ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Отец Карла воспитывал сына один. Он работал настройщиком органов и зарабатывал неплохие деньги, разъезжая по католическим соборам Запад­ной Европы. Он безумно любил сына, видя в нем продолжателя своего дела. Отец старался дать Кар­лу хорошее образование и нанял хороших учителей музыки.

У Карла обнаружился абсолютный слух и тон­кое понимание музыки. С раннего возраста он по­ражал окружающих: к десяти годам прекрасно иг­рал на рояле и скрипке, любил ходить в музыкаль­ный театр и наизусть знал несколько оперных арий. Отец гордился успехами сына.

Пока мальчишки играли в футбол (а это было — на минуточку — поколение Круиффа, Неескенса и Ренсенбринка), Карл занимался вокалом и оттачи­вал технику игры на фортепиано и скрипке. Часто ему хотелось плюнуть на Моцарта с Бетховеном и махнуть во двор, но он любил отца и не хотел рас­страивать того непослушанием.

— Папа, — сказал как-то Карл. — Ты очень рас­строишься, если я пойду играть с ребятами в фут­бол?

— Не знаю, — признался отец. — Наверное, да. Но, если у тебя возникла такая потребность, иди. Карл вздохнул... и остался дома.

С каждым днем его популярность росла, и очень скоро им заинтересовались самые знаменитые имп­ресарио мира — от итальянских до нью-йоркских. Но Карл твердо заявил, что до получения диплома не подпишет ни одного контракта.

Единственный вид концертной деятельности, ко­торый позволял себе Карл, — участие в конкурсах. Практически не было ни одного мало-мальски из­вестного конкурса молодых исполнителей, в кото­ром бы не участвовал Карл, и везде он занимал при­зовые места. А конкурс в Австрии закончился пол­ным триумфом — он получил Гран-при и солидный денежный приз.

К четвертому курсу Карл не выдержал-таки на­пора пронырливых импресарио и подписал контракт с «Гранд Опера», куда должен был отправиться сра­зу после окончания учебы в консерватории.

— Ты сделал многое, — сказал ему отец. — Я даже и мечтать не мог, что мой сын добьется таких успехов...

— Это только благодаря тебе, папа, — ответил Карл. — Если бы не ты, я бы, наверняка, стал фут­болистом или настройщиком органов.

— И все-таки, все-таки... Кто-то должен и орга­ны настраивать, — грустно проговорил отец.

— Извини, папа, — сказал Карл. — Я не хотел тебя обидеть. Ты самый лучший в мире настрой­щик, и я никогда не смог бы тебя превзойти. А мне нравится быть лучшим.

Отец искренне радовался успехам сына и без­мерно им гордился, собираясь засесть за мемуары, которым даже придумал название — «Записки отца гения».

Все шло как нельзя лучше, если бы не одно «но»...

Однажды во время профилактического осмотра у Карла обнаружили полипоз гортани.

— Это опасно? — спросил Карл у отоларинголога.

— Как вам сказать, — протянул доктор, глядя куда-то в сторону. — По большому счету, никакой опасности нет. Но вам предстоит операция на гор­тани.

— Операция?

— Это совершенно безопасная и безболезненная процедура.

Операция прошла совершенно без осложнений, если не считать того, что Карл потерял возможность выступать на сцене. После нескольких секунд пе­ния начинались дикие боли, и о продолжении ка­рьеры не могло быть и речи.

— Теперь ты можешь настраивать органы, — грустно сказал отец сыну. — Мне нужна замена.

Но Карл не хотел настраивать органы и слушать классическую музыку. Он не хотел ничего.

Ему казалось, что жизнь потеряла смысл, ибо голубая мечта детства стала совершенно несбыточ­ной. Ему не быть великим оперным певцом и не выступать в лучших театрах мира. Никогда ему не будут рукоплескать зрительные залы!

За что Бог наказал его? И почему именно его? Полипоз гортани — заболевание очень редкое, но оно поразило именно Карла. Не геморрой, не диа­бет — а именно полипоз гортани!

