Дьяковская культура — археологическая культура раннего железного века, существовавшая в VII до н. э. — V веках на территории Московской, Тверской[1], Вологодской[2], Владимирской, Ярославской и Смоленской[3] областей.
Название культура получила по Дьякову городищу у села Дьяково (ныне в Москве, в черте музея-заповедника Коломенское)[4]. Его раскопки начались в 1864 году Д. Я. Самоквасовым и затем в 1889 году продолжены В. И. Сизовым. Общая характеристика культуры сформулирована в 1903 году А. А. Спицыным.
Основными занятиями дьяковского населения были скотоводство, при чём в первую очередь разводились лошади[13] (на мясо, впоследствии также стали использоваться для верховой езды; но не как тягловый скот). Также разводились коровы, свиньи. Селекция скота не производилась, скот был малорослым.
Значительную роль в хозяйстве играла также охота; поскольку дьяковцы селились по берегам рек, то окрестные леса оставались незаселенными и предоставляли широкие возможности для неё. Охотились на лося, оленя, медведя, кабана, косулю, тетерева, рябчика — ради мяса, а также на пушных зверей (прежде всего бобра, также куницу, лису, выдру), причём шкурки служили экспортным товаром. Для охоты на мелкого пушного зверя использовались специальные стрелы с тупым наконечником (чтобы не попортить шкурку).
Крайне примитивное земледелие только начинало развиваться и носило вспомогательный характер[14]. Существует мнение о его подсечно-огневом характере, но Д. А. Авдусин считает это невозможным, так как для подсечного земледелия необходимо большое количество топоров, топоры же на дьяковских городищах достаточно редки[5]. Возделывались (мотыгами) в основном мысы и участки коренного берега, тогда как заливные и пойменные луга использовались под пастбища.
К концу существования культуры значение земледелия увеличилось. Возделывали просо, ячмень и пшеницу, а также коноплю (как в пищу, так и для волокна) и лен, которые заняли уже значительное место в хозяйстве дьяковцев.
Дьяковцы жили родовым строем. Каждый род, состоявший из нескольких больших семей и насчитывавший в среднем около сотни человек, жил в особом городище; стада скота, содержавшиеся в общем загоне, составляли родовую собственность и главное родовое богатство. Имущественной дифференциации не наблюдается. По всей видимости, группа из нескольких родовых общин составляла племя.
Небольшие (1000-3000 кв.метров) городища дьяковцев строились на берегах рек; судя по всему, такое городище было и на месте Московского Кремля. Городища воздвигались на высоких берегах рек; как правило для этого использовалось место, где в реку впадает другая речка или хотя бы есть овраг, образующие треугольный мыс; таким образом, дьяковское городище имело треугольную форму и с двух сторон было защищено от природы. Первоначально городища укреплялись слабо, только рвом и частоколом с напольной (открытой) стороны. Примерно с IV в. до н. э. (время распространения железа и, видимо, увеличения богатств родов, провоцировавших грабительские набеги) — укрепления усиливаются. Городища обносят валами, а с напольной стороны, как правило, и двумя рядами валов со рвом между ними; Кунцевское городище было окружено даже тройной линией валов и частоколов. На некоторых городищах, вместо частоколов устраивают бревенчатые стены, служившие одновременно хозяйственными и жилыми постройками. В городище проживало от 50 до 200 человек. По берегам рек городища довольно часты, но за пределами речных долин дьяковцы не жили, так что плотность населения в дьяковскую эпоху была низкой. Так, на всей территории современной Москвы известно 10 городищ, то есть на эту территорию площадью более 1000 кв.км. приходилось около 1000 человек (считая в среднем 100 человек на городище). Жители городища осваивали территорию примерно в радиусе 3 км от него, где у них были охотничьи угодья, пастбища, поля, впоследствии и селища, в том числе сезонные (места доек, полевые станы).
