Реферат Курсовая Конспект
Разнообразие человеческих миров. Клиническая характерология - раздел Психология, Павел Валерьевич Волков. ...
|
Павел Валерьевич Волков.
Разнообразие человеческих миров.
Клиническая характерология.
Оглавление
Предисловие автора. 4
Часть I. Характерология. 7
Определение ключевых понятий. 7
Глава 1. Эпилептоидный (авторитарно-напряженный) характер. 8
1. Краткие общие сведения. 8
2. Ядро характера. 8
3. Варианты эпилептоидного характера. 11
4. Особенности проявлений характера в детстве (с элементами психокоррекции). 12
5. Межличностные отношения (проблемы коммуникации). 14
6. Семейная и сексуальная жизнь. 16
7. Духовная жизнь. 17
8. Дифференциальный диагноз. 17
9. Особенности контакта и психотерапевтическая помощь. 18
10. Учебный материал. 20
Глава 2. Инфантильно-ювенильные характеры. 20
1. Краткие общие сведения. 20
2. Инфантильно-ювенильные особенности психики. 21
Глава 2 (А). Истерический характер. 22
1. Ядро характера. 22
2. Особенности проявления в детстве. 24
3. Варианты истерического характера. 25
4. Межличностные отношения (проблемы коммуникации). 26
5. Семейная и сексуальная жизнь. 28
6. Духовная жизнь. 28
7. Дифференциальный диагноз. 29
8. Особенности контакта и психотерапевтической помощи. 30
9. Учебный материал. 31
Глава 2 (Б). Неустойчивый характер. 32
1. Ядро характера. 32
2. Отдельные выразительные особенности неустойчивого характера. 33
3. Проявления неустойчивого характера в детстве и юности. 33
4. Семейная и духовная жизнь. 34
5. Варианты неустойчивого характера. 34
6. Дифференциальный диагноз. 34
Глава 2 (В). Ювенильный характер. 35
1. Сущность характера. 35
2. Особенности истерического реагирования. 35
3. Учебный материал. 36
Глава 3. Астенический характер. 37
1. Ядро характера. 37
2. Особенности проявления в детстве. 38
3. Варианты астенического характера. 40
4. Межличностные отношения (особенности коммуникации). 40
5. Семейная и сексуальная жизнь. 41
6. Духовная жизнь. 42
7. Дифференциальный диагноз. 43
8. Особенности контакта и психотерапевтической помощи. 44
9. Учебный материал. 47
Глава 4. Психастенический характер. 48
1. Ядро характера. 48
2. Особенности проявления характера в детстве и юности. 52
3. Варианты психастенического характера. 53
4. Межличностные отношения (особенности коммуникации). 53
5. Семейная и сексуальная жизнь. 56
6. Духовная жизнь. 57
7. Дифференциальный диагноз. 59
8. Особенности контакта и психотерапевтической помощи. 59
9. Учебный материал. 63
Глава 5. Ананкастический (педантичный) характер. 64
1. Определение ключевых понятий, основные проявления и анализ ядра характера. 64
2. О сходстве и различии характера ананкаста и психастеника. 68
3. Некоторые направления психотерапевтической помощи. 69
4. Учебный материал. 70
Глава 6. Циклоидный (синтонный, естественно-жизнелюбивый) характер. 71
1. Введение в понятийный контекст. 71
2. Ядро характера. 72
3. Особенности проявления в детстве (с элементами психокоррекции). 77
4. Варианты циклоидного характера. 78
5. Духовная жизнь. 81
6. Семейная и сексуальная жизнь. 82
7. Межличностные отношения (особенности коммуникации). 83
8. Дифференциальный диагноз. 84
9. Особенности контакта и психотерапевтической помощи. 85
10. Учебный материал. 86
Глава 7. Шизоидный (аутистический) характер. 87
1. Ядро характера. 87
2. Особенности проявлений в детстве и юности. 92
3. Варианты шизоидного характера. 93
4. Семейная и сексуальная жизнь. 95
5. Духовная жизнь. 97
6. Особенности коммуникации (с элементами психотерапии). 97
7. Дифференциальный диагноз. 99
8. Особенности контакта и психотерапевтической помощи. 100
9. Учебный материал. 101
Глава 8. Органический характер. 102
1. Сущность характера. 102
2. Простодушный вариант органического характера. 106
3. Конституциональная глупость. «Салонное слабоумие». 109
4. Особенности проявлений характера в детстве (с элементами психокоррекции). 109
5. Психотерапия и лечебная педагогика Г. Е. Сухаревой. 110
6. Особенности алкоголизации и делинквентного поведения. 111
7. Учебный материал. 112
Глава 9. Эндокринный характер. 113
1. Учебный материал. 115
Часть II. Основы психиатрии. 116
Маниакально-депрессивный психоз. 117
1. Определение ключевых понятий. 117
2. Различные варианты депрессий. Проблема «скрытой» депрессии. 118
3. Особенности заболевания в детско-подростковом возрасте. 121
4. Диагностическая беседа. Умение находить контакт с больным. 122
5. Различение циркулярной и реактивной депрессии. Помощь при потере близкого человека. 123
6. Выявление суицидального больного. 125
7. Стратегия и тактика психотерапевтической помощи. 125
8. Учебный материал. 128
Эпилепсия. 129
1. Клиническое определение эпилепсии. 129
2. Описание большого развернутого эпилептического припадка (grand mal). 130
3. Описание других пароксизмальных эпилептических состояний. 131
4. Изменения личности по эпилептическому типу. 133
5. Эпилептические психозы. 134
6. Особенности проявления эпилепсии в детстве. 135
7. Диагностика и систематика эпилепсии. 135
8. Лечение, профилактика, прогноз и психотерапия эпилепсии. 136
9. Учебный материал. 138
Шизофрения. 138
1. Краткий исторический экскурс. 138
2. Клиническое определение и разъяснение понятия «расщепление». 139
3. Разбор ключевых понятий. 141
4. Описание основных шизофренических синдромов. 143
5. Разбор шизофренических расстройств по Е. Блейлеру. 152
6. Особенности шизофрении в детском и подростковом возрасте. 155
7. Отношения в семье больного шизофренией. 159
8. Диагностика шизофрении. 160
9. Особенности контакта и психотерапевтической помощи. 163
10. Уважительное понимание шизофренических людей. Ценные качества расщепления. Полифонический характер. 165
11. Учебный материал. 167
Часть III. Клинико-экзистенциальное описание и разбор случаев из практики. 168
Обнаженная правда (пример шизофренического творчества). 168
Введение. 168
Описание. 170
Дифференциальный анализ. 171
Сеанс. 172
Заключение. 173
Рессентимент, резиньяция и психоз. 174
Введение. 174
Феноменология. 176
Клинический анализ. 184
Психотерапия. 185
Аналитический разбор причин госпитализации. 187
Заключение. 192
Список использованной литературы. 194
Написанная живым доступным языком данная книга, автор которой врач-психотерапевт, дает богатые знания по клинической характерологии.
Для психотерапевтов, психологов, студентов и широкого круга читателей.
Посвящается участникам моих психотерапевтических групп
Предисловие автора.
Данная книга приглашает в сложное духовно-интеллектуальное путешествие по морю человеческого разнообразия. В предисловии мне хочется выполнить функцию гида и кратко рассказать, как я, психиатр-психотерапевт и практический психолог, вижу эту книгу. Я постарался написать такую книгу, которую сам бы хотел иметь как читатель лет двадцать назад, когда только начинал серьезно вглядываться в тайну человеческой души.
Особенность книги состоит в ее четкой структурированности. Клиническая характерология и психология шизофрении даются с широким охватом и в мельчайших подробностях. Даются описание и анализ проявления характеров и болезней не только у взрослых, но и у детей и подростков. Выделены и кратко описаны варианты характеров, которые ранее подробно не освещались.
Мне близок мягкий и дружелюбный клинический подход, который, не теряя себя, вбирает богатство из смежных областей — психологии и духовных учений. Для того чтобы текст имел отчетливый обучающий характер, я ввел главу «Учебный материал», с помощью которой хотел сделать теоретический дискурс жизненно узнаваемым. В ней я опираюсь на художественные произведения и кинофильмы, доступные и понятные широкому кругу интеллигентных читателей. Изучение психиатрии и психотерапии на материале культуры придает им иное измерение.
Когда я студентом изучал характеры людей, меня тревожила расплывчатость описаний и нечеткость определений. Мне хотелось узнать следующие четыре вещи: 1) что данному характеру присуще всегда; 2) что очень типично, но присуще не всегда; 3) это нетипично, но все-таки может быть; 4) что никогда в рамках данного характера не встречается. Отчасти я ответил на первый и последний вопросы выделением ядра характера и его подробным анализом. То, что принадлежит ядру характера, свойственно любому человеку данного характера, а то, что абсолютно несовместимо с ядром характера, не может встретиться и у его конкретного носителя. Между этими полюсами лежит широкая область высоковероятного и маловероятного.
Мне созвучно высказывание К. Юнга о том, что типология предназначена не для навешивания на людей ярлыков, как это может показаться с первого взгляда, она имеет дело с организацией и определением типических психических процессов /1/. Характерология является настолько наукой, насколько она способна выделять типическое и опираться на него. Практическая сила науки состоит в возможности вероятностного прогнозирования и опережающего знания. Суть последнего заключается в том, что, говоря математическим языком, зная «A», мы можем вычислить «B» и «C», которые еще непосредственно не обнаружили себя в данном явлении, но скрыты в нем. Знание характерологии и основ психиатрии обладает этим научно-практическим качеством. Существует мнение, что наука тем «научней», чем больше в ней математики, то есть схем, цифр, статистики, корреляций. Однако в гуманитарных науках существует ничем не заменимое интуитивное и образное постижение действительности. «Аромат» личности и внутреннюю душевную драму человека по-настоящему точно передают лишь образные метафоры, поэтому язык книги сочетает в себе научность и художественность.
Я понимаю невозможность математически выверить поведение человека. За рамками типического самобытный человек любого характера остается бездонно индивидуален и неповторим. Более того, я не могу исключить, что бывают особые редкие моменты, когда человек способен выйти за пределы своего характера (по крайней мере, в эти моменты так кажется самому человеку) и понять то, что обычно закрыто для него, и совершить поступок, на который, как правило, он не способен. Описания такого «приподнимания» над собой встречаются в духовно-религиозной литературе и у великих писателей.
Данная книга в полной мере является руководством по профилактике душевных расстройств. Человек с тяжелым характером или с душевной болезнью систематически наносит психологические травмы окружающим или себе, с трудом приспосабливается к действительности. Если бы окружающие лучше понимали подобных людей, то сложностей стало бы меньше у всех. Даже здоровые люди, страдая от взаимонепонимания, порождают друг у друга болезненные невротические реакции. Знания, изложенные в руководстве, помогают найти пути к пониманию себя и окружающих и, стало быть, к профилактике душевных срывов, нервных кризисов. В этом состоит медицинское значение книги, ибо, как говорили древние, профилактика — это наиважнейшая медицина.
Одним из главных профилактических направлений является использование книги в рамках метода терапии творческим самовыражением (ТТС) по М. Е. Бурно. Руководство пронизано стремлением помочь человеку найти себя и свое место в жизни, отталкиваясь от особенностей своего характера, — с этим неразрывно связаны и вопросы грамотной профориентации. Руководство может использоваться как учебное пособие для проведения и подготовки к занятиям ТТС, помогая как ведущему, так и участникам группы. Надеюсь на то, что книга станет частью научной библиотеки тех, кто использует ТТС в качестве лечебного и профилактического приема. Во многом данное руководство, его дух и содержание родились из моего многолетнего опыта участия и проведения ТТС. Хочется надеяться, что руководство будет помогать людям становиться лучшими психотерапевтами для себя и своих близких (важная грань ТТС). В руководстве разбирается и психотерапевтическое лечение. Анализ проблем контакта, общие психотерапевтические рекомендации адресованы широкому кругу подготовленных читателей, специальные же психотерапевтические техники, ознакомление с которыми может быть интересным для многих, использоваться могут, естественно, лишь специалистами. Вопросы медикаментозного лечения являются прерогативой врача-психиатра и подробно разбираться не будут.
Характерология и основы психиатрии дают возможность оценивать человека в органичной для него системе координат, вместо того чтобы слепо требовать от него то, что ему чуждо. Они помогают увидеть человека с иной точки зрения (не с обывательской) и найти способ более терпимого отношения к его простительным слабостям. Любому из нас свои типичные реакции кажутся настолько естественными, что мы невольно полагаем, что в другом человеке возникают реакции, подобные нашим. Данная книга противостоит этим проективным тенденциям.
Особенно трудно предъявлять адекватные требования к близким людям. Нам важно, чтобы их отношение к нам было именно таким, каким мы хотим его видеть, и нам кажется, что если они нас любят, то все ради нас смогут. Порой мы меряем их любовь тем количеством жертв, которые они готовы принести. Что же происходит в результате? В силу хорошего отношения и зависимости близкий человек старается выполнить наши пожелания, но если они не соответствуют его природе, то прилагаемые усилия терпят неудачу. Все заканчивается его отчаянием или обидой по отношению к нам и нашей обидой по отношению к нему за его якобы недостаточную любовь. Возможно, принцип «если любишь, — значит, можешь» рождается в ситуации, когда мы требуем от людей любви, сами этой любви не имея. Для того чтобы такие устойчивые образования, как семья и брак, были стабильны, необходимо считаться с такой устойчивой структурой, как характер задействованных лиц. Отсюда понятно, почему данное руководство имеет профилактическое значение в вопросах семьи и брака.
В книге каждый характер представлен как особый мир со своим смыслом, радостями и страданиями, сильными и слабыми сторонами. Показано, как люди разных характеров «лечатся» самой жизнью, а не только на психотерапевтических сеансах, то есть работой, учебой, увлечениями. Психотерапевт-характеролог помогает пациентам так устроить свою жизнь, чтобы ее стиль и образ оказывались целительными.
Часто неудачи психотерапевтических бесед связаны с тем, что хорошие, на наш взгляд, средства помощи мы предлагаем людям, чей характер мы не поняли, и потому эти средства не могут быть ими приняты. Говорить с человеком на «языке» его характера — значит дать собеседнику возможность услышать сказанное. Как бы ни были разнообразны события вокруг нас, отвечать на них мы можем лишь в пределах своего характера, а болезненный симптом можно уяснить, только понимая склад характера, в котором симптом нашел свое пристанище.
Клиническая характерология вызревала в стенах медицинской клиники. Ее создавали врачи, и одно это уже придает ей статус серьезности. Богатство ее знаний пропитано реальным опытом изучения душевных проблем людей. С помощью методов и понятий клинической характерологии можно яснее и четче увидеть психически здорового человека. Таким образом, клиническая характерология, изучая как больных, так и здоровых людей, выходит за узко медицинские рамки и составляет часть человеческой культуры.