Настраивать органы? Смешно... Надежда миро­вого оперного искусства — настройщик заштатных органов в заштатных церквах. Пошло и мерзко... Лучше переквалифицироваться в уборщика мусора и забыть обо всем. Пить пиво, болеть за любимый футбольный клуб «Аякс» и обсуждать политичес­кие новости с такими же, как и он, уборщиками...

Одно упоминание об опере или случайно услы­шанная по радио ария приводили Карла в трудно преодолимую депрессию. Не помогали спиртные на­питки, не помогали падшие женщины, которых при­водил отец в надежде, что Карл сможет отвлечься и забыться.

Карл за год, проведенный вне сцены, резко по­худел и перестал интересоваться окружающим. Он ел, пил, ходил на футбол, но в его глазах не было интереса к жизни.

— Сынок, — сказал ему однажды отец, — ка­жется, тебе следует жениться. Ты достаточно со­зрел для этого. Пора создавать семью, рожать де­тей и стараться сделать так, чтобы они продолжали нашу фамилию.

— Но жену и детей надо чем-то кормить. Я не могу жить за чужой счет.

— Корми, кто тебе мешает?

— Но я ничего не умею.

— Никто не мешает тебе получить образование. Еще не поздно. Ты можешь куда-нибудь поступить и получить престижную специальность.

— Куда?

— Не знаю, — отец взял со стола газету. — Вот объявление — набор в техническую школу...

— Техническую? Это что такое?

— Несколько отделений... Пятнадцать...

— Какое тринадцатое?

— Электротехническое.

— Значит, пойду на электротехническое. Кем я после этого буду?

— Электротехником.

К удивлению отца, Карл на следующий день по­шел записываться в техническую школу, где через три недели начались занятия. В первое время Карл ходил на них без удовольствия, но потом втянулся, чему причиной была довольно шустрая компания, которая споро посещала все мероприятия — от фут­бола до пикников на природе с пивом.

Карлу понравилась одна из сокурсниц — худень­кая, изящная Ирэн, жившая, как оказалось, неда­леко от Карла, который никогда до этого не ухажи­вал за женщинами (девушки легкого поведения не в счет) и не знал, как начать ухаживания.

— Папа, — спросил он однажды, — как ты уха­живал за мамой?

— Откровенно говоря, не помню, — ответил отец. — Кажется, подарил однажды цветы, сводил в кафе. Потом попросил руки у ее родителей. Те согласи­лись. Ну, вроде, и все.

— А что мне делать с Ирэн?

— Подари цветы, своди в кафе, поговори о чем-нибудь умном. Ты, вообще-то, о чем-нибудь таком знаешь?.. Литература, искусство...

— Литературу — не очень. Ты ведь знаешь, мне книги читать было некогда. У меня репетиции были — по восемь-десять часов в день. Когда мне книги было читать?

— Почитай сейчас. У тебя время есть. Начинай с чего-нибудь простого.

— Непривычно это... Но попробую.

За день до свидания с Ирэн Карл засел за чтение мировой литературы и втянулся. Особенно ему нра­вились романы Майн Рида и Фенимора Купера. Но его кумиром стал знаменитый немец Карл Мей с его отважными индейцами и беспощадными ковбо­ями...

Поэзия давалась Карлу с большим трудом, и он с грехом пополам выучил наизусть несколько сти­хотворений, которые очень быстро забыл, так и не применив их в качестве боевого оружия.

Отношения с Ирэн развивались по всем кано­нам марьяжной дипломатии, но Карл никогда не рассказывал невесте о том, что некогда учился му­зыке и мечтал об оперной сцене.

Ирэн подрабатывала по выходным продавщицей в цветочном магазине и долго смеялась, когда Карл подарил ей букет тюльпанов. Она благосклонно при­нимала ухаживания Карла, и через полгода они по­женились. Свадьба проходила в расположенном ря­дом с жильем Карла кафе, где присутствовали по­чти все родственники.

