Авантюра на Дальнем Востоке

 

Начатая еще при Александре III постройка Сибирской железной дороги не могла не привлечь внимания тибетского авантюриста, который считал себя лучшим отечественным знатоком Дальнего Востока. В связи с этим у Бадмаева созрел грандиозный план, который, в конечном итоге, должен был иметь целью «присоединение к России Китая, Монголии и Тибета».

Первое выступление Бадмаева на этом поприще относится к февралю 1893 года, когда он представил Александру III обстоятельную Записку о задачах русской политики на азиатском Востоке. В связи с постройкой Сибирской железной дороги Бадмаев обращал внимание на необходимость использовать все те перспективы, которые открывались перед Россией. И для того, чтобы пожать все плоды, он считал необходимым сооружение особой железнодорожной ветви от Байкала в глубь Китая к городу Лан‑чжоу‑фу (на расстоянии 1.800 верст от русской границы).

Надо заметить, что в то время вопрос о направлении Сибирской железной дороги через Маньчжурию еще не был решен; в полном объеме он встал только в 1895 году, а в следующем году, согласно заключенному Витте с Лихунчангом договору, русское правительство получило право вести железную дорогу на территории Китая.

Указывая на громадную важность проектируемой им железнодорожной ветви, Бадмаев прельщал русское правительство теми грандиозными экономическими выгодами, которые получат русские капиталисты вследствие постройки ветви к городу Лан‑чжоу‑фу, являющемуся ключом к Тибету, Китаю и Монголии.

Этот проект, однако, был для Бадмаева только поводом, чтобы развить феерический план «присоединения к России Китая, Тибета и Монголии». И самая постройка предложенной железнодорожной ветви на чужой, китайской, территории всецело зависела от достижения этой основной цели, именно — от присоединения к России всего монголо‑китайско‑тибетского Востока или хотя бы его части.

Бадмаев приложил все усилия, чтобы доказать возможность такого присоединения. Доклад его был богато обставлен всевозможными фактическими данными, окутанными религиозно‑мистическим туманом, и истекал из того положения, что царствовавшая в Китае маньчжурская династия в скором времени должна пасть. На Востоке назревают крупные перемены, чем непременно должна воспользоваться русская политика, чтобы предупредить в этом отношении европейцев. К тому же Бадмаев отмечает пассивность китайцев, для которых, по его словам, «безразлично, кто бы ими ни управлял». Особо же благодатную почву для активной русской политики на Востоке имеет тот престиж, каким, по утверждению Бадмаева, пользуется имя «белого царя».

Воспользовавшись благоприятным к России отношением местного населения, готового восстать против маньчжурской династии, по мнению Бадмаева, надо принять меры к вооружению монгольской молодежи: оружие будет доставляться монголам в обмен за шкурки и жир тарбагана, на что существует большой спрос. Будучи вооружены, монголы, «совершенно бессознательно и незаметно для посторонних наблюдателей, будут совершенствоваться во время охот и облав в употреблении этих оружий».

Для реализации этого проекта Бадмаев предлагает устроиться за Байкалом, близ реки Онона, в местности, очень удобной для скотоводства и хлебопашества; отсюда снабженные всем необходимым пионеры будут разъезжать по Монголии, Тибету и Китаю. Сюда же, в Забайкалье, будет приезжать монгольская и тибетская знать, жрецы, ученые и проч.; их радушно встретят, и они «мало‑помалу убедятся в безопасности своего положения под гостеприимным кровом своих единоплеменников». А возвращаясь в родные места, эти посетители будут «укреплять уверенность в приближении освобождения от гнета чиновного мира маньчжурской династии». Такая работа будет, разумеется, осуществляться «без всяких разъяснений об истинных намерениях и конечных целях сближения». Так, нисколько не посвящая местных жителей в свои планы, «можно спокойно подготовлять почву к тому, чтобы они сами признали неизбежным пойти на Лан‑чжоу‑фу и взять этот стратегический пункт без кровопролития». Отсюда же, как утверждает Бадмаев, легко овладеть и всем управлением Китая. А когда это удастся, монгольская, тибетская и китайская знать, а также буддийские жрецы отправятся в Россию просить «белого царя» принять весь Китай в его подданство.

Таким образом, план Бадмаева фактически заключался в том, чтобы русское правительство с целью присоединения Китая и Монголии к России подготовило восстание против маньчжурской династии. Уже после этого события предполагалось железнодорожной ветвью соединить Лан‑чжоу‑фу с Байкалом.

