ПОТРЕБНОСТИ АРИЕЛЬ

Как можно подытожить это повествование, имея в виду потребности Ариэль Уилсон? Какой смысл можно отыскать в ее отчаянном поступке, опираясь прежде всего на ее собственную логику рассуждений и спектр фрустрированных потребностей? Прочитав ее историю, можно заключить, что из приведенных выше потребностей у нее преобладали следующие: потребности в поддержке, принадлежности, почтении, самоуничижении и заботе о других. Короче говоря, перед нашим взором предстает человек, жаждущий быть любимым, готовый сделать практически все, что угодно, лишь бы добиться принятия и привязанности другого человека. Можно, применив метод определения значимости 20 психологических потребностей, рассмотреть, как они формируют личность Ариэль. При этом самым важным является выделить те потребности, которые преобладают. Из ее собственного рассказа возникает образ пассивной женщины, тоскующей по любви и вниманию. Бездействие и равнодушие друзей в то время, когда она, вся в слезах, приходит в их дом (под предлогом возвращения тостера), открывают ей глаза на то, что ее связи с другими людьми напрочь разорваны и она безнадежно одинока в этом мире. У нее даже возникает фантазия, что работник автозаправочной станции каким-то чудесным образом узнает о ее мыслях и поинтересуется, зачем она покупает бензин в кувшине. Оставленные без внимания, нераспознанные и неудовлетворенные, но жизненно важные для нее потребности стали своего рода текстом для суицидального сценария.

Краткие определения трех потребностей, которые сыграли ведущую роль в попытке самоубийства Ариэль:

Получение поддержки. Стремление, чтобы другой человек удовлетворял значимые потребности; потребность быть любимым.

Почтение. Потребность в восхищении и поддержке, восхвалении и подражании авторитетному человеку (лидеру).

Забота. Потребность в обеспечении других едой, помощью, утешением, защитой и воспитанием.

Если бы друзья Ариэль заговорили с ней, когда она возвращала тостер (Находились ли они под влиянием алкоголя или наркотиков? Вела ли она себя до этого неоднократно похожим образом? Точен ли ее рассказ?) и если бы затем могла вмешаться психотерапия, то терапевт смог бы отыскать ключ к мыслям Ариэль о самоубийстве, исследуя ее потребности. Хотя он не проявил бы непосредственно любви к Ариэль, но сумел бы, не поддаваясь на изобилие интересных, но не имеющих прямого отношения к делу деталей, сосредоточить свое внимание на главной потребности Ариэль в поддержке, привязанности и опоре. Само по себе исследование этой потребности могло бы занять пытливый, ясный и чуткий ум Ариэль творческим и жизнеутверждающим поиском и рассмотрением источников удовлетворения ее чрезмерной, угрожающей жизни потребности в любви.

В случае Ариэль душевная боль и привлекательность покоя могилы кажутся очевидными, но некоторые другие психологические аспекты суицидального поведения остаются не до конца ясными. Ее размышления на кладбище являются очень демонстративными. Пребывая там, она тоскует по добротной, нейтральной, надежной и прочной земле, и это напоминает мысль Генри Мюррея о стремлении к terra firma, являющейся ядром потребности в поддержке. Ее потребность в надежности и безопасности можно проследить в острой тоске по любви и защите своих (даже имеющих недостатки) родителей, особенно на Рождество, и в ее неукротимом желании приобрести любовь и признание будущего мужа. Главная для Ариэль потребность в получении поддержки является глобальной и неизменной. Она требует глубинного покоя недр земли, устойчивого мира, порядка, который отражается в неизменном круговороте жизни и смерти, тишины убежища в утробе Великой матери. И когда ее буквально поглощает огонь во время попытки самосожжения, именно шум поражает и удивляет ее. Она ведь искала обнимающую и ласковую тишину старинной, неухоженной могилы, а почувствовала себя жестоко обманутой и безжалостно преданной ревом глубин ада.