Особенность клинической характерологии состоит в том, что она познает человека в его целостности, единстве телесных, душевных и духовных проявлений. Не вдаваясь в нюансы этой взаимосвязи, прокомментирую ее поэтической строкой В. Брюсова: «Есть тонкие, таинственные связи меж контуром и запахом цветка». Такие же тонкие, таинственные (но частично уже изученные) связи есть между типом нашего тела и душой.
Характерология проливает свет и на некоторые явления общественной жизни. Учение о характерах стремится к простому, глубокому и жизненному пониманию людей. Клиническая характерология составляет сердцевину пограничной психиатрии и психотерапии. А то, что знание основ психиатрии необходимо, — очевидно каждому серьезному специалисту, работающему с людьми.
Само собой разумеется, что социальные факторы и воспитание имеют большое значение. Воспитание и среда способны как сгладить, смягчить проявления врожденного трудного характера, так и необычайно их обострить.
В руководстве также рассматриваются психические заболевания: маниакально-депрессивный психоз, эпилепсия и шизофрения. Изучать больных людей можно по-разному: как бы дистанцируясь от них, сводить их жизненную драму к симптомам и синдромам или же понимать и осмыслять их расстройства с позиции переживаний самого больного человека. Очевидно, что второй подход серьезно отличается от первого, и тем не менее они оба полезны и могут дополнять друг друга. Из их взаимодополнения рождается клинико-экзистенциальный подход,который в данном руководстве взят за основу.
В понимании душевной проблематики я опирался на классические клинические представления. Мне представляется важным сохранить понятия и подходы классической клинической европейской психиатрии. По возможности я старался проводить параллели с современной (во многом американской) классификацией психических расстройств.
Советую прочесть данное руководство по крайней мере два раза. Описывая характеры, я сравнивал их друг с другом. Благодаря этому сравнению характеры видятся четче и их легче отличить друг от друга — это является важным методологическим принципом, пожертвовать которым нельзя. Поэтому небольшая часть материала дается раньше его подробного объяснения, что может сопровождаться некоторым непониманием. При повторном прочтении такой трудности не возникает. Интересно, что каждый характер своей природой как бы диктует стиль его изложения. Это проявилось в описании всех характеров, но наиболее заострено в шизоидном. Чтобы рассказать об этом характере выразительно, и, по сути, необходим философско-символический стиль. О шизоидах нужно рассказывать по-шизоидному — иначе скользишь по поверхности этого характера, не попадая в глубину.
Базисные навыки диагностики психической патологии рассмотрены в соответствующих главах, но и за их пределами встречается немало важных диагностических указаний. Книга написана в психотерапевтическом ключе, психотерапевтические рекомендации даются не только в соответствующей главе, но пропитывают книгу между строк. Как психиатру-психотерапевту, который больше ценит в себе психотерапевта, мне свойственно стремление видеть в людях с серьезными душевными трудностями не только недостатки, но и высокие достоинства, и скрытые резервы. Перечитывая текст в последний раз, я обнаружил, что в описании эпилептоидного и истерического характеров я, возможно, не удержался от несколько критикующей интонации. Отчасти это объяснимо тем, что пациенты, которым я помогаю, немало претерпели в жизни от людей упомянутых характеров. И все-таки я сожалею об этой критичности, потому что всякий раз, когда моим пациентом оказывается эпилептоид или истерик, я ощущаю к нему интерес и симпатию. Кое-что из написанного может показаться трюизмом, но мой опыт свидетельствует, что часто люди, опираясь на сложное, не видят простого, что приводит к самым большим ошибкам. Пожалуй, мне удалось наиболее личностно выразить себя в 3-й части книги (случаи из практики), дидактические задачи первых двух частей не позволяют этого сделать в полной мере.
Преимущественное употребление мужского рода обусловлено особенностью русского языка, в котором слово «человек» — мужского рода. В той же степени, в какой описание главных особенностей характеров относится к мужскому полу, оно относится и к женскому.
В руководстве ассимилирован опыт многочисленных исследователей, из которых хочется выделить таких психиатров-характерологов, как Э. Кречмер и П. Б. Ганнушкин. В понимании патологии детско-подросткового возраста большую помощь мне оказали исследования Г. Е. Сухаревой, В. В. Ковалева, А. Е. Личко.
За клиническую подготовку и школу выражаю глубокую благодарность М. Е. Бурно. Также я глубоко благодарен В. П. Криндачу за понимание на практике, что такое клиент-центрированная работа и контакт с чувствами пациента. Хочется поблагодарить Ф. Е. Василюка и В. Н. Цапкина, чья манера мышления оказала на меня серьезное влияние. Хочу отметить дружескую помощь и поддержку В. П. Руднева, без которых эта книга вряд ли бы вышла в свет. Глубоко признателен М. О. Дубровской за многостороннюю помощь в работе над текстом. И особую благодарность выражаю своим психотерапевтическим группам, которых было немало, но каждую из которых я вспоминаю с теплом и грустью разлуки. Благодаря нашим праздничным духовным встречам и родился мой мягкий клинико-экзистенциальный подход в противовес жестко-авторитарному, увы, типично клиническому психиатрическому подходу. Когда в этой книге я пользуюсь местоимением «мы», то прежде всего имеются в виду участники моих учебных групп.
Часть I. Характерология.
Глава 1. Эпилептоидный (авторитарно-напряженный) характер.
Краткие общие сведения.
Эпилептоидный человек рисунком своего характера в чем-то напоминает больного эпилепсией, по этой причине характер и получил свое название. Эпилептоид — значит похожий на эпилептика. Эпилептоидный характер и эпилепсия составляют единый конституционально-генетический круг: в семьях больных эпилепсией чаще встречаются люди эпилептоидного характера, чем в других семьях. Отчетливо отделил человека эпилептоидного склада от больного эпилепсией М. О. Гуревич в 1913 году /3, с. 265-284/. Подробные клинические описания эпилептоидного характера были сделаны Ф. Минковской (1923 г.) и П. Б. Ганнушкиным (1933 г.).
У эпилептоидов и некоторых больных эпилепсией обнаруживается характерологическое сходство в виде обстоятельности, злобноватости, вязкости, льстивости, мстительности, подозрительности, гневной взрывчатости и т. д. Однако у эпилептоидов не развивается слабоумие, нет припадков, не отмечается развернутых психозов. Эпилептоидный человек с детства несет в себе типичные черты своего характера.
При эпилепсии же речь идет о болезни, которая имеет свое начало на определенном этапе жизни, протекает с судорожными припадками или их эквивалентами и порой заканчивается слабоумием. Эпилепсия может сопровождаться психозами. Болезнь разрушает целостность ядра характера, делая его мозаичным. По мере развития болезни у эпилептика могут появляться не только эпилептоидные, но и истерические, аутистические, психастенические черты характера. В течение жизни эпилептик способен сильно меняться, становясь совершенно непохожим на того, кем был раньше. Эпилептоид же, при всей динамике своего развития, сохраняет неизменным ядро характера.
Итак, эпилептоид развивается в рамках своего характерологического склада, а эпилепсия, как всякая тяжелая болезнь, имеет разрушительное влияние на организм человека и его личность. Эпилепсия будет рассматриваться во второй части руководства, а сейчас переходим к подробному рассмотрению авторитарно-напряженного характера. Нужно учитывать, что когда говорят об эпилептоиде, то имеют в виду человека с тяжелым характером — психопата. Когда же говорят об эпитиме, то имеют в виду тот же эпилептоидный склад характера, но без его патологической выраженности (то есть речь идет об акцентуации и об акцентуантах).
Дисфория и сильные влечения и инстинкты.
Прямолинейность мышления и чувствования.
Авторитарность, склонность к стойким сверхценным идеям.
Варианты эпилептоидного характера.
Выделение вариантов делает чтение сложнее, так как возникает ряд оговорок и уточнений. Но недопустимо многообразие сводить к однообразию и рисовать эпилептоида только как злобного, склонного к взрывам садиста. Можно выделить следующие варианты людей данного душевного склада. Это выделение отталкивается от существующей систематики Я. П. Фрумкина /9/ и систематики М. Е. Бурно /10, с. 88-90/, несколько дополняя их.
1. Грубовато-примитивные. Им свойственны интеллектуальная, духовная ограниченность, мощь яростных разрядов и влечений. Примерами из литературы могут служить чеховский унтер Пришибеев (из одноименного рассказа) и гоголевский Держиморда. Из исторических типажей ярким представителем является помещица Дарья Салтыкова, прозванная Салтычихой. В нашей жизни немало представителей данного типа, их можно найти среди грубой части армейских офицеров, тюремщиков, охранников, швейцаров. Их отличает явное злоупотребление своей властью ради власти, садизм, стремление унижать, решать спор кулаками. Немало преступников относятся к данному типу.
2. Утонченные, гиперсоциальные. Из литературы нам известны такие типы, как Иудушка Головлев, шекспировский Яго, Гобсек Бальзака, Фома Фомич Опискин Достоевского. Хорошо показан гиперсоциальный эпилептоид в телесериале «Рабыня Изаура» — это хозяин Изауры, коварный Леонсио.
Гиперсоциальность — умение скрывать свою асоциальность под утрированной социальностью с помощью лицемерия, услужливости, утонченной маски благообразия. За этой «сладкой» вуалью льстивой предупредительности скрывается низменность собственных жизненных интересов, стремление к власти. Отметим две важные грани гиперсоциальности: ханжество и фарисейство. Ханжество — проповедь для других, в которую сам «проповедник» не верит и не исполняет. Фарисейство — внешнее благообразие, законничество, но без души, сердца. Ханжество и фарисейство нужны эпилептоиду для сильной моральной позиции, с которой можно поучать и командовать /11/. Гиперсоциальные эпилептоиды опаснее грубовато-примитивных, так как последние прибегают к открытому насилию, а первые используют завуалированную манипулятивность. Гиперсоциальные эпилептоиды стараются влезть в душу собеседника, уверяя, что все останется между ними, однако верить этому нельзя.
3. Благообразно-застенчивые. Близко примыкают к гиперсоциальному типу. Их особенность состоит в стремлении притвориться психастеником, то есть беспомощным, жалким, нерешительным, сомневающимся, робким. Однако все это лишь фасад, стремление спрятаться, притаиться, ввести в заблуждение ради собственных властолюбивых целей. Истинных мук совести психастеника здесь нет вовсе. По-другому этот вариант можно было бы назвать псевдопсихастеноподобным.
4. Психастеноподобные эпилептоиды. Это те социально-ценные эпилептоиды, которым действительно присуща психастеноподобность с ее совестливостью, даже комплексом неполноценности. Нередко у этих людей можно обнаружить доброту, душевность. Многие герои произведений В. Шукшина являются представителями данного варианта. Но эпилептоидное ядро не растворяется и проявляется агрессивно прямолинейными действиями в трудных ситуациях, в несгибаемости нравственной позиции, которую такой человек занял. Людям данного типа свойствен конфликт между робостью, неуверенностью в себе и ненавистью к этой неуверенности, душевной чувствительности.
5. Благородно-честные, порядочные эпилептоиды. В них нет психастеноподобности (робости, неуверенности, сомнений и т. д.), но есть несгибаемая воля, смелость во имя порядочности, справедливости. Возможно, таким эпилептоидным человеком был маршал Жуков, видимо, не случайно подозрительный Сталин доверял ему самые ответственные военные операции. Эпилептоиды данного типа жестко требуют справедливости не только от других, но и от себя. В своей прямолинейной честности они способны на невыгодный для себя поступок. Будут яростно драться за правое дело, стремясь занять в нем лидерские позиции. Но и они могут быть тиранически тяжелы для своих домашних, утомительны для многих своим правдолюбием.
6. Уязвимые честолюбцы. Это страшные люди, так как легко уязвляются другими людьми, и, злопамятно-мстительно затаившись, ожидают часа, когда можно будет жестоко расправиться с обидчиками. Если такой человек, представитель малой униженной нации, имеет какой-то явный физический дефект, низкоросл, уже с детства терпел лишения и унижения, то всю свою взрослую жизнь он (как Сталин) будет стремиться к власти, чтобы от ее имени расквитаться с судьбой и людьми, обидевшими его когда-то. Подобные эпилептоиды чужой успех, особенно связанный с приобретением положения, власти, нередко воспринимают как умаление собственных заслуг.
7. «Рубаха-парень». Эпилептоид этого типа кажется общительным, «свойским», простым, шутником, балагуром, но это опять же во многом фасад. Этот «простой» парень может со сладострастием выслеживать кого-то, доносить, мелочно контролировать близких в денежных расходах. Если же он получит большую власть, то даст убедительно почувствовать подчиненным, кто есть кто.
Принятое в литературе деление эпилептоидов на «эксплозивных» и «вязких» условно. Как отмечает В. В. Ковалев /12, с. 398/, с возрастом к эксплозивности, то есть взрывчатости, в ряде случаев все более отчетливо прибавляется вязкость. Хочу заметить, что в любом эпилептоиде, в той или иной степени, есть и взрывчатость, и вязкость, и сильные влечения.
Приведенная выше классификация основывается на картине характерного жизненного проявления эпилептоидов, «аромате» их личности. Подобный подход является практическим подспорьем для построения отношений с людьми эпилептоидного склада. Приведенная классификация является относительной в том смысле, что конкретный эпилептоид может нести в себе черты нескольких вариантов.
Долгое время господствовало мнение, что практически все эпилептоиды имеют моральный дефект, так полагал даже П. Б. Ганнушкин. Видимо, такое представление обязано тому, что эпилептоиды чаще всего попадали в поле зрения психиатров принудительно или после какого-либо преступления. По мере более широкого взгляда на данную категорию людей, а также в связи с расширением психотерапевтической помощи все очевидней становилось, что среди эпилептоидных людей немало порядочных граждан. Афористичное выражение «улыбка на устах, молитвенник в кармане и нож за пазухой», как показала практика жизни, является несправедливым в отношении многих эпилептоидных людей.
Все вышеописанные варианты корректны и по отношению к акцентуантам (эпитимам).
Глава 2. Инфантильно-ювенильные характеры.
Краткие общие сведения.
К данной группе относятся характеры, обусловленные мягкой задержкой психофизиологического развития без каких-либо выраженных эндокринных расстройств. Это люди, которые и в зрелом возрасте несут в себе черты детства и юношества. И. П. Павлов причислял таких людей к художественному типу в противоположность мыслительному. Данная группа состоит из трех типов характера: истерического, ювенильного, неустойчивого. Так сложилось, что в группе инфантильно-ювенильных характеров не предусмотрены разные названия для психопата и акцентуанта, оба обозначаются одними и теми же словами: истерик, ювенил, неустойчивый. Наиболее подробно я остановлюсь на истерическом характере, как представляющем наибольшие трудности для взаимодействия.
Понятие инфантильностьмногозначно. В психоанализе под инфантильностью подразумеваются неизжитые переживания и комплексы, возникшие в результате психического травмирующего опыта в детстве. С этим инфантильным содержанием предлагается расстаться через его осознавание так, чтобы на место детских комплексов пришла свобода вести себя по взрослому выбору, а не автоматически, следуя теперь уже неадекватной, заложенной когда-то в детстве программе.