Бадмаев был так предусмотрителен, что намечал даже примерный срок, когда может осуществиться присоединение Китая к России, а также и то количество местных сил, которое обеспечит успех восстания. «Но, — предупреждал Бадмаев, — успех всего плана зависит во многом от соблюдения его в полном секрете».

Проект Бадмаева был представлен Александру III при письменном докладе министра финансов Витте. Как известно, последний, со времени своего назначения в августе 1892 года министром финансов, руководил русской дальневосточной политикой. Витте прекрасно сознавал грандиозное экономическое и политическое значение сооружения Сибирской железной дороги. В том же 1892 году он, например, писал: «Сибирская магистраль открывает новый путь и новые горизонты и для всемирной торговли, и это значение ее ставит сооружение ее в ряд мировых событий, которыми намечаются новые эпохи в истории народов и которые нередко вызывают коренной переворот установившихся экономических сношений между государствами».

Хотя от осознания мировой роли сибирского пути еще очень далеко до поднятого Бадмаевым вопроса о «присоединении Китая» — тем не менее, Витте вполне поддержал план тибетского врача. В своем докладе Александру III Витте признавал взгляды Бадмаева «весьма серьезными» и «устанавливающими новую точку зрения в практических вопросах политики». При этом Витте подчеркивал огромное значение, которое имеет Россия для Дальнего Востока. Эту особую роль России созидают, по словам Витте, прежде всего те «три основные стихии», которые только в России «проявили всю полноту их творческой силы» — православие, самодержавие и русская народность. В конце доклада Витте высказывал, что, если император пожелает, то он, министр финансов, мог бы изыскать соответствующие средства для поддержки этого предприятия.

Но, несмотря на поддержку Витте бадмаевского проекта, Александр III поначалу отнесся к такому замыслу с осторожностью. По крайней мере, на докладе об этом проекте он написал резолюцию: «Все это так ново, необыкновенно и фантастично, что с трудом верится в возможность успеха».

Тем не менее, при всей фантастичности бадмаевского плана, в нем были и кое‑какие верные положения — это, в первую очередь, указание на скорое падение маньчжурской династии. «Дни ее, — писал Бадмаев, — сочтены, и на монголо‑тибето‑китайском Востоке предстоит наступление анархии; пользуясь ею, европейцы бросятся туда, захватят несметные богатства этой страны, которые в их руках послужат страшным оружием против России…» Писал он это в 1893 году. «Боксерское» движение, выступившее через семь лет — в 1900 году, — действительно стало грозным предостережением для династии. Минуло десятилетие, и маньчжурскую династию, правившую Китаем, смела революция 1911 года.

Также следует отметить, что и указание Бадмаева на аполитичность китайской народной массы, и предвидение расхищения Китая европейскими империалистами были, в общем, справедливы.

Таким образом, хотя Бадмаев и оказался прав в некоторых выдвинутых им положениях, он сделал из этих аргументов грубые и абсурдные выводы — что на основе «обаяния», которым будто бы пользуется в Китае имя «белого царя», эту страну легко «присоединить» к России. Бадмаев, конечно, знал, что в этом нет ни капли истины, и, «околпачивая» Романовых, рассчитывал таким путем присоединить если не Китай к России, то уж несколько миллионов рублей к своему карману.

Вскоре после подачи проекта Бадмаев перешел и к осуществлению непосредственно той своей цели, ради которой затевалось предприятие: он стал хлопотать о выдаче ему двух миллионов рублей золотом. Эту сумму Бадмаев просил для организации в Забайкальской области торгового дома под фирмою «П. А. Бадмаев и К0». Указанному торговому дому и надлежало вести ту подготовительную работу, результатом которой должно было явиться «присоединение Китая к России».

Но Витте, поддержавший сначала проекты Бадмаева, вдруг заупрямился относительно выдачи денег. Напротив, Александр III, отозвавшийся сперва о планах Бадмаева как о фантастических, пошел теперь навстречу стремлениям своего крестника и приказал выдать ему, по частям, испрашиваемые два миллиона.

Бадмаев немедленно приступил к действию, и 11 ноября 1893 года в Петербурге был основан «Торговый дом „Бадмаев и К0“». Сам же он вскоре после этого направился в Читу, где и была организована «главная контора» компании, которая, вместе с тем, являлась чем‑то вроде штаба для предполагаемого завоевания Китая, Тибета и Монголии.

На первых порах «работа» Бадмаева проявилась, главным образом, в подготовке экономического завоевания указанных стран. «Торговый дом» организовал в Чите обширное промысловое скотоводческое хозяйство, закупил громадное количество верблюдов для перевозки грузов, арендовал земли у бурят и монголов, открыл несколько лавок в степях и даже завел в Чите типографию, которая в ноябре 1895 года начала издавать газету «Жизнь в Восточной окраине» на русском и монголо‑бурятском языках.