Жилищами служили в раннюю эпоху — круглые полуземлянки с коническими крышами, впоследствии — длинные дома, относительно большие (площадь 50-70 кв.м.). Так, один из домов, раскопанных в Дьякове городище, имел длину 15 м при ширине 3,5 м. В городище было несколько домов, в каждом из которых проживала большая семья. Дома были срубные либо столбовые из тонких бревен (по некоторым предположениям даже плетня), обмазанных глиной; ямы опорных столбов хорошо видны в культурном слое. Дом делился на несколько помещений, холодное (типа сеней) и теплые комнаты, в центре которых располагался каменный или глинобитный очаг. Пол либо подсыпали песком, либо обмазывали глиной, либо устилали чем-то вроде циновок из травы. В последние века существования культуры, на смену большим длинным домам пришли небольшие (около 20 кв.м.) квадратные в плане постройки из бревен, закрепленных на опорных столбах. Кроме жилых домов, в городище были также хозяйственные постройки — хлева и амбары. В некоторых городищах находят кузницы и дома, где собирались женщины для прядения и ткачества (Березняки, в Ярославской области). Своеобразно было устройство Троицкого городища под Можайском, где первоначально не было отдельных домов, а была сплошная кольцевая деревянная галерея, внешняя сторона которой служила оборонительной стеной; половину этой галереи занимала хозяйственная часть, половину — жилая, при чём каждая семья жила в отдельном помещении, отгороженном стенкой (так называемые «жилые стены»). Впрочем, это городище было сожжено во время набега, после чего возобновилось уже с обычными семейными домами. В начале нашей эры при городищах появляются неукрепленные селища, так например у Дьякова городища было два селища — «Выгон» и «Чертов городок».
Для дьяковской культуры характерна так называемая «текстильная» лепная керамика, скифские украшения. В начале развития орудия бронзовые, потом они сменяются железными, цветные металлы используются на украшения. Но вообще металла было мало, видимо он дорого ценился, зато широко использовались орудия из кости, а на ранних этапах культуры ещё использовался и камень. Лишь к концу периода костяные орудия вполне вытесняются металлическими. Несомненно, большую роль в быту играли предметы из дерева, но они как правило не сохраняются. В Дьякове городище найдены, однако, деревянная ложка и дно берестяного туеса.
Специфичны для дьяковской культуры глиняные грузики неясного назначения. Они имеют конусовидную форму, с внутренним каналом, на котором часто заметны следы потертостей и даже нитей. Основания всегда фигурное, украшенное рубчиками. Поверхность грузиков украшалась точечным орнаментом, линиями, насечками, свастиками, рисунками и т. д. Существует множество гипотез об их предназначении; иногда в них видят культовые предметы (вплоть до вместилищ душ умерших), но наиболее распространенная трактовка — как пряслиц или грузиков для вертикального ткацкого станка.
В начале нашей эры в дьяковской культуре происходит качественный скачок. Он связан, возможно, с влиянием более развитых соседних племен (особенно балтских) и с тем фактом, что дьяковцы более активно включились в международный обмен, начав (как показывает костный материал) бить пушного зверя в промышленных масштабах. Так, с III в. прежнюю грубую текстильную керамику сменяет более совершенная чернолощеная (под балтским влиянием). Ассортимент костяных изделий резко сокращается, и под конец они вовсе исчезают; они вытесняются железом, в обработке которого дьяковские кузнецы достигли заметных успехов, так что под конец насчитывают уже 22 наименования изготовлявшихся ими железных изделий. Развивается ювелирное искусство, с того же III в. широко распространяются бронзовые украшения, орнаментированные разноцветной выемчатой эмалью (характерные для Восточной Европы той эпохи); появляются специфически дьяковские ювелирные изделия: бантиковидные нашивные бляшки, серьги с трапециевидными подвесками, украшенные парными шариками зерни, ажурные застежки-сюльгамы. Любопытно, что на Кунцевском городище в Москве была найдена игрушечная льячка (ложечка для залива металла). В качестве предметов импорта, поступавших в обмен на меха, распространялись в частности римские стеклянные бусы, а на Троицком городище была найдена римская фибула I в. н. э. с надписью «avcissa» — самая северная из находок такого рода. Вещи из Средиземноморья поступали к дьяковцам через скифов, впоследствии сарматов, которые вообще оказали определенное влияние на дьяковскую культуру, в частности своим «звериным» орнаментом; костяные дьяковские стрелы представляют по форме подражание скифским бронзовым.