К сожалению, личная жизнь Карла не залади­лась. Несмотря на учебу в технической школе, он продолжал жить представлениями о жизни, полу­ченными в кругах оперной богемы. Шампанское, беседы при свечах... И в семейной жизни не зала­дилось. То, на что он в первое время не обращал внимания, раздражало его все больше и больше. То, что раньше казалось ему мелкими чудачества­ми, теперь представлялось ужасной местечковостью.

— Папа, — говорил он, — она женщина не на­шего круга. Ее мать работает прачкой, а отец — маляром. Она, конечно, молодец, выбилась в люди. Но привычки у нее остались прачечные. Не знаю, что делать...

— Терпи. Стерпится-слюбится.

— Сколько можно терпеть! Она слушает эту ужас­ную музыку. Ты слышал когда-нибудь о рок-н-рол­ле? Это такая музыка — бум-бум-бум... тра-та-та...

— Конечно, слышал. Отец Марк слушает рок-н-роллы и думает, что никто об этом не знает... «Beatles», «Rolling stones»...

— Черт с ним, с отцом Марком. Я, в конце кон­цов, женился не на отце Марке.

— Что за странные мысли тебе приходят в голову!

— Да я не об этом! Я хочу сказать, что не выно­шу эту музыку. У меня от нее болит голова. Чест­ное слово, я не знаю, что мне делать.

— Терпи, сынок, терпи...

Но долго выдержать такого безобразия Карл не мог.

В один прекрасный день он собрал вещи и ушел от Ирэн к отцу. А вечером впервые за последние несколько лет пошел в оперный театр на «Тривиату»...

Началась совершенно другая жизнь. Карл хо­дил в театры, покупал пластинки; выписывая му­зыкальные журналы, с удивлением узнал, что его помнят в оперном мире. Иногда на концертах к нему подходили знакомые и совершенно незнакомые люди, выражая сочувствие.

Карлу было приятно такое внимание. Его при­гласили в детскую музыкальную школу руководить хором, но Карл отказался, полагая, что это черес­чур близко поставит его рядом со своим несчасть­ем.

Карл не мог взять в толк, что изменило его от­ношение к опере в последние несколько недель. Не­ужели им руководили только негативные эмоции, навеянные рок-музыкой?

Отец Карла не мог без удовольствия смотреть на то, как сын после долгой паузы возвращается к жиз­ни, с другой стороны, он немного жалел о разрыве сына с Ирэн, которая ему, откровенно говоря, нра­вилась. Но что сделано — то сделано. Сын жил в доме отца, и тому нравилось такое соседство.

Карл только теперь стал понимать, насколько интересный человек его отец, который, как выяс­нилось, разбирался не только в настройке органов, но и в литературе, и в живописи, и в политике. Именно отец потащил его в частный музей Ван Гога, где Карл впервые увидел картины великого голлан­дского живописца.

— Кажется, Карл, ты становишься, по-настоя­щему культурным человеком.

— Очень может быть, отец...

Все было бы ничего, но в один прекрасный мо­мент Карл по-настоящему влюбился. Его избран­ницей оказалась артистка балета, — замкнутая, хо­лодная, как айсберг, и безумно красивая немка, ко­торая была на двадцать лет старите его.

Карл познакомился с ней за кулисами венского оперного театра, где она оказалась совершенно слу­чайно — зашла к подружке. Карл долго не знал, как подступиться к немке, и попросил своего при­ятеля, с которым когда-то (казалось, в другой жиз­ни) учился в Роттердамской консерватории, позна­комить его с красавицей.

— А вы разве незнакомы? — удивился приятель. — Это же Моника. Ее тут все знают. Она танцует в Берлине.

— Нет, не знаю. Наверное, если бы я ее знал, не просил бы тебя меня представить...

— Пожалуйста, если ты настаиваешь.

И влюбившегося с первого взгляда Карла пред­ставили Марте.