Часть II
ПСИХОЛОГИЯ САМОУБИЙСТВА

Глава 3
ПРЕДВЕСТНИКИ САМОУБИЙСТВА И СУЖЕНИЕ СОЗНАНИЯ: СКРЫТОЕ САМОУБИЙСТВО И ПРИБЛИЖЕНИЕ СМЕРТИ

Сегодня с полным правом можно утверждать, что открытие предвестников (clues) суицида явилось наиболее важным результатом исследований, начавшихся в 1950-х годах в Центре профилактики суицидов в Лос-Анджелесе. Следовательно, возможны реальные стратегии предотвращения самоубийства. Предвестники представляют собой доступные для наблюдения явления, предваряющие (и, в каком-то смысле, предсказывающие) интересующее нас событие. Это признаки, указывающие на приближение некоего трагического события, например, болезни, самоубийства или другой катастрофы. Синонимами термина "предвестники", которыми пользуются профессионалы, например врачи-клиницисты, могут служить также такие понятия как "продромальные симптомы", "форпост-признаки". Таким образом, выражаясь метафорически, эти явления как бы отбрасывают тень перед собой и служат предостережением.

Уже в то время, когда я начал работать в области суицидологии, было известно, что существуют два типа предвестников: словесные (вербальные) и поведенческие. В общем смысле, вербальными предвестниками самоубийства являются любые высказывания человека, которые можно трактовать как прощание, если он косвенно, в виде намеков, а иногда и прямо говорит о том, что его в недалеком будущем не станет. "В следующем году меня здесь уже не будет"; "Я навестил вас в последний раз"; "Вы со мной больше не увидитесь"; "Я больше не могу выносить это". Заслуживающим внимания парадоксом самоубийства является тот факт, что люди действительно подают предвещающие сигналы. Возможно, это объясняется выраженной амбивалентностью, двойственностью чувств, когда стремление остановить душевную боль сочетается с желанием постороннего вмешательства и спасения. Как бы то ни было, часто вербальные предвестники бывают замаскированы, зашифрованы или обладают скрытым смыслом. Как будет видно из этой главы, нередко наблюдается и противоположное явление; некоторые люди, совершающие самоубийство, способны диссимулировать, скрывать свои истинные намерения и не предоставляют никаких признаков своих летальных устремлений. Общим эмпирическим правилом является следующее: если в каких-либо высказываниях человека — пациента или коллеги, друга или члена семьи — звучит что-то непонятное или имеющее скрытый подтекст, касающийся вопросов жизни и смерти, то лучшей реакцией станет выясняющий вопрос — что он конкретно подразумевал под своим замечанием. И если после полученного ответа у вас возникнут подозрения, что речь идет о суицидальных намерениях, то следует спросить прямо: "Вы имеете в виду самоубийство?".

Предвестники самоубийства, проявляющиеся в особенностях поведения, ставят перед потенциальным спасателем задачу иного рода. Они схожи с поступками человека, который собирается надолго уехать. К ним относятся такие очевидные для суицидального контекста занятия, как неожиданное приведение в порядок своих дел, различных бумаг и документов, решение написать завещание, и, особенно, дарение или возврат владельцам ценных вещей безо всяких объяснений. То, что Аризль в холодный зимний вечер возвратила друзьям тостер, было ее способом продемонстрировать, что он ей больше никогда не понадобится. Можно предположить, что некоторые из подобных поступков являются настолько очевидными, что само собой напрашивается их объяснение суицидальными намерениями. Однако в моей практике, например, имел место реальный случай, когда студент-медик подарил сокурснику свой бинокулярный микроскоп (у того был только монокулярный). Тот с благодарностью принял более совершенный прибор, а на следующий день узнал, что его однокашник ночью повесился. Простой вопрос: "А что случилось?" или "Почему ты это делаешь?" (в самом деле, зачем студенту-медику отдавать нужную вещь, свой микроскоп?) вместо бездумной благодарности: "Вот спасибо!", мог бы привести к разговору, который, возможно, позволил бы спасти эту жизнь.

Молодая девушка, бросившаяся с балкона верхнего этажа больницы (оставшись в живых, она рассказала об этом), описывала, как она в одном легком больничном халате ходила по узкой стальной балке, расположенной высоко над землей, от одного здания к другому "...в надежде, что меня увидят из окон; ведь все здания сделаны из стекла".

Те формы поведения, которые я привел, обычно не относят к симптомам расстройства психической деятельности — депрессии, как, например, нарушения сна или аппетита. Более того, в этой книге подчеркиваются именно психологические аспекты, касающиеся самоубийства, такие как побуждение поговорить о нем (хотя и в скрытой, завуалированной манере), и формы поведения, наводящие на мысль, что человека скоро не станет и ему больше не понадобятся часы, ручка, свитер, украшения, или тостер, или охотничье ружье, или микроскоп. Откуда все это стало известно? Описанные предвестники были выявлены в 1950-е годы путем проведения "психологической аутопсии"* людей, погибших в результате самоубийства.

