Сообщество и масса.

Коррелятом к неповторимости человеческого существования во времени является неповторимость, уникальность каждого человека по отношению к окружающим его отдельным индивидуумам. Но так же как смерть в качестве временного внешнего ограничителя не делает жизнь бессмысленной, а скорее подчеркивает ее осмысленность, так и внутренняя ограниченность человека дает его жизни смысл. Если бы все люди были совершенными, то все были бы равны друг другу, следовательно, каждый в отдельности мог бы быть заменен любым другим. Но именно из несовершенства человека следует необходимость и незаменимость каждого в отдельности; так как хотя каждый в отдельности и несовершенен, но каждый своеобразен. Каждый в отдельности не всесторонен, а односторонен, и благодаря этому единственен в своем роде.

Обратимся к биологической модели: как известно, одноклеточное живое существо «оплатило» свое развитие до многоклеточного организма бессмертием, пожертвовав всемогуществом. Однако в обмен за него клетка получила свою специфику. Высокодифференцированная клетка сетчатки глаза, например, в своей функции не заменима никаким другим видом клеток. Так, принцип рабочего деления клетки хотя и отобрал у нее ее функциональную многосторонность, но зато дал ей относительную незаменимость для организма в ее функциональной однозначности. В мозаике, например, каждая частичка, каждый отдельный камень по своей форме и цвету представляет собой нечто не только неполное, незаконченное, но и несовершенное. Лишь как часть целого и для целого он что-то значит. Если бы каждый камень содержал, как миниатюра, в отдельном целое, то был бы заменим любым другим. (Кристалл по своей форме можно считать совершенным, но именно поэтому он может быть заменен любым другим представителем той же самой формы кристалла. Один октаэдр похож на другой.)

Чем выше дифференцирован человек, тем меньше он соответствует норме — как в смысле среднего человека, так и в смысле идеала. Но он приобрел свою индивидуальность ценой этой нормальности или идеальности. Значение же такой индивидуальности, смысл человеческой личности каждый раз направлен на сообщество и связан с ним. Так же как своеобразие придает ценность мозаичному камню по отношению к целому, так и смысл всего личного своеобразия человека заключается в его значимости для вышестоящего целого. Смысл личного существования, смысл отдельного человека как личности, выходит за собственные рамки, указывая на сообщество; в направленности на сообщество смысл индивидуума трансцендирует сам себя.

Таким образом, помимо социальности человека как воспринимаемого нами факта сообщество предстает в своей заданности. Из ее простой психологической, или даже биологической, фактичности — ведь человек является «социальным животным» — вырастает этический постулат. Но не только индивидуальное существование нуждается в сообществе, чтобы стать осмысленным, но и само сообщество нуждается в индивидуальном существовании, чтобы самому иметь смысл. Это существенно отличает сообщество от простой массы. Масса не терпит никакой индивидуальности, не говоря уже о том, чтобы индивидуальное существование могло найти в ней реализацию смысла. Если отношение индивидуума к сообществу можно сравнить с отношением мозаичного камешка ко всей мозаике, то тогда отношение отдельного человека к массе можно сравнить с отношением стандартного булыжника к серой уличной булыжной мостовой: каждый булыжник, одинаково отбитый, здесь может быть заменен другим. Для большого целого он не имеет больше никакого качественного значения. И оно само больше уже не является целым, а лишь только большим. Монотонная уличная булыжная мостовая не имеет эстетической ценности мозаики, а имеет, скорее, лишь ценность полезности, так же как и масса знает лишь полезность человека, а не его ценность и достоинство.

Смысл индивидуальности реализуется лишь в сообществе. Следовательно, ценность индивидуума зависит от сообщества. Если сообщество само обладает смыслом, то оно не может обойтись без индивидуальности составляющих его индивидуумов; тогда как в массе смысл отдельного единственного в своем роде существования погибает, должен погибнуть, поскольку в массе всякое своеобразие проявилось бы как мешающий фактор. Смысл сообщества определяется индивидуальностью, а смысл индивидуальности определяется сообществом; «смысл» массы нарушается индивидуальностью индивидуумов, составляющих ее. Смысл индивидуальности погибает в массе (тогда как в сообществе он расцветает). Уникальность каждого человека и неповторимость всякой жизни основополагающи для смысла существования. Но ее следует отличать от простой числовой характеристики, которая сама по себе не имеет ценности. Тот простой факт, что каждый человек отличается от всех других дактилоскопически, отнюдь не делает каждого человека личностью. Поэтому когда речь идет об уникальности как смысловом моменте человеческого существования, то имеется в виду не эта дактилоскопическая уникальность. Следовательно, можно было бы говорить — по аналогии с «хорошей» и «дурной» бесконечностью Гегеля — о «хорошей» и «дурной» уникальности. «Хорошая» уникальность была бы тогда той, которая направлена на сообщество, для которого человек как уникальный индивидуум имеет ценностное значение.

