B. ЭПР-корреляции в синаптических переходах в мозгу как возможная основа порождения сознания

 

Сенсорная информация, поступающая в мозг от периферического нерва, бесспорно должна описываться квантово-механически (хотя бы в силу чрезвычайной малости переносимой энергии). Вместе с тем хорошо известно, что любой сенсорный сигнал, поступающий в мозг, неизбежно расщепляется по меньшей мере на два дочерних, один из которых направляется в 168 специализированные отделы мозга по специфическим афферентным путям, а другой попадает в так называемую ретикулярную формацию, создающую общее возбужденное состояние головного мозга. В мозгу в избытке существуют условия, в силу которых единая исходная квантовая система, (возникшая в результате раздражения рецептора периферического нерва, переживает расщепление (чаще всего многократное). Тем самым имеются все необходимые условия для проявления ЭПР-корреляции и появляется возможность развить представления о связи событий в удаленных точках мозга — не физико-химической и не связанной с переносом энергии. В самом деле, пусть единая квантовая система, несущая сенсорную информацию, положила начало двум подсистемам, одна из которых распространяется по специфической афферентной системе, а вторая — через ретикулярную формацию участвует в общем диффузном возбуждении головного мозга. Пусть первая подсистема, прибыв в пункт назначения в каком-то специализированном отделе мозга, окажется запертой в нем в силу несовпадения несомой ею информации с информацией, закодированной на синапсе нервной клетки данного отдела мозга. Тогда вторая подсистема, участвующая через ретикулярную формацию в общем возбуждении головного мозга, может в конце концов найти синапс с подходящей диаграммой поляризации и вызвать на нем переход. Это событие повлечет для первой подсистемы мгновенные и неотвратимые последствия, вызвав по причине несиловой корреляции и ее переход через синапс.

В терминах частиц мы могли бы говорить, например, о двух электронах с взаимно противоположной ориентацией спинов: первый электрон в силу несоответствия его спина поляризации постсинаптической пленки оказался запертым на пресинапсе в конце специфического афферентного пути в соответствующем специализированном отделе мозга, тогда второй электрон, принадлежащий той же единой исходной квантовой системе, что и первый, попав в мозг через ретикулярную формацию, в конце концов находит синапс с подходящей поляризацией и вызывает на нем переход, причем конкретные условия перехода таковы, что ориентация спина электрона меняется на противоположную. Это означает мгновенное изменение ориентации спина и первого электрона, вследствие чего он также осуществляет переход на своем синапсе. Тем самым в силу эффекта ЭПР-корреляции достигается переработка поступившей на первый синапс информации, и события на двух синапсах оказываются связанными не силовым и не физически-причинным образом.

В итоге мы действительно приходим к возможности не силовой и не физически-причинной связи событий на двух 169 макроскопически удаленных синапсах головного мозга. Конечно, сама по себе такая связь между единичными событиями в мозгу еще не есть сознание, как не является она проявлением какого-то сознания в экспериментах, поставленных по проверке ЭПР-корреляций, а есть просто элементарное следствие “действия” холо-параметра. квантовой системы. Но если частота таких корреляционных переходов на синапсах головного мозга достигает достаточно высокого уровня (Е. X. Уокер называет в качестве порогового значения для перехода от состояния сна к состоянию бодрствования примерно 10¹⁰ синаптических переходов в секунду [245]), может оказаться, что в результате массового характера таких событий несиловая связь отдельных синаптических переходов, сливаясь с переходами на других синапсах и взаимно усиливаясь при достаточно высокой их частоте, захватывает обширные участки мозга и на этой основе в активно функционирующем головном мозгу формируется качественно новое состояние — совершенно уникальное свойство функциональной целостности его, в силу которого вся система реагирует на поступающие раздражения как неделимая целостность (неделимая единица). События, происходящие в одних ее отделах, оказываются не физически-причинно, но импликативно (логически) связанными с событиями в других ее отделах. Эта уникальная целостность в состоянии головного мозга, сформированная и удерживаемая массовым характером несиловых корреляций в переходах на его синапсах, и будет составлять “субстанциональную” основу нашего абстрактного “Я”. Но поскольку в ходе такого массового и лавинообразного процесса активации синапсов как бы высвечивается этой целостностью и ею считывается информация, отражающая индивидуальный опыт данного организма, в своем семантическом аспекте это абстрактное “Я” тотчас же наполняется определенным информационным содержанием, превращаясь в психическое “Я” Ивана или “Я” Петра и т. д.

Возникший в головном мозгу вторичный квантовый процесс с физической стороны можно представить в качестве состояния, описываемого волновой функцией:

Мы называем этот процесс вторичным квантовым процессом в том смысле, что с точки зрения физики квантовые состояние каждого в отдельности сенсорного, моторного нейронов и информационных структур в мозгу (обозначенных нами как информационный нейрон) принадлежат обычному физическому миру и должны описываться обычной квантовой механикой. И события в них (например, редукция волновой функции) должны 170 контролироваться природным, слепым и бездушным, бессознательным холо-параметром. С точки зрения физики так и есть, но вместе с тем с возникновением уникального, объединяющего состояния нейронов процесса, как бы воспроизводящего и имитирующего субквантовую целостность уже для состояния всей совокупности элементов нервной системы, нейроны мозга оказываются подключенными к этому, ими же созданному функциональному состоянию целостности мозга и в определенной мере подпадают под его контроль. Поэтому контроль над нейронами, участвующими в производстве и поддержании процесса сознания, оказывается теперь захваченными и удерживаемым данным вторичным явлением — уникальным свойством целостности функционального состояния всей нервной системы. Значит, в процессе порождения сознания контроль за распределением и корреляцией потенциальных возможностей всей системы принадлежит уже не холо-параметру, как сказали бы мы с физической точки зрения, а имитирующему и замещающему его свойству целостности нервной системы (то самое наше “Я” или знаменитое фон-неймановское “абстрактное Я”), причем именно в той мере, в какой описываемые системы участвуют в выработке и поддержании этого состояния.

Тем самым мы впервые открываем для себя возможность проложить мост от “духа” к “материи” и понять, как “мысль” может двигать “массу”, как “сознательное”, или “психическое”, может вызывать изменения в физическом и управлять им. Это проявляется в том, что управление вполне материальными сенсорными, моторными и информационными нейронами, вовлеченными в единый квантовый процесс, порождающий сознание, теперь осуществляется не природным холо-параметром, а его отражением и его порождением в данном процессе — уникальным свойством целостности возбужденного состояния головного мозга. Но если природный холо-параметр квантовой системы просто контролирует присущие физической системе потенциальные возможности в соответствии с заданной (или достугнутой) конфигурацией ее максимально детализированного состояния, представленного пси-функцией, феномен целостности сознания, будучи порожденным квантовым процессом, связавшим сенсорные и моторные нейроны с информационными структурами, хранящимися в мозгу, приобретает статус отражательного или психического явления. Это означает следующее. В бодрствующем состоянии за счет непрерывно поступающей через сенсорные каналы анергии возникшее целостное состояние мозга активирует основную часть информационного тезауруса данного организма и как бы непрерывно считывает ее. В этой непрерывной и массовой активации информационных структур в едином квантовом процессе возникает и существует целостное состояние мозга — наше “Я” (которое именно в силу индивидуальности опыта 171 у каждого свое и неповторимое). Тогда селективно отобранная сенсорная информация, пропущенная на этот уровень психического “Я” и сравниваемая с его “личностным” информационным тезаурусом или “отображаемая” на нем, конечно, в общем случае, должна вести к неповторимой реакции-поведению данного организма в силу неповторимости накопленного опыта, запечатленного в его информационных структурах (памяти).