К экзистенциально-гуманистической психотерапии детскому (инфантильному) придается значение открытого, подлинного, правдивого, не искаженного трафаретами и условностями отношения к миру. В этом смысле от детского не избавляются, а к нему приходят через духовное очищение. Глубокий исследователь детства В. В. Зеньковский называл его «золотым временем» жизни. /21, с. 292/
В некоторых эстетических концепциях под инфантильностью имеется в виду свежее своими непосредственными, яркими чувствами образное творчество без глубокой рефлексии и анализа.
Клиническая характерология понимает под инфантильно-ювенильным определенные психофизиологические особенности, свойственные большинству детей и юношей.
Глава 2 (А). Истерический характер.
Эгоцентризм — основной компонент ядра.
Демонстративность (поза) — способ реализации эгоцентризма.
Вытеснение — механизм, облегчающий демонстративность.
Дисгармонический инфантилизм — почва для успешной работы вытеснения.
Варианты истерического характера.
В своем выделении вариантов я опирался на характерные жизненные типажи.
1. Практичные истерики. У них вытеснение направляется не только эгоцентризмом, но и желанием получить выгоду, ради нее они способны контролировать свои эгоцентрические проявления. На людей и события, которые сулят выгоду, практичные истерики смотрят сквозь «очки доброжелательности», но к тому, что им не выгодно, они относятся безразлично или высокомерно-брезгливо. Таким образом, в сумме их психической жизни устанавливается некий баланс между эгоцентризмом и выгодой. Эти люди аккуратны в своих делах, их не собьешь на поступок, идущий вразрез с их интересами. Они могут, как Скарлет О'Хара из «Унесенных ветром», с легкостью (благодаря вытеснению) сказать про что-то неприятное: «Ну, об этом я подумаю завтра». В вопросах же своей выгоды подобные истерические люди легкомыслием не отличаются. Во всем остальном они остаются вечными детьми (юношами), отличаясь яркостью капризных чувств, красочностью воображения, подвижностью психики, стремлением выставлять себя и т. д. Вот почему порой, несмотря на то, что в них проглядывает что-то хищно-практичное, легко помириться с такими людьми. Для этого достаточно подлить воды на мельницу их эгоцентризма комплиментом, восхищением.
2. Умные истерики. Встречаются не часто. Речь идет не просто о богатой эрудиции и формально высоком интеллекте, а о способности глубоко жизненно обобщать явления, проникать в суть вещей. Такой человек, будучи истериком, старается показать себя, намекнуть словом, поведением, что он умнее окружающих. Присущи ему и другие, уже много раз перечислявшиеся инфантильно-ювенильные черты. Но вот что интересно: ему действительно есть что сказать, и потому не так жаль, что рядом с ним другие становятся малозаметнее (отчасти он сам их умеет такими сделать). Несмотря на содержательность своих мыслей, порой он «выдает» нечто позерски экстравагантное. Сила умного истерика заключается в том, что в его позе преобладает блистательный ум, а не дешевая театральность. К тому же такой истерик, в отличие от примитивного, тонко сообразует свое позерство с особенностями ситуации.
3. «Серые», примитивные истерики. Про женщину такого типа метко говорят — «королева без королевства и подданных». Этим истерикам не хватает внешнего блеска, остроумия, игры ума. У них нет яркого таланта в какой-либо области, а претензий на особое положение и отношение хоть отбавляй. Их жизнь полна внутреннего конфликта между их скромными возможностями и завышенными притязаниями. Такому человеку повезет, если удастся найти подходящего супруга, рядом с которым он будет ощущать себя значительным, как порой жена генерала сама себя генералом ощущает (механизм обратной проекции). Если же у них имеется хоть мало-мальский талант, то они выставляют его как только возможно.
4. «Астенические» истерики. Подобных застенчиво-робких истериков выделял Э. Кречмер. У них на самом деле имеется комплекс неполноценности, нерешительность, тревожность. По этой причине на людях эти истерики держатся тихо и скромно. Их принимают за астеников. Однако если приглядеться, то можно заметить, что застенчивость, нерешительность преломлены истерической позой. В некоторые моменты жизни эта поза обнажается до крикливой театральности, вылезают претензии: «И я хочу есть кокосы, хочу, чтобы и мне целовали руки, посвящали стихи». Хотя это нередко душевно тонкие, по-детски милые люди, рыдающие по ночам из-за отсутствия красивой одухотворенной жизни. Порой они находят себя в том, что несут какой-то крест: самоотверженно ухаживают за больным родственником, занимаются посильной благотворительностью, страдают от несчастной любви без надежды на взаимность. Вся эта жертвенность по-настоящему им помогает, если имеются восхищенные зрители, без которых жертвенность была бы только тяжестью и углубляла отчаяние.
5. Стервозно-язвительные, безнравственные истерики. Внимание, которое жаждет привлечь истерический человек, бывает совершенно разного качества:от восхищения и почитания до жалости и сострадания. Некоторые истерики «любят» негодование, ненависть — так они больше нравятся себе. Одна из неприятных истерических черт — язвительность: выискивающе-острое стремление ранить других людей откровенно или под видом невинного комментария, шутки. Например, комплимент: «Знаешь, дорогая, тебе так идет новое платье, оно просто замечательно скрывает дефекты твоей фигуры», — может довести чувствительного человека до слез. Язвительность является частью стервозности, то есть удовольствия, получаемого от гадостей: от маленьких острых «шпилек» до настоящей подлости. При этом стервозно-язвительному истерику не стыдно, наоборот, он гордится собой: «Ай да я! Как ловко выбил из седла седока. Так этому паразиту и нужно». Подобным истерикам нравится плести интриги, сочинять анонимки, клеветать. И все-таки истерик данного типа редко бывает прожженным, законченным негодяем. Детско-юношеская структура его психики не позволяет этого. По временам он бывает легким, симпатичным, а язвительность и стервозность трансформируются в остроумие и лихое веселье.
Вкрапления язвительности, стервозности, душевной холодности, расчета могут быть у любого, даже самого милого, истерического человека хотя бы в форме капризной колкости.
Поскольку среди истерических людей женщины преобладают (хотя и мужчин не мало), мне хочется выделить два женских варианта этого характера.
6. Суперженщина. Она вбирает в себя все вышеописанные варианты, на то она и «супер», чтобы быть любой. С утра — она интеллектуалка, днем — экстрасенс, колдунья, вечером — своя «в доску» разбитная деваха. А все дело в том, что были разные ситуации, и она играла разные роли. Нет такой двери, куда бы не смогла войти суперженщина. Порой она может обнаженно-самокритично сказать о себе: «Я — стерва», а в подтексте звучит: «Мне все нипочем. Полюбуйтесь, удивитесь моей самокритике!». Обычно вокруг нее свита мужчин, которыми она командует. Но и у нее бывают периоды растерянности, когда встречает мужчину, который не теряется перед ее напором, спокойно и ясно на все дает ответ, видит ее уловки, «снимает» с нее роли-одежды. В результате такая женщина оказывается в роли Голого Короля, не зная теперь, чем прикрыть свою суть — одержимое позерство. Однако если при этом такой мужчина отнесется к ней доброжелательно, то и она, чуть настороженно, ответит тем же, так как в глубине души у нее появляется уважение и желание завоевать его, позируя великодушно-благородным отношением к нему.
7. «Фифочка». Это прежде всего — дамочка, некое ангелоподобное существо. Она носит пышные, украшенные ленточками и рюшечками платья, обрамленные локонами прически, любит элегантные сумочки, кружевные зонтики и украшения. Из детей предпочитает девочек, потому что их можно наряжать. Она падает в обмороки, охает, ахает, и мужчины с удовольствием подставляют ей свои крепкие плечи и вскоре с удивлением обнаруживают на них острые коготки. Этот хрупкий, не приспособленный к жизни ангел быстро прибирает их к рукам, а при разводе и их имущество. Она оказывается на редкость выносливой, и из шумных скандалов выходит победительницей. Разведенного же мужа, которого обобрала до нитки, выставляет своим знакомым как тирана и ищет, несчастная, сочувствия.
8. Вероятно, к инфантильно-ювенильной группе принадлежат патологические лгуны, псевдологи. Часть из них истерики. Они достаточно подробно изучены. Их главная особенность — неспособность контролировать возбудимое воображение, что выражается выдуманными рассказами о собственной неординарности. Вспомните барона Мюнхгаузена и ювенильно-легкомысленного Хлестакова.
Глава 2 (Б). Неустойчивый характер.
Варианты неустойчивого характера.
Предыдущее описание относилось преимущественно к душевно тонким людям этого характера. Большинство из них редко попадают на прием к психиатру, чаще к психотерапевту, еще чаще к наркологу из-за алкоголизма. Немало среди неустойчивых и откровенно примитивных людей, которых часто, еще с детства приводят именно к психиатру в связи с асоциальностью. Поэтому, наверное, у психиатров имеется вполне понятная тенденция изображать таких людей пустыми, бездушными. Может быть, в подобные психиатрические описания частично попадают органические психопаты с превалирующим неустойчивым радикалом или неустойчивые психопаты с так называемой органической «подпорченностью». Таким людям действительно свойственны огрубелая бедность души, отсутствие глубоких привязанностей к людям, романтической любви. Все им быстро надоедает и наскучивает, кроме жажды легких впечатлений. Они лишены мечтательности и задушевности. По-мужицки пить, драться, гонять на мотоциклах, воровать, грубо орать блатные песни — все это далеко от мечтательной, романтической, нежной души человека с неустойчивым характером. Он тоже может делать нечто подобное, но все это у него получается как-то красиво, романтически, с привкусом поэзии юности.
Глава 2 (В). Ювенильный характер.
Глава 3. Астенический характер.
Раздражительная слабость с вегетативной неустойчивостью и дисфункциями.
Повышенная впечатлительность.
Тревожная мнительность.
Относительно быстрая утомляемость, истощаемость.
6. Гиперкомпенсация и компенсация как реакции на чувство своей неполноценности(будут подробно разъяснены дальше).
Особенности 2—6 свойственны разным астеникам в разной степени. В данном характере не предусмотрено отдельных названий для психопата и акцентуанта, оба обозначаются одним и тем же словом — астеник.
Варианты астенического характера.
Данный вопрос практически не разработан. Мне представляется возможным выделить следующие варианты:
1. Эмотивные астеники. Под эмотивностью К. Леонгард /8, с. 198/ понимал «чувствительность и глубокие реакции в области тонких эмоций». Эмотивные люди мягкосердечны, жалостливы, задушевны. Они легко впадают в растроганность, сентиментальность. Под влиянием трудных обстоятельств становятся угнетенными, теряя способность сопротивляться и бороться. Это застенчивые, боязливые, но чуткие и правдивые люди, глубоко чувствующие природу и искусство, радость и горе. Одухотворенные эмотивные астеники полны сострадания, за других переживают больше, чем за себя. Они способны разделять все трудности судьбы любимого человека. Им свойственна серьезность переживаний без экзальтированности. Слабое место — неспособность драться в широком смысле. Осторожным, кротким отношением к окружающим эмотивные астеники пытаются защититься от людской агрессии.
2. Астеники с романтическим полетом в душе. Одухотворенность роднит их с эмотивными. Однако главное для них — жизнь мечты. Они затаенно ждут спокойного тихого вечера, когда можно будет предаться воображению разных ситуаций. В этих ситуациях представляют себя смелыми, лихо раскованными, искрометно остроумными — то есть такими, какими не получается быть в обычной жизни, но хотелось бы. Также мечтают о чем-то высоком, любовном, приключенческом. В мечте могут пережить полнее и больше, чем в действительности, которая им тяжела и от которой лечатся мечтаниями. Подобные астеники напоминают интровертов, но в отличие от шизоидов их мечты не оторваны от жизни, а наполнены земной романтикой. В повседневной реальности они отзывчивы, стремятся посильно помочь друзьям и близким. К людям, которых любят, относятся с большой преданностью, теплом, очень дорожат их отношением к себе. Но в отличие от циклоидов способны легко проявлять искреннее тепло и заботу лишь к узкому кругу духовно созвучных людей (в этот крут могут не попасть родственники). Некоторые свою зажатость, застенчивость элегантно прячут за мило-неряшливым стилем поведения. Одна из их проблем заключается в том, что они не умеют отказывать в просьбах друзьям и потом мучаются под грузом дел, который оказался на их плечах.
3. Астеники, «застрявшие» в гиперкомпенсации. Есть астеники, которые до старости стараются во что бы то ни стало казаться уверенными в себе, решительными, сильными. В результате они не раскрывают заложенное в их душе богатство лирических переживаний. Но некоторым из них (далеко не всем) удается благодаря гиперкомпенсации сделать карьеру. Как правило, эти астеники отличаются особенно острым самолюбием-честолюбием, наличием так называемого стенического жала, меньшим духовным богатством, чем описанные выше два варианта. Однако даже став начальниками, они не воцаряются в кабинете, сохраняют человечность, стараются помогать людям.
4. Примитивно-занудливые астеники. Живут простыми интересами, заботами о близких. В их душе нет полета романтической мечты. Многие по причине тревожности занудливы, стараются все сделать по правилам, боятся отойти от заведенного порядка — «как бы чего не вышло!». Часть из них производит ложное впечатление на людей с нелогичным мышлением. Дело же в том, что они не умеют точно выражать словами свои переживания. Чувствуя это, они занудливо кругообразно пытаются уточнить свою мысль, иногда используя простонародные выражения, отчего понять их становится еще труднее. Примитивные астенические люди у многих не вызывают симпатии. Они часто угрюмо-неразговорчивые, колючие или ранимо-капризные, завидующие своим удачливым знакомым. Также немало среди них скучных ипохондриков, мучающих родственников вечным требованием поддержки и жалости. Некоторые по причине трусливости подводят своих знакомых в отличие от одухотворенных астеников, чье нравственное чувство заставит преодолеть трусливость и не подвести человека.
Глава 4. Психастенический характер.
Изначальная (базальная) тревога со слабым вытеснением.
Дефензивность с конфликтом ранимого самолюбия и чувства неполноценности.
Деперсонализация с блеклой чувственностью.
Рефлексивная аналитичность со склонностью к тревожным сомнениям.
Варианты психастенического характера.
Клинические варианты психастеников практически не выделялись. Допустимо различать психастеников по различным «наслоениям» на основное ядро характера.
