Эпилог. Психология и философия

Значение слова «метафизика». В последней главе я за-
метил, что вопрос о свободе воли должен быть отнесен
в область метафизики. Решать его окончательно на
чисто психологической почве было бы преждевременно.
Пусть психолог открыто станет в этом вопросе на сто-
рону детерминизма ради специально научных психоло-
гических целей, и никто не вправе будет упрекнуть его.
Если впоследствии окажется, что детерминизм имеет
лишь относительное значение, что ему может быть про-
тивопоставлено иное воззрение на человеческую волю,
то возможно будет найти такую позицию, которая при-
мирит противоречащие взгляды. С этической точки зре-
ния детерминизм должен быть ограничен, и автор, не
колеблясь, становится на эту последнюю точку зрения,
признавая волю «свободной». Детерминизм в психоло-
гии имеет для него лишь условное, методологическое
значение. Здесь не место приводить доводы в пользу
свободы воли, и я отмечаю только столкновение двух
взглядов на тот же вопрос в двух различных науках,
обособленных одна от другой ради практических целей
научного исследования, для того чтобы показать: прин-

ципы, принимаемые на веру отдельными науками, тре-
буют взаимной поверки. Та область знания, где произ-
водится эта поверка, и называется метафизикой.

Метафизика — необычайно упорное стремление к яс-
ности и последовательности в мышлении. Отдельные
науки руководствуются принципами, крайне неясными
и полными противоречий, но несовершенство принципов
может быть оставлено ими без внимания для специаль-
ных целей. Этим объясняется то презрительное отноше-
ние к метафизике, которое так часто можно наблюдать.
Для человека, преследующего ограниченную цель, слиш-
ком утонченное, не имеющее значения для его цели об-
суждение принципов представляется «метафизикой».
Вопрос о том, что такое время, какова его сущность, не
имеет для геолога никакого значения и выходит за пре-
делы его исследований. Механику нет надобности знать,
как возможны действие и противодействие. Психологу
пет времени задаваться вопросом, каким образом он и
дух, объект его исследования, познают тот же внешний
мир.

Но без сомнения, проблемы, не имеющие никакого
значения с одной точки зрения, могут быть очень важ-
ными с другой. Для того, кто задается целью уяснить
наивозможно глубже значение мира как целого, пробле-
мы метафизики должны стать важнейшим объектом ис-
следования. Психология представляет на усмотрение
метафизики целый ряд таких проблем, и я намерен те-
перь указать вкратце важнейшие из них. Первой из них
является выяснение того, как сознание относится к
мозгу.

Отношение сознания к мозгу. В психологии, посколь-
ку мы будем разрабатывать ее как естественную нау-
ку (а такой точки зрения мы придерживались во всем
предшествующем изложении), состояния сознания при-
нимаются за непосредственные данные опыта; причем
регулятивная гипотеза, которой мы руководствовались
все время, предполагает, что в каждую данную минуту
каждому общему состоянию нашего мозга соответству-
ет только одно определенное состояние сознания. Такая
гипотеза вполне ясна до тех пор, пока мы, вдаваясь в
область метафизики, не зададимся вопросом, что озна-
чает слово «соответствует». Если мы хотим этим словом
выразить не простое параллельное изменение состояний
мозга и состояний сознания, а нечто большее, то поня-
тие, связанное с этим словом, окажется крайне неясным.

Некоторые думают, что его можно сделать более яс-
ным, предположив, что состояния мозга и состояния со-
знания суть внешняя и внутренняя «стороны» одной и
той же «реальности». Другие видят в состояниях созна-
ния реакцию некоторой единой сущности — «души» на
множество воздействий на нее со стороны мозга. Третьи
полагают, что тайну взаимодействия души и тела мож-
но разгадать, если предположить, что каждая мозговая
клеточка одарена особым сознанием и что эмпирически
данное состояние нашего сознания есть результат слия-
ния множества отдельных сознании в одно, так же как,
с другой стороны, наш мозг представляет собой сово-
купность множества нервных клеток.