Здесь возможен случай, когда определенное изменение сенсорного нейрона (под воздействием внешней среды) за счет процесса редукции автоматически вызывает соответствующее срабатывание моторного нейрона при совпадении сенсорной информации с видовой генетической информацией (безусловно-рефлекторный акт) или с индивидуально приобретенной информацией навыка (условно-рефлекторный акт). Эти процессы происходят автоматически и не требуют активного вмешательства сознания, что подтверждается выполнением рефлекторных актов и в состоянии сна.

Другой и более интересный способ переработки информации в мозгу может состоять в следующем. Возникшее в состоянии бодрствования свойство целостности нервной системы контролирует пси-функцию сознания, которая в каждый момент включает суперпозицию состояний рецепторных, моторных и информационных нейронов. Конечно, и в сознательном состоянии осуществляются упомянутые безусловно– и условно-рефлекторные акты, не требующие вмешательства сознания. Однако большая часть информации, поступающей в мозг в состоянии бодрствования, перерабатывается иным, требующим активного вмешательства сознания, способом. Возникшее в состоянии бодрствования и поддерживаемое за счет непрерывно поступающих в мозг раздражений свойство целостности состояния мозга возбуждает (высвечивает) различные элементы информационного тезауруса мозга и на этой основе может добиться активированного состояния различных вариантов (или комбинаций) в конфигурациях-сочетаниях информационных и моторных нейронов, что может не согласовываться с непосредственно .поступающей сенсорной информацией, но вызываться какими-то более или менее актуальными или даже отдаленными нуждами организма в целом и соответствовать “хотению”, “желанию”, “намерению”. Более того, при достаточно высоком уровне активности этого процесса феномен целостности сознания способен привести организм даже в состояние, противоречащее содержанию поступающей сенсорной информации. Например, интенсивное тепловое облучение рецепторов поверхности кожи руки вызывает безусловно-рефлекторную реакцию автоматического отдергивания руки от горящего предмета. Но этот безусловно-рефлекторный акт может быть не только подавлен, но рука приведена в 172 действие, противоречащее ему (“Выхватить что-то из огня!”) в соответствии с некоторыми высшими (действительными или только воображаемыми) интересами организма. В данном случае феномен целостности сознания, контролирующий состояние сенсорных, моторных и информационных нейронов, редуцирует пси-функцию, описывающую их, не к тому состоянию, которое диктуется содержанием сенсорной информации, но к другому (нередко даже противоречащему ему), которое диктуется какой-то активированной конфигурацией его информационного тезауруса, означающей осознание действительной (или только лишь мнимой) ценности для организма чего-то (в данном случае находящегося под угрозой уничтожения огнем).

Таким образом, хотя информация, выдаваемая сенсорным нейроном, может требовать вполне определенного состояния моторного нейрона, однако состояния двух этих нейронов, включенных в единый квантовый процесс, порождающий сознание, оказываются сознанием контролируемыми через свойство его целостности. В частности, свойство целостности сознания, вследствие выявившейся в данный момент некоторой дополнительной информации из информационного тезауруса организма, может стянуть пси-функцию сознания к совершенно другому состоянию моторного нейрона: не тому, которое требовалось непосредственно содержанием сенсорной информации, а другому, которое явилось как бы результатом отражения и переработки поступившей сенсорной информации на активированной в данный момент части информационного тезауруса организма в целом.

Тогда, полагая, что переходы на единичных синапсах моторного нейрона могут выполнять роль триггерных механизмов, “запускающих” классически описываемые цепи событий в организме, как это было предложено в работе [43а], мы достигаем реализации управления телом со стороны сознания.

Итак, концепция целостности позволяет прояснить в проблеме сознания:

1. Достижение не физически-причинной, а импликативно-логической связи событий на макроскопически удаленных синапсах головного мозга. Эта связь может быть объективной материальной основой, на которой вырастают структурно-логические свойства мышления и сознания, не сводимые к причинным связям и зависимостям.

2. Как на основе таких импликативно-связанных и взаимно скоррелированных синаптических переходов (при достаточно высокой их частоте) в качестве вторичного квантового эффекта возникает уникальное свойство целостности возбужденного состояния головного мозга, в силу чего мозг реагирует на поступающие раздражения как неделимая единица (основа существования нашего “Я”), и события, происходящие в одних его отделах, оказываются 173 не физически-причинно, но импликативно-логически связанными с событиями в других отделах.

3. Уникальное свойство целостности функционального состояния головного мозга, порождаемое массовым процессом несиловых корреляционных переходов на синапсах и поддерживаемое им, связывает состояния сенсорных, моторных и информационных нейронов и устанавливает контроль над ними. В результате волновая функция, связывающая состояния данных нейронов, потенциальные возможности которых контролируются теперь уникальным свойством целостности всего функционального состояния головного мозга, может быть “произвольно” стянута к тем состояниям, которые не только не соответствуют, но даже противоречат непосредственно поступающей сенсорной информации. Эти состояния диктуются возбужденными конфигурациями информационных нейронов, имитирующих некоторое ожидаемое или проектируемое будущее состояние организма, что соответствует проявлениям воли, желания, намерения и бездне других оттенков психологического поведения, вырастающих в результате активирования и считывания информации с информационного тезауруса организма и непрерывного ее сопоставления с поступающей сенсорной информацией о внешнем мире и состоянии организма в нем.

Процесс редукции волновой функции, инициированный и управляемый свойством целостности функционального состояния мозга и завершающийся приведением моторного нейрона в определенное рабочее положение с последующим физическим актом, и будет представлять собой управление телом, физическим со стороны сознания.

Тем самым, хотя бы в некотором приближении, мы находим ответ на основной вопрос психофизической проблемы, поставленный в начале данного параграфа.

Существует ли какая-то возможность экспериментальной проверки изложенных представлений? Ясно, что сами эти представления должны быть сначала доведены до более детализированного и четкого изложения, которое позволит выделить некоторые эмпирически проверяемые следствия, что очень трудно сделать сейчас. И все же один эксперимент указать возможно. Этот эксперимент может быть достаточным для проверки главной идеи о причастности ЭПР-корреляций к порождению состояния сознания. Суть его состоит в следующем. Многочисленными опытами по рассечению сетевидной (ретикулярной) формации мозга убедительно доказана ее важность в возбуждении и поддержании сознания. В частности, опыты показали, что при полной сохранности всех отделов головного мозга, рецепторного и проводящего аппарата (головной мозг подвергался непрерывному раздражению поступающими афферентными импульсами), животное тем не менее тотчас же впадало в спячку при поперечной перерезке 174 сетевидного образования мозга, составляющего у высших животных не более одной тысячной доли центральной нервной системы. Состояние сна при наркозе также наступает благодаря блокирующему действию наркотических веществ на сетевидное образование. Обычное объяснение этих фактов состоит в предположении, что ретикулярная формация создает общее тонизированное (возбужденное) состояние головного мозга, необходимое для наступления сознания. Однако можно пойти дальше и предположить, что импульсы, передаваемые сетевидной формацией во все отделы коры головного мозга, находятся в состоянии ЭПР-корреляций с импульсами, идущими в кору головного мозга по прямым афферентным путям, поскольку каждый раз пара таких импульсов имеет единый источник — единую исходную квантовую систему, сформировавшуюся в рецепторном нейроне. Тогда мыслима следующая схема проверки этого предположения. Нужно попытаться провести рассечение ретикулярной формации с одновременным введением в нее через возникающий порез общего диффузно распределенного возбуждения, равного обычно наблюдаемым потенциалам в ретикулярной формации в норме для состояния бодрствования.