Сам Бадмаев пробыл в Чите, по‑видимому, до февраля 1895 года, когда он возвратился в Петербург и возобновил свое непосредственное общение как с Николаем II, так и с Витте.

Бадмаев вернулся как раз в то время, когда в русском правительстве очень остро встал вопрос, какую позицию занять в отношении к результатам происходившей тогда Японско‑китайской войны. И «тибетский врач» счел своим долгом подать Николаю некоторые советы, повлиявшие на принятые русским правительством решения. Однако об этом следует сказать подробнее, а потому мы, несколько нарушая последовательность изложения, сначала доскажем, что же было предпринято Бадмаевым для «присоединения» Востока к России.

Пробыв некоторое время в Петербурге, Бадмаев снова отправился на Восток. На этот раз конечной целью поездки был Пекин.

«Мой приезд на окраину расшевелил весь буддийский мир», — торжественно начинает Бадмаев свой доклад Николаю II (15 января 1897 года) после посещения Востока в 1896 году. Он утверждает, что в Читу, бывшую опорным его пунктом, услышав о его прибытии, стали съезжаться буряты, монголы и, главным образом, ламы, и все они будто бы постоянно твердили, что «наступило время расширения границ белого царя на Востоке».

Почерпнув от прибывших нужные сведения, Бадмаев, по его словам, отправил в различные пункты Монголии, Кукунора, Тибета и Китая партии вооруженных бурят и монголов. Некоторым влиятельным лицам Бадмаев делал подарки и давал в полное их распоряжение верблюдов, лошадей, оружие и патроны, а также деньги для приобретения имущества в тех местах, где предполагалось устроить оружейные склады.

Потом Бадмаев направился в Пекин, виделся там со многими князьями и ламами и знакомился с их взглядами на маньчжурскую династию. Сюда же, в Пекин, съезжались для доклада Бадмаеву агенты, разосланные им в разные места Китая. Вознамерившись сделать китайскую столицу своим временным штабом, Бадмаев стал посылать отсюда экипированные партии для подготовки «присоединения Китая к России».

Итак, все шло блестяще, но… министр финансов опять отказался выдать Бадмаеву новую, запрошенную им, ссуду.

Встретив противодействие со стороны Витте, Бадмаев обратился к нему в декабре 1896 года с письмом, в котором отстаивал мысль, что государи, независимо от министров, могут принимать самостоятельные решения:

«При постоянном столкновении с лучшими людьми государства у государя могут возникать самостоятельные взгляды на дела, которыми будут все руководствоваться, и никто не может сказать, чье влияние преобладало в данном случае. Если бы государь был обыкновенный смертный, то поддался бы влиянию распускаемых слухов о том, что он живет вашим умом и непременно постарался бы удалить вас; но так как он смертный необыкновенный, то он не боится вашего абсолютного влияния».

Настаивая на необходимости поддержать его планы, беззастенчивый империалист Бадмаев спрашивает не без ехидства более рассудительного империалиста Витте: «Маньчжурская дорога разве не результат вмешательства России в японско‑китайские дела при вашем энергичном содействии?» А поскольку и маньчжурская дорога — уже вмешательство, то почему бы не вмешиваться и далее? Так рассуждает Бадмаев и тут же выпрашивает новую субсидию в два миллиона рублей.

Однако новой крупной ссуды Бадмаев — очевидно, «благодаря» Витте — не добился; выданные ему ранее деньги пропали безвозвратно, торговый дом «Бадмаев и К°» прогорел — и авантюристская затея тибетского врача на Востоке должна была прерваться.

Такова, в общих чертах, история предпринятой Бадмаевым авантюры. Перенесем теперь вопрос в другую плоскость: оценим то влияние, которое имел Бадмаев на русскую дальневосточную политику, и, в частности, рассмотрим его взаимоотношения с фактическим руководителем этой политики Витте.

В уже упомянутом докладе Николаю II Бадмаев указывал, что им были отправлены партии вооруженных бурят и монголов в Монголию, Китай и Тибет.

22 апреля 1896 года Бадмаев сообщал Витте о возвращении из Лхассы посланных туда бурят Жигмитова, Ванчинова и других. Основываясь на их сведениях, Бадмаев писал Витте о военных действиях англичан в Тибете, причем высказывал мнение, что «очевидно, Англия желает взять Тибет». Вместе с тем Бадмаев подчеркивал, что — по словам Жигмитова — «в Тибете на каждом шагу золотые россыпи». Отсюда вытекал и вывод, что «следует теперь же послать туда [в Тибет] 2.000 человек, хорошо вооруженных, и помочь тибетцам удержаться».

