ОНТОГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПЕРСОНОЛОГИЯ

 

Персонологический подход впервые был предложен американским психологом Джеймсом (1842 – 1910), который вычленил в личности четыре формы Я (Self): чистую, духовную, материальную и социальную. Подход Джеймса отличался известной новизной. Он первый разработал дифференцированную надиндивидуальную модель личности. Он подробно описал материальное Я, в которое включил тело, имущество и одежду, социальное Я с его притязаниями на престиж, дружбу, положительную оценку со стороны других, духовное Я с его процессами сознания, психическими способностями и чистое Я, или чувство личной идентичности. Основы персонологии, или персонологической психологии, как особой дисциплины, предметом которой служит персона как живая, индивидуальная, уникальная (eigenartige) целостность, были заложены немецким психологом В. Штерном (1871 – 1938). Персонология, по Штерну, должна стать основой всех наук о человеке, включая биологию, физиологию и медицину. По его мнению персоне свойственна психофизическая «нейтральность», то есть, психическое и органическое в ней должно трактоваться не как разные сущности, а как различные стороны и проявления одного и того же начала (99).

Б. Г. Ананьев предлагал назвать раздел психологии, объединяющий в себе возрастную психофизиологию и генетическую персонологию, онтопсихологией. Предметом онтопсихологии, по его мнению, должны были явиться взаимосвязи между индивидуальным онтогенезом и личностным жизненным путем, взаимосвязи, которые определяют главные закономерности целостного индивидуального развития человека. «История личности и субъекта деятельности развертывается в реальном пространстве и времени онтогенеза и в известной мере им определяется» (7). Ананьев в своих исследованиях пытался не только реально увязать личностное и индивидуальное бытие человека, но и, как можно заметить из его высказываний, полагал, что именно индивидуальные, биологические факторы детерминируют «историю личности».

Самое большое, что могла себе позволить отечественная психология того периода, это мимолетное упоминание о том, что личностное бытие в какой–то степени зависит и от биологических факторов. «Известна враждебность значительной части советских социологов, психологов и педагогов к признанию фундаментальной роли генотипа в личностной индивидуальности» – писал во введении к своей книге «Генетика этики и эстетики» классик отечественной генетики В.П.Эфроимсон (127). Его работа увидела свет лишь в 1995 году, а в 80-х годах автору отказали даже в депонировании монографии, сославшись на цитированные в книге стихи запрещенного в то время Николая Гумилева. В. С. Мерлин в тот же период высказывал «смелую» точку зрения, что темперамент скорее всего не поддается воспитанию, как это считают многие советские психологи, что в этом есть некий перегиб, а другой авторитет советской психологии А. В. Запорожец лишь позволял себе заметить, что: «признание детерминированности психического развития условиями жизни и воспитании не отрицает особой логики этого развития, наличия в нем определенного самодвижения» (53).

В этих высказываниях, как можно видеть, биологический фактор полностью не отрицается, однако ясно указывается, что первично, а что вторично. Социальные факторы (условия жизни, воспитание) – детерминаторы, а онтогенезу отводится роль «определенного самодвижения».

Б. Г. Ананьев – один из первых уделил основное внимание онтогенетической обусловленности личностной динамики. «Возрастные изменения в динамике жизненного цикла содержат в себе оба параметра времени – длительность бытия и временную последовательность смены фаз. В современной возрастной психологии далеко не всегда учитывается эта взаимосвязь параметров времени. Широко распространенные в ней принципы конструирования возрастных симптомокомплексов, относящихся к отдельному периоду человеческой жизни, представляют собой абстрагирование от целостного хода исторического развития с его «стрелой времени» и своего рода консервацию в статических показателях динамики возрастных преобразований» (7).

Именно поэтому у Ананьева были все основания рассматривать онтопсихологию как новое направление в исследовании человеческой индивидуальности и онтопсихологический подход открывал совершенно новые горизонты для психофизиологических, нейрофизиологических, нейропсихологических исследований в нашей стране.

Однако в то время как работы нашего соотечественника не получили широкого признания, в настоящее время в России имеет значительное распространение онтопсихологическая теория Антонио Менегетти, который использует в своих работах тот же термин, что и предложенный много ранее Ананьевым.

При этом Антонио Менегетти и его трактовка онтопсихологии, не только не имеют ничего общего с теорией Ананьева, но и находятся, можно сказать, по разные стороны баррикад.

Если Ананьев надеялся своим онтопсихологическим подходом сконцентрировать внимание исследователей на индивидуальной онтогенетической обусловленности личностного бытия, то Менегетти провозглашает, что «онтопсихология является актуализацией четвертой силы в психологии, которую предвидел Маслоу» (191). Ни для кого не секрет, что Маслоу, равно как и Роджерс являются основоположниками гуманистической психологии и гуманистического подхода к личности, который не просто не учитывает биологические факторы в личности, но и активно игнорирует их. Именно гуманистическую психологию принято именовать третьей волной в психологии, в связи с чем Менегетти рассматривает свою теорию как четвертую волну, которая позволит всему человечеству «от собственного духовного мира» перейти «к духовному миру всего сущего, ибо свой духовный мир – это духовный мир Вселенной». Каким образом возможен подобный переход? Очень простым: «с помощью экстрасенсорного восприятия осуществляется подготовка к онтической интуиции» (191).

В связи с невозможностью использовать термин Ананьева «онтопсихология» направление в психологии, занимающееся изучением индивидуальной, биологической, онтогенетической обусловленности динамики личностного бытия я обозначил как «онтогенетическая персонология», но при этом нужно не забывать, что онтогенетическая персонология имеет в своей основе онтопсихологию Ананьева в узком понимании этого термина и динамическую психологию в широком.

Учение о личности (персонология) всегда привлекало внимание клиницистов–психиатров: В. М. Бехтерева, Е. С. Авербуха, А. Д. Зурабашвили, В. Н. Мясищева – сотоварища Б. Г. Ананьева по научной школе В. М. Бехтерева. В. М. Бехтерев был одним из первых российских психиатров, который стал рассматривать личность как биосоциальное единство. Его идеи нашли блестящее воплощение в работе его ученика В. Н. Мясищева «Личность и неврозы». Одной из основных проблем, над которой Мясищев работал в последние годы своей научной деятельности, являлась проблема нормы и патологии в личности, и, в частности, одна из самых больших проблем, по его мнению, заключалась в том, что организм и личность в своем многообразии проявлений и характеристик развиваются гетерохронно (91). Однако развитие отечественной персонологии и патоперсонологии долгие годы происходило практически в полном отрыве от достижений зарубежной психологии и психиатрии. Результаты персонологических исследований Фрейда, Адлера, Юнга, Хорни не учитывались, а если и учитывались, то лишь в негативном плане. Нужны годы, чтобы выросло новое поколение молодых ученых с более широким кругозором. Именно перед ними может быть поставлена задача выдвижения отечественной российской науки на мировой уровень. Попытка «омоложения» отечественных мастодонтов от психологии, производимая в рамках программы «Обновление гуманитарного образования в России» ничего кроме улыбки сожаления не вызывает. Смешно читать, когда «авторы, учитывая допущенную ими прежде односторонность», находят «необходимым уделить специальное внимание оценке тех деформаций» (99), которые претерпела не наука, как они скромно указывают (А. В. Петровский, М. Г. Ярошевский, 1994), а они сами под давлением идеологических установок и запретов (наука деформации не подлежит – она просто перестает в этом случае быть наукой).