В данном случае нельзя сказать, что поперечная перерезка ретикулярной формации “выключает” общее тонизированное состояние головного мозга, поскольку он получает активирующие импулысы через порез сетевидной формации. А с другой стороны, если состояние сознания все же исчезнет (мы предполагаем, что так и должно случиться), этот факт подтвердит мысль о решающей роли ЭПР-корреляционных эффектов в формировании сознания. Объяснение эксперимента состояло бы в указании на то, что, несмотря на сохранение активированного состояния головного мозга и поступление в него сенсорной информации по афферентным каналам, сознание тем не менее исчезает в силу отсутствия корреляции между сигналами, направленными в мозг через порез сетевидной формации, и сигналами, идущими по специфическим афферентным путям от рецепторов периферической нервной системы. Это обстоятельство исключает какую-либо возможность порождения феномена целостности мозга на основе эффектов ЭПР-корреляций.

Возникает еще один вопрос: возможно ли прямое использование квантово-корреляционных эффектов в кибернетических устройствах, имитирующих нервные сети? Сегодня, по-видимому, — нет, в силу недостаточного уровня миниатюризации элементов ЭВМ: нужно ведь получить имитацию корреляционных переходов в синапсах с частотой 10¹⁰ в секунду (именно таков порог, отделяющий состояние сна от состояния бодрствования). Вместе с тем высказываются вполне обоснованные надежды на замену кремния в элементах вычислительных машин белковыми молекулами, что 175 позволит записывать в миллиарды раз большее количество информации в тех же объемах [43а]. Не исключено, что появление в будущем таких машин позволит дополнить обычные физически-причинные связи в имитации деятельности нервной системы на машинах использованием квантово-корреляционных эффектов, что, возможно, будет означать существенное приближение к процессам, протекающим в реальных нервных сетях живых организмов.

 

 

 

4. О НЕОБХОДИМОСТИ ПРИВЛЕЧЕНИЯ ИДЕИ ЦЕЛОСТНОСТИ
К МЕТОДОЛОГИЧЕСКОМУ АНАЛИЗУ
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
ГРАНИ МЕЖДУ СОЗНАНИЕМ ЧЕЛОВЕКА И ПСИХИКОЙ ЖИВОТНЫХ

(С.А.Таглин)

 

...Действительно ли столь очевидное качественное отличие сознания человека от психики высших приматов может быть сведено к отдельным конкретным свойствам, в результате чего может быть достаточно точно прослежена демаркация между сознанием человека и психикой животных?

Рассмотрение этого вопроса на основе новейших экспериментальных данных непосредственно требует обращения к концепции целостности сознания.

Уровень психического развития высших животных, в частности человекообразных обезьян, исследовал еще Дарвин [47]. Собственно экспериментальные исследования психики антропоидов, преследовавшие прежде всего цель выявления грани между сознанием человека и психикой животных, тех существенных отличий, которые ставят человека над животным, начались только в XX в. Процесс изучения психики высших приматов можно разбить на три периода, каждый из которых характеризовался определенным методологическим подходом к организации исследований: период констатирующего эксперимента, период изучения обезьян в естественных условиях, период развивающего эксперимента.

На протяжении периода констатирующего эксперимента (начало которого у нас в стране связано с работами Н. Н. Ладыгиной-Котс, И. П. Павлова, за рубежом — В. Келера и Р. Иеркса) опыты ставятся над животными, содержащимися в неволе. Экспериментаторы считают своим долгом не влиять на наличный психический уровень животного, полагая, что именно таким образом можно обнаружить действительную разницу между психикой человека я животного. Н. Н. Ладыгина-Котс, характеризуя свою установку в опытах с шимпанзе Иони, писала: “Я сознательно старалась как можно меньше подвергать Иони какой бы то ни было дрессировке и тренировке в человеческих навыках, желая пронаблюдать природное, более естественное и непосредственное проявление его поведения” [74, с. X—XI]. 177

Подобная “установка на констатирование” проистекала из убеждения, что можно качественно отличить человека от животного по наличию или отсутствию тех или иных отдельных психических свойств, процессов, способностей. Но уже в самом начале эта установка привела к противоречиям в трактовке полученных результатов. Если опыты Ладыгиной-Котс позволили ей охарактеризовать шимпанзе как существо “закоснелое в своей ограниченности, существо, не желающее и не могущее прогрессировать в своем развитии” [74, с. 494], то другие ученые пришли к противоположным выводам. Так, Келер утверждает: “Мы находим у шимпанзе разумное поведение того же самого рода, что и у человека” [63, с. 203].

Эти противоречия сохранялись на протяжении всего периода констатирующего эксперимента. С одной стороны, не прекращались попытки объяснить поведение животных чисто физиологическими механизмами, ликвидировать само понятие психики животных, с другой, шло накопление данных, свидетельствовавших о наличии собственно психической детерминации их поведения, характера и особенностей этой детерминации. Так, высокие интеллектуальные способности антропоидов, способность их к своего рода “разумному поведению” подчеркивали И. П. Павлов [98, с. 94—96], Э. Г. Вацуро [37, с. 300—301], Г. 3. Рогинский [113, с. 188]. В эксперименте С. Н. Брайнес и С. Л. Новоселовой (1959 г.) была доказана .способность обезьян мысленно “достраивать” недостающие элементы ситуации и действовать на основе этих “построений” [30, с. 37—48]. И. С. Бериташвили, подводя итог своим многолетним исследованиям, заявлял (1966 г.), что основное поведение животного — это поведение на основе образа ситуации, а условно-рефлекторное поведение — вторично, что животное в состоянии строить свое поведение в воображаемой ситуации, в представлении [21, с. 6—7, 27]. Опытами Д. И. Рамишвили было доказано, что чисто биологическая мотивация уступает у антропоидов мотивации более высокого порядка: подопытный шимпанзе, несмотря на голод, откладывает в сторону пищевую награду до окончания опыта и требует от экспериментатора поощрения “морального” — в виде похвалы и ласки [110, с. 151; 111, с. 20—21]. Можно отметить еще некоторые характеристики психики антропоидов, выделяемые исследователями к концу этого периода: воображение [152, с. 101], большой объем памяти и активное ее использование, способность к элементарному счету [143, с. 21], воля [75, с. 6], самоконтроль [32, с. 107—118].

Таким образом, исследования данного периода не только доказали право на существование самого понятия “психика животных”, но и выявили в ней ряд способностей, процессов, считавшихся ранее привилегией только человека. Однако богатый фактический 178 материал, собранный на данном этапе, не мог дать представления о максимальных психических способностях человекообразных. Недостаточное количество лабораторных животных обусловило неоднозначность трактовок полученных результатов. Встал вопрос о доказательстве общевидового характера выявленных характеристик психики антропоидов, решение которого затруднялось тем, что экспериментальная обстановка крайне отрицательно влияла на состояние подопытных обезьян (биохимические сдвиги в организме, неврогенные нарушения функций сердечно-сосудистой системы, неврозы и психические аномалии) [71, с. 23 5, 237, 244]. Вследствие этого терялась чистота результатов опыта, их достоверность.