Психастеники бывают внешне общительными, душевно теплыми, то есть циклоидоподобными. Могут быть шизоидоподобными, и тогда у них есть повышенный интерес к аутистическому творчеству. Они любят доводить свои мысли до логической законченности, по причине сенситивности особенно трудно пускают к себе в душу. Эпилептоидоподобные психастеники внешне напряженны (но без дисфорической окраски) и как бы авторитарны, не просты в своих отношениях с людьми, завистливо-самолюбивы (по причине комплекса неполноценности, а не тяги к власти). Психастеники с ювенильностью отличаются внешней восторженностью, известной спонтанностью, романтическим полетом в душе. Они как бы «пьянеют» от своих тревог и потому поддаются терапии разубеждением труднее других, более рассудочных психастеников. Некоторых психастеников тревожный формализм роднит с ананкастами. Ряд истероподобных психастеников очень любят похвалы и аплодисменты, при этом стесняясь их, оставаясь болезненно самокритичными при неудачах.
Эти разделения по типу подобия условны, так как конкретный психастеник может быть «многоподобным», выявляя свои разные грани в разных ситуациях. Бывают и «хрестоматийные» психастеники, в которых ядро представлено почти в чистом виде, практически без «напластований».
Среди психастеников есть духовные люди с творческими, интересными сомнениями, а есть и примитивные, измучивающие своих родственников этическими сомнениями типа — пять или пятнадцать рублей дать почтальону, принесшему телеграмму.
Глава 5. Ананкастический (педантичный) характер.
Изначальная (базальная) тревога.
Педантичность.
Глава 6. Циклоидный (синтонный, естественно-жизнелюбивый) характер.
Введение в понятийный контекст.
Главным в данном характере является полнокровная естественность. Понятие «естественность» имеет различные смыслы; необходимо вдуматься в них, чтобы отчетливей разобраться, что имеется в виду под этим понятием в клинической характерологии. Можно выделить три вида естественности.
Естественность с точки зрения социальной. Людям кажется естественным то поведение, которое соответствует нормам и обычаям, принятым в данном обществе. Если поведение человека в какой-то ситуации значительно отклоняется от стандартов, то он воспринимается не своим, чудаком, «пришлым». Многие люди, будучи естественными для себя, остаются в восприятии других манерными, демонстративными, авторитарными, грубыми, то есть не очень приятными и естественными. Правда, в состоянии духовного подъема человек может быть красив и своей манерностью, театральностью, авторитарностью, и тогда ощущение его неестественности блекнет. Часто нам кажутся естественными люди, с которыми нам просто и уютно в общении: с ними мы раскрепощаемся и становимся естественными сами. Для шизоида таким человеком может быть не циклоид, а другой шизоид или мягкий шизофреник, для психастеника — психастеник. Примитивным органикам естественными кажутся подобные им примитивные личности; в этих случаях особенно важно не отличаться и быть «своим в доску». Людям разных субкультур (панки, хиппи, богема и т. д.) естественными кажутся представители их субкультуры. Тем, как люди оценивают друг друга с точки зрения общественных норм и культуральных предпочтений, занимается социология.
Личностная естественность — это стремление быть подлинным, самим собой, следование собственной правде и переживанию, внутреннему ритму и импульсу. Однако не любому импульсу, а лишь тому, который сохраняет нашу целостность и самоуважение. Личностная естественность, невзыскательная к себе, — это раскрепощенность. Кому-то, чтобы почувствовать себя естественно и раскрепощенно, достаточно веселого купания в море, увлеченности какой-либо игрой. В состоянии личностной естественности человек дает разжаться внутренней «пружине» напряженности, позволяет проявляться тому, что в нем рвется к жизни, и ему становится легко и приятно. Личностная естественность, стремящаяся к духовному росту, — самоактуализация. Феномен самоактуализации является предметом пристальной заботы гуманистической психологии /69, 70/. Когда приближаешься к самому себе, «каким тебя задумал Бог, но не осуществили родители» (выражение М. Цветаевой), то возникает ощущение праздничной приподнятости над обыденным самим собой. Это требует внутренней работы, предела которой нет.
Единых канонов личностной естественности нет, так как ее критерии лежат в сфере самосознания, которое у разных людей разное. Для гомосексуалиста быть самим собой означает осознать свою гомосексуальность и реализовать ее, что многими ощущается противоестественным. Преступникам-маньякам личностная естественность представляется как свобода садистски мучить и убивать.
Таким образом, мы видим, что состояние личностной естественности то возникает, то исчезает — в зависимости от обстоятельств жизни, духовной работы над собой, и для каждого человека имеет свои неповторимые проявления.
Вот мы и подошли к принципиальному различию. Естественность циклоида всегда с ним: в любых ситуациях и независимо от духовной работы. Изучением ее занимается клиническая характерология, которая никогда не назовет полнокровно естественными людей не циклоидного характера, особенно шизоидов, даже если они сами себя таковыми ощущают и называют.
Полнокровная, чувственно-теплая, земная естественность, натуральность.
Неотделимая от естественности синтонность.
Диатетическая пропорция. Сплав радости и печали.
Циклоидные колебания настроения.
Варианты циклоидного характера.
Подробно описаны Э. Кречмером и П. Б. Ганнушкиным. Э. Кречмер выделял следующие варианты циклоидного характера. Живой гипоманиакальный тип, тихий самодовольный тип, меланхолический тип, а также болтливо-веселых, спокойных юмористов, тихих душевных людей, беспечных любителей жизни, энергичных практиков. Этот перечень свидетельствует о многообразии циклоидных акцентуантов и психопатов.
Чем же обусловлено это многообразие? Дело в том, что на вышеописанное циклоидное ядро ложатся напластования других характерологических черт. Наиболее ярко, незамутненно ядро проявляется у «чистых» циклоидов, то есть без примеси в характере выраженной истероидности, авторитарности, психастеноподобности, чье настроение чаще всего находится ближе к умеренно повышенному. В таких случаях мы ощущаем в человеке ничем не замутненную солнечную синтонность-слаженность, полнокровную естественность-натуральность. Также ядро характера может стойко «застилаться» печалью или разжигаться, распаляться гипертимным огнем. П. Б. Ганнушкин предложил систематику циклоидов в зависимости от их особенностей настроения. Оттолкнувшись от данной систематики, рассмотрим варианты синтонных людей.
1. Конституционально-депрессивные (гипотимные или грустные). П. Б. Ганнушкин рисует весьма тягостную картину погрязшего в безнадежном самобичевании пессимиста. Временами кажется, что речь идет не только о циклоидах, но и о циркулярных больных. Правда, он отмечает, что «за этой угрюмой оболочкой обычно теплится большая доброта, отзывчивость и способность понимать душевные движения других людей; в тесном кругу близких, окруженные атмосферой сочувствия и любви, они проясняются: делаются веселыми, приветливыми, разговорчивыми, даже шутниками и юмористами...» /4, с. 14/.
К. Леонгард подобные личности называет дистимическими /8, с. 183-186/. Э. Кречмер именует их тяжелокровными за их заторможенность, флегматичность, вяловатость. Возможно, таким тяжелокровным циклоидом был баснописец И. А. Крылов. Сквозь всю депрессивность в них просвечивает юмор, естественность, жизнелюбие, которые можно вызывать к жизни радостным событием, искренним комплиментом. Женщина этого типа поднимает себе настроение покупками, новой прической. Когда она сидит в кресле парикмахера, то невольно душевно согревается от ощущения, что о ней заботятся.
Многие грустные циклоиды похожи на психастеников своей нравственной чувствительностью. Вспоминаю, как подобная женщина естественно плакала на людях, раскаиваясь в том, что не купила нищей бабушке хлеба (психастеничка вряд ли плакала бы среди малознакомых людей). В сравнении с психастениками в них меньше заботы о своем благополучии, больше нерассуждающей смелости, меньше самолюбия. Есть что-то удивительно чистое в их нравственных поступках, которые идут не от рефлексии, не от чувства вины или замученной совести, а от того, что у них такая натура, которой легко, органично, без внутренней борьбы и сомнений дано их совершать. Их нравственная установка весьма гибкая: подобный врач или начальник готов написать заведомо ложную бумагу, лишь бы она помогла конкретному человеку. Возможно, что определенная доля мягкой депрессивности (без нервозности, раздражительности) действует просветляюще на человека, освобождая его от суеты и низких побуждений. В этой связи уместно вспомнить Книгу Экклезиаста.
Этим людям, как отмечал Кречмер, свойственно не морализирующее умение понимать особенности других людей /71, с. 456/. Нередко им присуще ощущение пессимистического хода жизни, который они покорно принимают без пафоса и трагедии, скорее с печальным юмором. В этом смысле примечателен рассказ о грустноватом, хоть и очень деятельном, жизнелюбивом отечественном психотерапевте С. И. Консторуме, поведанный его племянником: «Последние годы особенно страдал от гипертонической болезни. Ипохондриком не был никогда, разговоры о своей болезни «выносил за скобки». Иногда лишь, вздыхая, говорил: "Ай, Мишенька, новые сосуды не поставишь"... О смерти, загробной жизни говорил: "Я, к сожалению, материалист и понимаю, что там ничего нет, но я не могу понять одного: неужели это свинство, именуемое жизнью, так кончается"» /68, с. 3, 4/. Грустный (гипотимный) циклоид порой напоминает сонного, ленивого кота. Но, оживляясь, может поражать сообразительностью и быстрой, точной реакцией. Иногда гипотимный циклоид производит впечатление аутичного шизоида. Но при более близком контакте светится грустной синтонностью и тягой к теплу. Грустные циклоиды бывают и многословно деятельными, но глаза, настроение, чувство жизни таят в себе значительную примесь печали. Можно с благодарностью вспомнить о примечательных в этом отношении Р. Быкове, Ю. Никулине, С. Довлатове. Полагаю не случайно, что среди грустноватых циклоидов немало юмористов — так они лечатся, поднимаются из своей печали к радости жизни.
2. Конституционально-возбужденные (гипертимные). Психопатам этой группы присущ патологический оптимизм. Они смеются даже тогда, когда большинство на их месте плачет. Если такой человек опасно заболел, то заставить его лечиться, пугая возможной смертью, весьма сложно. Гипертим ощущает в себе энергию на несколько жизней, и ему не верится в собственную смерть. Он способен эпикурейски отшутиться: «Пока есть я, смерти нет, когда она придет, не будет меня». Гипертимы веселы, как будто под веселую музыку выпили шампанского. В душе никакого разлада: все желаемое допустимо. В периоды особых подъемов настроения они способны пускаться на сомнительные авантюры, как бы утрачивая на какое-то время чувство долга и порядочности. Гипертимы жаждут новых сфер деятельности, так как в старых сферах, с их точки зрения, остается лишь выполнение уже известного, — а это им скучно. Они могут быть гневливы, но не по-неврастеническому нервозны. Вспылив, быстро отходят, освеженные разрядкой эмоций, и зла не таят. В них нет холодной строгости, резкой враждебности, жесткой принципиальности. Если тяжелый гипертимный психопат бывает вреден для дела, так как больше планирует и начинает, чем создает, то психопат легкой степени и акцентуант отличаются поражающей продуктивностью.
Остановлюсь на тех гипертимах, которые предаются не столько «мясистым радостям жизни», а, наоборот, несколько отодвигая их в сторону, отдаются страсти практической работы. Как отмечал Э. Кречмер, у них «нет желания корригировать мир по твердо установленным положениям... Это практики, которые раньше знакомятся с человеком и реальными возможностями, а затем уже считаются с принципом» /71, с. 455-456/.
Подобные гипертимы с детства набирают опыт практической жизни, так как всегда что-то организуют, «проворачивают». Они всегда в курсе: где, что, почем, что от кого зависит. Чаще полагаются на интуицию, чем на строго выверенный расчет. Им свойственна установка: поживем, увидим, разберемся. Люди их называют ушлыми, так как они находят выход практически из любой ситуации. Они чуют, с кем и как нужно взаимодействовать: на кого-то давят, кому-то сразу уступают, кого-то почтительно выслушивают, на кого-то кричат — одним словом, подвижны, как ртуть.
Гипертимы, как и многие другие циклоиды, способны легко перевоплощаться и быть такими, какими нужно быть в данной ситуации. Веселой шуткой они смягчают свою нагловатость и напористость. Многим из них свойственно обаяние, умение вызывать доверие. У них всегда находится широкий диапазон искренних комплиментов. Гипертимы умело сокращают дистанцию в общении, завязывают дружеские отношения, поэтому, когда они обращаются к людям с просьбой, тем трудно отказать. Они готовы к компромиссу: если не удается все, то стараются получить хоть что-нибудь. У гипертимного начальника не закрываются двери — он принимает всех сразу, не создавая очереди, одновременно решая множество проблем. Гипертимный энергичный практик не сентиментален, не обидчив, не вязнет инертно в чувствах. У него есть потребность в том, чтобы выговориться, но не в том, чтобы вечно жаловаться. В трудных ситуациях его типичный вопрос: «Что делать?», на который он тут же ищет практический ответ.
3. Циклотимики (по П. Б. Ганнушкину). Речь идет о циклоидах с волнообразными колебаниями настроения. К. Леонгард называл подобные личности аффективно-лабильными. В настоящее время подобных циклоидов не принято называть циклотимиками: так называют больных циклотимией. У этих людей можно отчетливо наблюдать «плохие и хорошие» дни. В «хорошие» дни они чувствуют себя необыкновенно здоровыми, но со временем, наученные опытом, уже в глубине души тревожно ждут депрессивной фазы. Порой, если колебания настроения часты, накапливается усталость от отсутствия душевной стабильности. Про них трудно сказать, оптимисты они или пессимисты.
Что такое оптимизм? Поясню примером. Оптимист видит полбутылки шампанского и восклицает: «Как здорово! Целых полбутылки шампанского!» Пессимист в такой ситуации мрачнеет: «Увы, полбутылки уже выпито». Депрессивный человек впадает в отчаяние: «О, горе, полбутылки выпито, и это ужасно!» Циклоид данного типа может реагировать любым из этих способов. А может пошутить: «Если подольете, я оптимист, а если нет, то пессимист», — и сам рассмеется своей шутке. Подобного циклоида нужно настроить таким образом, чтобы он ценил свои хорошие дни, а в плохие с уверенностью ждал хороших — тогда он будет ближе к оптимисту. Замечательный пример такого отношения мы видим в маленьком мудром пушкинском стихотворении «Если жизнь тебя обманет».
4. Эмотивно-лабильные (реактивно-лабильные) циклоиды. Люди данного характера — самые беспомощные в своей аффективной неустойчивости. Их настроение «пляшет» несколько раз на дню. Они весело смеются и сами понимают, что это к слезам. Порой они не знают, чего от себя ждать через минуту, через час. Такие циклоиды нуждаются в психотерапии.
В связи с тем, что они обращают на себя внимание малой мотивированностью изменений своего состояния, люди могут их считать капризными, даже поверхностными и легкомысленными. Однако они отличаются глубокими чувствами и стойкой привязанностью к близким и друзьям. Любой пустяк может выбить их из колеи, а приятное событие вселить веселость и даже отвлечь от действительно серьезных неприятностей. Эти люди убегают от общения с теми, кто, по понятным или непонятным причинам, портит их хрупкое настроение. Если же человек оказывает благоприятное душевное воздействие, то они готовы находиться рядом с ним весь день.