Огромная заслуга Фрейда заключается не только в том, что он обратил внимание на бессознательные стороны психической деятельности, но и в том, что он одним из первых стал пользоваться динамическими моделями для объяснения психологических и психопатологических феноменов. Brierley, как можно более обобщенно определяя общую теорию психоанализа, писал, что психоанализ – «есть психология психических процессов и их организации. В такой психологии психика перестает быть статической структурой или чем–то вещественным и становиться динамической сущностью, тем, что объединяет действия и последовательность адаптационных реакций» (206).

Возрастная психология, на словах признавая, а на деле отказываясь признавать биологический базис личности, зашла в тупик. «Богатство эмпирических исследований в возрастной психологии само по себе не могло обеспечить интегрирования представлений о личности как некотором едином целом, как системном и социальном качестве индивида» (99). Еще более откровенно обрисовал ситуацию известный ученый П. В. Симонов: «Отступая от преследующих его по пятам смежных дисциплин – нейрофизиологии, этологии, антропологии, социологии и т.п., психолог в определенный момент оказывается на территории, где чувствует себя недосягаемым для представителей этих отраслей знания. С облегчением он осматривается вокруг и обнаруживает, что находится на территории... искусства» (111).

Просто становится жалко бедного «психолога», которого со всех сторон теснят «злые» нейрофизиологи, этологи и социологи и которому приходится просить политического убежища у искусства.

На почве возрастной психологии (материалистической по своей идее) в настоящее время пышным цветом взошла гуманистическая психология (о которой мы уже писали), персонализм – учение, рассматривающее личность, как первичную субстанцию с безграничными потенциями, стремлением к самотрансценденции и самоактуализации.

В то время как нейрофизиологи и нейропсихологи однозначно указывают, что такие энергозависимые характеристики деятельности центральной нервной системы как активность, пластичность, переключаемость подчинены общебиологическим онтогенетическим законам, психология личности в лице гуманистической психологии и персонализма пытается всеми средствами сохранить дуалистические принципы, пытается разорвать связи между физиологией и психологией.

Этим тенденциям по мере сил всегда противостоял не только Ананьев, но специалист по детской и возрастной психологии С. Лейтес, в этом направлении вела свои исследования Равич–Щербо, этим вопросам в определенной степени посвящена «специальная теория индивидуальности», разрабатываемая в Институте психологии РАН коллективом под руководством В. М. Русалова, в этом направлении работает в рамках своей теории метаиндивидуальности Л. Я. Дорфман.

Но, в целом, больше не психологи, а физиологи, со своей стороны начинают исследования биологического базиса личности в рамках дифференциальной психофизиологии, стараясь понять «как происходит взаимопроникновение и взаимообуславливание биологических и социальных свойств в человеке». Конкретная задача психофизиологии формулируется как «вскрытие объективных биологических оснований психологического уровня индивидуальности человека».

Однако, даже этими авторами, которые признают в психической сфере особый пласт свойств, характеризующих формально–динамический аспект деятельности и поведения человека, отрицается взаимозависимость между динамическими, энергетическими и содержательными сторонами психики. Они указывают, что формально–динамический аспект «принципиально отличается от содержательной стороны психики тем, что формируется в результате «системного обобщения» психофизиологических компонентов деятельности независимо от ее конкретных мотивов, целей и способов за счет постоянства врожденных индивидуально устойчивых свойств всех биологических подсистем организма». А попытки установить корреляции между биологическими свойствами и содержательными характеристиками личности представляются беспочвенными.

Основной задачей онтогенетической персонологии, в отличие от дифференциальной психофизиологии, является не столько попытка с помощью современных методов исследования нейрофизиологических и нейрохимических процессов, вычленить специфические индивидуальные паттерны функционирования центральной нервной системы, сколько изучение онтогенетической обусловленности динамики личностного бытия, изменений когнитивных функций, сознания и самосознания в процессе индивидуального созревания и инволюции, и более того, изучение зависимости структуры психических процессов от динамических и энергетических уровней нейрофизиологических процессов.

С нашей точки зрения между динамическими и содержательными аспектами психической деятельности имеется достаточно тесная связь и взаимозависимость: такая что, зная динамику и энергетику функционирования мозга, можно в определенной степени судить о содержательной стороне психики и наоборот.

 

Несколько основных принципов должны мы разобрать, чтобы не возникало у нас заблуждений по поводу специфики онтогенеза личности и задачах онтогенетической персонологии. Мы не собираемся убеждать кого–либо в необходимости учитывать биологический базис личности. Мы даже не собираемся заявлять какие–либо претензии на приоритетное указание ведущей роли биологических факторов – об этом писал еще Кречмер: «Темперамент имеет для всего того, что называется индивидуальностью или личностью, для отличия одного человека от другого, гораздо большее значение, чем все структурные различия в душевных аппаратах... Темперамент является центральным биологическим фактором не только для характера, но и для ума человека... Для высоты ума индивидуума в первую очередь имеет значение наследственная предрасположенность, а затем уже влияние воспитания и среды» (176).

Наша задача обратить внимание и подчеркнуть один из основных принципов, который использует онтогенетическая персонология для изучения психической деятельности и построения онтогенетической модели личности. В основе подхода онтогенетической персонологии к психической деятельности и формированию личности лежит ассимиляционный принцип. Высшая психическая деятельность, включая когнитивные и контрольные процессы (сознание) есть активный процесс ассимиляции информации, поступающей из внешней и внутренней среды в целях адаптации индивида к окружающей среде.

Психическая деятельность, с нашей точки зрения, построена не по отражательному принципу, как это принято считать, а по ассимиляционному принципу. Мозг не отражает, а ассимилирует информацию.

Одна из первых теорий, рассматривающая психическую деятельность человека в норме и патологии с позиций теории информации – это теория информационного метаболизма А. Кемпински. Раздражители внешнего мира воздействуют на Я, в соответствии с этой теорией, через границу, отделяющую внутренний мир от внешнего, этот процесс протекает по законам селекции, предполагающим две основные тенденции – ассимиляция и отклонения элиминации. Ассимиляция внешних раздражений приводит к возникновению соответствующих функциональных структур, обуславливающих те или иные психологические реакции. Ассимилятивная тенденция достигает максимальной выраженности, по мнению Кемпински, в плане сексуальной деятельности, направленной на продолжение рода. Тенденция отклонения рассматривается как выражение чувства агрессии и может иметь значение не только индивидуальное, но и социальное.

Психические расстройства рассматриваются им как патология границы, через которую осуществляется информационные связи организма с внешним миром. Он объясняет этим аутизм, расщепления, депрессии, эмоциональные нарушения при неврозах.

Кемпински очевидно рассматривал и энергетические характеристики психических процессов, поскольку указывал, что ассимиляция поступающей информации и организация различных функциональных систем носит характер отрицательной энтропии.

Подобные подходы свойственны также и когнитивной психологии, которая рассматривает человека как «активный, перерабатывающий информацию организм, ищущий стимуляции и стремящийся к знаниям» (219).

 

Психические процессы, связанные с ассимиляцией информации, деятельность систем обеспечения фоновой активности мозга требуют значительных энергетических затрат. Энергетика мозга в настоящее время изучена крайне недостаточно, что заставляет большинство исследователей использовать для объяснения психической деятельности гипотетический конструкт «психическая энергия» или его аналоги.