Методологическая установка периода констатирующего эксперимента оказалась недостаточной для решения вопроса о качественном отличии сознания человека от психики животных, поскольку в рамках данного подхода невозможно было преодолеть возникшие затруднения. Разрешить их (отчасти) удалось, наблюдая за обезьянами в природных условиях: в этом случае изучалось естественное, собственное поведение животных. Неизменной оставалась лишь уверенность в том, что все же возможно найти качественное отличие человека от обезьяны на уровне отдельной психической способности.

Изучение обезьян в природных и приближающихся к естественным условиях помогло установить, что даже низшие обезьяны способны к отчетливому отделению “фактического переживания от внешнего выражения” [124, с. 233], т. е. к сокрытию своих эмоций, фактически к контролю над ними. Наблюдения над шимпанзе непосредственно в местах их обитания показали, что обезьяны изготавливают и используют “орудия” в естественной обстановке, а не только в лабораторных условиях, что изготавливаются эти “орудия” часто заранее и транспортируются к месту использования, а особенно удачные сохраняются, что во время общих охот шимпанзе демонстрируют “удивительную согласованность действий” и взаимопонимание [72, с. 193]. Исследуя поведение шимпанзе, живущих в условиях вольного содержания, Л. А. Фирсов убедительно доказал наличие и долговременное (многолетнее) хранение ими психических образов [143, с. 145], способность антропоидов руководствоваться в своих действиях мысленным планом [142, с. 128], отражать причинно-следственные связи (одна обезьяна заставляет другую тянуть за рукоятку аппарата, чтобы самой в это время добраться через открывшуюся дверцу до приманки) [142, с. 102—114] и др. Говоря о способности шимпанзе к общению, Фирсов подчеркивает, что для них возможно “обобщение разных обобщений, что называется нами довербальными понятиями” [142, с. 191]. 179

На этом этапе исследований были выявлены также некоторые закономерности организации и функционирования сообществ приматов, вынуждающие к пересмотру существовавшей уверенности, что поведение животного полностью диктуется его “зоологическим индивидуализмом”. Оказалось, что эти закономерности более сложны и требуют для своей реализации достаточно высокого уровня психической деятельности, позволяющей действовать адекватно складывающимся в сообществе отношениям [136].

Таким образом, изучение приматов в естественных условиях, подтвердив наличие у антропоидов развитой, богатой психической деятельности (в чем на предыдущем этапе исследований можно было еще сомневаться), тем самым позволило обнаружить несостоятельность исходной посылки, лежащей в основе экспериментальных поисков грани между человеком и животным на этапах констатирующего экспериментирования и наблюдения в природных условиях. Экспериментальными исследованиями и наблюдениями над антропоидами была подвергнута сомнению сама возможность сущностно отличить человека от животного по тому или иному отдельному свойству психики, отдельному психическому процессу. Начавшийся пересмотр методологических оснований экспериментальной приматологии привел к возникновению нового подхода к поискам различий между психикой человека и животного — развивающего эксперимента.

Как метод познания психики человекообразных обезьян развивающий эксперимент заключается в специальном развитии тех или иных способностей антропоидов до максимально возможного уровня с целью выявления качественного отличия от сознания человека. Исследователи, осуществляющие этот подход, основываются на бесспорном положении, что человек не рождается с готовыми формами человеческого поведения, а усваивает человеческий способ существования, в частности, человеческий способ общения, в процессе обучения, воспитания. Открытые к тому времени характеристики психической деятельности приматов позволяли надеяться, что обезьяны смогут до определенных границ продвинуться в овладении “специфически человеческими” способностями.

Отдельные элементы развивающего эксперимента встречались в опытах констатирующего эксперимента, когда обучение, развитие способностей антропоидов еще не выступало для ученых специальной задачей В 1940 г. Л. И. Уланова доказывает принципиальную способность обезьян “подавать сигналы своей рукой, складывая пальцы в различных комбинациях, наподобие того, как обучают глухонемых азбуке” [133, с. 133]. В 1949 г. Войтонис [41, с. 189], а в 1966 г. Д. И. Рамишвили [110, с. 151] обнаруживают факты постепенного (через более легкие задания) продвижения обезьяны к решению ранее неразрешимой задачи. В 1966 г. 180Н. А. Тих обращает внимание на то обстоятельство, что в раннем возрасте человека и животного заложены огромные возможности для перестройки как отдельных функций, так и целостного поведения, что организм в период после рождения обладает определенным спектром “степеней свободы”, набором возможных вариантов развития, из которых в дальнейшем реализуется один, не всегда максимальный вариант [123, с. 181].

К 60-м годам нашего века эти разрозненные элементы начинают складываться в систему обучающего экспериментирования. В 1960 г. Г. Ф. Хрустов ставит эксперимент по обучению шимпанзе изготовлению орудий и делает вывод, что “полное выделывание орудия с определенными параметрами из первоначально нейтрального по форме материала, даже вопреки ложным внешним признакам его свойств, оказалось вполне достижимым уровнем в орудийной деятельности для шимпанзе, в условиях, делающих движение в этом направлении необходимым” [155, с. 135]. Хрустову, правда, не удалось заставить шимпанзе употребить для выделки “орудия” (палочки) орудие (ручное рубило древнего человека). В 70-е годы этого достиг А. И. Кац: подопытный шимпанзе сам изготовлял “рубило”, оббивая галькой гальку [61, с. 57—60].

К 60-м годам относятся попытки обучить обезьян членораздельной речи (США). Все они потерпели провал — гортань обезьяны оказалась не приспособленной к человеческим способам артикуляции [48, с. 61—62; 210]. Это обстоятельство было учтено, и следующая попытка обучить антропоида человеческой системе коммуникации стала успешной: обезьяны оказались в состоянии овладевать жестовым языком глухонемых [199; 226] либо иными визуально-знаковыми системами коммуникации [232; 237]. Шимпанзе Уошо, с которой работали Р. А. и Б. Т. Гарднеры, за четыре года обучения овладела более чем 130 знаками жестового языка, адекватно их употребляла и свободно строила из них предложения. Ряд знаков придумала сама шимпанзе [199, с. 670]. Подопечная Ф. Патерсон горилла Коко, обучаемая по методике Гарднеров, за четыре года усвоила 225 знаков. Она также изобретает знаки-названия для новых, ранее незнакомых объектов, придумывает игровые ситуации с использованием знаков. Коко пользуется языком жестов для обмана (обычно после какой-нибудь шалости), выражения чувств, упоминания о вещах, удаленных от нее как во времени, так и в пространстве, “разговаривает” сама с собой [226]. Когда Коко подвергли стандартному тесту оценки языковых способностей, обнаружилось, что они соответствуют норме, обычной для отсталого в образовательном отношении ребенка того же возраста.

Подтвердились также предположения о способности обезьян к элементарному счету, абстракции числа, хотя эти понятия были для обезьян сложнее, например, абстракции цвета [219]. 181

Все сказанное свидетельствует о том, что развивающий эксперимент окончательно отбрасывает как несостоятельную установку на поиски качественного отличия человека от обезьяны в отдельных психических процессах, свойствах. Антропоид в результате специальных усилий с нашей стороны демонстрирует казалось бы недоступные для него способности, в частности, своего рода самоощущения с проявлением элементов самоотчета и самоконтроля, что вплотную подводит нас к проблеме возникновения человеческого самосознания.

