантов из самых разных частей света и стран (европейцы разных рас, негры, китайцы, турки, арабы и многие другие), но по языку оно одинаково: все они говорят на английском языке в его амери­канской разновидности.

Сторонники биологического взгляда на язык ото­жествляли язык и расу и тем самым искажали реальные отно­шения, существующие в действительности между этими явле­ниями.

Но многие ученые в конце XIX и в XX в. резко протестовали против этого отожествления. Так, И. А. Бодуэн де Куртенэ (1845—1929) писал: «Одним из научных заблуждений является отожест­вление языка с расой... между расой и конкретным языком нет ни малейшей связи».

Расовая характеристика людей, во-первых, ничего не говорит о языковой принадлежности данного населения и, во-вторых, не имеет никакого отношения к их культурному развитию.

Сторонники биологического взгляда на язык имеют еще один аргумент в запасе. Это так называемый единый «детский» язык у всех народов.

Наблюдения показывают, что действительно у всех детей в любой точке земного шара первыми «звуками» бывают слоговые сочетания по преимуществу с губными согласными: ма-ма, па-па, ба-ба, а далее: ня-ня, тя-тя, дя-дя. Эта общность связана с тем, что движением губ легче управлять, чем движением, например, задней части языка, а наличие слогов ня-ня и т. п. объясняется тем, что при мягких согласных работает большая масса языка, чем при твер­дых; но это детское «лепетание» еще ничего общего с язы­ком не имеет, так как это только «звуки», лишенные смысла и получающиеся в результате пробы мускулов, так же как «дрыга­нье» ножками и ручками — не танец и не пластика.

Словами эти звукосочетания становятся только тогда, когда они делаются названиями, когда они начинают передавать смысл. И тогда всякая иллюзия общности «детского» языка и естественности его возникновения исчезает.

Одинаковые по звучанию слова в разных языках значат разное. Так, в русском языке мама — «мать», а в грузинском — «отец», баба — по-русски «бабушка», а в тюркских языках — «дедушка», деда в грузинском — «мать», а русские слова деда и дядя ничего общего с «матерью» не имеют, английские же дети словами дэдди, дэд называют отца. Следовательно, хотя дети и используют эти звукосочетания одинаково, но понимать друг друга они не могут, так как у них разные языки, что зависит от языка взрослых, кото­рые и учат детей бессмысленные слоги превращать в слова.

Можно ли считать, что «даром речи» наряду с человеком обла­дают и животные? Нет, нельзя.

Еще Аристотель высказывался против такого допущения: «Толь­ко человек из всех живых существ одарен речью» («Политика»). Эта формулировка в развитом виде часто встречается у деятелей эпохи Возрождения разных стран. Так, Данте (XIV в.) указывает, что речь нужна лишь человеку, чтобы разъяснять друг другу свои мысли (трактат «О народном красноречии»); Боссюэт (XVII в.) писал так: «Одно — воспринимать звук или слово, поскольку они воздействуют на воздух, затем на уши и на мозг, и совершенно иное — воспринимать их как знак, установленный людьми, и вы­зывать в своем разуме обозначенные ими предметы. Это послед­нее и есть понимание языка. У животных нет никакого следа тако­го понимания» (трактат «О познании бога и самого себя»).

Правда, у животных мы можем наблюдать некоторые случаи использования звуков для сообщения: это, например, звуковые сигналы, которыми мать созывает птенцов (утки, тетерки) или которыми самец-вожак предупреждает выводок или стадо об опас­ности (куропатки, горные бараны); животные могут также звука­ми выражать свои эмоции (гнев, страх, удовольствие). Однако все это — лишь биологические, рефлекторные явления, основанные частью на инстинктах (безусловные рефлексы), частью на опыте (условные рефлексы). Ни «слов», ни выражения «мыслей» здесь нет.

Иногда ссылаются на сознательное звукоподражание птиц и животных. Действительно, скворцов и попугаев можно научить «говорить», т. е. эти птицы могут путем дрессировки на основе звукоподражательных рефлексов имитировать человеческую речь. Но, когда попугай «говорит»: «Попка — дурак», он не понимает, что он сам себя ругает, для него говорение — это чисто звуковое обезьянничание. Серьезнее соображения о том, что животные с целью подманивания могут имитировать звуки, которые издают их жертвы. Таковы, например, тигры, которые во время «гона изюб­рей» (свадебных поединков самцов-оленей) подражают их голосу, чтобы подозвать противника поближе. Но, как указывает извест­ный путешественник В. К. Арсеньев, «повторяя те же ноты, тигры дают их в обратном порядке»¹. Так что и тут правильной имитации не получается. Тем более невозможно научить кошку лаять, а со­баку мяукать, хотя кошки и собаки — самые домашние «очелове­ченные» животные.

Теория И. П. Павлова о первой и второй сигнальных системах позволяют теоретически правильно решить эти вопросы.

Впечатления, ощущения и представления от окружающей внеш­ней среды как общеприродной, так и социальной (исключая сло­во, слышимое и видимое) — «это первая сигнальная система дей­ствительности, общая у нас с животными».

Вторая сигнальная система связана с абстрактным мышлени­ем, образованием общих понятий и словом: «Огромное преиму­щество человека над животными заключается в возможности иметь общие понятия, которые образовались при помощи слова...».

На первый взгляд кажется, что все это не касается домашних животных, которые «понимают» человека и его речь. Конечно, домашние животные, живя из поколения в поколение среди лю­дей, легко поддаются дрессировке и приучаются «слушать» человека {но!, тпру! — для лошадей; лечь!,фас!, фу! — для собак; брысь! — для кошек и т. п.), могут предупреждать человека (соба­ки — лаем, а когда «просятся», то повизгиванием), могут выра­жать свои эмоции (ржаньем, скуленьем, мяуканьем и т. п.), но все это не выходит за пределы первой сигнальной системы, так как речевая деятельность недоступна даже самым «интеллигентным» животным.

Все сказанное позволяет сделать вывод, что:

1) язык не природное, не биологическое явление;

2) существование и развитие языка не подчинено законам природы;

3) физические признаки человека (например, расовые) не име­ют отношения к языку;