К счастью, к тому времени Карл обладал боль­шим интеллектуальным багажом, с помощью кото­рого было довольно просто укладывать женщин в постель. Однако на этот раз багаж знаний не очень-то помог Карлу. Интеллектуальные беседы о лите­ратуре, кинематографе и оперных театрах не про­извели на Марту никакого впечатления. Она оста­валась холодна, ибо знала, кажется, значительно больше Карла.

— Что мне делать, папа? — в отчаянии вопро­шал Карл. — Она меня не замечает. Я дарю ей до­рогие цветы и золотые украшения, трачу на это все деньги, а она принимает подарки так, будто дарить ей цветы и украшения — мой долг и обязанность...

— Значит, она понимает, что ты к ней не равно­душен. Если ты ей нравишься, в конце концов ты сумеешь завоевать ее сердце, если нет — хоть дари, хоть не дари — все едино.

— Что ты имеешь в виду? Что я зря дарю ей цветы?

— Не знаю. Ничего я не имею в виду. Чему быть — того не миновать.

День сменялся следующим; душа и тело Марты ни на сантиметр не приближались к Карлу.

Однажды он встретил одного из своих однокурс­ников, с которым когда-то учился в технической шко­ле, и выложил ему обо всех своих амурных неприят­ностях.

— Старина Карл! — закричал сокурсник. — Ты совсем не изменился... Зачем тебе эти женщины? Забудь и пей пиво.

После дежурных «ты помнишь» и «а как мы тог­да» приятели отправились в ближайшую пивную от­метить такое замечательное событие, как случайная встреча старых друзей.

После пятой кружки Карл подумал, что это че­ресчур даже для такого крепкого человека, как он. Но его однокурсник не сдавался.

— Что такое четыре кружки пива для таких вос­питанных и благородных молодых людей, как мы с тобой? Пыль для моряка, и больше ничего. Мы ведь когда-то выпивали с тобой и более...

— Разве?

— Еще как! Ну, может быть, и не с тобой. Ты помнишь этого фламандца?.. Кажется, его звали Эрик...

Употребление пива в особо больших количествах закончилось далеко за полночь. Карл с трудом добрался домой, где удивленный отец ждал его у две­рей. Увидев Карла, он укоризненно покачал голо­вой, но ничего не сказал.

Утром у Карла страшно раскалывалась голова, и он дал себе честное слово никогда не пить больше двух (потом все-таки увеличил дозу до трех) кру­жек. На завтрак он втиснул в себя стакан холодно­го молока.

— Нельзя так много пить, сынок, — сказал ут­ром отец. — Ты загубишь свое здоровье... Кстати, вчера тебе звонила Марта.

— Мне? Марта?

— Тебе, конечно... Не мне же.

— Что она сказала?

— Спросила, где тебя можно найти.

— Что ты ответил?

— Что ты шляешься неизвестно где.

— А она?

— Повесила трубку.

Карл схватился за голову. Впервые Марта по­звонила ему домой, а он в это время глушил пиво и вел дурацкие беседы о смысле жизни! И в это самое время ему звонила женщина, о которой он мечтал всю жизнь.

Ему позвонила Марта!

И он не оправдал ее ожиданий...

Кое-как умывшись и еще раз почистив зубы, Карл отправился в театр, надеясь встретить любимую.

В театре Марты не было, но ему сказали, что она вот-вот должна подойти. Карл бесцельно сло­нялся между рядами, когда появилась она. Кинув на Карла внимательный взгляд, она быстрыми ша­гами направилась в сторону своего воздыхателя.

— Карл, что случилось? — начала она. — Я вче­ра звонила тебе, но отец сказал, что ты пропадаешь неизвестно где.

— Ничего не случилось. — Я вчера встретил од­нокурсника и мы отметили это событие. Выпили по... кхм.. две кружки пива.

— Ты можешь выпить две кружки пива? — ужаснулась Марта. — Ты — две кружки пива?!

