Личность и природа как взаимосвязанные категории человеческого существования

Личность и природа как взаимосвязанные категории человеческого существования. ИСТОРИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ. История возникновения и развития экологических представле¬ний людей уходит корнями в глубокую древность.

Знания об ок¬ружающей среде и характере взаимоотношений с ней приобрели практическое значение еще на заре развития человеческого вида. [12] Процесс становления трудовой и общественной организации первобытных людей, развитие их умственной и коллективной дея¬тельности создавали основу для осознания не только самого фак¬та своего существования, но и для все большего понимания зави¬симости этого существования как от условий внутри своей обще¬ственной организации, так и от внешних природных условий.

Опыт наших далеких предков постоянно обогащался и передавал¬ся из поколения в поколение, помогая человеку в его повседнев¬ной борьбе за жизнь. [12] Связь человека с природой есть предметно-чувственная деятельность, направленная на переработку, изменение, приспособление для человеческих нужд материала природы. Труд, «подняв» человека над природой, снова объединяет их, реализуясь как «процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой», как «вечная естественная необходимость: без него не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая жизнь» .[6] «Сознательность труда», характеризующая любую форму человеческой деятельности, находит свое, так сказать, суммарное выражение в понимании мира, в мировоззрении.

Процесс труда — это взаимодействие трех «простых» элементов: субъекта труда, предмета труда и орудий труда.

Если взять субъект труда – человека, то очевидно, что, хотя его мозг, цели, умение неизмеримо усовершенствовались, сам он мало изменился за всю человеческую историю: его собственные физические возможности воздействия на природу остались фактически теми же, что и тысячи лет назад. Возьмем второй элемент — предмет труда.

Всеобщий предмет труда у человечества один — природа, ее материалы. Нельзя не видеть, что материалы природы, как «сырые», так и уже преобразованные человеком, тоже не приобрели принципиально новых свойств в качестве предметов труда. Коснувшись же третьего элемента — средств труда, — мы сразу видим, что тут изменения гигантские, что именно благодаря средствам труда смог человек тысячекратно увеличить свои силы и так оттиснуть на лике природы свою печать, что она может исчезнуть только с исчезновением самого человека.

Средства труда — это проводник и могучий усилитель человеческой мощи, преобразующей мир. Их прогресс от первых, данных природой, примитивных орудий до сложнейших автоматических систем и техно-структур современности — это и рост влияния общества на окружающую среду. История развития средств труда является одновременно и историей взаимодействия общества и природы. [10] Даже на самых начальных ступенях общественного прогресса четко прослеживается связь практического воздействия людей на природу и различного рода объяснений окружающей реальности.

Даже примитивные, фантастические объяснения «дикаря», не располагающего систематическими наблюдениями за явлениями природы, не выработавшего обобщенных идей, — это «отнюдь не вымысел, не плод воображения, а результат правильного мышления, на основании единственно возможного, при данных условиях, накопления опыта, материала».[17] Безусловно, что взгляд на природу «через себя», через собственные действия самым непосредственным образом определялся уровнем развития первобытных орудий труда.

Первобытная «техника» практически не отделяла человека от природы как предмета его труда и места его жизни. Он переносил на мир только свои свойства и качества (средства труда пока еще могут рассматриваться как «данные природой»; каких-либо особых, отличающих их от первичной природы, свойств и качеств они не имеют). Соотнося природу, весь окружающий его реальный мир только с собой, воспринимая среду своего существования непосредственно, первобытный человек закономерно переносит на них свои собственные черты, создавая «человекоподобное», антропоморфное объяснение природы.

Схоластика, в которой уже совсем не нашлось места природе, заменяла науку примерно до XVI—XVII веков. Она была и «не вполне религиозна, и не вполне наукообразна; от шаткости в вере она искала силлогизмы, от шаткости в логике она искала верования; она предавала свой догмат самому щепетильному умствованию и предавала умствование самому буквальному приниманию догмата Ученые занятия в это время получили характер чисто книжный кто хотел знать, развертывал книгу, от жизни же и от природы отворачивался»[5]. В самой универсальной и влиятельной системе схоластической философии — в системе Фомы Аквинского — природа предстает как иерархия мертвых форм, некогда созданных богом и пребывающих с тех пор неизменными вплоть до «скончания веков» или до «страшного суда». Мир минералов, мир растений, мир животных и мир человека абсолютно изолированы друг от друга и никак не взаимосвязаны .[13] Было бы, однако, ошибочным сделать вывод, что вся наука средневековья отвернулась от природы, утратила способность к развитию.