Они мгновенно чувствуют авторитарность, каплю недоброжелательности и могут давать в ответ бурные вспышки. Многие из них дефензивны (психастеноподобны), мучаются ипохондрическими и этическими сомнениями, болезненным чувством собственной неполноценности. Если чувство неполноценности психастеника наполнено переживанием по поводу того, как он будет оценен в глазах окружающих, то у лабильного циклоида в чувстве неполноценности выразительно звучит беспомощность перед непредсказуемостью своего состояния. Он не столько боится неблагоприятной оценки других людей, сколько боится себя нежизнеспособного, некоммуникабельного, сверхобидчивого. В предчувствии таких состояний лабильный циклоид становится напряженным. В эти периоды возникают преходящие сверхценные идеи отношения. Кто-то не так взглянул, не поздоровался, и ему уже думается, что человек исполнен к нему недоброжелательности. Однако стоит жизни показать обратное, как циклоид, в отличие от эпилептоида, мгновенно расстается со своим подозрением. Таким образом, мы видим, что лабильному психопату трудно ощутить уверенность в себе, надежность — ведь достаточно одного колкого слова, и он превращается в страдающего бедолагу.
Подобные циклоиды могут тянуться к возвышенным состояниям, вере в Бога, на любовь и надежность которого можно уповать. Им нередко помогает аутистическое творчество, так как оно способно стойко приподнять их над ранящими шипами действительности. Некоторые по причине бурной тревожной эмоциональности, будучи настоящими земными реалистами, боятся взять в руки книги Куприна или Мопассана, взглянуть на картины Перова, чтобы не начать думать о чем-нибудь жизненно тягостном. Им легче читать фантастику, которая не напоминает ни о чем реально плохом, или пересматривать уже «проверенные» кинокомедии и фильмы с хорошим концом. В бодром настроении лабильные циклоиды солнечно естественны и тонко жизнелюбивы, как правило, не испытывая тяги к кола-брюньоновским «мясистым радостям жизни».
Не все циклоиды, особенно оригинальные, исчерпываются приведенными вариантами. Чем сложнее и многограннее человек, тем хуже на нем сидит заранее сшитая одежда характерологического описания. Ко многим нужно добавлять поясняющие определения, помогающие более точно схватить душевный образ человека. Вспомним синтонного интеллигента Булата Окуджаву, его солнечно-печальную улыбку, теплый, мягко бодрящий, с легкой хрипотцой голос, грустные, но дарящие надежду сложные песни. В них есть что-то аутистическое, герои их окутаны чуть демонстративной, романтической дымкой, в песнях ощущается стиль, камерность, символика, в которой зашифрованы земные смыслы.
Некоторые исследователи, к примеру К. Леонгард, называют синтонными лишь тех циклоидов, для которых характерно достаточно ровное, нейтральное настроение. Видимо, предполагается, что именно в этом настроении человек наиболее способен входить в резонанс с другим человеком. Однако мы чувствуем, что и гипертим, и гипотим сквозь радость или грусть также естественно резонируют на происходящее, оставаясь в целом в рамках своего преобладающего настроения. Поэтому определение синтонности принадлежит ядру циклоидного характера, не ограничиваясь лишь его отдельными вариантами.
Глава 7. Шизоидный (аутистический) характер.
Мягкие формы коммуникативного аутизма.
Заостренные переживания личностного одиночества и закрытости.
Психэстетическая пропорция по Э. Кречмеру.
Причудливо неестественное отношение к жизни с точки зрения обыденного здравого смысла, но психологически цельное, понятное, исходя из аутистических особенностей данного характера.
Итак, шизоид всегда аутистичен, часто выглядит аутичным (замкнуто-углубленным). Нередко у него недостаточно развиты навыки общения (коммуникативный аутизм). Даже те шизоиды, которые умеют внешне элегантно, раскованно общаться, в душе, как правило, ощущают горечь личностного одиночества и закрытости, «стеночку» между собой и людьми (люди ее ощущают тоже). При всей общительности они все равно остаются как-то сами по себе, не сливаясь с собеседником. Все основные особенности шизоидного характера могут быть выведены из главного в нем — аутистичности. Психопата данного характера называют шизоидом, акцентуанта — шизотимом. Все вышеописанное, только в более мягкой форме, относится и к шизотимам.
Аутистическим людям присуща самостоятельность мнений и решений, как и самодостаточная погруженность в мир своих мыслей и интересов. Однако эти черты нельзя уверенно поместить в ядро характера, так как и среди шизоидов встречаются внушаемые, ведомые люди. Ряду шизоидов характерна выраженная тяга к общению, поиск понимания, человечность — они могут завидовать самодостаточным собратьям по характеру, но сами такими стать не захотят.
В описании ядра характера я подробно опирался на свою статью «О шизотимной аутистичности» /81, с. 29-34/, где в тонкостях представлена возвышенно-философическая аутистичность, которую в данной книге я дополнил иными вариантами.
Варианты шизоидного характера.
Распространенное деление шизоидов на сенситивных (гиперчувствительных), анестетических (холодных), экспансивных (односторонне деятельных) имеет свои основания /82, с. 245/, но это скупое деление совершенно не охватывает удивительного многообразия людей данного характера. Пожалуй, ни в одном другом характере мы не встретим такого бескрайнего количества еще не описанных вариантов: шизоиды различаются между собой гораздо больше, чем эпилептоиды, астеники и др. Подобное разнообразие людей шизоидного круга отмечал Э. Кречмер /71, с. 494/. В кречмеровских описаниях шизоидов мы встречаем образы отрешенного от жизни чудака с отвлеченными идеями; стильного, холодноватого, тонко чувствующего аристократа, ценителя искусства и красоты; горячего душой идеалиста, готового все принести в жертву ради своего идеала; холодного, не теряющего головы, расчетливого дипломата или деспота; тупого безразличного типа, поросшего «мхом» отшельника с ипохондрическими причудами. И это еще не вся галерея образов. Представляется конструктивным выделение не только вариантов характера, но и выделение вариантов аутистичности как таковой.
1. Мистическая, глубинно-интуитивная аутистичность. Такие шизоиды ощущают свою душу как каплю бесконечного океана Духовности. Главная цель жизни такого человека — преодолеть свое отчужденное земное существование и вернуться в океан, туда, где его родина. При этом шизоидам не страшно потерять свою индивидуальность, так как они ощущают, что капля при встрече с океаном безвозвратно не растворяется в нем, а, соединяясь с его бесконечностью, сама становится Океаном. Мистики всех времен и народов ощущали эту возможность.
2. Структурированная бесконечность Духа. Условно я бы назвал такую аутистичность баховско-гегелевской. В отличие от предыдущего типа аутистичности, мистически не изреченной в словах, эта аутистичность характерна для шизоидов, стремящихся подняться на вершину Духа с помощью логических символов и понятий, создав из них крепкую философскую систему. Это видно на примере Гегеля, который, начав с понятия «чистое бытие», добирается до вершины Абсолютной Идеи. Это торжественное интеллектуально-духовное восхождение эмоционально комментирует математически стройная музыка И.-С. Баха.
3. Несколько родственна описанной аутистичности не философская, а научная структурированность бесконечности теоретического познания, которую мы видим в высшей математике, теоретической физике, астрономии. В сферах этих наук господствует чистая мысль. Нередко такие ученые ощущают, что ими руководит не земной здравый смысл и факты жизни, а глубинная интуиция. В моменты своего творчества они чувствуют себя ближе, чем обычные люди, к бесконечности Вселенной, замыслу Творца. Поэтому, как известно, среди великих ученых-теоретиков было немало идеалистов и верующих людей. Нередко такими учеными руководит поиск не практической пользы, а теоретической Гармонии. Порой они говорят: «Эта гипотеза недостаточно красива, чтобы быть истинной».
4. Восточная (эманационная) и Западная (библейская, креационная) артистичность. Эманация значит излучение. Как солнце эманирует луч света, так бесконечный Дух излучает духовное сияние человека. Совершенно иная картина духовных взаимоотношений рисуется в Библии. Бог создает человека своей бесконечной творческой мощью из праха земного. Для многих реалистов эти различия несущественны, для шизоидов же разных убеждений они принципиальны и оказывают влияние на все их мироощущение.
5. Камерная аутистичность. Здесь нет глобального размаха, такой человек не рвется на вершину Духа, не хочет им «овладеть». Философичная масштабность аутистичности, представленная в описании ядра характера, такому человеку не созвучна, и он к ней не тяготеет. Такому шизоиду близка не мистика, философия, религия, а красота в ее особых камерных проявлениях, в которых нежно светятся Гармония, Дух, — как в маленькой капельке росы ласково отражается солнце. Стихи аутистических поэтов, песни бардов, нежные музыкальные волны Вивальди, Сен-Санса, Шопена, уютно-замкнутые первозданные уголки природы (например, Коктебель) проникают этим людям глубоко в сердце. Выразительными иллюстрациями камерной аутистичности являются «Маленький принц» Экзюпери и японские трехстишия — хокку.
Хокку — это переживание прекрасного в скромном букете простых слов, с изящной подчеркнутостью этой простоты и философической прочувствованностью. У шизоидов есть любимые хокку, при чтении которых они от удивления замирают и еще долго остаются потрясенными. В хокку, как и в дзен-буддизме, снимается шелуха условностей, искусственности, и обнажается вечная, спонтанная красота обыденного мира.
Часто для таких шизоидов наибольшая «концентрация» чудесного сосредоточена не в необычных парапсихологических и природных феноменах, а в глубинном переживании, которое может быть выражено словами: «Как удивительно, что этот мир существует». Согласно Л. Витгенштейну, это является выражением наиболее чистого мистического переживания мира как чуда /83/.
Приведу метафору камерной аутистичности, в которой вершина горы символизирует Вершину Духа. Подобные люди не идут к Вершине, а как бы останавливаются на уютном склоне горы, где еще ощущается теплота земной жизни, но воздух уже разреженней. Вершина горы закрыта облаками, сквозь их просвет человек бросает на нее взгляд, чаще же смотрит на утренние росинки на свежей траве, в которых отразились великая Истина и Красота неба и солнца. Нередко трепетной камерной аутистичностью отличаются шизоидные и шизотимные женщины.
6. Аутистичность экстатических состояний. Многие формы йоги и другие духовные практики ставят своей целью прорыв к высшим ступеням сознания, то есть экстазу — выходу за рамки обыденного сознания. Это может проявляться и вне духовных традиций. Есть безоглядно смелые шизоиды, которые во время острейшего риска испытывают не просто азарт, а экстаз: в момент страха они ощущают, что поднимаются над ним, над собой и как бы над всем. Приходящее состояние прорыва в духовную свободу важнее жизни и смерти, вне рамок добра и зла. Аналог этого мы можем найти в боевых искусствах Востока. Хорошей иллюстрацией является фильм «На гребне волны» («Break point»). Главный герой, Боди, не тривиальный хулиган, а шизоидный романтик. Опасность для него имеет духовный смысл: на гребне ее одновременно теряешь и находишь себя. К преступлениям его влечет не страсть к наживе, а стремление испытать горячую свободу Духа, не дать ему погаснуть в скучной и размеренной повседневности.
Сюда примыкают и некоторые альпинисты. Альпинизм, покорение вершины ради преодоления себя и взгляда на землю с максимально высокой точки зрения, является как бы материально воплощенным аналогом духовно-интеллектуальной аутистичности.
7. Аутистичность. подменяющая Высокое обычным, но делающая его Высшим первоисточником. Примером может быть З. Фрейд, про которого язвят, что он заменил Бога сексуальной теорией и навязал ее всему человечеству. Гениальный Фрейд — яркий пример тому, как аутист запирается в своем Замке на замок. Его же пример проясняет и то, что аутистичность, в первую очередь, является особенностью мысли и чувства, а не тем или иным мировоззрением. Фрейд был материалист и атеист, а гениальным оказался именно своей аутистичностью, позволившей ему разработать теоретическую вязь понятий, которая пережила его конкретную сексуальную теорию, и на инструментарии которой работают современные психоаналитики. Широту фрейдовского теоретического охвата отмечает глубокий исследователь психотерапевтического процесса А. И. Сосланд, который пишет, что «...заслуга З. Фрейда заключается именно в создании базисной опорной структуры для всего корпуса психотерапевтического знания» /84, с. 358/.
У отца психоанализа подвижность ума служила неподвижности основного хребта психоаналитической теории, стремясь все гармонически вращать вокруг исходных идей. При несовпадении основных идей с фактами Фрейд старался нейтрализовать это несовпадение не коренным пересмотром основных идей, а их шлифовкой. Когда ученики отходили от его учения, он расценивал это как моральное предательство, духовное падение, что более характерно не для науки, а для идейного служения. Защищать неприкосновенность главных положений помогала изворотливость интерпретаций: факт толкуется, переиначивается и в таком виде становится безопасным для психоаналитической теории /81, с. 31/.
8. Аутистичность, глухая к Духу и эмоциональным тонкостям. Многие шизоиды, описанные Ганнушкиным, попадают в эту категорию. Часто такие шизоиды замыкаются в скорлупе своей профессии. Их мало интересует философия, религия, искусство. Но у них может быть своя теория на все случаи жизни, или они так черствеют в своей замкнутости, что трудно понять, что происходит за фасадом их отрешенности. Однако и у них бывают эпизоды в жизни, когда аутистичность видна достаточно ярко. Например, водитель грузовиков дальнего следования или лесник радуются своему профессиональному одиночеству, в котором один полностью может отдаться созерцанию пейзажа за окном, войти в транс от стремительно свободного движения машины, а другой каждой клеткой тела ощущать первозданную гармонию леса, а по ночам уходить взглядом в бесконечность звездного неба. Они не способны слагать стихи о своих переживаниях, но чувствуют их глубоко.
Шизоиды данного типа могут отличаться резонерством как в профессиональной деятельности, так и в бытовых вопросах. Малосодержательное нанизывание одного понятия на другое (резонерство) также является аутистичностью, даже если она далека от высот Духа — главное, что она оторвалась от прочной связи с земной реальностью.
9. Голографическая аутистичность. Свойственна тревожно-сомневающимся шизоидам, которые пытаются сопоставить все различные варианты аутистического и реалистического отношения к жизни, диалектически их объединить, чтобы получить объемное, всепримиряющее видение мира. Создание такой картины мира требует уважения ко всему, что его заслуживает, и особого синтезирующего полета мысли. Варианты аутистичности мною представлены неполно. Это требует отдельной работы. Но даже опираясь на вышеописанное, можно лучше понять шизоидных людей и помочь им понять самих себя. Иногда разные виды аутистичности встречаются у одного и того же шизоида.
Глава 8. Органический характер.
Личностная огрубелость. Отсутствие духовной тонкости.
Отсутствие цельного ядра характера, мозаика различных характерологических радикалов в их огрубленности.
Неуравновешенность со слабостью самоконтроля, двигательной расторможенностью.