Первую из этих точек зрения мы можем назвать
монистической, вторую — спиритуалистической, третью—
(помистической. Каждая из них связана с весьма зна-
чительными трудностями; наиболее состоятельной в ло-
гическом отношении я считаю спиритуалистическую
теорию. Но она не дает никакого объяснения таким пси-
хическим явлениям, как раздвоение личности, периоди-
ческая смена одной личности другою (см. XII главу).

Эти факты удобно объяснить при помощи атомисти-
ческой теории, так как гипотеза слияния множества под-
чиненных сознании в одно общее и распадения общего
сознания на множество мелких подчиненных представ-
ляется более приемлемой, чем гипотеза активности еди-
ного духа, то распадающегося на множество одновре-
менно действующих независимо друг от друга сознании,
то снова возвращающегося к нераздельному единству.
Локализация психических функций в различных частях
мозга также благоприятствует атомистической точке
зрения. Предположим, передо мной колокольчик; если
я вижу его при посредстве затылочных долей мозга и
слышу его звон при посредстве височных долей, -ю весь-
ма естественно можно сказать, что затылочные доли
мозга видят колокольчик, височные слышат его звон;

а затем зрительное и слуховое впечатления «сливают-
ся» в одно цельное восприятие. Таким образом, факт
совместного действия различных частей мозга при вос-
приятии данного объекта различными органами чувств
объясняется, по-видимому, настолько просто, что сто-
ронник психического атомизма признает не идущими к
делу, «метафизическими» все возражения, приводившие-
ся нами несколько выше против мысли о возможно-
сти «слияния» отдельных «частей» сознания. Он ноль-

зуется гипотезой атомизма, находя ее простым и удоб-
ным приемом для подведения различных психических
явлений под одну общую формулу.

Вопрос о соответствии между состояниями мозга и
души не только представляет трудности для оконча-
тельного решения, но и в самой постановке его уже есть
некоторая неясность: «1'ombre en ce lieu s'amasse et la
nuit est la toute» (здесь сгущаются тени и наступает
полный мрак).

Прежде чем задавать вопрос, в чем заключается пе-
ремена психических и соответствующих им физиологи-
ческих процессов, надо найти носителей этих перемен.
•<...> Мы должны отыскать такое элементарное пси-
хическое состояние, которому бы прямо соответствовало
известное состояние мозга и, наоборот, определить, ка-
кому элементарному физиологическому процессу соот-
ветствует элементарное душевное явление. Определяв
таким путем элементарный и психический факты, мы
могли бы установить непосредственно между ними из-
вестное отношение в виде элементарного психофизиче-
ского закона.

Метэмпирическая гипотеза существования психиче-
ских атомов была найдена нами, так как мы все время
принимали душевное состояние человека во всей его
цельности и сложности за элементарный психический
факт, а весь мозг — за элементарный физический факт.
Но «весь мозг» вовсе не есть физический факт! Это —
просто название, которое мы даем воздействию на на-
ши чувства биллионов молекул, сгруппированных из-
вестным образом. С механической точки зрения отдель-
ные молекулы или, самое большое, образованные из них
«клеточки» представляют единственный реальный суб-
страт того объекта, который в просторечии называется
мозгом. Эту фикцию мы не можем противополагать
душевным состояниям как нечто объективно реальное.
Объективно реальны только 41изические молекулы; они-
то и представляют элементарное явление. Отсюда ясно,
что элементарный психофизический закон мы могли бы
получить, лишь став на точку зрения психического ато-
мизма, ибо, приняв молекулу за элемент «мозга», мы
по необходимости должны противопоставить ей как
простейшее душевное состояние не сознание во всей
его цельности, а только элемент сознания. Таким обра-
зом, оказывается, что реальное в облает психической
соответствует нереальному в области физической и

наоборот, и вопрос об отношении душевных явлений
к телесным становится еще более запутанным.