Сообщая об этом Николаю, Витте писал: «Приемлю долг всеподданнейше доложить вашему императорскому величеству, что установлению через посредство торгового дома „П. А. Бадмаев и К0“ сношений с столицей Тибета Лхассою я, с своей стороны, придаю огромное политическое значение. До сих пор в Лхассу, насколько мне известно, еще не проникала нога европейцев. Смелый и мужественный Пржевальский, пересекший Китай по всевозможным направлениям и не знавший никаких преград своей энергии, должен был отказаться от давно лелеянной им мысли проникнуть в Лхассу, так как встретил настойчивое противодействие со стороны местных властей. Ныне же посланные Бадмаевым буряты, хотя открыто именовали себя русскими подданными, проникли в Лхассу и были там очень ласково приняты».

Прося о вознаграждении бурятскому ламе Агвану, благодаря которому посланные в Лхассу были там приняты, Витте писал:

«По своему географическому положению Тибет представляет, с точки зрения интересов России, весьма важное политическое значение. Значение это особенно усилилось в последнее время — ввиду настойчивых стремлений англичан проникнуть в эту страну и подчинить ее своему политическому и экономическому влиянию. Россия, по моему убеждению, должна сделать все от нее зависящее, чтобы противодействовать установлению в Тибете английского влияния».

Впрочем, еще в 1893 году Бадмаев утверждал: «Тибет надо присоединить к России вместе с Китаем и Монголией». Позднее он настойчиво повторял: «Тибет, как самое высокое плоскогорье в Азии, господствующее над азиатским материком, непременно должен находиться в руках России». И хотя Витте не договаривал этой мысли до конца, тем не менее из доклада его видно, что он вполне поддерживал все «тибетские» взгляды Бадмаева.

Такое единомыслие Витте и Бадмаева вовсе не было случайным. Отношения этих лиц имеют любопытную историю, но вначале расскажем, какую роль сыграл Бадмаев при определении позиции царской России относительно Японско‑китайской войны.

Бадмаев, конечно, не мог остаться равнодушным к событию, которое грозило значительно поколебать все его теоретико‑фантастические построения. Кроме того, Бадмаев мнил себя лучшим в России знатоком Дальнего Востока, кое‑чему научившим и самого Витте. Вследствие этого, когда перед русским правительством встал вопрос, какую ориентацию надлежит взять России в отношении воюющих государств, Бадмаев, как мы уже отмечали, счел необходимым дать Николаю Романову некоторые указания. Это было сделано в особой записке, поданной 22 февраля 1895 года, то есть когда уже вполне обозначилась победа Японии.

Упомянутая записка заслуживает особого внимания. В ней Бадмаев, между прочим, заявлял:

«Мы должны считать войну Японии с Китаем событием первостепенной важности для России. Война эта имеет серьезную политическую подкладку. Начата она в настоящий момент потому, что Япония, хотя еще не вполне подготовлена к войне, сознает выгодность своего положения перед Россией, которая с сооружением сплошной линии до Владивостока должна сделаться единственной владычицей монголо‑тибето‑китай‑ского Востока».

Другими словами, Бадмаев указывает, что центр тяжести этой войны, в сущности, лежит в области соревнования Японии с Россией за влияние на Китай, который после сооружения сибирского пути может всецело войти под русский контроль.

Из высказанного положения Бадмаев делает такой вывод:

«Вполне сознавая неизвестность результатов войны Японии с Китаем, я уверен, что мы найдем средства без военного вмешательства, крайне вредного для нашего престижа на Дальнем Востоке, принудить Японию получить за свои победы какую угодно денежную контрибуцию и остатки китайского флота, но отказаться от притязаний на территориальные приобретения на материке и от вмешательства во внутренние дела Кореи и Китая».

Вот это и составляет кардинальный момент записки: Бадмаев намечает позицию, которую, по его мнению, должна занять Россия. Именно такое решение и приняло вскоре русское правительство — а это, в свою очередь, в некоторой степени определило и весь ход русской дальневосточной политики вплоть до начала войны с Японией.

Надо напомнить, что спустя немного времени начались переговоры между китайской и японской сторонами, и 7 апреля (ст. ст.) был подписан Симоносекский договор, согласно которому Китай уступал Японии Ляодунский полуостров, с Порт‑Артуром и Талиенваном, и соглашался, впредь до выполнения других условий мира, на занятие японскими войсками Вай‑Хай‑Вея и Шандунского полуострова.