Недостаток знаний в этой области позволяет ряду исследователей (Holt, 1967; Кubie, 1974; Rubinstein, 1967; Peterfreund, 1971) вообще сомневаться, что понятие психической энергии, или инстинктивной внутренней силы, практически имеет доказательства. Однако именно практически в настоящее время ни одна из динамических теорий, объясняющих психические процессы, не может обойтись без понятия «психическая энергия».

«Мы предполагаем, – писал Фрейд, – и этому научили нас другие естественные науки, – что в психической жизни действует некоторый вид энергии, но мы не имеем данных, которые позволили бы нам подойти ближе к познанию ее по аналогии с другими видами энергии. Мы, видимо, признаем, что нервная, или психическая энергия существует в двух формах: одна имеет свободу перемещения, а другая, напротив, связана» (154).

Среди естественных наук, на которые ссылается Фрейд, в первую очередь следует указать на философию. Барух Спиноза в «Этике» утверждал, что в человеке существуют лишь три побудительные силы: а) влечение, которое, относясь и к душе, и к телу, есть «не что иное, как сама сущность человека», б) радость и в) печаль.

В психодинамической психологии и психотерапии роль психической энергии выполняет одно из ключевых понятий психоанализа libido, а «радость» и «печаль» нашли свое отражение в принципе удовольствия, которому наряду с принципом реальности, подчинена вся психическая жизнь человека.

Под энергией влечений или libido Фрейд объединял все, что имеет дело с тем, что можно охватить словом любовь. И он прямо рассматривал эту энергию как количественную величину, несмотря на то, что она в настоящий момент не может быть измерена.

Фрейд считал целесообразным разделять психическую энергию на энергию «душевных процессов» и сексуальных влечений (собственно libido), хотя и не настаивал на этом различении, считая обе группы названиями источников энергии индивида, оставляя дискуссию о том, являются ли они в основе одним и тем же или различным до появления новых биологических фактов. «Возможно, что сексуальная энергия libido в глубочайшей основе своей и в конечном результате составляет только продукт дифференциации энергии, действующей вообще в психике» – писал он (97).

Юнг в одной из своих ранних работ «Психология dementia praecox» также использовал выражение «психическая энергия» в широком смысле, объединяя в этом термине всю психическую энергию, включая сексуальную, так как не мог объяснить это заболевание как, например, это делал Абрахам, только с точки зрения перемещения исключительно сексуальных (либидинозных) энергетических потоков.

Не имея возможности приложить теорию libido к dementia praecox, Юнг постепенно заменил описательное определение Фрейда на генетическое, что дало ему возможность в дальнейшем заменить выражение «психическая энергия» термином libido, оставляя за ним более широкое толкование (171). Юнг прямо указывал, что «природа не знает искусственного различения» libido. В природе «мы прежде всего видим лишь один сплошной жизненный инстинкт, единую волю к существованию, которая стремится поддержанием особи обеспечить дальнейшее размножение всего рода» (171).

Юнг отмечал, что такой подход к libido в чем–то напоминает Шопенгауревскую волю, и в более философском аспекте Эрос у Платона и Гесиода. Он считал расширение понятия libido существенным шагом вперед, Фрейд же сомневался, что психология что–то выйграет, если «по примеру Юнга подчеркнет первоначальное единство всех влечений и назовет «libido» проявляющуюся во всем энергию» (153).

Из наиболее известных психологических теорий, постулирующих обусловленность психической деятельности различными глубинными, базовыми энергетическими процессами, следует вспомнить «гормическую» психологию Мак–Дугалла.

G. Ewald пользовался термином «биотонус», а совокупность гипотетических энергетических процессов, определяющих возможности психической деятельности человека, его темперамент и уровень аффективного реагирования определял как «биопотенциал». Показателем биотонуса он дополнял характерограмму и считал, что это дает возможность индивидуального прогнозирования психогенных реакций.

При всем разнообразии подходов, существующих в отношении психической энергии – libido, психодинамическая психология практически не обращает внимания и не учитывает при построении моделей психологической и психопатологической деятельности то, что в процессе индивидуального онтогенетического существования количество психической энергии не остается постоянно на одном уровне. Напротив, Анна Фрейд даже подчеркивает, что «Оно человека в течении всей жизни в основном остается одним и тем же. Верно, что инстинктивные импульсы способны к изменению, когда они вступают в столкновение с Я и с требованиями внешнего мира. Но внутри самого Оно не происходит никаких или почти никаких изменений» (151).

С позиций онтогенетической динамики индивидуального бытия подобное невозможно. После достижения индивидуальной зрелости, психическая энергия начинает убывать, приводя к общему снижению индивидуальных адаптационных способностей. Либидо – это не просто поток, который, как считал Фрейд, может делиться, запруживаться, переплескивать в побочные течения и т.п.; это поток, который имеет свое начало и свой конец, это поток, который в один прекрасный момент начинает иссякать и в следующий момент иссякает.

 

Энергетические процессы центральной нервной системы связывали и связывают преимущественно с подкорковыми структурами, которые рассматриваются как своеобразный источник питания психической деятельности.

Уже в конце XIX века и начале ХХ века исследования Рейхардта, Л. Р. Мюллера, Хида, Фохта, Шпехта, Бонгеффера, Кюпперса привели к пониманию, что «центральные для общей жизненности факторы, такие как функция сознания, жизнь влечений, аффективность» имеют свое представительство не в большом мозге, а в области мозгового ствола. Таким образом, «центральному корню личности, с точки зрения физиологии мозга, соответствовал бы мозговой ствол» (176).

Линдсли (Lindsley, 1951, 1957), учитывая открытие Маруцци и Мэгуном некотрых функций ретикулярной формации ствола мозга заменил понятие «организмическое возбуждение», предложенное ранее Даффи, понятием активации, которое он определял как нейронное возбуждение ретикулярной формации ствола мозга, которому сопутствуют изменения электроэнцефалографических показателей коры. При этом он все же допускал только средовое опосредование запускания активации ствола мозга.

Аршавский, занимающийся сравнительно–онтогенетическими исследованиями физиологических функций организма, установил необходимость различения двух форм избыточного метаболизма. Первая выражается в избыточном образовании живой протоплазматической массы, что увеличивает внутреннюю энергию развивающегося организма и проявляется в процессах роста. При этом постмитотические нервные клетки, тело которых достигает некоторой предельной величины, далее могут увеличиваться либо за счет аксоплазмы (причем длина аксонов в процессе роста может достигать нескольких десятков сантиметров), либо за счет цитоплазмы дендритов и их шипиков (14).

Возможно, что таким образом удлинение избыточного метаболизма у человека приводит в отношении нервной ткани к формированию более густой нейронной сети с большим количеством дендро–дендральных и дендро–аксональных связей, что очевидно способствует большей дискретности и тонкости в отражении реальности.