Отношение состояний сознания к объектам. Запутан-
ность вопроса о взаимодейсгвии души и тела нисколько
не прояснится для нас, если мы примем в соображение
тот факт, что состояние сознания возможно познавать.
С точки зрения здравого смысла (а натуралисты
по большей части придерживаются ее), познание
всегда сводится к отношению между двумя обособлен-
ными сущностями: познающим субъектом и познавае-
мым объектом. Внешний мир есть нечто хронологически
предшествующее состояниям сознания; последние по-
степенно знакомятся с внешним миром, причем их по-
знание становится все более сложным. Но такое дуали-
стическое противоположение духа и материи не выдер-
живает идеалистической критики. Предположим, мы
испытываем то состояние сознания, которое называется
чистым ощущением (поскольку таковое состояние су-
ществует), например ощущение голубого цвета при
взгляде на безоблачное небо в ясный день. Составляет
ли этот голубой цвет наше ощущение или принадлежит
«объекту» нашего ощущения? Скажем ли мы, что голу-
бой цвет в данном случае есть некоторое свойство на-
шего ощущения или есть ощущение некоторого объек-
тивного свойства? В просторечии мы выражаемся то
так, то иначе; чтобы избегнуть определенности выраже-
ния, в последнее время нередко говорят «содержание»
представления вместо «объект» представления, ибо сло-
во «содержание» заключает в себе не то нечто, без
остатка разлагающееся на чисто субъективные элемен-
ты—ощущения, не то нечто, привходящее в состав эщу-
щения извне, со стороны, причем последнее является
как бы приемником, вместилищем для внешнего объек-
та. Но «ощущения» помимо заключенного в них чув-
ственного содержания не означают ровно ничего опре-
деленного, и выражения «вместилищем, «приемник»
внешнего объекта в применении к ним не имеют ника-
кого смысла. Непосредственно испытываемое нами ощу-
щение голубого цвета всего лучше обозначать неопре-
деленными терминами «явление», «феномен». Ведь это
ощущение не сознается нами непосредственно' как от-
ношение между двумя реальностями, психической и фи-
зической. Только сознавая, что мы думаем непрерывно
о том же голубом цвете, мы устанавливаем известное
отношение между ним и другими объектами, причем он

как бы раздваивается в наших глазах, являясь в связи
с одними элементами ассоциаций некоторым физическим
свойством, в связи с другими — некоторым душевным
состоянием.

В противоположность непосредственным ощущениям
наши концепты, по-видимому, подчинены иному закону.
Каждый концепт является непосредственно в качестве
представителя чего-то выходящего из его сферы, хотя
он и бывает связан с известным непосредственно дан-
ным «содержанием», которое дает нам знать, что оно
«служит представителем» чего-то выходящего за его
пределы. Например, «голубой цвет», о котором мы
только что говорили, представляег собой, в сущности,
два слова, но эти два слова имеют определенное зна-
чение. Содержанием мысли в данном случае были сло-
ва, а объектом — качество голубого цвета. Короче гово-
ря, испытываемое нами душевное состояние не обособ-
лено от всего остального как простейшие ощущения, но
служит указанием на нечто, находящееся вне его пре-
делов и означаемое им.

Но как только мы допустим, что всякий объект и
всякое душевное состояние, подобно простейшим ощу-
щениям, представляют собой только две различные точ-
ки зрения на один и тот же факт, так невольно возни-
кает вопрос, по какому праву мы считали невозможной
делимость душевных состояний на части. Ведь с физи-
ческой точки зрения, голубое небо представляет собой
совокупность находящихся рядом протяженных частиц,
почему же не считать его и с психологической точки зре-
ния такой же совокупностью элементов?