Как известно, после этого русское правительство, вместе с французским и германским, предъявило Японии ультиматум с требованием сохранить целостность Китайской империи. Японцам пришлось примириться с этим и отказаться от всяких территориальных приобретений, которые были заменены контрибуцией.

Заглянем теперь за «кулисы». Посмотрим, как родилась идея о необходимости лишить Японию территориальных завоеваний.

Инициативу такого требования, сыгравшего значительную роль в дальнейших событиях на Дальнем Востоке, Витте приписывает себе — и впоследствии его везде удостаивают этой весьма спорной чести. Однако опубликованные Б. А. Романовым в начале 20‑х годов документальные данные, по нашему мнению, несколько снижают роль Витте. Как видно из данного источника, вопрос о том, какую взять ориентацию — на

Японию или на Китай, — обсуждался с августа 1894 года по апрель 1895 года на четырех особых совещаниях министров. Наиболее определенную точку зрения Витте занял в совещании 30 марта, где он, в конце концов, заявил, что готов уступить Японии все что угодно — Порт‑Артур, южную часть Кореи, «но только не Маньчжурию».

Таким образом, Витте, хотя и признавал совершенно невозможным отдать Японии Маньчжурию, но не отстаивал категорического принципа неприкосновенности китайской территории.

Иначе обрисовывается роль в этом деле Бадмаева. Из цитированной выше его записки видно, что он уже тогда, 22 февраля, выставил этот принцип. Затем, в личном письме на имя Николая от 2 марта, Бадмаев напоминал царю о том же, причем из письма выясняется, что Бадмаев уже получил согласие Николая объявить о данном требовании через министра иностранных дел японскому посланнику. «Если, — писал Бадмаев, — Россия, имея право удержать за собой этот район, сама не пожелала этим воспользоваться, любя мирного соседа, то тем более она не может допустить, чтобы Япония захватила земли на материке в соседстве с нами и вблизи столицы богдыхана. При этом, конечно, Россия ничего не будет иметь против какой угодно денежной контрибуции».

Несомненно, Бадмаев имел тогда и личные свидания с Николаем, о чем можно судить по письму к последнему от 30 апреля; из этого же письма Бадмаева видно, что он должен был уехать на Восток, но остался «по желанию министра финансов», т. е. Витте, очевидно, пользовавшегося отнюдь не медицинскими советами тибетского врача.

Наконец, сам Бадмаев в более позднем (от 26 декабря 1896 года) послании к Витте писал:

«Дорогой Сергей Юльевич. Вспомните начало нашего знакомства. Вы только умом обнимали Восток, хотя мало были знакомы с ним. Вы, по воле в бозе почивающего государя Александра III, энергично настояли на проведении Сибирской железной дороги, изыскав на это средства. Вы шире взглянули на это дело, когда узнали важное значение Китая для этой дороги, если она будет соединена с внутренними провинциями собственного Китая. Вы, вероятно, вспомните ту записку, которую я подал государю императору и вам в самый разгар войны Японии с Китаем. Я просил четыре вещи: первое о том, чтобы Россия принудила Японию заключить мир; второе, чтобы никоим образом Россия не допустила Японии захвата на материке; третье, в отдельной записке, чтобы Россия удалила японского посланника Нисси, как вредного человека, а четвертое, с чем вы не согласились, полного преобразования Приамурского края, преобразования Азиатского департамента и факультета восточных языков».

Как видно из письма, три выдвинутых Бадмаевым предложения были Витте приняты. Это послание, которое Бадмаев представил в копии Николаю II, ясно показывает, что тибет‑ский врач открыто признавал свою роль, сыгранную в лишении Японии территориальных приобретений. И, конечно, Бадмаев не мог бы подобное заявлять Николаю и Витте, если бы это не соответствовало действительности. Роль Бадмаева в данном отношении подтверждается и другими источниками. Так что он вполне может быть признан закулисным инициатором ультиматума, который был предъявлен Японии тремя державами.

Но какими мотивами руководствовался Бадмаев? Ответ на это содержится в том самом письме, где Бадмаев выставляет свои предложения. Дороги до Хабаровска (по словам Бадмаева) строить не нужно, так как, после «присоединения» Китая, откроется возможность вести дорогу прямо на Пекин; а для этого «должны быть приняты энергичные меры, поддерживающие мои планы, которые могут быть выполнены при наиблагоприятнейших обстоятельствах в три‑четыре года».