Вторая форма избыточного метаболизма по Аршавскому, выражается не в накоплении массы, а в избыточном образовании свободной энергии, обеспечивающей повышение работоспособности развивающегося организма. Как им установлено, показателями второй формы избыточного анаболизма являются, благодаря индукции избыточного образования РНК и функциональных белков в скелетных мышцах такие феномены, как следовая гиперполяризация, гиперрелаксация, начальное расслабление, посттетаническая активация и ряд других показателей. Эти феномены более выражены у эврибиотных млекопитающих, нежели у стенобиотных. Избыточность в связи с осуществляемой активностью была обнаружена М. Н. Кондрашовой и в биохимическом выражении. Речь идет об избыточном образовании восстановленных пиридиннуклеотидов, требующихся для синтетических процессов, в связи с обратным течением электронов (от ФАД) после того, как активность митохондрий в цикле завершилась (14).

Таким образом, гипотетический конструкт, к которым до настоящего времени относится понятие «психическая энергия» в последнее время начинает приобретать не только теоретический смысл, но и практическую, экспериментально доказанную реальность.

 

Многие понимали, что каким–то образом именно внутренняя психическая энергия определяет специфику ассимиляционной психической деятельности человека. Казалось бы, стоит сделать один шаг от этого понимания до признания ассимиляционной обустроенности психической деятельности. Ведь только анализируя сложную диалектическую взаимозависимость и взаимообусловленность структуры, экономики и динамики психической деятельности, как это делал Фрейд, можно понять природу психического. Равно как головной мозг в процессе фило– и онтогенеза увеличивает свои структурно–функциональные и энергетические возможности для ассимиляции информации с целью лучшей адаптации (природа в лице человека выбрала этот путь адаптации), равным образом головному мозгу в процессе фило– и раннего онтогенеза требуется все увеличивающееся количество информации для нормального функционирования. Если количество информации, которое индивид получает из окружающей среды, не соответствует его индивидуальным энергетическим возможностям – неминуемо возникает патологическое состояние. В этом отношении одинаково опасны и нехватка информации (сенсорный голод) и избыток информации (информационный удар). И в том и в ином случае неизбежно наступает нарушение нормального функционирования ЦНС.

Нормально функционирующий мозг всегда стремится автономно поддерживать определенный уровень сенсорной стимуляции, на эмоциональном, когнитивном, сознательном и поведенческом уровне регулируя эти процессы.

Практически, как отмечает Аршавский, организм никогда не находится в равновесном состоянии с окружающей средой. «Будучи неравновесной системой, организм все время на протяжении развития меняет формы своего взаимодействия с условиями окружающей среды. Меняется не столько среда, сколько прежде всего сам организм. В зависимости от особенностей его физиологии в различные возрастные периоды организм сам устанавливает соответствующие формы взаимодействия с ней» (15).

В первую очередь все выше сказанное касается функционирования центральной нервной системы. Чем выше энергетический потенциал мозга, тем большее количество информации он не только способен, но и вынужден связывать для уменьшения психического напряжения. Чем выше энергетический потенциал мозга, тем более сложный, насыщенный, а, следовательно, и энергоемкий поток информации он должен поглощать для снятия возникающего напряжения.

Ассимиляционная деятельность мозга состоит в том, что он активно поглощает и связывает информацию, утилизируя психическую энергию, которая вызывает состояние психического напряжения. Если информация, необходимая для биологической адаптации, будучи ассимилированной, оставляет нереализованный запас психической энергии – в системе возникает напряжение, вызывающее различные психологические переживания на эмоциональном уровне (скука, тревога, любопытство) и когнитивно–поведенческие системы, описываемые в традиционной «отражательной» психологии в рамках надситуативной активности, творческой деятельности, игры.

Таким образом, любую психическую деятельность возможно объяснить с позиций базового психодинамического принципа гомеостатичности.

Известно, что на знамени антиредукционистов, как называют себя противники психодинамической теории, гордо реет тезис, с которым они носятся особенно бережно и выдвигают его как таран при всех теоретических поединках с представителями противного клана. Это тезис о невозможности с позиций редукционизма объяснить творческую и надситуативную активность, заключающуюся в присущем человеку стремлении к сложностям в жизни. «Как объяснить желание включить радиоприемник или телевизор, когда нет определенной цели?» – спрашивает Жо Годфруа (159). «Принцип гомеостаза не может служить достаточным основанием для объяснения человеческого поведения. В частности, этот подход оказывается слеп к таким феноменам человека как творчество, устремленность к ценностям и смыслу» – утверждает Франкл (150).

Эти феномены в самом деле невозможно понять, если продолжать рассматривать психическую деятельность как отражательный процесс.

С позиций ассимиляционной теории психической деятельности накапливание свободной энергии в глубинах психики приводит к напряжению, и личность сознательно стремится создать для себя ситуацию с максимально непрогнозируемым исходом, с максимальным количеством возможных вариантов решений. Одним из уникальных способов утилизации свободной психической энергии является творчество. По своей сути, творческий процесс представляет собой создание уникальных нешаблонных функциональных систем, максимально энергоемких и максимально бесполезных с прагматической точки зрения. Но творческий процесс неэкономен по своей сути, ибо само его назначение с биологической точки зрения представляется неким подобием клапана, который позволяет стравливать накапливающуюся энергию, нерастраченную в целях адаптации к окружающей среде и биологическому выживанию.

Хочется попутно отметить еще одно заблуждение, часто возникающее при непонимании психодинамических тенденций связывания свободной энергии. В многочисленных мотивационных теориях познания часто можно встретиться с переносом цели на средство достижения цели. Открытие новых фактов, стремление к знаниям трактуется как цель познавательной деятельности и цель творчества. Это не так. Новое – это максимально недифференцированная информация, на систематизацию которой тратится значительное количество свободной энергии живой системы, в итоге чего возникает редукция напряжения и связанное с этим чувство удовольствия. Не существует в мире никакой «жажды открытий» или «жажды знаний и понимания», как ее описывал, например, Марфи (Murphy, 1958). Познание – один из высокоэффективных способов редукции значительного напряжения, создаваемого избытком свободной энергии в живой системе. Результат этой деятельности – знание, – побочный продукт деятельности, цель которой в ином. Знания имеют ценность для социума примитивных личностей со сниженным энергетическим потенциалом, так как позволяют им экономить собственные запасы иссякающей энергии, действуя по готовым шаблонам. Для человека с избытком свободной энергии открытие является по меньшей степени побочным продуктом, а в принципе и огорчением. Если бы была какая–либо жажда открытий, то любой ученый приходил бы в жуткий восторг, узнав, что другой ученый, занимающийся параллельным исследованием, добился результата. На самом деле это не так. Подсказки любят только тупые дети, креативный ребенок воспринимает подсказку как обиду и дает бурную эмоциональную реакцию – так как у него фрустрирована потребность в самом творческом процессе, который поглощает значительное количество энергии.

Только понимая психическую деятельность как ассимиляционную, а не отражательную, мы сможем объяснить до настоящего времени необъяснимые феномены надситуативной активности, творчества с позиций гомеостатического принципа.

Творческая деятельность – это с одной стороны роскошь, а с другой стороны наказание, которые получило человечество, в процессе цивилизации сведя до минимума необходимость использовать психическую энергию в целях непосредственной биологической адаптации и выживания. Результаты этого процесса, если отбросить предрассудки, можно видеть повсюду: никакая индустрия развлечений уже не компенсирует человечеству избыток свободной психической энергии. Когда я читаю о людях, которые на инвалидных колясках поднимаются в горы, или о школах выживания, в которых люди сознательно максимально ограничивают свои цивилизационные преимущества перед живой природой и пускаются в отчаянные путешествия, оставаясь один на один с природой – я вижу, что все это следствия одного и того же патологического процесса.