Усиление примитивных эмоций и инстинктов, расторможенность влечений.
Эйфоричность настроения, благодушие. Периоды дисфорий.
Некритичность в общении, оценке себя, своего поведения.
Неряшливость, неаккуратность мышления, нередко сочетающиеся с его вязкостью.
Простодушный вариант органического характера.
Данный вариант органического характера описан М. Е. Бурно /98/. Это распространенный в России тип органического акцентуанта, по-своему интеллигентного и благородного. Огрубелость души в отношении этих людей — слишком резкое слово. Уместней говорить об опрощенности, духовной ограниченности, простодушии. При этом нельзя однозначно сказать, что эта опрощенность хуже рафинированной духовной тонкости. Скорее, речь идет об ином качестве души.
Простодушие проявляется как искренность, доверчивость, бесхитростность, душевность, доброжелательность, скромность, своеобразная душевная чистота. С простодушием малосовместимо коварство, мстительность, фальшь, искусственность, извращенность. Как интересно заметил про простодушных один из участников моего семинара по характерологии: «Может быть, им чего-то и не хватает, но в них нет ничего лишнего».
Этот характер имеет свое отражение в образе Иванушки-дурачка русских народных сказок. В отличие от своих старших братьев он не напряжен корыстью, живет легко и просто, так, что жадные братья его считают дураком. Однако, когда нужно спасти царевну, он оказывается самым смекалистым, смелым и благородным, и никто его уже дураком не назовет. Обычно он всегда выходит победителем, и, как хочется того простому народу, все заканчивается для Иванушки счастливым концом (в жизни, увы, все часто для простодушного не так хорошо — отсюда и рождается потребность в сказке).
Простодушные люди часто бывают интуитивно практичными, смекалистыми, находчивыми. Смекалистость обычно противостоит аналитичности тем, что в ней много практичности и мало теоретичности. В аналитичности же наоборот. Часто аналитичный человек способен прочесть лекцию о природе электричества, но не может починить обычную розетку, в случае с простодушным — все наоборот.
Многим простодушным свойственна «широта души». Будучи обидчивым, такой человек способен, «ударив по рукам», полностью простить обидчика, не станет устраивать шум из-за мелочи. Нередко они безотказны в бытовых ситуациях, стесняются просить о чем-нибудь для себя. В ситуациях, когда нужно отважно действовать, бывают нерефлексивно благородны, то есть сначала ввяжутся в драку, чтобы защитить кого-то, а потом подумают о том, что это было опасно. Вспоминаются рядовые солдаты, которые во время войны скромно и отважно вынесли на себе все ее тяготы. В простодушии светится природная простота, отличная от той простоты, к которой приходят душевно сложные, «запутанные» натуры в результате длительных головоломных усилий.
С простодушием не уживаются чопорность, гонор, высокомерие. При склонности доверять людям многие из них не наивны, бывают добродушно лукавы. Порой грубовато раздражаются, но быстро отходят, снова становясь покладистыми. В некоторых из них нет явной возбудимости, неуравновешенности, они держатся тихо и немногословно. Но если их долго и упорно стараться вывести из себя, то они могут гневно взорваться и не на шутку разойтись.
В их гневе нет эпилептоидной дисфоричности, в простоватой скромности не звучит сложный дефензивный конфликт самолюбия и чувство неполноценности. Их синтоноподобию не хватает циклоидной яркой сочности, хитроватой подвижности. За их замкнутостью не скрывается сложное аутистическое переживание. В простодушной ювенильности нет тонкой художественной выразительности, но есть кураж, ухарство, удаль. Здесь не встречается холодный эгоцентризм, но может отмечаться неустойчивость. Таким образом, им свойственна мозаика радикалов в их опрощенности.
Простодушным людям характерны мягкость, слабоволие, внушаемость и компенсаторное упрямство. Большинство из них совестливы, добросердечны и жалостливы, теплы душой. Иногда такие люди не прочь прихвастнуть. Способны простодушно лгать в защитных целях, не думая о том, что их могут с легкостью разоблачить.
Телосложение обычно крепкое, атлетоидно-диспластическое, но может быть иным. В их манере говорить можно услышать задушевную протяжность интонации, а в жестах увидеть чистосердечную размашистость, порой с элементами добродушной неуклюжести. Мимика обычно проста.
Простодушные отличаются скромными культурными запросами. За сложной книгой засыпают, в музее маются, не понимают оперу и балет (как некоторые из них говорят: «срам смотреть на мужиков в колготках»), зато любят веселую лихую оперетту. После работы включают вечером телевизор и частенько похрапывают под звуки телепередач.
Их беда — частое пьянство с быстрым (1—3 года) формированием алкоголизма. Пьют, чтобы успокоиться после обид: рассуждением им это сделать трудно, проще выпить. В общении для них важна доверительность, открытость без подвоха. Опьянение помогает соприкоснуться с собеседником душой, делает общение веселее. Многие пьют, чтобы приятно «забалдеть» и не маяться от скуки. Алкоголизм относительно мало вредит их работе, связанной с мастеровой умелостью рук или с тяжелым физическим трудом. Порой алкоголь даже помогает легче выполнять монотонный физический труд. Простодушному в одиночку трудно бросить пить, он чувствует себя неуютно среди подвыпивших товарищей, которые подсмеиваются над его трезвостью. Поскольку отказать товарищам в выпивке крайне сложно, лучше лечиться всей компанией или менять ее на трезвую.
Помогая ему вести трезвый образ жизни, не стоит тащить его в музей (типичная ошибка родственников), лучше увлечь природой, рыбалкой, строительством дачи, художественными ремеслами. Простодушные с необыкновенной душевностью тянутся к природе.
Сосредоточимся на положительных особенностях людей данного типа.
1. Часто это мастера и «артисты» своего дела. Они, подобно лесковскому Левше, могут сделать своими «золотыми» руками почти любую работу. В некоторых из них живет чувство мастера. Такой печник, даже если заказчик доволен, разберет печь и проделает всю работу заново, не набавив ни копейки, если заметит какой-то изъян в своей работе.
2. Некоторые наделены удивительной природной интуицией. Простодушный человек, придя в лес, может лечь на землю и слушать ее, сроднясь с нею. После этого он «чует», где прячутся грибы и ягоды, набирая их целыми лукошками к удивлению остальных. Простодушному хорошо на природе, уютно, он чувствует с ней родство, но редко способен, в отличие от тонко чувствующих людей, восхищаться красотой природы.
3. Душевность роднит сложного интеллигента и простодушного, в отличие от интеллекта не разъединяя их, а глубоко связывая. Вспоминается няня Пушкина, Арина Родионовна, наполнившая в детстве душу поэта богатством русского фольклора и теплой добротой своей простой души.
4. Интеллигенты должны быть благодарны простодушным людям, которые берут на себя трудную и грубую работу, создавая возможность для интеллигентов заниматься кабинетным трудом.
5. Внутренняя сила простодушных заключается в их обоснованной уверенности по поводу осмысленности собственной жизни. Они делают то, что до них делали тысячи других людей и без чего невозможно жить: растят хлеб, строят дома и заводы, прокладывают дороги. Они точно знают, в отличие от рефлексирующих интеллигентов, что их труд не напрасен. Сомнения в правильности своей жизни им не нужны и излишни. Они скромно, цельно и крепко стоят на земле.
6. Раздерганные рефлексией сложные люди нередко ходили к людям этого типа учиться «правде жизни» и ее цельности. Достаточно вспомнить Л. Н. Толстого и А. И. Солженицына. Простодушные мудры не результатами духовных поисков, а исконной мудростью самой природы. В них живет доверие к жизни и смирение перед ее жестокостью. Умирают такие люди тихо и скромно, без позы, криков и вопросов. Они видят в смерти не врага, желающего лишить их жизни, а событие столь же естественное, как жизнь, и так ее и принимают — спокойно. Как писал А. И. Солженицын в «Раковом корпусе» о стариках крестьянах: «И отходили облегченно, как будто просто перебирались в другую избу». Подобное мудрое смирение отражается в народном выражении — «Бог дал, Бог взял». В отличие от многих органиков другого типа в душе простодушных есть чувство святого, иногда и чувство Бога. Это чувство рождается не из книг и философствования, а переходит от отца к сыну, от матери к дочери. Простодушные верующие обычно идентифицируют себя с Христом страдающим, а не воскресшим и торжествующим. Отсюда рождается особое русское сострадание к немощным, убогим, несчастным. Для простодушных важно не столько изучение Библии, сколько посещение церкви, там эти люди легко и просто принимают Бога. С точки зрения некоторых интеллигентов, простодушное мироощущение есть иное качество жизни, отличное от примитивности. Как сказал один из участников семинара по характерологии: «У простодушных связь не с Высшим, как у шизоидов, а с Настоящим».
7. В этих людях много симпатичного: скромность, бескорыстие, безотказность, совестливость, жалостливость, отвага, уважение у человеку, нерефлексирующее благородство действием. Они не рассуждают о нравственности, но являются ее живыми носителями, а потому, несмотря на скудость их культурных запросов, их не назовешь мещанами.
8. Для простодушных характерно скромное знание своего места в жизни и трудолюбие. Эти люди от работы не бегут — с нею веселей, а без нее скучно. Простодушные люди служили господам в дворянской России не по долгу, а по совести. Они чувствовали неправду в том, чтобы барин спину гнул: у барина свои «умные» занятия.
9. У простодушных имелась своя культура, а именно — в России православный быт, бывший, согласно П. Флоренскому, «телом» этой народной культуры. Когда этот быт был разрушен реформами Петра Первого, капитализмом и революцией, то крестьянин духовно осиротел. Городская и книжная культура не возместили ущерб, так как они неродственны простодушным людям и труднее ими усваиваются. Сегодняшние простодушные, живущие в городах, тянутся душой к деревне, лесу, речке, домашним животным, но уклад жизни в деревнях выхолощен и пуст в сравнении с культурно-бытовым богатством прежнего православного быта, в котором православие уживалось с языческими обрядами и праздниками. Идеал христианской веры был аскетический, монашеский. Важным являлось не перепутать Божеское с человеческим, а потому к чересчур предприимчивым людям было подозрительное отношение по типу — «слишком уж деловой». Всех, кто интересуется корнями народного характера и культуры, отсылаю к содержательной статье П. Флоренского «Православие» /99/.
Я дал описание «чистого» простодушного типа. Описание простодушных важно и для того, чтобы не создавалось впечатления, что среди людей органического характера встречаются лишь аморальные, антисоциальные типы.
3. Конституциональная глупость. «Салонное слабоумие».
Дебильность очень легкой степени и так называемая конституциональная (врожденная) глупость, описанная П. Б. Ганнушкиным, находятся в малоотделимой пограничной области с некоторыми интеллектуально ограниченными вариантами органической психопатии и акцентуации. В этих случаях важен следующий практический момент: глупый человек может надеть роскошный стильный костюм, очки в замысловато-сложной оправе, достать из дорогого дипломата томик стихов (которых почти не понимает) и с большой самоуверенностью начать витиевато изъясняться. Некоторые люди, гипнотизируясь подобным интеллектуальным антуражем, неспособны предположить, что перед ними почти слабоумный человек. Заподозрить это можно, памятуя о том, что глупость способна рядиться в высокопарную многозначительность. Если внимательно вникнуть в нее, то чувствуешь, что ничего, кроме банальности и скудоумия, в этих торжественных сентенциях нет. Интересно обозначали подобную «умную» глупость старые психиатры — «салонное слабоумие». Прекрасной иллюстрацией служат две пародийные миниатюры Ф. Раневской: «В доме творчества» и «Из писем Татьяне Тэсс» /100, с. 96-110/. Клинически интеллектуальная недостаточность проявляется непониманием иронии, недостаточной оценкой ситуации, затрудненным пониманием переносного смысла пословиц, слабостью абстрактного обобщения.
Глава 9. Эндокринный характер.
Данный характер изучен недостаточно, но жизнь показывает, что людей подобного склада немало. Их отличительной чертой является то, что в них психофизиологически не превалирует чисто мужское или женское начало. Эти начала как бы размыты, переходят друг в друга,что обусловлено особым развитием эндокринной системы. Данная особенность обусловливает аномальность полового чувства,в частности, выраженную бисексуальность или гомосексуальность, а также эндокринную диспластику:мужчина телесно может напоминать женщину, а женщина мужчину. Отдельные моменты такой диспластики нередко встречаются при шизофрении и у шизоидов, реже в других случаях. Даже эпилептоид иногда может быть эндокринно изменен: вместо обилия мышц — много жира, а вместо узкого таза — широкий, женоподобный.
Другой характерной особенностью является мозаичность ядра характера,которая в отличие от органической проявляется не огрубленным, а тонким, эстетически сложным смешением разных характерологических радикалов. Чаще доминируют шизоидный и истероидный радикалы, обусловливая характерную утонченную манерность-демонстративность. Богатое характерологическое смешение плюс особое восприятие мира делают творчество таких людей волшебно-сложным, неординарным. Настоящие мужчины и женщины бывают зачарованы творчеством людей с эндокринным характером, в котором сливается восприятие мира двумя душами — мужской и женской.
Вспомним хрустально отрешенные, прозрачные и в то же время земные, мудрые сказки Г.-Х. Андерсена и творчество М. Цветаевой, про которое можно сказать, что оно создано Поэтом с большой буквы (не прибавляя, мужчиной или женщиной). В произведениях С. Моэма чувствуется психологическая независимость, ироническая свобода автора по отношению к женским персонажам — и отсюда особая проницательность к ним. В произведениях настоящих мужчин чувствуется несвобода от женщин, различного рода заинтересованное к ним отношение.
С. Моэм в автобиографической книге «Подводя итоги» с психастеноподобной аналитичностью и ироничностью удивительно тонко вживается в аутистические религиозные и философские системы, чтобы в конце концов остаться реалистом. Вся эта палитра переживаний и мироощущения возможна благодаря характерологической мозаике автора /104, с. 172-196/.
В музыкальных произведениях П. И. Чайковского слышатся аутистические и реалистические мотивы. С одной стороны, его музыка может взлетать в поднебесье, а с другой стороны, он в ананкастическом духе, словами расписывает сюжет реалистических музыкальных эпизодов. Его музыка при этом пропитана пронзительной, щемящей психастеноподобной тревогой. Это все та же волшебная эндокринная мозаика, трогающая до глубины души не только людей эндокринного характера.
Главная проблема между обществом и эндокринными людьми — гомосексуальность последних. Не каждый человек с эндокринным характером имеет гомосексуальные связи. Правда, в таких случаях может отмечаться некоторая индифферентность по отношению к противоположному полу. Когда у эндокринного человека отчетливо просыпается гомосексуальное чувство, он ощущает глубинное созвучие этого чувства со своей личностью, между ними не оказывается никакого «забора», кроме морально-идеологического. Среди гомосексуалистов немало также шизофренических людей, но здесь гомосексуальное чувство несет в себе парадоксы-противоречия, расщепленность. Например, в одни периоды жизни шизофренический человек — явный гомосексуалист, в другие же абсолютно безразличен к своему полу. Иногда он одновременно сильно испытывает страстную гомосексуальную любовь и подлинное отвращение к этой любви и ее объекту.