Уникальность человеческого существования обоснована, с нашей точки зрения, онтологически. Существование личности представляет особую форму бытия. Дом, например, составлен из этажей, а этажи из комнат. Дом, таким образом, можно понять как сумму этажей, а комнату как результат деления этажа. Таким образом мы можем проводить границы внутри бытия более или менее произвольно, т. е. произвольно разграничивать и вычленять «части» из тотальности бытия. Только личностное бытие, личное существование уходит от этого произвола; личность — это нечто заключенное в самом себе, существующее для себя, не поддающееся ни делению, ни сложению.

Привилегированное место человека и рамках бытия, человеческий способ бытия как особый мы можем уточнить еще тем, что в добавление к нашему первоначальному тезису «быть — значит быть другим» добавим утверждение: бытие личности (человеческое бытие, существование) означает абсолютно другое бытие. Сущностная ценностная уникальность каждого отдельного человека означает не что иное, как то, что он является именно другим, отличным от всех остальных людей.

Бытие человека нельзя, следовательно, свести к какому-нибудь комплексному бытию высшего порядка без того, чтобы в этом вышестоящем бытии не потерялось бы достоинство человеческого бытия. Отчетливее всего мы видим это на примере массы. Постольку, поскольку масса действенна и в этом смысле «реальна», она никогда не действует сама по себе. Социологические законы действуют не поверх голов отдельных личностей, а именно через них. Они могут быть значимыми, но они действуют лишь на уровне массово-психологической статистической вероятности, и лишь в той степени, в какой тип среднего человека можно определить психологически. Этот тип среднего человека является, однако, научной фикцией, а не реальной личностью. Он не мог бы быть ею именно потому, что он просчитываем.

В результате бегства в массу человек теряет то, что ему более всего свойственно: ответственность; однако, отдаваясь той задаче, которую ставит перед ним сообщество, в которое он входит или в котором он рождается, человек приобретает дополнительную долю ответственности. Бегство в массу — это бегство от индивидуальной ответственности. Как только кто-нибудь делает вид, что он является только частью целого и что лишь это целое является подлинным, у него появляется чувство, что он избавился от груза своей ответственности. Эта тенденция к бегству от ответственности является мотивом всякого коллективизма. Подлинное сообщество — это прежде всего сообщество ответственных личностей. Простая масса — это лишь сумма обезличенных существ.

В оценке людей коллективизм характеризуется тем, что он вместо ответственных личностей видит один лишь тип и вместо личностной ответственности — привязанность человека лишь к типу. Но потеря ответственности наблюдается не только со стороны объекта оценки, но и со стороны субъекта. Ведь оценка только лишь по типу означает облегчение для оценивающего, поскольку она частично снимает с него ответственность за оценку. Если человека оценивают как тип, то не стоит вообще заниматься этим единичным случаем, и это очень удобно. Так же удобно, как, например, оценка мотора по его фабричной марке или по типу его конструкции. Если кто-нибудь имеет определенный тип машины, то он уже знает, что у него за машина. Если известна марка пишущей машинки, то известно также, чего от нее можно ожидать. Даже на собачью породу можно положиться: от пуделя следует ожидать одних склонностей и особенностей характера, а от овчарки — других. Лишь с человеком все обстоит иначе. Лишь человека невозможно ни определить, ни просчитать, исходя из его принадлежности к какому-либо типу. Этот расчет никогда не был бы окончательным, всегда оставался бы какой-то остаток. Этот остаток соответствует свободе человека уйти от обусловленности типажем. Как предмет нравственной оценки человек начинается вообще лишь тогда, когда у него появляется свобода воспротивиться привязанности к тому или иному типу, лишь тогда его бытие становится ответственным, лишь тогда человек является собственно человеком. Чем больше машина соответствует норме, тем она лучше; однако чем более соответствует норме человек, чем более он раскрывается в своем типе (расе, классе или характере) и соответствует средней норме — тем более отдален он от этической нормы.

В моральной области коллективизм в оценке или в приговоре людей ведет к тому, что делает их «коллективно ответственными». Конечно, намного удобнее оценивать целые «расы», чем оценивать каждого отдельного человека по тому, к какой из двух единственно релевантных в этическом отношении «рас» он принадлежит: к «расе» порядочных людей или к «расе» непорядочных.