Второй миф из числа тех, о которых пойдет у нас сегодня разговор, имеет совершенно иную природу и повествует о знаниях — древних, сокровенных и, как правило, утраченных. И, следовательно, как и было обещано, нам предстоит ненадолго вернуться к тайнам.
Многие задавались и поныне задаются безответным вопросом: как могло случиться, что в ходе русской революции ко власти пришли большевики — горстка, на фоне прочих сил едва различимая? Что это: историческая неизбежность или случайность? Чудо или судьба? Но самое интересное, что вопрос этот, судя по всему, не давал покоя и самим победителям. Власть, упавшая в руки воистину едва ли не чудом, остро в чуде же и нуждалась, дабы ее удержать. Все первые годы она висела буквально на волоске, и требовались невероятные изворотливость, жестокость и напряжение сил, чтобы волосок этот не оборвался. Как показывает история, хватило всего — изобретательных политиков и мосинских трехлинеек, обманутых и уверовавших в идею. Искателей чуда хватило тоже. Впрочем, особого недостатка в этих последних человечество не ощущало никогда: нельзя сказать, чтобы психологический этот тип являлся особо распространенным, но зато всегда отличался завидной неистребимостью.
«Новая власть, — пишет в своем эссе Олег Шишкин, — чем‑то напоминала средневековых феодалов, которые, с одной стороны, преследовали в своих владениях всяческую ересь и отправляли колдунов и ведьм на костер, а с другой — втайне пытались решить проблему получения философского камня, эликсира жизни, превращения обычных металлов в золото». Все так. Но будем справедливыми: феодал феодалу рознь. Одни из поколения в поколение рачительно обустраивали свои владения, расширяли их всеми дозволенными временем способами, укрепляли свою власть и пополняли казну то грабежами, то налогами (правда, грань между этими понятиями можно провести не всегда). Другие же расточали скопленное предками в тщетной надежде разом решить все проблемы, приобщившись к тайнам алхимии или магии. Судьба последних, чаще всего, оказывалась весьма печальной (правда, их наследникам приходилось еще хуже).
Феномен этот в высшей степени интересен. Он проистекает от пылкого нетерпения сердца, и в этом смысле все искатели философского камня и достигаемой революционным путем социальной справедливости суть души родственные — им подавай великое благо немедленно, сейчас и здесь. Даже то обстоятельство, что на «Великое делание» или подготовку вооруженного восстания могут уйти десятилетия, истратиться вся жизнь, в расчет не принимается: может ведь и завтра повезти. Или — послезавтра. .. или — когда‑нибудь… но непременно. Временами обе эти ипостаси — ревнителя тайных знаний и борца за всеобщее счастье — соединяются в одном человеке. Именно так и произошло с главным героем повествования о большевистских искателях Шамбалы — начальником Спецотдела при ОГПУ Глебом Ивановичем Бокием.
Но здесь я вынужден позволить себе некоторое отступление.
Систематическое познание — дело скучное. Что толку из года в год ковыряться в сухой земле, добывая какие‑то черепки, сдувая с них пыль, подгоняя друг к дружке, а в конце концов получить склеенный из сотен осколков печной горшок? Где здесь романтика? Где размах? Ино дело — разом взять да и сочинить целую эпоху. Правда, к выполнению этой весьма достойной творческой задачи можно подойти двояко. Скажем, Роберт Говард (а за ним — и многочисленные последователи), сотворяя вымышленные реальности Хайборейской эры, честно и откровенно не преследовали никакой иной цели, кроме как развлечь почтеннейшую публику. И это справедливо по отношению практически ко всей пишущей братии. Однако возможен и подход принципиально отличный. Именно по этому пути пошла памятная вам, может быть, по первому тому серии основательница Теософского общества госпожа Елена Петровна Блаватская. Эта дама знала, что делала — брошенные ею семена упали на прекрасно подготовленную почву. Не стану утомлять вас неуместным здесь детальным анализом, ограничившись выделением двух наиболее, на мой взгляд, значимых компонент.
Во‑первых, свет разума, зажженный эпохой Просвещения, в полном соответствии со всеми законами оптики, резко сгустил отбрасываемые предметами тени. Тенью же веры является, как известно, суеверие, а повсеместный атеистический настрой общества на переломе XIX и XX веков сделал, вдобавок, эту тень завлекательно‑манящей. И потому тайная доктрина Блават‑ской быстро и уютно обжила счастливо открывшуюся в общественном сознании экологическую нишу. Ее Теософское общество было если не первым, то одним из первых в длинной череде церквей, братств и сект, которыми нынче у нас никого не удивишь.
Во‑вторых, проблема происхождения. Конечно, мудро‑ироничный граф Алексей Константинович Толстой мог писать в «Послании к Лонгвинову о дарвинизме»:
Да и в прошлом нет причины
Нам искать большого ранга,
И по мне, шматина глины
Не знатней орангутанга.