В особых ситуациях (тюрьма, закрытые учебные заведения и т. п.) гомосексуальную жизнь могут начать люди других характеров, но она обычно заканчивается при выходе из этой ситуации. У органиков, эпилептоидов, то есть там, где сексуальное влечение очень сильное, оно может выливаться в извращения. Циклоидам, в силу их естественности, и психастеникам гомосексуализм не свойственен.
В советские времена у отечественных гомосексуалистов были две проблемы — внешняя и внутренняя. Общество считало их преступниками, а многие из них считали себя порочными. В настоящее время, когда гомосексуализм вошел в жизнь в качестве одной из ее граней, этих проблем практически нет. Людей, считающих гомосексуализм патологией, болезнью, становится все меньше, и лишь наиболее консервативные психиатры думают по-старому. Все больше доминирует взгляд, что гомосексуальность — просто одна из сексуальных ориентаций, вариаций. Некоторые ученые подчеркивают, что эволюция и культура заинтересованы в вариативности, стало быть и в гомосексуальности. Большинство современных гомосексуалистов неполноценными себя не считают, наоборот, многие из них благодарны природе за то, что она создала их такими. Ряд из них полагает, что гомосексуальность является особым видом одаренности, ссылаясь на то, что целая плеяда гениальных людей состояла из гомосексуалистов.
Гомосексуалист не хочет в себе ничего менять и этим отличается от транссексуала, который хочет сменить свой пол на противоположный, — без этого он не чувствует себя личностно свободным и счастливым. Гомосексуальная субкультура настолько упрочилась, что у этих людей появились свои парикмахерские, театры, психологические консультации. Возникновение последних обосновывается тезисом, что по-настоящему понять гомосексуалиста может лишь подобный ему человек.
Наметились две тенденции развития в современной жизни. Первую можно выразить следующим образом — «ведите половую жизнь так, как вам нравится, но не мешайте другим». Вторая заключается в том, что в моде, манере поведения все больше стирается типичное различение мужского и женского, утверждается некий «третий пол».
Естественно, что с этим никогда не смирится религиозный фундаментализм. Как писала М. Цветаева в «Повести о Сонечке»: «Ни в одну из заповедей — я, моя к ней любовь, ее ко мне любовь, наша с ней любовь — не входила. О нас с ней в церкви не пели и в Евангелии не писали». Если гомосексуалист оказывается традиционным верующим, то у него может возникнуть конфликт в сознании. Да и многие нерелигиозные люди не до конца смирились с гомосексуальной любовью, особенно мужской. Они не имеют ничего против великого творчества гомосексуальных людей, даже нежность юноши к юноше не вызывает у них антипатии, но им трудно справиться с отвращением при мысли об анальном контакте.
Также сложным моментом однополой любви является то, что она не приводит к рождению ребенка, то есть с биологической точки зрения она тупиковая. При этом некоторые из эндокринных людей (особенно бисексуальные) хотят иметь детей.
Ряд гомосексуальных людей, особенно с выраженной психастеноподобностью, не хотят идти на сексуальные контакты со своим полом. Тогда им может помочь творческая сублимация: выражение своих любовных стремлений в стихах, рассказах, живописи. Подобным юношам и мужчинам можно советовать читать женскую любовную поэзию и творчески самовыражаться в подобном духе, используя псевдоним. Аналогичный совет можно дать и женщинам с лесбийскими наклонностями.
Итак, сущность эндокринного характера:
Мягкое размывание в человеке типично мужского и типично женского.
Аномальность полового чувства (с или без гомосексуальных контактов).
Тонкая, сложная мозаика характерологических радикалов.
Маниакально-депрессивный психоз.
Шизофрения.
Обнаженная правда (пример шизофренического творчества).
Не видеть и не понимать — значит смотреть глубже.
С. Дали
Введение.
О взаимосвязи одаренности и шизофрении идут нескончаемые дискуссии. Если подвести им краткое резюме, то получается следующая картина. Несомненно, что там, где шизофрения приводит к душевному опустошению, о талантливости говорить не приходится. Однако в самом начале некоторых из этих тяжелых случаев (когда болезнь еще только издалека подкрадывается) вместе с легкой растерянностью, потерей прежних ориентиров воспаляется, обостряется душевная жизнь человека, переливая свое уже чуть горячечное возбуждение в стихи, мечты, философские поиски. Человек вспыхивает, чтобы угаснуть и остыть могильным хладом шизофренической апатии.
Имеются мягкие варианты шизофрении, без разрушения личности и психоза, когда болезнь наряду со страданием вызывает потребность в творчестве, которым больной это страдание осмысляет и тем самым побеждает или наполняется ярким светом вдохновения, вытесняющим мрак болезни. Мягкая шизофрения, порой уводя мышление от приземленного здравомыслия, делает его более оригинальным, объемно многоплановым, способным интересно оценивать события с самых разных, неожиданных точек зрения одновременно.
Случается так, что больной переносит психотические приступы шизофрении и выходит из них иным человеком, но без грубого дефекта личности, вынося из бездны психоза стремление исследовать неведомые ему до того глубины.
Возможно, приступы болезни по-своему помогли творчеству Леонида и Даниила Андреевых, Н. В. Гоголя, Ф. Гойи, М. Булгакова, Карла Юнга и многих других. Нередко в психозе больной проживает всем своим существом то, о чем лишь рассуждают кабинетные философы и теологи. Вспомним шведского ученого и мистика Э. Сведенборга, который на основе психотических откровений создал грандиозно-фантастическую картину Вселенной.
В чем же особенности шизофренического творчества? Оно может выражаться непостижимо апокалиптической глубиной страдания (картина Э. Мунка «Крик», стихи экспрессионистов), может переносить нас в зловеще красочное инобытие, интригующее своей вычурной таинственностью, порой с выворачиванием мира наизнанку (С. Дали и другие сюрреалисты). Иногда это холодящая душу, как бы ожившая омертвелость (отдельные картины Босха, Пиросманишвили). Характерен магический реализм, когда фантастическое и земное не противопоставлены, а удивительно сливаются в одно волшебно-страшноватое целое (рассказы Э. Т. А. Гофмана, Эдгара По, эпизоды из «Мастера и Маргариты» М. Булгакова).
При шизофрении происходит расщепление, раскол души (это отражено в самом названии болезни), но когда это выражено только в намеке, то проявляется характерологической мозаикой. Поясню. В человеке одновременно причудливо сочетаются разные характеры. Этим объясняется особая сила шизофренического творчества, так как оно черпает свое богатство из характерологической многогранности автора /68, с. 7-8/. И тогда в произведении можно одновременно увидеть напряженную атмосферу и склонность к детализации эпилептоида, застенчивость и аналитичность психастеника, яркую демонстративность истерика, циклоидное земное полнокровие, символическую неземную гармонию шизоида (например, в картинах К. Васильева). Это соединение обычно несоединимого (предположим, гиперреалистичности и абстрактности или светлых чувств и любви со страхом) часто несет себе ощущение какой-то таинственной инопланетной зловещести, но не всегда. Так, в отдельных картинах Густава Климта, Ван Гога, М. Чюрлёниса, М. Эшера смесь земного и неземного (сказочного, мистического) одухотворенно высветленна, полна движения и тишины одновременно. Работы М. Эшера показывают, как можно разом видеть мир сверху, снизу, сбоку, изнутри, что невозможно и несоединимо со здравым смыслом, который удивленно замирает и сдается перед его работами-парадоксами.
Это же мы видим в великих сюрреалистических произведениях, суть которых не только в соединении несоединимого. Жизнь состоит из обычной реальности, грез наяву, сновидений, галлюцинаций и бреда психотиков. Все это части одной реальности, вложенные одна в другую. Изобразить их вместе и тем самым дать по-своему более точный и полный образ действительности — грандиозная полифоническая задача сюрреализма. Это не просто дезинтеграция, а своеобразная интеграция дезинтеграции.
Конечно же, в вопросах болезни и творчества не все однозначно. Болезнь может обострять, толкать к творчеству как личностному выживанию и одновременно мешать. Так было с Ван Гогом. Болезнь помешала ему многое написать, но если бы не она, будь он здоров и благополучен, рвался бы он так неистово к творчеству? Наверное, мог обойтись и без него, а с болезнью — не мог. Разумеется, одного побуждения со стороны болезни мало — нужен талант, которым природа нередко щедро одаривает шизофренических людей.
Мне хочется рассказать еще об одной сильной грани шизофренического творчества: способности искренне не понимать всем понятные условности и по-своему правдиво видеть реальность. Речь пойдет о незабываемой для меня психотерапевтической встрече с двенадцатилетней девочкой Асей. Мы виделись лишь раз, разговаривали часа три, и с тех пор я благодарен ей за светлую ее душу и за то, что люди бывают и такими.
Сеанс.
Он был единственным. Из всего спектра проблем я выбрал ту, что требовала скорейшей коррекции: конфликт Аси и мамы. Дело в том, что Ася стала настоятельно просить, чтобы мама не уходила на работу. В этом случае я прибегнул к приему, который вот уже лет пятнадцать служит мне верным помощником именно при детско-родительских конфликтах. Я прошу ребенка представить, что он уже взрослый, сам стал родителем, и у него растет ребенок такой же, как он сейчас. Отталкиваясь от этого, я выясняю у ребенка, что бы тот чувствовал на месте родителя, как бы повел себя, чем бы на это ответил ребенок, — а уж его-то он знает хорошо, как себя. Потом прошу сравнить эту ситуацию с реальной, подумать, что можно было бы взять на вооружение его родителям, ему самому, открылся ли новый ракурс понимания их отношений. Очень важно с каждым ребенком осуществлять этот прием индивидуально, отталкиваясь от его способностей, способности к эмпатии и перевоплощению. Психотерапевт по необходимости может сам становиться третьим участником в этой терапевтической акции. Данный прием можно удачно усилить техниками гештальт-терапии: пустой стул, использование в речи только настоящего времени, чтобы все интенсивно проживалось «здесь и теперь» в противоположность полусветскому разговору на тему проблемы. Техники непрямого, мягкого наведения транса также потенцируют вышеописанный прием.
Ася быстро поняла суть моего предложения поработать. Вот кратко, что произошло.
Ася (в роли мамы): «Ты знаешь, дочка, семье нужны деньги, и я вынуждена работать».
Ася (в роли ребенка): «Я понимаю, мам, но мне тяжело из-за этого».
Ася (в роли мамы): «Мне очень жаль, правда».
В этот момент девочка изменилась, на глаза навернулись слезы. Она ясно осознала, что маме ее очень жалко, но мама ничего не может поделать и что улучшить ситуацию может только она, Ася. Видно было, что девочка вышла из неопределенного ожидания разрешения данной ситуации. Я почувствовал, что в ней появилась решимость, подключилась ее сила воли. Она надолго задумалась.
Ася (в роли ребенка): «Ничего, мам, я должна привыкнуть». Затем снова последовала длинная пауза, и вдруг девочка обращается ко мне: «Я привыкну, правда?»
Я (к Асе-ребенку): «А как ты сама думаешь?»
Ася (ко мне): «Так хочется, чтобы хорошее не менялось, чтобы вообще перемен было как можно меньше».
Я (к Асе-ребенку) после долгой паузы: «Ты знаешь, в этом мире мало истинных точек опор, и все они преимущественно духовного плана. Я думаю, что можно опереться на то, что мама тебя любит независимо от того, рядом она или далеко от тебя. Это неизменно, все остальное может меняться. А как ты думаешь, почему перемены так трудны для тебя сейчас? Мне интересно, как ты к ним привыкнешь. Не торопись с ответом, прислушайся к себе».
Лицо девочки становится очень серьезным, потом вдруг озаряется. Происходит нечто, похожее на инсайт.
Ася (ко мне): «Вы знаете, на меня в последнее время обрушилась куча перемен. Новая нелюбимая школа, начались менструации, пришла весна, у мамы появилась работа. Для меня это слишком много. Я и растерялась».
Я (к Асе): «Что тебе поможет, чем ты сама себе поможешь?»
Ася (ко мне): «А что если я изменю что-нибудь в своей комнате, привыкну, потом еще что-нибудь изменю, пока окончательно не привыкну, что комната остается моей, а все остальное в ней может меняться. Думаю, это поможет. Но как быть с тем, что без мамы дом — не дом, мне ведь все равно это больно?»
Я (к Асе): «Давай обратимся к тебе, как к маме, она же слышала весь наш с тобой разговор».
Ася обращается со своим вопросом к «маме» и пересаживается на другой стул.
Ася (в роли мамы): «Доченька, помни, я всегда с тобой, где бы ты и я ни были, ощути это в душе, поверь в это ощущение, и нам станет обеим легче».
Ася (как ребенок): «Спасибо, мама, это так правдиво и просто».
Я (к Асе): «Как ты думаешь, твоя реальная мама так же чувствует, как и ты в роли мамы?»
Ася (мне): «Конечно, я уверена. Я даже могу ясно представить, как мы находимся дома с папой, а мама незримо присутствует рядом».
После этих слов я вывел девочку из состояния легкого транса предложением вернуться к нашей обычной беседе. Ася была уже другая, не поникшая и растерянная. Ее лицо расслабилось, она села ровнее, расцепила руки и спокойно-вдумчиво смотрела на меня. Я поблагодарил это маленькое мудрое существо, искренне выразил восхищение ее работой. Мы простились. Еще несколько слов я сказал ее родителям, которые ожидали в соседней комнате, и, придержав маленькую собачку, пошел закрыть за ними дверь.
Заключение.
Больше мы не виделись, но полностью не расстались. Ася осталась во мне не тускнеющим удивлением. Несомненно, что эта полненькая щекастая девочка — духовный вундеркинд, именно духовный, а не просто интеллектуальный. История знает немало подобных примеров. Почему я привел Асин случай как пример творчества? Источником творчества и его неотъемлемой частью являются удивление, чувства, мысли, этим удивлением рожденные, поток переживаний — все это сердцевина творческого процесса. Творчеством богата душа девочки. И не столь важно — запечатлено ли все это в стихах, музыке, рисунках. Кстати, Ася рисует с двух лет. Она показала мне свои рисунки. Некоторые из них отличались богатством фантазии, неординарностью сюжетов. Я невольно обратил внимание на напряженные яркие краски, в рисунках сочетались гармония и хаос, в котором сквозил легкий оттенок зловещести.
При шизофрении, даже легкой, как подчеркивал Э. Блейлер, отмечается расщепление ассоциаций и вместе с ними всей душевной деятельности /139/.Ассоциации трезвого практического опыта расслаиваются, что ведет к изъяну здравомыслия. На констатации этого изъяна психиатры обычно ставят точку, но она преждевременна.