К результатам, достигнутым в процессе применения развивающих экспериментов, ряд ученых отнесся весьма скептически. Они либо отказывались комментировать данные экспериментов, ссылаясь на “дискуссионность” проблемы [83; 163], либо подвергали сомнению правомерность выводов, утверждая, что экспериментаторы вносят в поведение животного элементы “специфически человеческого поведения” [135, с. 27], сама же постановка подобных опытов “ставит под сомнение фундаментальнейшие результаты мировой науки” [12, с. 110]. Подобное отношение к результатам современных экспериментальных исследований вряд ли правомерно. Развивающий эксперимент появился вследствие необходимости решения проблем, возникших на предшествующих этапах развития исследований психики приматов, прежде всего несовместимости обнаруженного богатства психических проявлений человекообразных обезьян с попытками найти то единственное свойство, тот единственный процесс, который есть у человеческого сознания и начисто отсутствует в психике обезьян. Развивающий эксперимент доказал, что таким способом выявить грань в принципе невозможно, поскольку психика антропоида способна развиваться в тех же направлениях, что и психика человеческого индивида. Но, доказывая это, развивающий эксперимент отнюдь не “стирает грань” между психикой животного и сознанием человека. Наоборот, впервые в истории экспериментального изучения проблемы психической грани между человеком и животным наука располагает свидетельствами качественного различия в уровнях психической деятельности антропоида и человека и подходит к пониманию того, в чем заключается это отличие.

Действительно, прежде всего обращает внимание ошибочность исходной методологической установки, заставляющей искать качественное отличие человека от обезьяны на уровне отдельной психической способности, свойства или процесса. Этот подход отражает полную подчиненность мышления ученого одной и той же чисто множественной парадигме научного исследования. Понять что-либо в рамках этой парадигмы — значит понять его как множество определенных элементов, свойств, составных частей и т. п. Найти отличие одного от другого — значит проследить различие 182 на уровне элементов, свойств, частей и т. п., на которые (само собой разумеется!) должен разлагаться любой предмет исследования, в том числе психика и сознание. А между тем, эта парадигма чисто множественного подхода (подхода, сводящего предмет познания к совокупности элементов частей, свойств и т. п.) уже обнаружила свою полную непригодность в отражении квантовых свойств материи, проистекающих из фундаментальной целостности и неразложимости мира на множество каких-либо элементов вообще [156]. Но если даже исчерпывающее познание физического мира невозможно на основе множественной парадигмы, аналитически-метафизического подхода, то это тем более справедливо в отношении психики, сознания — образований очевидно целостных и несводимых к составляющим их элементам. Однако это обстоятельство не получило должного отражения в научных работах. Так, в “Философской энциклопедии” и в философских словарях (включая последний “Философский энциклопедический словарь” [141]), в статьях, посвященных сознанию, отсутствует даже упоминание такого термина, как “целостность сознания”.

Правда, в последнее время в ряде работ сформулирована задача исследования уникальных свойств целостности сознания (“недизъюнктивности”, “континуальности” [31; 91]), что свидетельствует о растущем понимании психологами несводимости качественного своеобразия сознания к набору каких-либо параметров, элементов и т. д. Еще одно подтверждение данная идея получает в исследованиях Ж. Пиаже, указывающего, что “аналитической единицей” сознания являются не отдельные операции, свойства или процессы, а целостные высокоструктурированные системы операций на каждом этапе его развития. Это означает, что различие между такими этапами (а значит, и между психикой животных и человека) лежит не в плоскости отдельных психических свойств, характеристик и т. п., а в плоскости структурированных целостных систем операций (действий, свойств, процессов) того или иного уровня психического, интеллектуального развития [100]. Не случайно Ж. Пиаже подчеркивает необходимость коллективных форм воспитания детей для их умственного развития. Участие индивида в совместной коллективной деятельности (в том числе — в игровой деятельности), открывающей широкие возможности для выявления и столкновения различных, часто противоположных позиций, выработки навыков достижения скоррелированной точки зрения, уравновешивающей различные частные подходы и т. д., непосредственно стимулирует становление в формирующемся интеллекте ребенка идеальных свойств мыслительных структур: полную обратимость, взаимную согласованность и скоординированность целостных систем операций. В этом находит свое конкретное 183 методологическое проявление фундаментальный марксистский тезис о социальной обусловленности и даже социальной природе сознания.

В свете сказанного обратимся к экспериментам Гарднеров. Процесс усвоения их подопытной шимпанзе Уошо жестового языка строился с самого начала значительно шире, чем простое овладение языком как формальной системой коммуникации. Экспериментаторы организовали прежде всего постепенное овладение обезьяной предметами быта, опосредование ими ее потребностей; ей было обеспечено постоянное общение с человеком, который втягивал обезьяну в “разговор”. Ученые приложили максимум усилий, чтобы не только обучить обезьяну тем или иным навыкам, но и сложить из них целостную систему поведения, включив обезьяну в систему человеческих отношений, в которых язык — не цель, а средство. В данном подходе — секрет сенсационных результатов развивающих экспериментов, поскольку такой подход — неосознаваемое, стихийное осуществление в эксперименте положения марксизма об общественно-историческом характере сознания человека. Диалектический материализм доказывает, что обрести человеческую сущность, сознание человеческий индивид может только включившись в систему общественных отношений, только путем усвоения общечеловеческого опыта, аккумулированного в предметах быта, орудиях труда, элементах культуры. Сегодня, благодаря результатам развивающих экспериментов, сравнительная психология, приматология самостоятельно приходят к выводу, что качественное отличие психики животных от сознания человека состоит в общественной обусловленности высших целостных структур последнего. Тем самым, в экспериментальных науках, занимающихся проблемой психической грани между человеком и животным, наметился переход от метафизического к диалектико-материалистическому пониманию этой проблемы. С этим процессом связана эволюция подходов к поиску качественных отличий в психической деятельности, наблюдаемая нами в истории экспериментальной приматологии.

Таким образом, явный учет фундаментального свойства целостности психических и интеллектуальных структур позволяет существенно уточнить проблему коренного, качественного отличия сознания человека от психики высших животных: демаркация между психикой высших животных и созданием человека проходит не по линии отдельных свойств (или способностей) как абсолютно недоступных высшим животным: образование элементарных абстракций, языковая деятельность и т. п., а определяется коренным качественным различием целостных систем психических актов (у животного) и интеллектуальных операций (у человека), каждая из которых формируется как отражение отношений соответствующего 184способа жизнедеятельности. Поэтому, если шимпанзе по мере своей включенности в систему отношений человеческой жизнедеятельности (что составляет отличительную черту методики развивающего эксперимента) оказывается способным продемонстрировать элементы тех или иных отдельных языковых или элементарных мыслительных способностей, то это ни в коем случае не указывает на стирание коренного качественного различия между психикой животных и сознанием человека, а говорит только о естественном происхождении сознания человека из психики животного (под определяющим влиянием социального фактора!). С другой стороны, эти же обстоятельства позволяют более глубоко понять, что никакой развивающий эксперимент никогда не сотрет действительных психических отличий человека от любого примата, ибо свойственные человеку целостные структуры операций происходят из всей совокупной социальной системы жизнедеятельности человека. Тем самым, обрисованный здесь подход позволяет в то же время составить более точное представление о действительно решающей роли социального фактора в становлении человеческого интеллекта.

 

 

 

ГЛАВА 7

КРИТИКА ИДЕИ СИНТЕЗА НАУКИ И РЕЛИГИИ

1. РЕЛИГИОЗНО-МИСТИЧЕСКОЕ ИСТОЛКОВАНИЕ ИДЕИ ЦЕЛОСТНОСТИ

(В.С.Поликарпов, с сокр.)