Мертвых дьяковцы кремировали и хоронили в так называемых «домиках мёртвых». Так как похороны совершались вдали от городищ, дьяковские захоронения долгое время не были известны; впоследствии нашли два захоронения, по каким-то причинам устроенные в самом городище: в Березняках на реке Волге, близ Рыбинска (Ярославская область), и близ Саввино-Сторожевского монастыря под Звенигородом (Московская область). В этих домах, представлявших собой небольшие (примерно 5Х4 м.) полуземлянки, хранились остатки кремации умерших с остатками погребального инвентаря и бронзовых «шумящих украшений»[15]. «Домики мертвых» находят также в Вологодской области, культура которой тесно связана с дьяковской, при чём там этот обряд появляется наряду с более ранними грунтовыми погребениями.[16] Существует предположения, что такие «домики смерти», находимые в лесной глуши первыми славянскими поселенцами, послужили основой для устрашающей сказочной избушки Бабы Яги на курьих ножках[1].
Свидетельств духовной жизни дьяковцев немного, и они плохо поддаются истолкованию. Это миниатюрные глиняные зооморфные фигурки, а также костяные поделки с изображениями животных, несущие отпечаток влияния скифского «звериного стиля». Явно предметами культа служили глиняные женские статуэтки; среди характерных признаков дьяковского искусства отмечаются также символы в виде двух соединенных вершинами треугольников, накладки и наконечники поясов с тамгообразными знаками и стилизованными человеческими фигурками — так называемыми «пляшущими человечками», среди которых постоянно повторяется образ фигуры с высоко поднятыми вверх руками. А. Н. Башенькин особо отмечает изображения медведя и утки, сравнивая с данными этнографии, согласно которой оба животных служили особым предметом поклонения финно-угров: медведь как «хозяин леса», утка — как прародительница всего сущего, снесшая Мировое яйцо. Кроме того, у финнов считалось, что птица уносит душу умершего, с чем тот же автор связывает находимые в «домиках мертвых» подвески в виде летящей птицы[16].
Именно в дьяковской культуре могло происходить доказанное данными лингвистики влияние балтской мифологии на мордовскую в образах громовика Пурьгине-паза[17] (ср. Перкунас), Йондол-бабы (ср. Додола) и т. д.
С середины I тыс. н. э. дьяковская культура приходит в упадок, и археологические свидетельства её исчезают в VIII в. При этом никаких признаков внешней катастрофы (вражеское нашествие и т. п.) не наблюдается.
Согласно традиционному взгляду, в IX-Х в. земли дьяковцев заселяют славянские племена кривичей и вятичей. При этом загадкой остается тот факт, что, хотя археологически между исчезновением дьяковцев и появлением славян наблюдается перерыв в 200—300 лет, лингвистические данные (финская гидронимика и топонимика, например, название Яуза, Яхрома, Талдом, возможно и Москва) свидетельствуют о славяно-финских контактах в этом регионе. Это заставляло гипотетически продлевать существование культуры до Х века, предполагая, что славяне застали какое-то остаточное финское население и, видимо, ассимилировали его. Однако, в последнее время устанавливается взгляд на более раннее проникновение славян в поволжский регион (с конца IV—V в., предположительно под влиянием гуннского нашествия)[18]. Академик В. В. Седов называет это «первой волной славянского переселения»; её свидетельствами являются височные кольца, близкие позднейшим кольцам кривичей[16][21], находимые в частности в позднедьяковских слоях. Это обстоятельство проливает новый свет на проблему. Современные авторы уже выделяют в Волго-Клязьменском междуречье мерянскую культуру VI—IX вв. как метисную финско-славянскую[22].
Впоследствии «Повесть временных лет», описывая ситуацию в конце I тысячелетия, отмечает мерю — в районе Ростова, весь — на Белоозере, мурому — в Муроме[23]; последняя ко временам летописца (XII век) уже практически ассимилировалась