Из всего сказанного мы можем только заключить,
что отношения между познающим субъектом и позна-
ваемым объектом бесконечно сложны и что общепри-
нятый, усвоенный натуралистами взгляд на эти отно-
шения не выдерживает критики. Отношения могут быть
окончательно выяснены только пугем тонкого метафи-
зического анализа; только с помощью философских
умозрений идеалистического характера и исследований
в области так называемой теории знания (Erkenntniss-
theorie) для нас станет вполне ясным принимаемое на
туралистами на веру утверждение, будто наши мысли
«познают» внешние объекты.

Не менее трудная метафизическая проблема —
выяснение изменчивого характера нашего сознания.
Сначала мы принимали состояние сознания за те пси-

хические единицы, с которыми имеет дело психология,
затем мы добавили, что эти состояния непрерывно из-
меняются. Но каждое состояние сознания, чтобы дей-
ствительно быть таковым, должно обладать извесгной
продолжительностью (ведь боль, длящаяся менее 00,1 с,
в сущности, не может быть названа болью), вследствие
чего возникает вопрос, какой продолжительностью дол-
жно обладать состояние сознания, чтобы его можно
было считать одним, отдельным состоянием. Например,
если в восприятии времени непосредственно познавае-
мое настоящее («видимое воочию» настоящее, как мы
условились называгь его) равно 12 с, то как велико
должно быть непосредственное настоящее для познаю-
щего субъекта, т. е. каков должен быть для нашего со-
знания минимум длительности, при котором эти 12 с
могут считаться только что истекшими, минимум, кото-
рый мог бы поэтому быть назван отдельным состоянием
сознания^ Осознание, как процесс, протекающий во
времени, дает повод ко всем тем парадоксам, к каким
вообще приводит понятие непрерывной перемены. В та-
ком процессе нет отдельных состояний, так же как нет
граней в круге и нет в траектории летящей стрелы мест,
где бы последняя «покоилась». Перпендикуляр, который
мы опустили на линию времени (см. с. 186), желая этим
обозначить проекцию явлений минувшего опыта в нашей
памяти, представляет просто фикцию воображения. Тем
не менее этот перпендикуляр непременно должен быть
математической линией, не имеющей толщины, так как
действительное настоящее представляет простую погра-
ничную линию между настоящим и прошедшим, которая
не должна обладать толщиной. В таком случае можем
ли мы говорить о «состояниях» там, где имеем дело с
непрерывно изменяющимся процессом? Но в то же вре-
мя можем ли мы обойтись без «состояний» сознания,
описывая те явления, в которых заключается все наше
познание?

Существование состояний сознания как таковых не
есть вполне доказанный факт. Но «худшее ожидает нас
впереди». Ни с точки зрения здравого смысла, ни с
точки зрения психологии (поскольку такая наука суще-
ствует), никто еще не сомневался в том, что состояния
сознания, изучаемые этой наукой, суть непосредствен'
ные данные опыта. Высказывались сомнения в сущест-
вовании объектов наших ощущений, но никто не сомне-
вался в существовании самих мыслей и чувств. Были

мыслители, отрицавшие существование внешнего мира,
но в существовании внутреннего мира никто не сомне-
вался. Всякий утверждает, что самонаблюдение непос-
редственно раскрывает перед нами смену душевных со-
стояний, сознаваемых нами в качестве внутреннего ду-
шевного процесса, противополагаемого тем внешним
объектам, которые мы с помощью его познаем. Что же
касается меня, то я должен сознаться, что не вполне
уверен в существовании этого внутреннего процесса.
Всякий раз, как я пытаюсь подметить в своем мышле-
нии активность как таковую, я наталкиваюсь непремен-
но на чисто физический факт, на какое-нибудь впечат-
ление, идущее от головы, бровей, горла или носа. Мне
кажется при этом, что душевная активность является
скорее постулируемым, чем непосредственно данным
чувственным фактом; что наличность познающего субъ-
екта, воспринимающего всю совокупность познаваемого,
постулируется мною, а не дана прямо в опыте и что
лучше ее было бы назвать словом «познавательность».
Но допускать «познавательность» явлений опыта в ка-
честве гипотезы и принимать состояние сознания за
аподиктически достоверный факт, непосредственно дан-
ный нам внутренним чувством,— далеко не одно и то
же. В силу этого соображения мы должны оставить от-
крытым вопрос о том, кто истинный субъект познания,
а ответ на него, данный нами в конце XII главы, счи-
тать условным решением вопроса с точки зрения здра-
вого смысла, решением, которое требует критической
проверки.