 

Осознание неуниверсальности и относительности понятия множества в описании мира влечет за собой совершенно новую и чуждую традиционной европейской науке идею целостности — целостности как уникального свойства единства мира, конечной неразложимости состояний физической реальности на множества каких-либо элементов. Важно подчеркнуть, что требуемое этой концепцией понимание мира как в конечном счете неделимого и неразложимого на множества целого является логически неизбежным и рационально постижимым и в этом смысле полностью противоположно различным мистическим и религиозным спекуляциям на одноименных понятиях единства и целостности. В самом деле, рассматриваемая здесь концепция целостности является естественным следствием планковской квантовой идеи в физике, неоспоримо подтвержденной огромным экспериментальным материалом. Она неизбежна с точки зрения диалектики категорий 185 множественного и единого и находится в замечательном согласии с наиболее важными фактами в основаниях математики, также вскрывающими своеобразную гносеологическую относительность абстрактного понятия множества в познании [158; 161].

В то же время, как было показано, концепция целостности вносит важное (и не мистическое, а вполне рационально постижимое) объяснение таких исключительных по своей значимости трудностей, как основания вероятностного описания объектов микромира, редукция волновой функции, несиловая корреляция в поведении подсистем единой квантовой системы или основания принципа стационарности действия. Обращение к концепции целостности позволяет понять природу импликативных структур мышления и сознания [157], ограниченность теоретико-информационного подхода к проблеме сознания, расширить методологическую основу исследований макроквантовых явлений, типов детерминизма и управления в системах. Вполне конкретная и рациональная по своей сути содержательность идеи целостности и ее приложений обширна и далеко не исчерпывается рассмотренным или хотя бы упомянутым в настоящей книге.

Порочность буржуазной методологии науки состоит в том, что рациональность и чрезвычайно богатая содержательность концепции целостности в современном естествознании не только не осознается, но и, наоборот, сама идея целостности активно подвергается мистическому и религиозному истолкованию и тем самым искажается и дискредитируется. /.../ 186 Так, в предисловии к солидному по объему сборнику “Метафоры сознания” Ф. Капра следующим образом характеризует указанную тенденцию [244, с. IX—XII]. В 70-е годы нашего столетия все больше осознается тот факт, что европейская цивилизация претерпевает глубокую культурную трансформацию, состоящую в “смене парадигм”. Происходят драматические изменения в мышлении, перцепции и ценностях, детерминирующих видение реальности. Изменяющаяся парадигма требует радикального пересмотра идей и ценностей, доминирующих в западной культуре на протяжении нескольких веков: вера в научный метод как единственно обоснованный подход к реальности, противопоставление сознания и материи, взгляд на жизнь в обществе как на конкурентную борьбу за выживание, вера в неограниченный материальный прогресс на основе экономического и технологического роста, взгляд на природу как на механическую систему.

Основную роль в формировании старой парадигмы играла физика. Она выступала эталоном для всех других наук. В классической физике на основе декартовской философии и ньютоновской механики была выработана механистическая концепция мира. Мир рассматривался как механизм, построенный из элементарных материальных блоков. Эта концепция была воспринята другими науками и положена в основу их теоретических построений. Однако в физике XX в. произошел ряд концептуальных революций, которые ярко показали ограниченность механистической модели мира и привели к органической, экологической точке зрения на мир, обнаруживая, по мнению Ф. Капры, большие аналогии со взглядами мистиков всех времен и традиций. Совершается, дескать, ломка старой парадигмы и происходит выход за рамки декартовской дихотомии мышления и материи, представляющий собой существенный аспект концептуальной и культурной трансформации. Центральным моментом “сдвига” парадигмы является проблема сознания, которая вышла на передний план естественнонаучных исследований в связи с методологическими проблемами наблюдения и измерения в квантовой теории. “Широкое принятие этого факта, — отмечает Ф. Капра, — будет необходимым шагом к более сбалансированной культуре. В такой культуре наука будет только одним из многих способов постижения человеком космоса. Она 187 (наука. — В. П.) будет дополняться интуитивными способами поэтов, мистиков, философов и многими другими эквивалентными способами” [244, с. Х—XI]. Диалектико-материалистический анализ связи проблемы сознания с квантовой физикой с позиций концепции целостности (и без всякой мистики!) дан в работе [157].

Не менее важным аспектом новой парадигмы считается органическая вписанность мистического мышления в философские основания теорий современной науки. Если в рамках парадигмы классической европейской науки мистический, трансперсональный опыт фиксировался как шизофренический, то теперь будто бы ситуация изменилась, и мистицизм “заслуживает серьезного рассмотрения даже внутри научного сообщества” [244, с. XI]. И далее речь идет о выработке концептуальной системы для рассмотрения траноперсональной реальности.

Ряд буржуазных ученых — Дж. Уилер, Д. Бом, Е. Вигнер, Ф. Капра и др. интерпретируют пространство и время, описываемые релятивистской квантовой теорией, в духе идеалистической методологии с соответствующими мировоззренческими обобщениями. Так, Дж. Уилер, рассматривая различные сигнатуры идеальной сферической модели Вселенной как функции времени, приходит к выводу, что старое слово “наблюдатель” необходимо заменить словом “участник”: “В некотором странном смысле квантовый принцип говорит нам, что мы имеем дело с соучаствующей Вселенной” [242, с. 30]. Уилеровская модель “соучаствующей Вселенной” исходит из старой идеи субъективного идеализма Беркли: существовать — значит быть воспринимаемым. В рамках так называемой “самоотносящейся космогонии” делается вывод о том, что “наблюдатель-соучастник” дает “миру возможность стать действительностью посредством придания значения этому миру” [242, с. 31]. С данной точки зрения Вселенная сравнивается с самовозбуждающимся контуром, порождающим сознание. Автор считает, что именно сознание актуализирует, придает значение самой Вселенной. Дж. Уилер исходит здесь из ставшего традиционным в стандартном изложении квантовой механики преувеличения роли субъекта (в частности — в определенном характере редукции пси-функции). Но на самом деле с позиций концепции целостности существует возможность вполне объективного (без всякого обращения к наблюдателю) изложения основных фактов квантовой механики (включая и редукцию пси-функции). Тем самым, мир может существовать (подчиняясь квантовым принципам!) и без “наблюдателя-соучастника”; уилеровская же “соучаствующая Вселенная” с этой точки зрения не выдерживает критики.

В свою очередь Д. Бом сформулировал так называемую “голокинетическую” парадигму: в основе его космологической теории лежит многозначная, подобная буддистской, голографическая 188 логика [244, с. 124—137], которая может быть понята при обращении к n -мерному гиперпространству. Специфика этого бесконечного, неальтернативного, несоизмеримого пространства состоит в том, что две сущности могут совместно занимать одно и то же место в то же самое время. Основная идея бомовской космологии: реальность одна, она является неразрушимой, неделимой целостностью, аспектами которой выступают материя и сознание. Согласно Д. Бому, существует “внешний порядок”, который проявляется в различных состояниях “материи-энергии” — от весьма грубой, плотной и стабильной материи, воспринимаемой нашими органами чувств в пространственно-временной области, до утонченной, чувственно не воспринимаемой, — и “внутренний (духовный. — В. П.) порядок”, подобный скрытому порядку в голограммах, к которому мы движемся духовно, и внутри “голодвижения” приходим в конечном счете к высшему сознанию. Эта духовная сущность “лежит вне языка, и мы можем лучше всего схватить ее посредством метафор” [244, с. 124]. В концепцию голокинетической Вселенной Д. Бома органически входит требование о том, что субъект познания должен интегрировать самого себя внутри уравнения.

