Ведь получается, что в реальной жизни многие люди, не имеющие суицидальных намерений, считают себя похожими на своих ближних. Однако самоубийцам бывает свойственно чувство, что испытываемая боль является в чем-то уникальной, что она не сравненно сильнее боли и страданий, которые переживают другие люди, и это отношение делает ее особенно невыносимой — владеющее ими чувство начинает граничить с идеями величия. Так происходит из-за того, что самоубийцы часто ограничивают об щение с остальными людьми и беседуют лишь с самими собой. Они считают свои страдания и смерть уникальными. Им грезятся собственные похороны, плачущие родственники и близкие — то есть в некотором смысле они продлевают свое существование в этом мире, по крайней мере, на какое-то время после смерти; о них помнят и не забывают; они остаются живыми в душах других людей. _
Умирание — это очевидно, единственное в жизни, к чему человеку не приходится прилагать никаких особых усилий. Стоит лишь подождать требуемое время, и это произойдет само собой, без вашей помощи. И вместе с тем, умирание является, пожалуй, единственным действием, в котором нам заведомо придется участвовать. Говоря о смерти, нельзя сказать "если" (никакого "если" не существует). Единственные вопросы, касающиеся смерти, которые имеет смысл задавать, — когда, где и как это случится. Вот и самоубийство определяет для себя время, место и метод. Это, пожалуй, единственная форма ухода из жизни, при которой умерший человек своими руками готовит данные для будущего свидетельства о смерти. Самоубийство — для всех литературных героев-аристократов и всех этих то-масов чаттертонов, герцогов Рудольфов и сильвий плат*,