Заключение. Итак, толкуя все время о психологии
как естественной науке, мы не должны думать, что речь
идет о науке, установленной на прочном, незыблемом
основании. Наоборот, называя психологию естественной
наукой, мы хотим сказать, что она в настоящее время
представляет простую совокупность отрывочных эмпи-
рических данных; что в ее пределы отовсюду неудер-
жимо вторгается философский критицизм и что корен-
ные основы этой психологии, ее первичные данные, дол-
жны быть обследованы с более широкой точки зрения
и представлены о совершенно новом свете. Короче го-
воря, название естественной науки указывает на то, что
психология обладает всеми несовершенствами чисто
эмпирической науки, и не должно вызывать в психоло-
гах наивной уверенности в цветущем состоянии изучае-
мой ими научной области. Довольно странно слушать,

когда начинают толковать о «новейшей психологии» и
пишут «истории психологии», забывая, что даже основ-
ные элементы и факторы в области душевных явлений
не установлены с надлежащей точностью. Что представ-
ляет собой психология в данную минуту? Кучу сырного
фактического материала, порядочную разноголосицу во
мнениях, ряд слабых попыток классификаций и эмпи-
рических обобщений чисто описательного характера,
глубоко укоренившийся предрассудок, будто мы обла-
даем состояниями сознания, а мозг наш обусловливает
их существование, но ни одного закона в том смысле,
в каком мы употребляем это слово по отношению к фи-
зическим явлениям, ни одного положения, из которого
могли бы быть выведены следствия дедуктивным путем.

Нам неизвестны даже те факторы, между которыми
могли бы быть установлены отношения в виде элемен-
тарных психических законов. Короче говоря, психо-
логия еще не наука, это нечто, обещающее в будущем
стать наукой. Ее материал находится в нашем распоря-
жении. Мы знаем, что в соотношениях между известны-
ми мозговыми процессами и известной «познаватель-
ностью» существует какая-то закономерность. Мы мо-
жем получить слабое представление о том, чем могла
бы стать в конце концов психология, и сознаем, что по
сравнению с возможным состоянием этой науки совре-
менное ее положение крайне несовершенно. Можно ска-
зать, что в настоящее время психология находится приб-
лизительно в том фазисе развития, в каком были фи-
зика и учение о законах движения до Галилея или хи-
мия и мысль о постоянстве масс при превращениях ве-
ществ до Лавуазье. Когда в психологии явится свой
Галилей или Лавуазье, то это, наверное, будет величай-
ший гений; можно надеяться, что настанет время, когда
такой гений явится и в психологии, если только на ос-
новании прошлого науки можно делать догадки о ее
будущем. Такой гений по необходимости будет «мета-
физиком». А для того чтобы ускорить его появление, мы
должны сознавать, какой мрак облекает область ду-
шевных явлений, и никогда не забывать, что принятые
нами на веру положения, на которые опирается все ес-
тественноисторическое исследование психических явле-
ний, имеют временное, условное значение и требуют
критической проверки.