Но ведь во всечеловеческом безродстве нашем хочется, нестерпимо хочется обрести достойных пращуров. Даже дважды — и в рассуждении рода людского вообще, и применительно к собственному роду‑племени. И как тут не уверовать в доктрину, утверждающую, что веемы суть и не творение Господне, созданное из праха, и не промежуточный итог саморазвития материи, а законные потомки и наследники некоей извечной и великой вселенской расы, по сути своей принадлежащей к ангельскому чину? Согласитесь, это возвышает — по крайней мере, некоторых; как минимум, в собственных глазах. Но и это ведь еще только полдела.
От кого только ни тщились досужие сочинители произвести русский народ — весь алфавит перебрали, от аланов с роксоланами (от коих, по Михаиле Васильевичу Ломоносову, произошло название «россияне») и вплоть до италийских этрусков (поелику, согласно Владимиру Щербакову, этруски — «это русские»). Священная жажда древних и благородных корней. ..Ас ними — и утерянного прародительского наследия, позабытых сокровенных знаний былых эпох.
Казалось бы, какая разница — знания утерянные в былом или еще не обретенные в грядущем? Однако в действительности она есть. Будущее потенциально, его мудрость то ли реализуется, то ли нет, и Бог весть в каком виде, а путь восхождения к нему бесконечно долог и разом перемахнуть через несколько ступенек на этой ведущей к горним высям лестнице Иакова, увы, невозможно. Прошлое же суть незримая, но вполне ощутимая реальность, если не мгновенный, то скорый прорыв к которой можно осуществить. Разница та же, что и между сколачиванием капитала и поисками давным‑давно зарытого клада. Кроме того, сама вера, что искомыми знаниями предки некогда уже обладали, укрепляет на пути. И помянутое уже мною нетерпение сердца склоняет разум к этому второму пути.
Разумеется, утерянная мудрость существует и впрямь — от нее невозможно отмахнуться изящной марк‑твеновской максимой: «Знания, которыми не обладали древние, были чрезвычайно обширны». Самый простой пример здесь — знаменитая дамасская сталь (или, скажем, так называемая «черная бронза»), секрет производства которых с веками оказался утрачен без следа, и восстановить его современным металлургам пока что не удалось. Но это из области ремесла. А если из области магии и чудес?
С подобной точки зрения организация экспедиции на поиски загадочной и потаенной горной страны Шамбалы, где обитают наследники мудрости сотен тысячелетий земной (а может, и неземной) истории представляется предприятием вполне оправданным и, так сказать, коммерчески осмысленным. Как оправдан, например, мельком упомянутый интерес карающих органов к гималайскому «снежному человеку» — кто знает, на что это существо способно, и не удастся ли его способности поставить на службу отечеству? И я бы, ей‑ей, нимало не удивился, узнав, что в поисках чудо‑оружия для РККА была организована какая‑нибудь секретная экспедиция на поиски и отлов василисков, способных, как известно, обращать в камень всех, на кого падает взгляд этих странных и грозных существ. Или — по примеру славного идальго Понсе де Леона — на поиски источника вечной молодости, столь необходимой вождям победившего пролетариата, дабы успели они претворить в жизнь все роящиеся в их гениальных головах великие начинания. А может, и было что‑нибудь подобное? Это вполне в духе времени и в духе Спецотдела…
И вот ведь что особенно интересно: помимо всех этих фантастических затей занимался Спецотдел делами вполне конкретными и прагматическими — криптография хотя и тайнопись, однако к оккультным тайнам ни малейшего касательства не имеет. Как же образовался столь противоестественный и в то же время органический сплав? Что могло соединить несоеди‑няемое?
Разумеется, только сами люди — все эти удивительные, талантливые, но, кажется, из сплошных противоречий сотканные Бокии, Рерихи и Барченки. В чем он были святы и в чем грешны? где правы и где заблуждались? Думать об этом чрезвычайно интересно, однако вряд ли мы, сегодняшние, вправе их судить. И не только исходя из библейского «Не судите да не судимы будете» — просто по отношению к прошлому позиция судии в принципе неплодотворна. Судьбы же их всех — за исключением Рериха — оказались достаточно горьки. Да и могло ли быть иначе? Не мною сказано, что всякая революция суть чудовище, пожирающее собственных детей. Впрочем, и отцов, замечу, тоже. Но в первую очередь из тех и других она выбирает наиболее ярких, блистательных, ни с кем не схожих. «Мне не нужны умные, мне нужны верные», — молвил некогда император Николай Павлович, награждая донесшего о заговоре декабристов Шервуда, обретшего с тех пор двойную фамилию Шервуд‑Верный. Однако одержи декабристы верх, и этот же тезис знаменем заполоскался бы надо всею страной — вспомните «высшее благочиние» из «Русской правды» полковника Пестеля… Ведь всякий режим, чудом пришедший ко власти и чудом удержавший власть, становясь все более авторитарным и тоталитарным, начинает в первую очередь нуждаться отнюдь не в людях талантливых. Они слишком опасны. И независимо от воли тех или иных вождей включается механизм гомеостаза, обрекающий их на уничтожение. Выжить должны не яркие, но посредственные, не талантливые, но предсказуемые во всем и всегда, управляемые и приспосабливающиеся, а не верящие в чудо и способные его созидать или хотя бы грезить этим.