— Честно говоря, я и сам этому до сих удивля­юсь, — сказал Карл. — Я очень плохо себя чув­ствую. У меня болит голова, мне хочется пить и, вообще, у меня такое чувство, что я вот-вот умру.

— У меня тоже такое чувство, — сказала Мар­та. — У тебя такой вид, словно тебе пора делать искусственное дыхание.

Марта крепко взяла Карла за руку и повела к себе домой...

Что было потом, Карл рассказывать категори­чески отказывается. То ли он проявил себя настоя­щим мужчиной, то ли, наоборот, истинным джент­льменом. Но на следующий день Карл и Марта ре­шили пожениться.

Первые месяцы после свадьбы показались Карлу волшебной сказкой. Он просыпался и не верил в свое счастье — рядом с ним лежала самая красивая, са­мая умная и самая утонченная женщина Голландии.

«Господи, за что такое счастье, — думал Карл. — Кто такой я, и кто — она? Неудавшийся оперный певец, неудачник и самая изысканная женщина Рот­тердама...»

Молодые первые недели после брака проводили в праздности и весельи. Ходили в гости к старым приятелям Карла и Марты, устраивали вечеринки на новой квартире, которую они сняли на юго-за­паде столицы. Большей частью это были друзья Мар­ты из числа артистов балета, музыкантов и других представителей высшего света.

Высший свет резвился у молодых по полной про­грамме: пили, пели, танцевали... Карлу все чаще казалось, что он чужой на этом празднике жизни. Конечно, с ним общались как с равным, ему жали руки, а некоторые дамы поглядывали на него весь­ма и весьма кокетливо.

И, тем не менее, Карл чувствовал себя не в сво­ей тарелке.

— Я не могу понять, — жаловался он отцу. — Вроде все в порядке, но, что-то тут не так. Я чув­ствую, что не вписываюсь в этот круг, хотя, каза­лось бы...

— Разумеется, — отвечал мудрый отец. — Для них ты всего-навсего муж Марты, подававший ког­да-то большие надежды... А теперь ты муж Марты и — инженер-электрик... Они там все дирижеры – режиссеры – солисты – танцоры, а ты — электрик. По­нял?

Карл понимал, что имел в виду отец. Но что он мог поделать? Посоветоваться с женой? Вряд ли она поймет его чувства... В общем, он был счастлив, но нечто мешало ощутить счастье во всем его многооб­разии.

— Ты мне не нравишься, — однажды сказала ему Марта. — Ты обязан взять себя в руки. Ты всех сторонишься, как юноша из глухой деревни. Толь­ко и делаешь, что пьешь вино и пытаешься состро­ить довольную физиономию. Знай, что тебе это плохо удается.

— Я очень стараюсь.

— Не знаю, что с тобой происходит. Я думала, что тебе будет интересно с моими приятелями, ведь они люди искусства!

— Мне очень с ними интересно...

— Ты чувствуешь себя электриком, попавшим в компанию интеллектуалов. Эдаким сельским при­дурком.

— Во-первых, я— не сельский придурок, а, во-вторых, твои приятели — отнюдь не интеллектуа­лы.

— Интеллектуалы они или нет — дело десятое! Важно, как ты себя ощущаешь. И чтобы ты не чув­ствовал себя придурком или электриком, нужно что-то делать.

— Может, начнем приглашать в гости электри­ков или сельских придурков? У меня, кажется, есть родственники в деревне.

— Уволь. Ничего не имею против электриков и придурков. Но ты должен меня понять. Я не знаю законов этого самого англичанина... кажется. Ома.

— Правильно. Я тебе о них расскажу.

— Ни в коем случае. Сколько лет без них жила и дальше как-нибудь проживу.

— Что ты предлагаешь?

— Я думаю, тебе стоит вернуться...

— Куда вернуться?

— В оперу, разумеется. В оперный театр.

— Электриком?