Отсюда ясно, что все рекомендации Бадмаева вызывались именно тем, что он хотел получать дальнейшие субсидии… Ведь и «великий царь‑миротворец не останавливался над затратой сотни миллионов рублей для достижения намеченной цели».

Цитированное письмо Бадмаева к министру финансов, вместе с тем, показывает, что из четырех предложений Бадмаева Витте не принял одно. Это было предложение о необходимости учредить должность «главноуправляющего Забайкальским и Приамурским краями» и «предоставить ему особенные полномочия и права министра, члена Государственного Совета и Комитета министров». Не принятое тогда, это предложение было проведено в жизнь восемь лет спустя, в 1903 году, в форме учреждения «наместничества». Этой должностью, введенной тогда по инициативе Безобразова и К°, предполагалось отодвинуть министра финансов от руководства делами Дальнего Востока — каковая цель и была достигнута.

В своих мемуарах Витте ничего не говорит о сыгранной Бадмаевым роли, однако, давая краткую его характеристику, объясняет, почему он, Витте, порвал отношения с тибетским врачевателем.

«Доктор Бадмаев, — пишет Витте, — когда ездил в Монголию и Пекин, то вел себя там так неудобно и двусмысленно, что князь Ухтомский, а затем и я, прекратили с ним всякие сношения, усмотрев в нем умного, но плутоватого афериста».

Так объясняет Витте причину своего расхождения с Бадмаевым (произошло это в 1896 году, когда последний ездил в Пекин). Однако представляется весьма странным, что такой умный человек, как Витте, только после трехлетнего знакомства сумел раскусить «плутоватый аферизм» Бадмаева [Если Витте, некогда одобрив планы Бадмаева, впоследствии затягивал выдачу ему денег, то это объясняется не принципиальным несочувствием Витте бадмаевскому проекту «присоединения» Китая, а прежде всего тем, что, обдумав практическую сторону дела, Витте нашел, что «кредит этот не может быть выдан секретно» — об этом узнают, и это может скомпрометировать его как министра финансов]. Кроме того, ничем другим, как аферой, был и весь фантастический план Бадмаева, и, тем не менее, Витте его поддерживал.

Очевидно, причины, по которым Витте лишал Бадмаева поддержки, крылись глубже. Теперь Витте стал прокладывать собственные пути к пределам Китая: в мае 1896 года он получил для царской России право на постройку железной дороги по китайской территории («Московский договор») [Существует информация, что соглашение в 1896 году русского и китайского правительств отнюдь не ограничивалось железнодорожной концессией. Подробности об этом см. в кн. М. Н. Покровского «Дипломатия и войны царской России в XIX столетии»].

Таким образом, министр финансов нашел свою линию, и Бадмаев с его планом «присоединения» Китая путем подготовки в нем восстания становился не только ненужным, но, как конкурент, и вредным для планов Витте. Поэтому Бадмаева следовало отстранить — и Витте именно теперь удалось разгадать в нем афериста.

В свою очередь, Бадмаев считал соглашение с Лихунчангом, определявшее всю дальнейшую политику Витте, ошибкой и находил, что последствием его была, в частности, Русско‑японская война. И хотя в этом есть известная доля истины, Бадмаев в своем отношении к Витте, конечно, также руководствовался более всего ревностью конкурента к сильному сопернику.

Но и после того как Витте отстранил Бадмаева, последний не прерывал своего «интереса» к делам Дальнего Востока и сопредельных с ним краев. Только теперь планы Бадмаева приняли другие формы.

Отказавшись от проекта «присоединения к России Китая, .Монголии и Тибета» во всем их объеме, Бадмаев решил вести дело исподволь: он обратил свое внимание на отдельные части этого громадного пространства и пограничных с ним местностей России и задумывал уже в отношении некоторых регионов различные предприятия.

Так, он сосредоточился на Забайкалье, которое и раньше тесно связывалось с его проектами. Теперь дело было поставлено на более практическую почву. В 1908 — 1909 годах Бадмаев организовал «Первое Забайкальское горнопромышленное товарищество» с целью разработки золотых приисков. Сотоварищем его по этому предприятию, кроме сына и двух коммерсантов, являлся великий князь Борис Владимирович (двоюродный брат Николая II). Конечно, как объясняет Бадмаев, он и его соучастники пошли в это предприятие «не ради алчности и легкой наживы, а ввиду громадного значения этого дела для обороны государства». Потому‑то они и сочли нужным обратиться к Сухомлинову, в ведении которого находилась оборона, с просьбой ходатайствовать о выдаче им кредита в пять миллионов рублей.