Мысль человеческая, стесненная в убогости схоластики и теологии, ринулась в сферу практической науки.

Не имея возможности предпринять всестороннее наступление на проблемы природы и общества, наука этого периода сделала огромный вклад в развитие прикладных отраслей знания — многие конкретные достижения математики, астрономии, механики и физиологии являются заслугой мыслителей средневековья.[1] Haука находилась на гребне новой исторической волны.

Ученые, еще считая себя астрологами и богословами, возжигали над планетой зарю эпохи Возрождения. Они как бы подводили итог исканиям страждущей мысли средневековья и делали первые шаги в светлый мир Ренессанса.

В этих условиях необходимо менялся взгляд на природу, вырабатывалось новое, созвучное эпохе миропонимание. Истоки нового взгляда на природу, нового миропонимания восходят к Николаю Кузанскому. Он первый составил карту Центральной и Восточной Европы, предложил ввести вместо устаревшего юлианского календаря новый, грегорианский календарь. Он возродил идею греков о бесконечности мира, об отсутствии у него некоего центра, о взаимосвязи явлений природы. Природа предстала познаваемой, а процесс познания — бесконечным.

Еще более тяжелый удар теологическим объяснениям вселенной нанес другой «служитель культа» — Николай Коперник (1473—1543). Причем если заключения Кузанского были в основном теоретическими, то Коперник сделал открытие практического плана. И именно с его открытия «начинает свое летосчисление освобождение естествознания от теологии» . Гелиоцентрическая система Коперника разжаловала Землю из центра мироздания в «рядовые» планеты. Рухнул пьедестал, на котором громоздились теологические теории.

Сам Коперник не строил философских систем, но его астрономическое открытие стало для таких систем непоколебимым фундаментом. Эстафета поиска замечательных ученых Возрождения в поздний период этой эпохи из Италии ушла на Британские острова. Ее принял человек, которого К. Маркс назвал родоначальником английского материализма и всей современной экспериментирующей науки. Это был Фрэнсис Бэкон (1561—1621). То, что у предшественников блестело крупицами, у Бэкона засияло большими алмазами.

Апелляция к природе, стремление проникнуть в нее, познать ее для Бэкона уже непререкаемый закон. В его представлении материя действительно «улыбается своим поэтически-чувственным блеском всему человеку».[1] Воспринимая природу во всей ее реальности, Бэкон и метод исследования избрал сугубо реалистичный. Эксперимент — вот главное оружие и проводник английского ученого на пути познания. Как-то сам собой затих со смертью Бэкона развернутый им поиск, огрубился и формализовался его материализм.

Систематик бэконовского материализма Томас Гоббс (1588—1679) продолжил линию Бэкона, но именно у Гоббса «чувственность теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную чувственность геометра. Физическое движение приносится в жертву механическому или математическому движению; геометрия провозглашается главной наукой. Материализм становится враждебным человеку».[6] Иначе говоря, человек, не успев вернуть себе природу во всей ее живой и многообразной красоте и значимости, снова торопится отказаться от нее, снова определяет для себя какой-то узкий, односторонний, механистический взгляд на мир. Нет спора, что это новый взгляд, что новая философия природы — механицизм — явилась важнейшим продуктом философских исканий эпохи Возрождения.

Но бесспорна и ограниченность такого миропонимания: освободившись от ига теологии, оно попало под иго механики. И это в то время, когда зарождающееся машинное производство в небывалой степени стимулирует развитие естественных наук, все большее познание тайн природы! Впрочем, видимо, именно становящаяся очевидной сила строгого формализма математических, механических закономерностей и заставляет философию выдвинуть положение о том, что «правила механики можно принять правилами и природы». 1.2