Именной указатель

Аврелий (Aurelius) Марк 94

Азам 114

Анджелико Фра Джованни да

Фезоле (Angelico Fra Gio.

vanni da Fiesole) 192
Аристотель (Aristoteles)217
Арчер (Archer) У 282
Байярд В. 164

Банзен (Bahnsen) Дж. А. А. 53
Бауле В. 69
Беркли (Berkley) Дж. 70, 202,

246—248, 292
Бетховен (Beethoven) Л. ван

206
Бинэ (Binet) A. 205, 217, 232,

233
Бриджмен (Bridgman) Л. 154,

Брукс (Brooks) В. К. 311
Брэс Ю. 154
Бэн (Bain) A. 51, 160, 207,

267, 270

Вандербильдт (Vanderbildt) 94
Вебер (Weber) Э. Г. 31, 32,

35—39
Веллингтон (Wellington) А. У.

Вергилий (Vergilius) 209
Весли 126

Виган (Wigan) 199, 351
Вилюнас В. К. 10
Вольтер (Voltaire) 30
Вундт (Wundt) В. 26, 32, 34,

35, 39, 123, 135, 181, 182,

287
Выготский Л. С. 5, 6, 10,11,

Гагенауэр 285

Галилей (Galilei) Г. 6, 364
Гальтон (Galton) Ф. 70, 167,

202, 203, 205
Гамильтон (Hamilton) У. Р.

161, 169

Гартли (Hartley) Д. 157
Гарфильд (Garfield) Д. А. 89
Гельмгольц (Helmholz) Г. Л.

40, 61, 128, 129, 133—136
Гербарт (Herbart) И. Ф. 125,

139, 225

Геринг (Hering) Э. 39, 40, 235
Гете (Goethe) И. В. 52, 62

Гнто (Guiteau) Ш. 89
Гоббс (Hobbes) T. 39
Гогенцоллерны (Hohenzollern)

94
Годжсон (Hodgson) 163—166,

180, 183

Гольбрук М С. 197
Голдшейдер (Гольдшайдер) А.

Гомер 150, 209, 250, 341
Гораций (Horatius) 209
Горвич 95

Грант (Grant) У. С. 231
Гэрней (Gurney) Э. 230, 233
Данте (Dante Alighieri) 150,

341
Дарвин (Darwin) Ч. Р. 194,

228, 262, 284, 286, 287, 311
Декарт (Descartes) P. 273
Джеме (James) У. 5—13
Джефферсон (Jefferson) Д. 56
Дюма (Dumas) A. 168
Дюмон Л. 42

Жанэ (Janet) П. 114, 115, 201
Зенон 66

Кандинский В. X. 230
Кант (Kant) И. 109
Карл Великий (Carolus Mag-
nus) 193

Карлейль (Carlyle) T. 92
Карпентер У. 126, 127, 321
Каттель 121

Кингслей (Kingsley) Ч. 262
Клоустон (Klouston) 334
Кондильяк, Кондийяк (Condil-

lac) Э. Б. де 29
Крисхабер 112
Лавуазье (Lavoisier) А. Л.

Ладда 17

Ланге Н. Н. 5, 9—12
Лапшин И. И. 12
Лафонтен (Fontaine la) Ж. де

204
Лацарус (Lazarus) M. 200,

Легуве (Legouve) Э. 206
Лейбниц (Leibniz) Г. В. 193
Ллойд-Морган К. 267
Линдсей (Lindsay) Д 312
Локк (Locke) Д. 63, 146, 156,

201, 202, 256

Лотце (Lotze) Р. Г. 80, 322,

Луазетт 199
Льюис (Lewis) Дж. 26, 134,

225, 226

Лютер (Luther) M. 193, 329
Мантегацца (Mantegazza) П.

287, 289

Мартино (Martineau) 153
Маудсли (Maudsley) Г. 44
Мейер Г. 207, 211
Милль (Mill) Дж. 100, 189
Милль (Mill) Дж. Ст 53, 62,

177, 265

Моцарт (Mozart) В. А. 206
Муссей 337, 338
Мюнстерберг (Munsterberg) Г.

37, 210
Наполеон (Napoleon) 143, 167,