Голокосмическая парадигма находится в определенном отношении к голографической гипотезе К. Прибрама, согласно которой “всякое мышление включает, помимо манипуляций знаками и символами, топографический компонент” [107, с. 406]. Это отношение можно определить как отношение макрокосма к микрокосму. Здесь наблюдатель и наблюдаемое составляют фундаментальное единство.

Согласно Ф. Капре, “...существует фундаментальная гармония между духом Восточной мудрости и Западной науки” [185, с. 875]. Под восточной мудростью понимается ряд утонченных теологий, духовных упражнений и философских систем (индуизм, буддизм, даосизм, дзен). Он усматривает гармонию в идентичности следующих трех концепций, существующих как в восточной мудрости, так и в европейской науке.

1. Все восточные школы мышления исходят из того, что знание о мире дается прямо, непосредственно, в акте интуиции, вне рамок логики, и поэтому его нельзя адекватно выразить обычным языком. Аналогично в европейской науке атомный и субатомный уровни реальности невозможно описать классической (аристотелевской) логикой и обыденным языком.

2. Восточный взгляд является органическим, холистским: феноменальный мир есть манифестация Единого, поэтому стремление делить воспринимаемый мир на индивидуальные вещи представляет собой иллюзию. Квантовая механика свидетельствует о неприменимости понятия “индивидуальная вещь” в области микромира. 189

3. Восточная мудрость не проводит различия между живой и неживой природой — весь космос живой, т. е. динамичен; данная идея релевантна современной физике. Поэтому квантовая механика и теория относительности заставляют нас видеть мир способом, близким восточному. Эта близость усиливается при построении релятивистской теории “субъядерного мира” [185, с. 879].

Рассматривая роль субъекта познания в исследовании микромира, Ф. Капра делает вывод о том, что по мере дальнейшего проникновения в субмикроскопический мир мы “...придем к рассмотрению мира как системы неделимых, взаимодействующих компонентов с человеком как интегральной частью этой системы” [186, с. 11]. Этими соображениями Ф. Капра пытается подкрепить мысль о необходимости включения мистического мышления в ткань научного творчества.

Итак, уилеровская модель “соучаствующей Вселенной”, бомовская голодинамическая космология, капровская интерпретация микромира ведут к тезисам о невозможности провести различие между внутренним и внешним, субъектом и объектом, об их фундаментальном единстве при ведущей роли сознания, которое находится вне эмпирического пространства — времени и охватывает всю Вселенную. Эти взгляды возникли на основе прямого обращения к эзотерической, религиозно-мистической традиции в философских учениях Востока и Запада. Нейроголографическая концепция К. Прибрама, голокосмическая парадигма Д. Бома интерпретируются как современный эквивалент Брахмана Веданты и Упанишад, Пуруши и Пракрити санкхья-йоги, Дхармы буддизма, Дао даосизма, Единого Платона и Плотина, Природы Спинозы [244, с. 35].

Такой холистский подход к миру, проявляющийся в подчеркивании неразрывной связи “волн”, “частиц”, “квантов” и “наблюдателя”, “сознания” при доминировании духовных явлений, неизбежно приводит к утверждению, что “физика становится ветвью психологии” [244, с. 426]. Здесь речь идет не о традиционной, а об экзистенциально-феноменологической психологии, исходящей из принципа целостного единства личности и мира. В этой психологии, получившей название релятивистской квантовой психологии, объектом исследования является корпускулярно-волновая природа человеческого индивида. Сторонники данного направления в психологии считают, что через сознание индивида проходит поток ассоциаций, мыслей, образов и символов, поток “универсальных волн” мышления, неотделимых от Вселенной подобно материи и энергии. Отсюда следует, что посредством медитации, выработанной практикой йоги, индивид способен достигнуть состояния сознания “единое—безмерное” — трансцендентного состояния чистого сознания. Не случайно в плане научного творчества 190 Ф. Капра и его единомышленники рекомендуют физикам и другим естествоиспытателям осваивать религиозный и мистический опыт, зафиксированный в традициях Востока и Запада и позволяющий субъекту творчества выйти из-под власти потока времени и интуитивно воспринять целостность бытия. Только в этом случае может произойти идентификация сознания естествоиспытателя с определенными принципами Вселенной, репрезентируемыми как summum verum (сумма истин) в метафизике, summum pulchrum (сумма красоты) в искусстве и summum bonum (сумма добра) в благородном действии. Коллективным символом всего этого является Брахман, Логос или бог [223, с. 107].

Перед нами в мистифицированном, извращенном виде представлена вполне реальная картина научного творчества, объектом которого является реальная диалектика целостности, /.../ 196 которая, как было показано в предыдущих разделах, очевидным образом снимает религиозно-мистические и субъективистские спекуляции на трудностях современного естествознания.

 

 

 

Список литературы

1. Маркс К; Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М., 1955—1983.

2. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. М., 1958—1965.

3. Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. M., 1986.

4. Горбачев М. С. Живое творчество народа. М., 1984.

5. Автоматы / Под ред. К. Шеннона и Дж. Маккарти. М., 1956.

6. Александров А. Д. О вычислении энергии двухвалентного атома по методу Фока // Журн. эксперим. и теорет. физики. 1956. Т. 4, вып. 4.

7. Александров А. Д. О парадоксе Эйнштейна в квантовой механике//Докл. АН СССР. 1952. Т. 84, № 2.

8. Александров А. Д. Связь и причинность в квантовой области//Современный детерминизм. Законы природы. М., 1974.

9. Алексеев И. С. Концепция дополнительности: Историко-методологическид анализ. М., 1978.

10. Алексеев И. С. Некоторые соображения по поводу дискуссии Эйнштейна и Бора // Вопр. философии. 1979. № 1.

11. Аллен Л., Джонс Д. Основы физики газовых лазеров. М., 1970.

12. Андреев И. Л. Происхождение человека и общества. М., 1982.

13. Анохин П. К. Философские аспекты теории функциональной системы. М., 1978.

14. Арбиб М. Метафорический мозг. М., 1976.

15. Аршинов В. И. Проблема интерпретации квантовой механики и теорема Белла // Теоретическое и эмпирическое в современном научном познании. М., 1984.

16. Астрофизика, кванты и теория относительности. М., 1982.

17. Ахундов М. Д. Концепция пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы. М., 1982.

18. Бажанов В. А. Проблема полноты квантовой теории: поиск новых подходов. Казань, 1983.

19. Балмаева С. Д. К проблеме мировоззрения современной эмпирико-сциентистской философии // Филос. науки. 1978. № 6.

20. Банерджи Р. Теория решения задач. Подход к созданию искусственного интеллекта. М., 1972.

21. Бериташвили И. С. Об образной психонервной деятельности животных М., 1966.

22. Бертен Ф. Основы квантовой электроники. М., 1971.

23. Бир Ст. Кибернетика и управление производством. М., 1965.

24. Бирнбаум. Дж. Оптические квантовые генераторы. М., 1967.

25. Богораз В. Г. Эйнштейн и религия. Пг., 1923.

26. Бокарев В. А. Объем и содержание понятия «управление» // Вопр. философии. 1966. № 11.

27. Бом Д. Квантовая теория. М., 1965.

28. Бор Н. Избранные научные груды. В 2-х т. М., 1971. Т. 2.