 

Точно также с позиций «отражательной» психологии до настоящего времени невозможно было найти объяснение механизму, посредством которого сенсорная депривация вызывает в эксперименте или в клинике психические изменения.

В 60-х годах Хебб и его сотрудники из университета Мак Гилла в Монреале содержали щенков в течение 7 – 10 месяцев в условиях сенсорной и когнитивной депривации. Последствия проявились в том, что собаки вырастали «тупыми», неспособными к учению, гиперактивными, эмоционально незрелыми. «Чем совершеннее ограничивалось поступление раздражителей, тем большей являлась нецелесообразно эксплоративная активность пораженных животных» (178).

Аналогичное воздействие сенсорной депривации описано и у детей. Психическое напряжение, возникающее у детей, которые по каким-либо причинам лишены нормального контакта с окружающей средой, начинает разряжаться в виде недифференцированных, грубых аффективных вспышек. Известен пример Хелены Келлер, которая родилась изначально слепой и глухой, количество сенсорных раздражителей у нее было крайне ограничено и девочка вела себя совершенно «дико и неукротимо», разряжая свое напряжение в резких аффектах и являлась чрезвычайно трудным ребенком, из–за чего она и попала в учереждение для слепых детей в Бостоне, где затем начался путь ее «фантастического восхождения». По мере понимания сигналов, поступающих из окружающего мира, и при систематическом развитии умения общаться с другими людьми, она за удивительно короткий срок социализировалась (178).

В дальнейшем сотрудники Хебба стали изучать воздействие сенсорной депривации не только на ранних этапах онтогенеза, но и на взрослых особях, в том числе и на людях. Здоровые студенты–добровольцы помещались в лежачем положении в звуконепроницаемую камеру с максимальным ограничением поступления сенсорной информации. Они лежали без движения целыми днями и только при желании могли встать поесть и отправить свои естественные потребности.

Вскоре после начала эксперимента появлялись интенсивные мечты о любом стимуле и большинство студентов не выдержало больше 72 часов. У тех, кто остался дольше, появились зрительные галлюцинации и бредовые идеи. Усиленное воображение создавало «живые образы», содержащие сначала лишь точки и черточки, позднее же целые сцены, напоминающие цветной мультипликационный фильм. Галлюцинации очень напоминали сновидения или состояния, вызванные приемом мескалина или ЛДС–25. В записи ЭЭГ подавлялась обычная альфа–активность и появлялись дельта–волны.

В дальнейшем Д. Лилли (1956) и Д. Ширли (1960) попытались провести редукцию всех сенсорных раздражителей. Испытуемые с дыхательным аппаратом погружались в резервуар с теплой водой, в котором они находились в свободно–парящем состоянии. Согласно инструкции они двигались как можно меньше. При этих условиях уже приблизительно после одного часа появлялось внутреннее напряжение и интенсивный «голод» в смысле стимулов, далее через 2–3 часа появлялись визуальные галлюцинаторные переживания, сохранявшиеся частично и после окончания эксперимента (178).

Свои эксперименты Лилли проводил на себе, пребывая помногу часов в кессоне, обычно предназначенном для проверки снаряжения водолазов. Лилли отмечал, что в начале эксперимента происходит мощный подъем внутреннего напряжения, которое становится почти невыносимым и вызывает сильное желание выйти из камеры.

При этом, как можно убедиться на опыте, психическая энергия, не находя себе пищи, вызывает субъективное чувство нарастающего напряжения, активизирует человека и толкает на поиск какой–либо психической активности. Если человек не может предоставить мозгу эту активность и информацию, мозг начинает сам продуцировать галлюцинаторные образы и переживания, утилизируя тем самым свободную психическую энергию.

Известны особые состояния людей, находящихся длительное время в одиночестве. Не имея возможности удовлетворить свою потребность в общении, они персонифицируют в своем воображении как неодушевленные предметы (куклу, Луну), так и животных (от пауков, мух, тараканов до кошек, собак, лошадей), создают воображаемых партнеров, доходящих в своей яркости до эйдетических представлений, с которыми начинают беседовать вслух или вести диалоги с самим собой в форме устной или письменной речи. Подобные формы общения, по заявлениям людей, находящихся в изоляции, снимает напряженность, дает эмоциональную разрядку и в какой–то степени восстанавливает нервно–психическое равновесие (75).

Перед психологами, проводящими эксперименты по сенсорной депривации, стала весьма сложная проблема теоретического объяснения возникновения психического напряжения и расстройств психической деятельности на фоне удовлетворения, казалось бы, всех биологических потребностей. Ни гомеостатическая модель Фрейда, ни павловская рефлекторная теория высшей нервной деятельности, ни бихевиористическая схема «стимул–реакция» не позволяли, казалось бы, дать ответ на этот вопрос.

Хебб и Даффи попытались объяснить эти феномены с помощью теории «оптимального уровня активации». Они высказали предположение, что существует определенный уровень сенсорной стимуляции, который позволяет организму функционировать наиболее эффективно. Этот уровень не соответствует абсолютному нулю и зависит от физиологического состояния человека на данный момент. Годфруа считает, что эта теория позволяет непротиворечиво объяснить, чем вызывается какое–то поведение, но с нашей точки зрения это не так.

Теория оптимального уровня стимуляции оставляет совершенно открытым вопрос: для чего человеку (и, видимо, другим высшим животным) необходим постоянный поток информации?

Если лишение человека сенсорной стимуляции вызывает состояние внутреннего психического напряжения, сравнимое с тем напряжением, которое возникает при неудовлетворении известных физиологических потребностей, можно предположить, что энергетический поток и мотивация когнитивной деятельности не связаны только лишь с этими потребностями. Имеется самостоятельная физиологическая потребность в информации, что возможно связано с избыточностью энергетического обеспечения базовых физиологических нужд. Информационная потребность – не только результат когнитивной деятельности в известной цепочке: потребность – отрицательные эмоции – мотивация – когнитивная деятельность – удовлетворение потребности – положительные эмоции, но и как бы остаток избыточной психической энергии, нереализованный в ходе удовлетворения базовых физиологических потребностей.

Внешняя среда играет при этом роль связующего, преципитирующего агента, который осаждает, поглощает и утилизирует психическую энергию путем предоставления различных сенсорных стимулов и раздражителей. Чем большим количеством остаточной психической энергии обладает индивид, тем большее количество нейтральной информации (то есть информации, не имеющей отношения к удовлетворению основных биологических потребностей) должен получить индивид.

Феномены, связанные с сенсорной депривацией, не только легко теоретически объяснимы с ассимиляционной точки зрения, но и великолепно доказывают ассимиляционный принцип построения психической деятельности.

Когда мы можем ожидать максимальное количество свободной психической энергии у человеческого индивида? В соответствии с онтогенетическим принципом – в раннем детстве. И внутренняя свободная психическая энергия настолько явно проявляется в детях, что некоторые даже сравнивает ее с инстинктом: творческие способности детей «в особенно яркой форме выражается в организуемых ими играх, диктуемых внутренней потребностью, в которых проявляется много фантазии и воображения. И в этом смысле игра, детские рисунки, лепка, разнообразные проявления двигательной активности (дома, во дворе) представляют собой как бы форму инстинкта, которому надлежит осуществиться именно в эти возрастные периоды» (16).