Затем, когда в 1911 году Монголия стряхнула политическую зависимость от Китая, Бадмаев снова выступил с очередным грандиозным проектом постройки железных дорог в пределах Монголии, причем соединительные ветви должны были идти, с одной стороны, в Россию (к Семипалатинску), а с другой — к Китаю (до города Лан‑чжоу‑фу, который занимал центральное место и в первой авантюре Бадмаева).

Этот проект, как и предыдущий, носил «деловой» характер, а потому, не прикрываясь высокими соображениями о «национальной» русской политике, Бадмаев ограничивался тем, что красноречиво живописал, сколь грандиозные выгоды представляет Монголия для капиталистов всех стран. При этом он указывал, что следует упредить поползновения европейского капитала и приступить к эксплуатации горных богатств Монголии, для чего необходимо прежде всего начать организацию железной дороги. Разрабатывая проект железнодорожных путей, Бадмаев утверждал: тот из них, что соединится с Семипалатинском, будет представлять собой «колоссальный насос, которым грузы будут собираться с наиболее богатых частей Монголии к ее центру — Урге, и оттуда пе‑рекочевываться к границам России».

К осуществлению последнего замысла Бадмаев и пытался приступить в 1916 году в сотрудничестве с генералом Курло‑вым.

Не забывал Бадмаев и Тибета. Перед самым началом Русско‑японской войны он в связи с назревавшими событиями счел нужным дать Николаю II некоторые рекомендации. Тибетский врач всегда полагал, что эта территория непременно должна находиться в руках России. И в то время, когда назревала Японская война, Бадмаев решил указать, что корень русской политики на Востоке лежит не в Китае, а именно в Тибете. «Неужели, — писал Бадмаев Николаю, — истинно русский человек не поймет, сколь опасно допущение англичан в Тибет; японский вопрос — нуль в сравнении с вопросом тибетским: маленькая Япония, угрожающая нам, отделена от нас водой, тогда как сильная Англия очутится с нами бок о бок».

Писано это было 1 января 1904 года, и не прошло двух дней, как «истинно русский человек» Николай II показал, что он хорошо усвоил новый урок своего тибетского учителя. Как раз тогда в Тибет посылали некоего подъесаула Уланова с целью разузнать, что там делается. В дневнике военного министра Куропаткина сказано, что, когда он докладывал об этой командировке Николаю, последний приказал передать подъесаулу, чтобы тот постарался «разжечь там тибетцев против англичан». Однако через три недели началась Японская война, и, как замечает М. Н. Покровский, если эта авантюра не была доведена до конца, то «только потому, что японцы помешали».

В таких чертах обрисовывается картина разносторонней деятельности тибетского врача в механизме русской монархии. В общем итоге, роль Бадмаева в делах Российского государства в распутинские годы, и особенно накануне падения монархии определяется, главным образом, его близостью к центральной фигуре — Распутину. Бадмаев был одним из его ближайших руководителей. Мы считаем ошибочным преувеличивать значение самого Распутина: направляющую функцию выполняли те, кто воздействовал непосредственно на него, а «старец», с непогрешимостью святого, передавал отражение этих воздействий Николаю и Александре Романовым.

Основой деятельности Бадмаева были, конечно, различные аферы — преимущественно железнодорожные. К удобству их реализации приноравливалась как его политическая позиция, так и тактика.

Империалистическая сущность Бадмаева проявилась в эти годы достаточно ярко: шла мировая война, а его поползновения были устремлены к Монголии и к турецкой Армении.

Но особенно крупную роль сыграл Бадмаев ранее — в русской дальневосточной политике. Он явился пионером дальневосточных авантюр — другие шли по нащупанному им пути.

В 1893 — 1895 годы рядом с именем Бадмаева неизменно соседствует имя Витте. В 1893 году, в самом начале дальневосточного предприятия, Витте выказал полную поддержку проекта Бадмаева по «присоединению» к России всего Китая, Монголии и Тибета. И если позднее министр финансов изменил свое отношение к Бадмаеву, то, как мы видели, тут были особые причины, и Витте, в сущности, ничем не проявил, что перестал сочувствовать выставленному Бадмаевым «общему принципу». Наоборот, в 1896 году он подчеркнул, что придает «огромное политическое значение» утверждению русского влияния в Тибете, со всеми вытекающими последствиями.

В период Японско‑китайской войны Бадмаев и Витте заняли совершенно одинаковую позицию, настаивая на сохранении «целости» китайской территории. И оба старались охранять эту «целость» по совершенно сходным мотивам: Бадмаев — для того, чтобы всю эту территорию «присоединить» к России, а Витте, уже разочаровавшийся в такой возможности, — чтобы, снискав благодарность Китая, самому отхватить для России значительный кусок китайской территории.