* Психологическая аутопсия — разработанный Э.Шнейдманом способ выяснения намерений суицидентов на основании бесед специалистов со всеми близкими жертве людьми, в котором собираются и фиксируются их реакции и воспоминания о происшедшем, а также анализируются предсмертные записки. Психологическая аутопсия способствует установлению истинной причины смерти, в частности, дифференциации несчастного случая, смерти от естественных причин, суицида и убийства. — Примеч. редактора.

Мой коллега, Роберт Литман, много лет возглавлявший Центр профилактики самоубийств в Лос-Анджелесе, со страниц своих работ напоминает мне, что вопрос о предвестниках суицида не так прост. Существуют два вида данных: проспективные и ретроспективные. Проспективные предвестники включают в себя высказывания о возможном самоубийстве, предшествующие покушения на свою жизнь, саморазрушающие формы поведения, виды деятельности, ведущие к смерти, состояния безнадежности, глубокой подавленности, стрессовые ситуации, вызывающие смятение чувств и страдания, обращения в службы неотложной телефонной помощи и т.п. Существуют также и ретроспективные предвестники. При психологической аутопсии, проводимой в тех случаях, когда возникают сомнения в истинной причине смерти, следует принять во внимание ряд факторов, имеющих отношение к самоубийству, в том числе скрытую или нечетко выраженную депрессию, недавнюю смерть любимого человека, неразрешенную конфликтную ситуацию на работе, напряженность в семейных отношениях, алкоголизм, шизофрению, внезапное соматическое заболевание, суженное или дихотомическое (в соответствии с принципом "все или ничего") мышление, мысли и беседы о смерти и т.д. Естественно, что количество людей с подобными проявлениями во много раз превышает число тех, кто реально пытается покончить с собой. В своей записке ко мне Р.Литман добавил: "Причина недостаточной эффективности превенции суицидов на основе их предвестников состоит в том, что этим способом обнаруживалось чрезмерно большее число потенциально склонных к самоубийству людей, тогда как ресурсы помощи им оказывались слишком ограниченными".

В обычном свидетельстве о смерти, используемом в 50 штатах США и большинстве стран мира, имеется графа "Несчастный случай, самоубийство, убийство". Если причина смерти не относится ни к одной из этих категорий, то ее называют "естественной". Одна из главных целей регистрации смертей состоит в классификации в соответствии с этими четырьмя видами смерти; я дал ей название "Классификация причин смерти (ЕНСУ)": Е (Естественная смерть), Н (Несчастный слу- чай), С (Самоубийство), У (Убийство). В смерти, как и в жизни, на некоторые критические вопросы не всегда можно найти четкий ответ; причины значительной доли смертей (приблизительно 10%) остаются недостаточно ясными. Сомнения обычно возникают в отношении двух причин смерти: было ли случившееся несчастным случаем или самоубийством?

Даже после получения результатов судебно-медицинской и токсикологической экспертиз ответ может остаться неясным. "Понимаете, все зависит..." — скажет судебный эксперт. "От чего же?" — спросите вы. "Все зависит от того, что было на уме у покойного. Точнее, от того, каковы были его намерения". Приняла ли умершая таблетки, чтобы хорошо выспаться и пробудиться к жизни с новыми силами, или же она намеревалась уснуть и никогда больше не просыпаться. Однако как выяснить ее намерения после того, как она умерла? Вполне по силам оказывается провести опрос, побеседовать с людьми, которые ее знали, реконструировать личность, исследовать ее образ жизни, особенно в те дни, которые непосредственно предшествовали смерти, уточнить, о чем она говорила и чем была занята. Иными словами, можно провести то, что называется психологической аутопсией.