— Зачем же? На первых порах — помощником режиссера, а там — будет видно. Я уже договори­лась. Тебя с удовольствием возьмут, потому что по­мнят. Деньги, конечно, небольшие. Но работа ин­тересная. Ты будешь при деле, которое тебе нра­вится.

— Это обязательно?

— Желательно. Для тебя же самого.

Несколько дней Карл не выходил из дома, обду­мывая предложение жены. Иногда ему казалось, что старые раны затянулись, и он будет получать удовольствие от работы. Иногда — что стоит ему регулярно по долгу службы посещать театр, как его охватит непреодолимая депрессия.

Карл не находил себе места и однажды позво­нил однокурснику, который с радостью принял при­глашение выпить пива.

— У тебя опять ворох проблем, — усмехнулся приятель.

— Не знаю, что делать, — признался Карл. — Может, ты посоветуешь?

— Я? Но у меня же жизнь — прямая линия. Как закончил техническую школу, так и живу спо­койно — жениться не собираюсь. Да и оперным пев­цом я никогда не мечтал стать. Работаю на «Филлипсе», зарабатываю неплохо... Что мне еще надо? Может быть, когда-нибудь и женюсь, да только не сейчас.

Встреча друзей закончилась далеко за полночь. Обо всем было говорено переговорено, однако решить — стоит или нет идти в театр — не удалось.

Утром Марта устроила Карлу большой скандал.

— Ты хочешь стать алкоголиком? — грозно спро­сила жена.

— Не хочу, — сказал Карл. — Какой из меня алкоголик? У меня же голова от выпивки болит так, что я даже о «Кока-коле» думать не могу...

— И не думай... Сегодня последний день, когда можно устроиться на ту работу, которую я тебе пред­ложила. Если не придешь, это место займет дру­гой. Так что иди. Завтра будет поздно.

Простояв около получаса под холодным душем, Карл отправился в театр под руку с Мартой, и в тот же день был зачислен в штат Роттердамского опер­ного театра.

— Я до сих пор не знаю, — сказал потом отцу Карл, — правильно я сделал или нет, дав себя уго­ворить. Мне до сих пор снится, что я стою на сце­не. А когда просыпаюсь, мне хочется плакать, ибо жизнь сложилась не так, как хотелось. Видно, не судьба... Но зато мне так нравится театральная су­ета, ощущать себя причастным к великому таин­ству, что я чувствую себя почти счастливым.

— Ты все сделал правильно, сынок, — ответил отец Карлу, качая мудрой головой.

Произошедшее с Карлом — отнюдь не редкое явление и не всегда становится трагедией для того, кто не в состоянии продолжить успешно начатую карьеру. Более того, иногда переход от одного вида деятельности к другому, коренная ломка устояв­шегося стереотипа приводят к весьма и весьма бла­гоприятным результатам. Да, такое случается, но, к сожалению, не всегда. Для людей творческих про­фессиональная несостоятельность может привести к тяжелейшей психической травме, когда вчераш­ние мечты об успехе, благодарных зрителях, ум­ных читателях, цветах, гонорарах и прочих сопут­ствующих атрибутах превращаются в прах.

Еще хуже, когда до бешеного успеха остался только один шаг, но в самый последний момент вме­шивается нечто, и все рушится.

Карл, поняв, что ему уже никогда не стать вели­ким оперным певцом, несколько недель не мог ду­мать ни о чем, кроме самоубийства. Он потом рас­сказывал, что часами мог размышлять о том, что более безболезненно — отравиться или перерезать вены. Он считал, что божественный смысл его жизни утерян; не будет ни сцены, ни поклонников, ни славы. Следовательно, не будет ничего... Любая мысль, тем более, любое упоминание о театре и сцене вызывали у него отвращение и боль.

Но Карл полюбил... С любовью пришла и на­дежда. А настойчивость и понимание со стороны Марты помогли вернуть ему, казалось, навсегда ут­раченный мир. Да, теперь Карл занимает очень скромную должность, но он все-таки возвратился в театр, а рядом с ним — любимый и любящий чело­век, и он счастлив.