Внутренняя энергия – это, конечно, не инстинкт, потому что инстинкт – это по свей сути биологически детерминированный и запрограммированный путь утилизации психической энергии с целью биологической адаптации. Согласно классической психоаналитической теории инстинкт представляет собой врожденное, биологически детерминированное побуждение к действию. Считается, что инстинкт должен иметь биологический источник, запас энергии этого источника, цель, то есть осуществлять специфические для данного инстинкта действия, ведущие к его удовлетворению и к разгрузке заключающейся в нем энергии и объект, в отношении которого цель может быть достигнута (206).

В плане данного определения потребность в информации можно рассматривать как специфический инстинкт, потому что для психической разрядки информация выполняет роль специфического объекта, ведущего к удовлетворению и разгрузке от остаточной психической энергии.

Сомнительно, чтобы каждый инстинкт имел собственный запас энергии. В психодинамической психологии и аналитической психотерапии монопольным владельцем психической энергии подразумевается система Ид, которая непосредственно направляет психическую энергию по каналам генетически детерминированных инстинктивных матриц. Морфофункциональные системы инстинктивного поведения частично формируются уже к моменту рождения (сосательный рефлекс), частично продолжают формироваться в процессе онтогенеза. На протяжении первого года жизни практически все количество свободной энергии организма расходуется на морфогенез и построение индивидуальной первичной когнитивной структурно–системной матрицы (сетки) окружающей реальности.

Чем больше у ребенка психической энергии изначально, тем большее количество нервных элементов может принять участие в сенсорной и когнитивной переработке окружающей реальности, тем более тонкую когнитивную сетку он сможет накинуть на окружающий его мир. Окружающая среда при рождении предстает перед ребенком недифференцированным хаосом, набором звуков, запахов, цветов, тактильных и кинестетических ощущений (хотя может быть это не совсем верно – есть данные, что уже непосредственно после рождения ребенок отдает предпочтение при фиксации взора изображениям человеческого лица.) Для упорядочения и структурирования этого огромного количество информации требуется гигантское количество энергии, и несомненно, дополнительные факторы, такие как болезнь или лишение матери с ее стабилизирующим эффектом, могут привести к дефектам когнитивной структурной сетки, сквозь которую в дальнейшем с той или иной степенью энергичности будет пропускаться субъективная и объективная реальность. При этом дефект понимается нами не в смысле искажения восприятия основных параметров реальности, а в смысле принципиальной невозможности восприятия тонких деталей и связей реальности. Чем меньше величина ячейки структурной сетки, тем более тонкие нюансы окружающего мира сможет отразить, а затем опосредованно использовать в мыслительной деятельности или выразить в творчестве индивид и наоборот.

Феномен когнитивной структурной сетки достаточно фундаментальное понятие и касается всех сторон деятельности индивида на протяжении всего онтогенеза. Сомнительно, чтобы формирование ее было возможно после завершения пубертатного периода, сомнительно также, что в ее формировании большую роль играют средовые факторы. По моему мнению, структурная сетка и общая активность определяют наиболее общие факторы интеллекта, памяти, когнитивных процессов и личности в широком смысле. Человек с крупноячеистой когнитивной структурной сеткой в принципе, абсолютно, исходя из определения, никогда не сможет увидеть того мира полутонов, деталей, опосредованных и далеких связей, которые всегда лежат на ладони перед человеком с мелкоячеистой сетью. Никогда человек с крупноячеистой сеткой не поймет книги, написанной мелкоячеистым языком. Он даже в принципе не может понять, как такую книгу можно читать. В языке этот феномен достаточно точно обозначен выражением «не улавливать смысла». Два человека с мелкоячеисто–сетчатым мышлением в присутствии человека с крупноячеисто–сетчатым мышлением могут обсудить последнего с ног до головы вслух, используя очень тонкую систему коммуникации, а последний даже не заподозрит, о чем идет речь. Подобный феномен позволяет даже во времена строжайшей цензуры печатать в открытой печати совершенно издевательские для режима и отдельных лиц вещи на очень мелкоячеисто–сетчатом языке, используя вторичные и третичные ассоциации (Эзопов язык), заведомо зная, что спрятанная информации будет воспринята только крайне ограниченным кругом людей.

Для определения степени структурированности сетки на практике обычно используется при общении некий писательский каталог, анекдоты. Поскольку каждый писатель создает свои произведения только на определенном уровне структурной сетки, количество мелкоячеистых писателей достаточно ограничено, они известны наперечет, и если человек способен читать такой текст и получает от этого удовольствие – значит, априори можно предполагать, что ячеистость структурной сетки его психической деятельности по крайней мере не ниже ячеистости сетки писателя. Несколько контрольных фраз всегда позволяют в течение нескольких минут подтвердить или усомниться в действительном положении дел.

Поэт или философ улавливают и оперируют такими тончайшими нюансами феноменального и номинального бытия, что лишь обладая соответствующей мозговой воспринимающей структурой, мы сможем увидеть ту картину, которую они изобразили в своем творчестве.

К одним из самых мелкоячеистых философов двадцатого века можно отнести Мартина Хайдеггера. Большинство его работ и особенно «Время и бытие» написаны на удивительном по своей трудноуловимости языке.

Он изображает детали таких прозрачных феноменов бытия, которые в целом неуловимы для сознания большинства людей, не говоря уже о том, чтобы улавливать их мельчайшие детали и взаимосвязи вслед за Хайдеггером. Бытие, понятое им как имение места, которое только и дает свое место всему, само себя при этом удерживая и отнимая, всегда уместное бытие – хорошая загадка для любого мозга.

Один из самых мелкосетчатых поэтов двадцатого века – Иосиф Бродский. Есть люди, которых всегда интересно слушать, даже если они рассказывают о канцелярской кнопке. Иосиф Бродский относится именно к таким людям. Тот мир, который он видел, тот мир, который он изображал – практически бесконечно уникален.

 

Дорогая, несчастных

нет, нет мертвых, живых.

Все – только пир согласных

на их ножках кривых.

Видно сильно превысил

свою роль свинопас,

чей нетронутый бисер

переживет всех нас.

 

Когда мы будем разбирать психологию примитивной личности, психологию большинства людей, мы ни в коем случае не должны считать, что их мировосприятие неправильно или искажено. Их мировосприятие совершенно нормально, они адекватно, но крупно, грубо, примитивно отражают объективную и субъективную реальность.

Примитивная и креативная личность живут, можно сказать, в разных измерениях, они видят разный мир и нельзя сказать, какой из них более или менее правилен. Они оба правильны и в то же время оба неправильны.

В жизни же это проявляется тем, что например, когда примитивная личность смотрит крупноячеистый сериал с утрированными характерами, гипертрофированной мимикой и пантомимикой, плоскими диалогами, примитивными сюжетами – она их понимает, они равновелики ее внутреннему душевному личностному устройству и поэтому вызывают адекватный эмоциональный эффект. Человек смеется, когда показывают смешную сцену, и плачет, когда показывают грустную. Поведение человека с мелкоячеистой когнитивной сеткой будет совершенно противоположным.