29. Брагина Н. Н., Доброхотова Т. А. Функциональные асимметрии человека. М., 1981.

30. Брайнес С. Н., Новоселова С. Л. Исследование элементарного мышления шимпанзе // Сов. антропология. 1959. Т. 3., № 1.

31. Брушлинский А. В. Мышление и прогнозирование: Логико-гносеологический анализ. М., 1979.

32. Букин В. Р. Исследование способностей шимпанзе к воспроизведению графических движений человека // Вопр. психологии. 1961. № 2.

33. Букель В. Сверхпроводимость. М., 1975.

34. Буняковский В. Л. Лексикон чистой и прикладной математики. СПб., 1839.

35. Васкопф В. Физика в двадцатом столетии. М., 1977.

36. Вариационные принципы механики / Под ред. Л. С. Полака. М., 1959.

37. Вацуро Э. Г. Исследование ВНД антропоида (шимпанзе). М., 1948.

38. Вейценбаум Дж. Возможности вычислительных машин и человеческий разум. М., 1982.

39. Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982.

40. Вижье Ж.-П. Доклад о парадоксе Эйнштейна—Подольского—Розена / Проблемы физики: классика и современность. М., 1982.

41. Войтонис Н. Ю. Предыстория интеллекта. М.; Л., 1949.

42. Геккель Э. Мировые загадки. Лейпциг; СПб., 1906.

43. Гриб А. А. Неравенства Белла и экспериментальная проверка квантовах корреляций на макроскопических расстояниях // Успехи физ. наук. 1984, Т. 142, вып. 4.

43а. Гриб А.А. Фон-неймановская интерпретация квантовой механики и проблема сознания // Философия и развитие естественнонаучной картины мира. Л., 1981.

44. Григорьева Г. П. Японская художественная традиция. М., 1979.

45. Давыдов А. С. Интерпретация результатов научных исследований в области физики // Физика многочастотных систем. 1982. Вып. 1,

46. Давыдов А. С. Интерпретация результатов научных исследований в области физики // Методологический анализ физического познания. К., 1985.

47. Дарвин Ч. Сочинения. М.; Л., Т. 5.

48. Дембовский Я. Психология обезьян. М., 1963.

49. Денисов Ю. П. Електромагнітний обмін у пограничному шарі киплячої рідини // Вісн. Харк. ун-ту. Радіофізика. 1973. Вип. 2.

50. Дробович К. И. Резонансное взаимодействие коротких световых импульсов с веществом // Успехи физ. наук. 1968. Т. 95, вып. 4.

51. Дрейфус X. Чего не могут вычислительные машины. М., 1978.

52. Дубровский Д. И. «Научный материализм» и психофизиологическая проблема // Филос. науки. 1977. № 2.

53. Дюринг Е. Д. Критическая история общих принципов механики. М., 1893.

54. Желнов М. В. Предмет философии. М., 1981.

55. Забелина В. С., Кротов Ю. В. Когерентные состояния и макроквантовые эффекты // Физико-математическое моделирование технологических процессов НГМК. Норильск, 1979.

56. Заде Л. А. Основы нового подхода к анализу сложных систем и процессу принятия решений // Математика сегодня. М., 1974.

57. Займан Дж. Принципы теории твердого тела. М., 1974.

58. Залюбовский И. И., Кулагин Н. А. Корреляционные эффекты в фермионных системах // Пробл. ядерн. физики и косм. лучей. X., 1980. Вып. 13.

59. Иванов В. В. Чет и нечет. Ассиметрия мозга и знаковых систем. М., 1978.

60. Интеллект человека и программы ЭВМ. М., 1979.

61. Кац А. И. Употребление и «изготовление» орудий приматами // Биология и акклиматизация обезьян. М., 1973.

62. Кеезом В. Гелий. М., 1949.

63. Келлер В. Исследование интеллекта человекообразных обезьян. М., 1930.

64. Кемпински А. Психопатология неврозов. Варшава, 1975.

65. Кобозев Н. И. Исследования в области термодинамики процессов информации и мышления. М., 1971.

66. Копвиллем У. X., Нагибаров В. Р. Сверхизлучательные процессы в конденсированных средах // ВИНИТИ. Деп. № 4906.

67. Копвиллем У. X., Нагибаров В. Р. Сверхизлучение бозонной лавины // Журн. эксперим. и теорет. физики. 1968. Т. 54. Вып. 1.

68. Кратин Ю. Г. Нейрофизиология и теория отражения. Л., 1982.

69. Крик Ф. Мысли о мозге // Мозг. М., 1982.

70. Кузнецов В. Г. Критерии «эстетики науки» // Художественное творчество. Л., 1982.

71. Лабораторные животные в медицинских исследованиях. М., 1974.

72. Лавик-Гудолл Дж. В тени человека. М., 1975.

73. Лагранж Ж. Аналитическая механика. М.; Л., 1950. Т. 1.

74. Ладыгина-Коте Н. Н. Дитя человека и дитя шимпанзе. М., 1935.

75. Ладыгина-Коте Н. Н. Конструктивная и орудийная деятельность высших обезьян. М., 1859.

76. Ландау Л. Д., Лифшиц Е. М. Квантовая механика. Нерелятивистская теория, 1974.

77. Лейбниц Г. Избранные философские сочинения. М., 1906.

78. Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека. М., 1974.

79. Лихарев К. К., Ульрих Б. Т. Системы с джозефсоновскими контактами. М., 1978.

80. Лифшиц Е. М., Питаевский Л. П. Статистическая физика. М., 1978. Ч. 2.

81. Ломов Б. Ф., Николаев В. И., Рубахин В. Ф. Некоторые вопросы применения математики в психологии // Психология и математика. М., 1976.

82. Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. М., 1951. Т. 2.

83. Лурия А. Р. Язык и сознание. М., 1979.

84. Месарович М., Такахара Н. ОТС: математические основы. М., 1978.

85. Мессмер Р. Молекулярный кластер и некоторые проблемы теории твердого тела // Полуэмпирические методы расчета электронной структуры. М., 1980. Т. 2.

86. Минский М. Вычисления и автоматы. М., 1971.

87. Минский М. Фреймы для представления знаний. М., 1979.

88. Минский М., Пейпер С. Персептроны. М., 1971.

89. Нейссер У. Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии. М., 1981.

90. Налимов В. В. Вероятностная модель языка. Изд. 2, доп. и перераб. М., 1979.

91. Налимов В. В. Непрерывность против дискретности в языке и мышлении. Тбилиси, 1978.

92. Нейман Дж. Общая и логическая теория автоматов // А. Тьюринг. Может ли машина мыслить. М., 1960.

93. Нейман И. Математические основания квантовой механики. М., 1964.

94. Нильсон Н. Искусственный интеллект. Методы поиска решений. М., 1973.

95. Новиков Л. Н., Показаньев В. Г., Скроцкий Г. В. Когерентные явления в системах, взаимодействующих с резонансным излучением // Успехи физ. наук. 1979. Т. 101. Вып. 2.

96. Ньюэлл А., Шоу Дж., Саймон Г. Моделирование мышления человека с помощью электронно-вычислительных машин // Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления. М., 1980.

97. Окунь Л. Б. Физика элементарных частиц. М., 1984.

98. Павлов И. П. Неопубликованные и малоизвестные материалы. Л., 1975.

99. Панченко А. И. Логико-гносеологические проблемы квантовой физики. М., 1981.

100. Пиаже Ж. Избранные психологические труды. М., 1969.

101. Планк М. Физические оче