В начале 1950-х годов ныне покойный Теодор Керфи, работавший главным судебным экспертом Лос-Анджелеса, обратился к ведущим сотрудникам недавно созданного Центра профилактики суицидов (в число которых входили Норман Фарбероу, Роберт Литман и я) за консультацией в связи с некоторыми недавними случаями смерти, причины которых оставались спорными или неясными. Принявшись за это дело, мы встретились и побеседовали с членами семей, друзьями, а также коллегами погибших. У нас не было изначально какого-либо предвзятого мнения в пользу той или иной причины смерти. Нам хотелось прежде всего накопить как можно больше психологических фактов, и одновременно немного смягчить горе и утешить близких. Общий итог наших усилий подтвердил предположение, что дополнительная имеющая отношение к делу информация всегда оказывается полезной. Во многих спорных случаях нам удалось на основе убедительных доказательств помочь судебным экспертам прийти к заключению о той или иной причине смерти. Очевидным оказался и другой факт: наши усилия ни в коей мере не усугубили страдания близких, а наоборот, оказали им помощь и утешение — это следовало из писем, присланных ими позднее в отдел судебной экспертизы.

В последующем в интересах научных исследований мы провели психологическую аутопсию в нескольких случаях несомненных самоубийств, когда причина смерти подтверждалась наличием предсмертной записки, зажатого в руке пистолета, и т.п. В итоге нами было обнаружено, что около 90% самоубийц демонстрировали словесные или поведенческие предвестники самоубийства в течение последней недели жизни. Таким образом, оказалось, что предвестники сопровождают абсолютное большинство суицидов. Но тем не менее некоторые вопросы все же остались открытыми. Например, каким образом можно согласовать тот факт, что у большинства людей, совершающих самоубийство, наблюдаются характерные предвестники, с фактом, казалось бы, противоречащим этому: большинство людей, говорящих о самоубийстве, не совершают его? И как быть с 10% людей, которые добровольно уходят из жизни безо всяких предвестников?

Итак, возникает дилемма: большинство суицидентов предупреждают о своем намерении, а большинство людей, высказывающих мысли о самоубийстве, так и не предпринимают его. Чему же верить? Ответ таков: оба утверждения истинны. Просто они отражают два различных подхода к анализу данных, представляющих проспек-тивную (взгляд вперед) и ретроспективную (взгляд назад) точки зрения. Это можно представить схематически, обозначив обсуждаемые явления кругами. На проспектив-ной схеме круг самоубийств (в количественном отношении) будет крошечным по сравнению с кругом предвестников, в то время как на ретроспективной схеме круг предвестников будет по величине практически равным кругу совершенных самоубийств.

Если взять всех людей, которые угрожают самоубийством, и проследить за ними, скажем, в течение пяти лет, то окажется, к счастью, что лишь очень немногие из них — около 2 или 3% — покончат с собой. Такова проспективная точка зрения. С другой стороны, если исследовать группу людей, на самом деле совершивших самоубийство, и выяснить, какая часть высказывала угрозы свести счеты с жизнью, то, как свидетельствуют наши исследования, проведенные в Лос-Анджелесе, их окажется около 90%. Это отражает ретроспективную точку зрения. Понимая, что оба взгляда на вещи являются теоретически верными, на практике разумнее всего, приняв консервативную (ретроспективную) точку зрения, относиться всерьез к любым разговорам о самоубийстве. При выборе между этими двумя подходами здравый смысл подсказывает нам, что лучше ошибиться в сторону избыточной осторожности.

Другая оставшаяся открытой проблема такова: если около 90% людей, намеревающихся покончить с собой, проявляют характерные предвестники, то остаются еще 10% людей, способных скрывать или маскировать вынашиваемые втайне намерения, находясь на грани самоубийства. Как им это удается? "Он выглядел совершенно нормальным, таким, как всегда", — вот наиболее характерный пример описаний, которые зачастую можно встретить в газетных заметках, посвященных самоубийствам. Эта фраза концептуально обращает наш взор к миру диссимуляции. Это мир тех людей, которые не раскрывают секретов даже (или в особенности) своим супругам. Они ведут замкнутую жизнь, полную нераскрытых тайн. Таким образом, приподняв занавес, мы оказываемся в мире масок и притворства, в мире двойной жизни, обычно свойственной шпионам или тайным агентам, но характерной и для молчаливых, малословных, замкнутых от природы людей; людей, живущих с другими, как кажется со стороны, в полном согласии и любви, однако все же никогда не делящихся своими важнейшими личными планами, например, намерением в ближайшем будущем добровольно уйти из жизни.

Ниже приводится описание переживаний выдающегося современного писателя Уильяма Стайрона. Он рассказывает о том, что, испытывая суицидальные намерения, "...воспринимал всех остальных людей, нормальных и здоровых, как живущих в параллельных, но изолированных мирах".