И то, что эти процессы энергозависимы, подтверждает еще и то, что даже креативная личность, то есть человек с высоким потенциалом психической энергии и мелкоячеистой когнитивной сеткой после напряженной психической деятельности неспособен часто воспринимать сложную информацию и с удовольствием смотрит тот же сериал, или читает детектив. Но стоит ему отдохнуть, как избыток психической энергии, не связываемый этой слишком простой информацией, приведет к возникновению эмоционального отвращения к примитивной информации и он снова достанет с полки томик Чехова, Бродского, Пастернака, включит фильм Тарковского.

 

У животных имеются готовые, врожденные каналы утилизации нервно–психической энергии – это инстинкты. В поведении человека инстинкты также играют свою роль, однако они ни в малейшей степени не могут полностью удовлетворить потребностей социальной адаптации.

Более того, начиная с первых месяцев после рождения, генетически запрограммированные функциональные каналы утилизации свободной энергии начинают наталкиваться на все более возрастающее ограничительное воздействие факторов социального характера. При этом утилизация психической энергии начинает происходить по другим каналам.

Процесс перераспределения или использования, утилизации внутренней энергии на психические цели в психоаналитической литературе принято обозначать термином «катексис» (от греческого kathexo – занимать). Сам Фрейд пользовался в своих работах термином «Besetzung», что означает занятие, захват, оккупация. Фрейд объяснял смысл «besetzung» – «katexis» как «сумму психической энергии, которая занимает или облекает объект или отдельные каналы» (152).

С помощью механизма катексиса Фрейд объяснял процесс ранней социализации ребенка. «Ребенок катектирует идеалы родителей, и они становятся его идеалами; он катектирует запреты родителей и они становятся его совестью» (162). Таким образом, по Фрейду, происходит формирование одной из важнейших структур личности – Суперэго с его катексисной направленностью против инстинктивных целей Оно. Между этими двумя функциональными образованиями формируется буферная зона Эго с преимущественно когнитивной направленностью и подчиненная принципу реальности. При этом функцией поставщика психической энергии обладает, подчеркнем еще раз, только Оно. И Суперэго и Эго обладают только лишь катексисными функциями, они не обладают собственными автономными источниками питания, а могут лишь оккупировать и конвертировать ту часть психической энергии (libido), которая реально необходима индивиду для лучшей адаптации в биосоциальной среде. В психоанализе все конфликты внутри личности сводятся к противопоставлению между мощным энергетическим напором со стороны Оно, которое всегда стремится реализовать и сбросить избыток психической энергии по каналам наиболее просто устроенных инстинктивных матриц, и сопротивлением более сложных, но и с другой стороны, позволяющих связать большее количество психической энергии, благоприобретенных матриц Эго и Суперэго.

Мерфи (Murphy, 1937, 1947) используя биосоциальный подход к личности и фрейдовскую теорию катексисного формирования основных структур личности, рассматривал человека как организованное поле внутри более широкого поля постоянного взаимодействия приходящих, исходящих и входящих энергий.

К основным компонентам личности он относил: 1) физиологические предрасположения, возникающие из наследственных и эмбриональных предрасположений; 2) канализацию как процесс (имеющий катексисную природу), благодаря которому мотив или концентрация энергии находит путь к разряду в поведении; 3) условно–рефлекторные ответы, которые представляют собой связи между внутренними условиями тканей и специфическими формами поведения; 4) познавательные или перспективные навыки как продукты второго и третьего компонентов. В конечном счете, по его мнению, элементами личностной структуры оказываются потребности (needs) или напряжения (tensions) (91).

Таким образом, Мерфи, развивая взгляды Фрейда, рассматривает процесс социализации личности как катектирование психической энергии имеющей своей основой биологические органические источники.

Вся динамика личности и ее онтогенез с психодинамических позиций всецело определяется динамикой и термодинамикой базового энергетического потенциала Оно – libido. Угасание libido в процессе онтогенеза приводит к существенному улучшению функционирования Эго и Суперэго, которое теперь освобождается от разрушительных наскоков Оно. C уходом чувственности приходит нравственность. Существенно улучшается социальная адаптация за счет когнитивных структур Эго, но неизбежно начинается упадок познавательной потребности, творческого потенциала, потому что творчество представляет собой сублимированный поток психической энергии, не связанной с помощью когнитивных ячеистых структур Эго.

Феномен любопытства определяется не каким–либо внешним новым, незнакомым объектом, (как это считал, например В. Мак–Даугалл, который считал любопытство и связанную с ним эмоцию удивления одним из основных инстинктивных процессов в человеке и считал, что «естественным возбуждением данного инстинкта, по–видимому, является любой предмет, сходный и в то же время заметно отличный от знакомых, привычных замечаемых предметов» (190)), а наличием или отсутствие свободной энергии libido, способной активизировать сенсорно–когнитивные структуры Эго. Если энергия отсутствует, никакой «предмет», никакое явление не вызовет у индивида ни малейших признаков любопытства. Этот феномен можно наблюдать при посещении музеев или во время туристических поездок, когда через определенный промежуток времени, избыток информации истощает все запасы психической энергии и никакая диковинка, даже восьмое чудо света, ни привлечет к себе ни малейшего проблеска любопытства.

Если же энергии по тем или иным причинам в избытке, как это бывает у детей, или при сенсорной депривации, или у креативной личности, тогда последняя спичка становится предметом пристального любопытства и многочасовых игр.

Последователь Мак–Дауголла – Берлайн также при анализе любопытства совершенно не учитывал базовые психодинамические модели личности и даже пытался опровергать их, указывая, что исследования Пиаже опровергают сексуальную либидозную подоплеку любопытства на том основании, что Пиаже и другие исследователи раннего детства сообщают об интенсивном любопытстве и исследовательской активности у детей задолго до появления речи. Однако, как известно из работ Фрейда, конфликт между либодозными силами и средовыми факторами возникает у ребенка задолго до формирования речи и вынуждает ребенка к формированию новых функциональных моделей поведения, что обязательно влечет за собой поисковую активность и направляет часть libido вовне, что проявляется на психологическом и поведенческом уровне как любопытство.

Тезисы Берлайна о том, что любой стимул вызывает ответ в виде побуждения к порождению стимула (любопытство), и что организм будет действовать в отношении стимула, вызывающего любопытство, так, чтобы увеличить стимуляцию, совершенно не соответствуют реальности.

Только непонимание или отрицание единого энергетического потенциала, определяющего индивидуальную траекторию развития индивида, отрицание единой черты, подводящей общий баланс всем энергетическим процессам, происходящим в организме, того, что в психодинамической психологии и психотерапии принято обозначать как libido, способно породить ту массу проблем, с которыми сталкиваются ученые, неправильно понимающие психодинамическую теорию. Утверждая (совершенно безосновательно), что если энергией побуждающей к деятельности обладают лишь инстинкты (на самом деле инстинкты – это лишь врожденные морфофункциональные системы утилизации либидозной энергии), они торжествующе задают вопрос – чем же тогда объясняется поведение животных и человека в тех случаях, когда, казалось бы, все известные инстинкты удовлетворены? И тут же начинают вводить разнообразные инстинкты любопытства, функциональные автономии и т.п. и доказывать, что «инстинкт любопытства лежит в основе самых замечательных достижений человека, так как именно в нем (а не в libido Фрейда, от которого так пахнет сексом) коренятся истоки научной и теоретической деятельности» (166).

