В) От анализа к терапии

Ну и что же теперь с ней делать, с этой Грызлой?

Кажется, просто: перестать ее слушать. Но почему-то как раз ее человек больше всего и слушает, ей, родимой, он только и доверяет оценку себя: принимает от других похвалу, только если ему это позволяет его внутренняя Грызла; принимает от других порицания ровно в такой мере (и в таких областях жизни), в какой они совпадают с мнением его Грызлы.

Грызла занимает прочные позиции в его внутреннем "штатном расписании".

Что нужно, чтобы ее уволить?

Начнем с вопроса, не выполняет ли она в его жизни в том числе и какие-нибудь реальные, полезные функции. Например, Грызла – какой-никакой, а Родитель. А куда же без Родителя?

Было бы, например, нелепо, если бы Катя, дожив до своих двадцати двух лет, вставляла реплики в любой разговор, к месту и не к месту. Не всякое желание что-то сказать нужно исполнять, иногда стоит действительно и промолчать.

Иными словами, человеку нужен тормоз, а также рукоятка, позволяющая этот тормоз плавно отпускать, когда это возможно или необходимо. Это – важные функции Внутреннего Родителя.

И если другого Внутреннего Родителя, кроме Грызлы, нет (к сожалению, так часто бывает), приходится довольствоваться тем, какой есть.

У меня был клиент, которого мама в детстве ругала за каждую тройку в школе. При этом, – вспоминает он, – она его отдала в экспериментальный класс, где ему было трудно учиться, и ни разу ничем не помогла, – только кричала, что своими плохими отметками он ее позорит и окончательно портит ей и без того неудавшуюся жизнь.

Когда я спросил его, как вела бы себя на ее месте "хорошая" мама, он долго смотрел на меня, что-то соображал, потом сказал: "Не знаю". Я задал "наводящий" вопрос: "А у кого-нибудь из твоих друзей были мамы, которые им помогали?" Он ответил: "Так это у Коли, а моя мама может только кричать".

Эта смешная и вместе с тем трагическая история – про каждого из нас.

Позже мы поговорим о полезной в некоторых случаях фантазии о "настоящих родителях", а также о других способах приобрести "хорошего" Внутреннего Родителя, который будет выполнять необходимые функции без "дополнительной нагрузки". Но пока нам нужно как-то обойтись со столь мешающей нам Грызлой – той, которая есть.

Попробуем выяснить, чего же она, Грызла, хочет.

Как правило, оказывается, что реально она хочет совсем не того, чего следовало бы хотеть нормальному Родителю.

Предполагается, что Родитель заботится о Ребенке. Хвалит он его или ругает, разрешает что-то или не разрешает, требует или "спускает с рук" – все это, по-хорошему, должно делаться для пользы Ребенка. На то он и Родитель; это – его основные функции.

Но чего хочет мама, старающаяся заставить дочку постоянно молчать? За кого она беспокоится? – Ясно же, чтр не за дочку, а за себя. Если бы беспокоилась за дочку, учила бы и развивала бы, всячески пестовала бы каждое удачное дочкино "выступление" ("Вот какая у меня Катюша умница, всегда к месту скажет!")

Чего хочет папа, который при каждой удаче своего сына старается показать ему, что, во-первых, это не совсем удача, во-вторых, не совсем его, и, в-третьих, в следующий раз у него все равно ничего не получится?

Похоже, что этот папа с сыном соревнуется. Физически будучи папой, "на самом деле" (то есть с точки зрения трансакционного анализа) он – Ребенок. У Ребенка в песочнице взяли ведерочко (на ведерочке написано "Удача"), и ему вполне может показаться, что на свете есть только одно такое ведерочко, и если оно достанется другому, то ему-то уже никогда (и ничего!) не достанется.

Действительно, если папа, – неудачник (каждый раз, конечно же, неудача постигает его случайно, но вот поди ж ты!), а у его сына что-то получилось (совершенно незаслуженно, мал еще, чтобы у него что-то получалось!), ему становится очень обидно. За себя, разумеется. И он уж сумеет воспользоваться своими родительскими правами (забывая на это время про обязанности), чтобы "восстановить справедливость": "У меня не получается, значит и у тебя не должно получаться!"

Очень часто Грызла "в душе" – Неблагополучный Ребенок.

Не стоит ее жалеть. То есть при случае можно и пожалеть, а то так даже и помочь (мы к этому еще вернемся), но сейчас мы не этим заняты.

Грызла делает вид, Что она – Родитель. Мы уже увидели, какой она Родитель. Проявим же настойчивость, доведем мысль-чувство до конца и честно зададим себе вопрос: "А Родитель ли она вообще?"

Очевидно, что на этот вопрос придется ответить так: в той мере, в какой она – Грызла, она – не Родитель.

Давайте попробуем так прямо это Грызле и сказать. Только без пафоса, без этого "Я верил в вас, как в Бога, а вы лгали мне всю жизнь!" [4] Пафос, выражающий, как будет понятно из следующей главы, всего лишь контр-суггестию, нам здесь не поможет; хуже того, он только закрепит нас там, где мы были.

Давайте просто ей скажем: "Дорогая Грызла! Ты делаешь вид, что ты – Родитель, но судя по тому, что и как ты говоришь, сейчас ты нечто совершенно другое, ты – Обиженный Ребенок. А Ребенку не пристало давать оценки и ценные указания. Так что – извини".