Таким образом, Витте и Бадмаев мало чем различались по части захватнических аппетитов.

На основании документов бадмаевского архива можно сделать и некоторые наблюдения о процессе развития и характере русского дальневосточного империализма. М. Н. Покровский, характеризуя политику царской России на Дальнем Востоке, пишет:

«Русская дальневосточная политика была, несомненно, зачатком империализма; но это был империализм, так сказать, „нормальный“, „естественный“. Его целью был захват рынков, а не покорение земель и народов. Но поперек дороги этому „нормальному“, „капиталистическому“ империализму Витте стал дикий первобытно‑торгашеский и феодальный империализм его коронованных господ Романовых».

Дальневосточные проекты Бадмаева относятся, конечно, именно к этому, «феодальному», империализму, который стремится к покорению земель и народов (Китай, Монголия, Тибет) и вовсе не является, подобно «нормальному» империализму, проявлением новейшей стадии развития капитализма.

Между тем, планы Бадмаева поддерживаются и Витте. Поэтому на основании его роли в бадмаевской авантюре можно заключить, что на ранней стадии развития империалистических планов на Дальнем Востоке Витте, подобно Николаю II и Бадмаеву, поддерживал политику грубого захватничества.

Правда, позднее Витте изменил свою тактику, и две линии русского империализма получили то размежевание, которое так отчетливо подмечено М. Н. Покровским.

Если политика Витте пошла потом по пути «нормального» империализма, то в другой, «феодальной», его линии стали действовать затем Вонлярлярский, Безобразов и К°, опиравшиеся, равно как и их предшественник Бадмаев, прежде всего на захватнические инстинкты самого Николая Романова.

Авантюристская сущность самого Николая Романова достаточно ясно обнаруживается и бадмаевскими документами. При таких настроениях царя вполне понятно, почему ему пришелся по душе фантастический проект Бадмаева: весь дальневосточный вопрос разрешить одним махом — «присоединить» все сразу, и Китай, и Тибет, и Монголию. Так представлялось легче и проще, чем возиться с каждой страной по. отдельности.

Однако практика показала, что сразу осуществить такой захват русскому империализму не под силу. Поэтому он должен был изменить тактику: вместо завладения всем пространством целиком захватывать отдельные территории. Это было, конечно, сложнее, но, с другой стороны, такой поворот вызывал приток новых сил из числа авантюристов.

Первым шагом на этом пути было получение царским правительством концессии на постройку железных дорог по территории Китая (1896); вскоре последовал захват Ляодунского полуострова с Порт‑Артуром (1898); почти в то же время (официально с 1898 года) возникают планы Вонлярлярского, Безобразова и К° относительно Кореи, имеющие конечной целью овладение этой страной. В 1900 году русское правительство вводит войска в Маньчжурию. В 1904 году Николай II, по указке Бадмаева, задумывает вызвать осложнения в Тибете, на необходимость чего тибетский врач указывал еще в 1896 году. В позднейших своих проектах Бадмаев стремится к экономическому подчинению Монголии.

Таким образом, постепенно, исподволь предпринимались различные шаги к осуществлению намеченного в первоначальном проекте Бадмаева. Именно от возникновения этого замысла, поддержанного Александром III и затем его сыном, можно вести «идейные» корни всей позднейшей авантюристской политики на Дальнем Востоке.

Практика империализма вырабатывала и общую систему захватов. Это — система паука. Она заключается в том, что искомая чужая земля захватывается, как писал Витте, «посредством фальсифицированных частных обществ, руководимых и поддерживаемых как материально, так и, в случае нужды, силою авторитета русского правительства». Так было в Корее; таким же путем предполагал Бадмаев произвести захват Китая и Монголии.

Экономическое подчинение должно было предварить политический захват.

Сам повод для активных военных действий не играл особой роли. По почину Бадмаева Российская империя в 1893 — 1896 годах принимала участие в организации вооруженного восстания против китайского правительства; а позднее, в 1900 году, решив захватить Маньчжурию, ввела в нее войска уже под предлогом поддержки того же «законного правительства» Китая в его борьбе с «боксерским» движением.

Во всех этих акциях русский царь поддерживал различных аферистов (Бадмаев, Безобразов и К0), которые пытались руководить дальневосточной политикой. И, хотя с империализмом передовых капиталистических государств русский империализм, вследствие недостаточности экономической основы, сравниться, конечно, не мог, это не лишало его чрезвычайной активности, питавшейся авантюризмом Николая Романова и его окружения.