White, 1959, цитируя ранние работы Berlyne, 1950, 1955 и Butler, 1953, которые показали, что животные действуют в отсутствии какого–либо определенного влечения или биологической недостаточности, создает исключительно удивительную теорию действенности – мотивации к достижению компетентности. За счет какой энергии существует эта деятельность, если она полностью оторвана от основных энергетических источников, питающих инстинктивные катексисные и социально-обусловленные антикатексисные функциональные образования? Ответ довольно оригинален: «Ее энергией является просто энергия живых клеток, составляющих нервную систему, стремление к действенности представляет то, что хочет делать нервно–мускульная система, когда не занята иначе и не стимулируется окружающей средой» (166).

Подобные теории возникают из–за отсутствия желания понять и признать общую термодинамическую и энергетическую обусловленность онтогенетического развития личности. Это приводит к повторяющимся и повторяющимся попыткам вывести те или иные стороны психической деятельности индивида, которые представляются авторам наиболее «человеческими» за рамки онтогенеза, обосновать их самостоятельную сущность, несводимость и не зависимость от более глубинных процессов психического развития. Наиболее последовательные в этом направлении авторы, типа Олпорта наделяют эти структуры независимым автономным источником питания.

Психологически феномен создания подобных теорий понятен. Чаще всего они создаются людьми немолодыми. Механизм защиты от угасания собственного творческого потенциала с помощью отрицания очевидных явлений и замена фактов фантазиями не представляет ничего нового и необычного среди механизмов психологической защиты. На этом стоит и будет стоять великий человеческий Утопизм и великая человеческая Вера.

За счет огромного количества энергии ребенок может позволить себе деятельность с максимальной степенью свободы и максимальным количеством свободных вариантов – это игры. Взрослый человек не может жить в мире, где ложка – это пароход, а табуретка – это дворец. Ребенок живет в этом мире с утра до вечера. Ребенок не только усваивает гигантское количество информации (вербальную и невербальную знаковую систему, навыки и т.д.), он умудряется при этом переворачивать получаемую информацию с ног на голову (а может быть и наоборот) и доводить взрослых дядей и тетей до умоиступления, как это любил делать трехлетний внук одной моей знакомой, который периодически менял имена всем окружающим родственникам и заставлял их правильно откликаться на них.

Лейтес не только блестяще заметил самую основную особенность одаренных детей – их ненасытную потребность в психической деятельности, но и задался вопросом: «склонность ли к труду содействует подъему сил и убыстряет развитие или же сам ускоренный темп развития ребенка требует непрестанной умственной деятельности?... Если дети тянутся к умственным усилиям потому, что в такой нагрузке органически нуждается их развивающийся мозг, то можно ли знать, что станет с отличающей этих детей психологической особенностью, когда темп развития замедлится или же когда будет достигнута зрелость?» (77).

Знать не только можно, но и нужно. После достижения зрелости мозг нуждается во все меньшем и меньшем количестве информации, все более утрачивается гибкость и способность к адаптации в новых условиях. Этот процесс у разных людей начинается в различное время: первые его признаки можно обнаружить уже в возрасте 9 – 10 лет, он очень заметен в возрасте 13 – 14 лет, но наиболее отчетливо он обозначается в возрасте 20 – 25 лет, когда полностью заканчивается биологическое созревание.

При этом психологам известен тип возрастного умственного развития «несколько замедленный, растянутый, когда исподволь, постепенно происходит накопление определенных достоинств интеллекта». Лейтес отмечает, что такой путь возрастного развития на первый взгляд менее благоприятный, может оказаться перспективным и обусловливать последующий подъем умственных сил.

Повышенная умственная активность, фантазии, игры детей – есть следствие потребности и желания связать значительное количество свободной психической энергии. Активность детей и младших школьников носит универсальный характер, а «у старших школьников, – как отмечает Лейтес, – она имеет уже избирательный характер (вследствие понижения энергии)... Существенно, что возрастные различия касаются и таких проявлений активности, которые от младших классов к старшим отнюдь не возрастают, например легкость ее пробуждения, непосредственность реакций на окружающее в ходе возрастного развития идет на убыль» (79).

«Крайним упрощением было бы думать, – пишет Лейтес, – что переход от более младших возрастов к старшим означает только подъем на более высокий уровень... По–видимому, в ходе возрастного развития происходит не только последовательное увеличение возможностей нервной системы, но и ограничение некоторых ценных ее свойств» (79). Еще В. А. Сухомлинский заметил, что умственные способности ребенка словно постепенно угасают и притупляются уже в годы отрочества, т.е. за время пребывания его в школе (114).

Этот процесс, наблюдаемый в детском возрасте настолько поразителен, что невольно возникает иллюзия, что что–то или кто–то внешнее останавливает дальнейшее развитие ребенка.

Но это не так. Энергия иссякает, и ребенок уже не способен разбрасывать свою энергию, он стремиться сохранить ее. У единиц эта энергия не иссякает, и они вынуждены заниматься творчеством как единственно возможной деятельностью, которая позволяет им максимально связать свободную энергию. Начинается расхождение между креативной и примитивной личностью.

При этом примитивная личность, чье умирание началось раньше, вместе со всеми лучше адаптируется к регрессу, чем креативная личность. Известно, что в основе психотравмирующего воздействия важное место занимает тот факт, что только ты подвергаешься его воздействию. Когда какие–либо несчастья затрагивают всех – они наносят значительно меньший психотравмирующий ущерб. «На миру и смерть красна». Поэтому примитивные личности, с удивлением обнаруживая, что жизнь, по сути дела, остановилась, что все мечты юности как то незаметно остались позади и нет никаких поводов думать, что в жизни что–то кардинально изменится, с опаской оглядываясь кругом, замечают, что что–то подобное происходит с подавляющим большинством сверстников. Во время встреч одноклассников принято смеяться над своей юностью, но смех – ведь это защита. Не так ли. Ведь за этим смехом такая боль, столько страдания. Поэтому примитивные личности так склонны к фантазиям на тему «Подарок судьбы», как они найдут чемодан с долларами или выиграют приз в лото или в рулетку. Поэтому всегда пользуются таким огромным успехом фильмы и романы, где герой случайно получает в свое распоряжение силу, власть, могущество. Классический роман – «Граф Монте–Кристо».

Но в целом примитивная личность достаточно хорошо справляется с началом регресса, тем более, что стабильная социальная система всегда предоставляет для смягчения этого процесса массу лекарств.

Труднее приходиться креативной личности, которая с каждым годом, после 25–30 лет начинает все больше и больше осознавать собственную непохожесть, собственное одиночество, а в дальнейшем при неизбежном, только запоздалом регрессе, она переживает его намного болезненнее, поскольку страдает в одиночестве и не умеет найти себя в примитивной жизни. Динамика психической деятельности, равно как и ее потолок, обусловлены биологически. После определенного периода расцвета достигается пик, после которого начинается более или менее плавный регресс, остановить который вряд ли возможно и нужно.

В период становления психической деятельности ребенок обладает значительной пластичностью и значительными резервными возможностями. В период становления психической деятельности можно существенно увеличить скорость и объем ассимилируемой информации, ее уровень сложности, то есть ребенка можно «развить». Это не столько трудно с практической точки зрения, сколько опасно. Мы хорошо знаем, что рано или поздно начнется регресс, шансы на то, что период развития у ребенка окажется затянуты