Сказать это следует серьезно и "от души", таким тоном, с такой интонацией, с такими жестами, чтобы Фриц Перлз, К.С.Станиславский, – а вместе с ними и наша Грызла, – поверили. Это бесполезно выдумывать (то есть изображать в рамках "искусства представления" по Станиславскому), это нужно пережить на самом деле [5].

Текст не обязательно должен быть таким неуклюжим; все это может быть "упаковано" в выразительное "Шла бы ты, Грызла, лесом". Важно, чтобы клиент при этом ясно понимал, что происходит, то есть видел, что разговаривает с Ребенком, пытающимся "играть" Родителя.

Теперь, когда "театральное действо" успешно завершилось, необходимы комментарии.

Прежде всего, во избежание путаницы напомним, что говорить это реальным родителям (и другим прототипам) вряд ли имеет смысл. Они могут нас не понять. Да и не нужно им это: они живут так, как умеют, и не дело клиента, проходящего терапию, их воспитывать [6].

Говорится все это Исполняющему-Обязанности-Внутреннего-Родителя, которого на момент этой сцены нужно "экстериоризовать", то есть представить во всей его конкретности и подлинности. Например, как делают это в гештальттерапии, – посадить на "пустой стул", или написать ему письмо, и т.д. и т.п.

Все дело в том, что, переживая неуспех, вину, подавленность, неполноценность и прочие чувства такого рода, человек, – в этом состоит основное теоретическое утверждение коммуникативного подхода, – оказывается в таком положении потому, что находится в коммуникации с кем-то, кто его ругает, обвиняет, называет неполноценным в том или ином отношении, и т.д. и т.п.

Такая коммуникация, будучи "внутренней" (то есть происходящей в голове у человека, причем таким образом, что он не всегда даже ее сознает), от этого не становится менее реальной. Его ругают, обвиняют и пр. не "вообще", а совершенно конкретно – определенными словами, с определенными интонациями, что-то недоговаривая, что-то подтасовывая, где-то перегибая палку и пр.

Коммуникативный анализ должен восстановить фигуру Внутреннего Критического Родителя во всей ее реальности и конкретности, и решать эту задачу нужно очень "качественно": фантазии или приблизительность, основанные на "пустом" теоретическом знании, здесь не сработают. Чтобы можно было рассчитывать на терапевтический успех, нужно восстановить реальную коммуникацию, ту самую, в которой наш клиент является Подгрызленным.

Материал личной истории клиента здесь может быть полезным, но не решающим. Бывает, конечно, что Грызла оказывается довольно точной копией с яркого прототипа, но не менее часто она является более или менее "собирательным" образом. Как справедливо подчеркивают гештальттерапевты, весь необходимый материал у клиента всегда имеется прямо "здесь и теперь": Грызла, как бетховенский сурок, "всегда со мною".

Спрашивается, далее, кто в клиенте может сказать нужную фразу, увидев в Грызле Неблагополучного Ребенка? Ясно же, что это не Подгрызленный (тот сколько бы ни говорил, это – пустое хныканье).

Сказать это может лишь Взрослый.

В следующей главе вышеизложенное будет теоретически описано как выход в мета-коммуникацию (что, с нашей точки зрения, и составляет основную функцию Взрослого по отношению к коммуникации Родителя и Ребенка), пока же подчеркнем, что этот разговор Взрослого с Грызлой тоже должен быть реальным: столь же реальным, сколь реальной оказывается для клиента (и для свидетелей процесса) восстановленная фигура Грызлы.

Такой реальный "взрослый" разговор со своей Грызлой может потребовать от клиента определенного мужества. Дело не только в том, что клиент может бояться своей Грызлы. Это – пол-беды. Хуже, что клиент боится за свою Грызлу и за себя такого, каким он привык быть.

Ведь разобравшись со своей Грызлой, "уволив" ее (а может быть, если хватит смелости, вообще убрав из штатного расписания своего "штаба" должность Грызлы), человек станет совсем другим, и никогда уже не будет таким, каким был раньше: нытиком, неудачником, не способным сделать то, что нужно, и виноватым по этому поводу, и т.д. и т.п.

Этот экзистенциальный страх был описан древнегреческими философами еще две с половиной тысячи лет назад. Во времена древнегреческого Просвещения, когда появилась мода на учителей мудрости, "софистов", был зафиксирован следующий диалог между кандидатом в ученики и предполагаемым учителем:

— Ты обещаешь сделать меня лучше, чем я есть сейчас?

— Да, конечно.

— Значит, я стану другим?

— Да, конечно.

— Значит, меня, такого, каков я сейчас, не станет?

— Да, конечно, ты же станешь лучше!

— Значит, ты хочешь уничтожить, убить меня, – такого, каков я сейчас?!

Однако современная жизнь предъявляет человеку экзистенциальные вызовы и требует от него сохранения "мужества быть" независимо от происходящих внутри и вокруг изменений в неимоверно большей степени, чем жизнь в благополучные, "классические" эпохи. И если не закрываться от этих вызовов подушкой "одномерности" [7], приходится чуть ли не повседневно (а то и чаще) совершать экзистенциальный выбор того или иного масштаба. Впрочем, на то он и экзистенциальный, чтобы внешний масштаб был не так уж важен. Важно, что современному человеку для того, чтобы просто "нормально" жить, нужно постоянно меняться. "Такова, – как говорил один литературный герой, – селява".