Да, ассоциации при шизофрении расщепляются, но весь вопрос в том, как они соединятся, и это соединение может потрясать.Если человек бесталанен или слабоумен, то новые комбинации будут непродуктивны. Если же у человека талант, душевный дар, то рождается неожиданное, объемное, многоплановое мышление, про которое уже однозначно не скажешь, что оно хуже здравого смысла, в чем-то оно гораздо богаче, свободней его и имеет свою содержательность, которую искусство авангардистского XX века ставит выше здравомыслия /153/.
Вот так и в случае с Асей. Она совершенно не может понять, соединить то, что для большинства естественно и понятно. Но сколько обнаженной содержательности в ее непонимании...
Рессентимент, резиньяция и психоз.
Введение.
Мне хочется рассказать об одном случае из своей практики. В мои планы входит описание феноменологии, психотерапевтического процесса, а также клинический анализ. Таким образом, статья оказывается как бы трехслойной, на протяжении повествования эти слои постоянно переплетаются. Именно такая, достаточно свободная и неканоническая манера изложения позволяет мне яснее показать процесс психотерапевтической работы.
Семейное счастье, любимая работа, уважение людей — все неожиданно исчезло для Светы. Четыре госпитализации в дома для умалишенных, одиночество, инвалидность второй группы без права работать — таковы обстоятельства жизни моей пациентки на момент нашей встречи в 1984 году. С началом нашей работы больная уже не попадает в больницы, через год снимает инвалидность и возобновляет работу по специальности ассистента режиссера, резко сокращает прием психотропных средств. В дальнейшем отмечается несколько тяжелых психотических обострений, но благодаря нашему контакту даже в эти периоды удается обойтись без госпитализаций и, продолжая работу, переносить обострения при минимуме лекарств.
В ее случае лекарственное лечение было малоперспективно. Лекарства вызывали множество тяжелых побочных явлений, неприятное «одеревенение» души и не приводили к редукции бредовых переживаний. Многие грамотные психиатры перепробовали разнообразные медикаментозные комбинации, но эффекта не достигли. К тому же при первой возможности она стремилась бросить прием лекарств, что и понятно: больной она себя не считала.
Успех психотерапии, быстро приведший к неожиданной социальной реабилитации, удивил всех, кто близко знал больную. В основе этого успеха лежат клинические особенности данного случая, которые являлись подсказками в том, что и когда следует делать.
Я работал с больной один, ни с кем не советуясь. В те времена и профессура, и простые врачи крайне отрицательно относились к психотерапии психотических больных. В процессе работы с психотиками я пришел к незамысловатой «идеологии» и несложным принципам.
Самое главное, что особый доверительный контакт больного и врача возможен лишь при условии, если врач принимает точку зрения больного. Это единственный путь, так как больной не может принять точку зрения здравого смысла (именно поэтому он и является больным). Если пациент чувствует, что врач не только готов серьезно его слушать, но и допускает, что все так и есть, как он рассказывает, то создается возможность для пациента увидеть во враче своего друга и ценного помощника. Как и любой человек, больной доверится лишь тому, кто его принимает и понимает. А поскольку остальные люди несерьезно относятся к бредовым переживаниям пациента, то психотерапевт становится единственным, с кем можно установить полноценный человеческий контакт. Больной в случае доверия может посвятить врача в свой бред во всех его подробностях и начать советоваться по поводу той или иной бредовой интерпретации. Таким образом, врач получает возможность соавторствав бредовой концепции. В идеале психотерапевт будет стремиться к тому, чтобы пациент со своим бредом «вписался», пусть своеобразно, в социум. В бредовые построения врач может вставить свои лечебные конструкции, которые будут целебно действовать изнутри бреда. Ясно, что психотерапевт несет профессиональную ответственность за это соавторство и лучше всего ему быть «ненасильственным структуратором», тонко учитывающим личность и интересы больного. Многое в этом деле зависит от изобретательности и находчивости врача, его умения вживаться в нестандартные жизненные миры. Если соавторство оказывается удачным, то вот тогда и можно сказать, что сформировался доверительный контакт. Больной будет активно стремиться советоваться с врачом. Моя больная, например, в периоды обострений по нескольку раз в день звонила мне, чтобы посоветоваться по поводу своих бредовых проблем.
Таким образом, психотерапевт, ориентируясь одновременно и в бреде больного, и в мире здравого смысла, становится мостом, по которому больной сможет выйти в реальный мир. Созидание этого моста и есть ключевой механизм и суть психотерапевтической работы, о которой я хочу рассказать.
Психотерапевту, чтобы работать в этом ключе, нужно справиться с двумя опасениями. Как правило, психотерапевты неохотно погружаются в бредовые миры, так как побаиваются, что это может повредить их собственному психическому здоровью, а также из-за страха, что пациент вплетет их в бред и, глядишь, еще убьет.
Психотерапевту следует развивать тройное видение. Он должен уметь одновременно видеть проблемы пациента как: а) специалист-психиатр, б) просто здравомыслящий человек, в) совершенно наивный слушатель, который верит каждом слову психотика и считает, что все так и есть, как тот говорит. Последнее видение с необходимостью требует способности живо ощутить (то есть не только умом, но и своими собственными чувствами) психотический мир. Это предельно нередукционистское, чисто феноменологическое, намеренно ненаучное видение. В этой намеренной ненаучности парадоксальным образом и состоит научность данного подхода. Совершенно ясно: то, что для психиатра является диагнозом и синдромами, для больного — единственное, неотделимое от его плоти и крови существование. Это реальная жизнь со своим временем и пространством, цветом и запахом, болью и надеждой. Однако при узкопсихиатрическом взгляде от живого человека остается лишь мертвая, неодухотворенная, редукционистская симптомно-синдромная механичность. Отчуждающее видение, вытягивающее из живых людей психиатрические схемы, отчуждает самих психиатров от больных, помогает им оставаться эмоционально не вовлеченными в их страдания. Симптомы и синдромы могут вызывать лишь научный интерес, но не человеческий контакт. Из-за этой механичности, ориентированной на диагноз и синдромы, современная психиатрия все больше утрачивает художественный язык «старых авторов», так как для целей диагноза и определения синдромов этот язык избыточен. Язык психиатрических историй болезни все более становится протокольным, стандартизированным, не схватывающим аромат жизни и метания конкретного человека. История болезни нужна и для назначения медикаментов, опять же стандартизированного. Для этой задачи протокольная форма вполне достаточна. Истинным же оправданием подобных, живых историй болезни является психотерапия. Психотерапевт склонен к художественной, метафорической форме изложения, и это не есть графомания. Это попытка бережно сохранить в подробностях эмоциональный контекст происходящего, который включает в себя взаимоотношения терапевта и пациента, их эстетические и этические переживания, те новые, чисто человеческие чувствования, мотивации, ценности, которые может привносить болезнь. Духовную манеру существования трудно тонко запечатлеть без употребления метафор. Из необходимости сохранить этот эмоциональный контекст и рождается некоторая художественность в описаниях. Более того, глубокая личностная психотерапевтическая работа является не только наукой, но и искусством, и как всякое искусство требует художественности.
Серьезным препятствием для психотерапии является примитивный снобизм здравого смысла, приводящий к тому, что на психотиков смотрят свысока, как на низшую касту придурковатых и бесполезных людей. Однако психотик, как и любой человек, может быть гением и тупицей, злодеем и святым, поэтом и полуживотным. Психотические переживания, несмотря на их нелепость, могут быть глубокими и трагичными, а потому достойны уважения. Психоз — это напряженная фантастическая драма реальных человеческих чувств. Переживания больных — это часть общей совокупности человеческих переживаний, они часто острее, накаленней, чем переживания здоровых.
Мне кажется, важно ясно понимать, что всякое чисто психопатологическое переживание дополняется. А нередко и содержит в себе смысловые, ценностные, общечеловеческие переживания. Любая психотическая патология обрастает, окружается реактивным, во многом психологически понятным переживанием. Помочь пациенту нащупать лучший человеческий ответ на психотический вызов — существенная грань психотерапевтической работы, так же как и необходимость смягчать невротические расстройства, которые, как снеговая шапка на горе, «сидят» на основных психотических проявлениях.
Я являюсь сторонником юнговского принципа, что вместе с каждым больным нужно искать свою неповторимую психотерапию.Моя больная сама распорядилась, какой быть психотерапии. Света наотрез отказалась понимать свое страдание символически, психоаналитически или религиозно. Она имела крайне реалистический подход, потому и психотерапия получилась такой же. При этом у меня осталось ощущение неиспользованности всех психотерапевтических возможностей. В частности, ее духовный проект бытия, перерастающий в психоз, можно было бы проработать глубже, чем это сделал я.
Да простят меня коллеги психиатры за то, что я не следовал схеме истории болезни. Я хотел передать не столько историю болезни пациентки, сколько перипетии ее жизненного пути, не только наш взгляд на больную, но и ее взгляд на нас. Я начал с описания бредовой драмы, а продолжал свой рассказ в форме ряда этюдов, каждый из которых является кусочком проникновения в ее жизнь. Каждый этюд найдет свое отражение в разделе «Психотерапия». Но желающие лучше понимать психотиков, чтобы практически им помогать, может быть, увидят в этих этюдах нечто самоценное.
Всякий раз перед беседой со Светой я настраивал себя следующим образом: «Она не больная. Она человек, попавший в бредовый мир. Ей нужно дышать и ходить в этом мире. Ничто в этом человеке не является нелепостью. Это просто жизнь в особом мире, который вполне реален и весьма странен. Все свое, включая знания и предрассудки, я отставляю в сторону и пытаюсь понять перипетии и перепутья ее действительности». Этот настрой мне очень помогал и, как может показаться, вовсе не оглуплял меня. Психиатрические знания и здравый смысл всегда являлись, когда в них возникала необходимость. Можно сказать точнее, этот настрой позволял мне сохранять баланс тройного видения, о котором я писал выше.
И последнее. Не буду подробно останавливаться на том, почему я в отношении Светы часто употребляю определение «больная», а не только «пациентка». Отмечу лишь, что испытываю сочувствие разного качества к истинно больным людям и пациентам (невротикам, психопатам). Невротик может страдать острее больного человека, но степень психической потери всегда больше у последнего. Опасность заключается в том, что стоит только назвать человека психически больным, как легче не замечать в нем личностного измерения, его свободы и ответственности. Термин «больной» подталкивает нас видеть в человеке лишь объект медицинских манипуляций. Этой опасности, насколько возможно, я старался избегать. В конце концов, с экзистенциальной точки зрения, слово «больная» — это всего лишь медицинское определение несчастливой Светиной судьбы.
Заключение.
Вот и конец книги. Я положил тщательные и подробные «мазки», но осталась тончайшая нюансировка, которая требует уже новой книги. Хочется предупредить об опасности схематизма. Я неоднократно бывал свидетелем тому, как люди, познакомившись с основами характерологии и психиатрии, самоуверенно считая себя специалистами, навешивали ярлыки. Схематизм дает иллюзию овладения окружающим миром, но платить за эту иллюзию приходится потерей прежней интуиции и «усеченным» видением человека.Соприкосновение с живой тайной себя и бесконечностью другого человека становится беднее.
Творческая характерология, как и психиатрия, предполагает не схематизацию, а сохранение открытого восприятия людей и интуитивного их понимания. Характеролог смотрит на людей как «бывалый», непредвзятый и наблюдательный человек. В этом он похож на писателя, но отличается от последнего наличием клинического знания, которое не застилает ему глаза, а делает его восприятие богаче. Сила характеролога заключается в умении видеть больше и глубже обычного человека и способности выразить и обосновать это видение простым и ясным русским языком, и лишь потом терминами.
Нельзя забывать о том, что характер и личность не только разные слова, но и разные пласты психической реальности. Характер — сфера детерминизма, личность — свободы, которая, говоря словами Ясперса, «является не объектом, а границей, по ту сторону которой никакое исследование невозможно». Автономия, свобода, тайна — ключевые слова, соотносимые с понятием «личность». Личность — это не некая окончательная определенность, а сотворение человеком самого себя. Мы на практике признаем свободу личности, когда осуждаем или хвалим человека. Именно личность изучает свой характер, работает над ним, принимает его или не принимает (вплоть до самоубийства).
Если исходить из того, что характер является устойчивой определенностью, то не следует ее понимать в качестве фатальной неизменности. Поясню. Даже позвоночник, являющийся стержнем тела, можно совершенствовать, делать гибче, стройнее (йога, шейпинг) — так же и над характером возможна серьезная работа по усовершенствованию, гармонизации. В идеале такая работа начинается с осознавания личностью своего характера, а заканчивается личностным принятием своего правильно понятого и усовершенствованного характера, быть может, даже с благодарностью, что жизнь дала именно такой характер.
Примечательно, что характерологическая терминология приложима и к сфере самосознания — исконно личностной сфере. Благодаря этому можно описать личностные феномены, отличающиеся от феноменов, которые описывает теми же терминами клиническая характерология. Иногда на этой почве происходит путаница, поэтому дам некоторые примеры и разъяснения.
Например, личностная истероидностьбудет заключаться в том, что человек живет на сцене, но не для окружающих реальных зрителей, а для значимых внутренних. Почти любое действие, совершаемое им, получает свой комментарий и оценку со стороны внутренних зрителей, и человек всецело ориентируется на производимое на них впечатление. Так некоторые взрослые всю жизнь живут во внутреннем диалоге-отчете со своими родителями или иными значимыми лицами. С одной стороны, через этот механизм реализуется то, что Э. Берн называл сценарием жизни, с другой стороны, осуществляется один из способов личностного роста через непрестанное собеседование со своим внутренним Учителем. Такие люди редко бывают наедине с самими собой в тишине и одиночестве своей души. Психолог А. Ф. Копьев касается данного вопроса, разбирая защиты клиентов, имитирующие серьезную психологическую работу. А. Ф. Копьев пишет об эстетическом оправдании собственных проблем. Человек как бы «носит в себе двойника, стремящегося в любом моменте оправдать его, отметить уникальность его переживаний, безусловную ценность его «комплексов» и готового с презрением отнестись ко всякому, кто не способен это понять и оценить. Особенно следует подчеркнуть, что в большинстве этих случаев речь не идет о проявлениях истероидного типа акцентуации характера...» /157, с. 45/. Действительно, речь не идет о психофизиологическом инфантилизме с ярким эгоцентризмом. Как раз чаще к полифонисту, шизоиду, психастенику подходят слова П. Б. Ганнушкина: «Собственная психика является для него как бы театром, где разыгрываются сцены какой-то идеологической комедии, на представлении которой он сам присутствует в качестве далеко не безучастного зрителя» /4, с. 25/. По-своему эту тему развивал М. М. Бахтин, говоря об одержимости другим /158, с. 133/.
Под личностной психастениейможет пониматься неспособность человека к самостоятельному духовному развитию, рождению творческой уникальности из глубин собственного существа. Именно только в этом смысле корректны высказывания ряда психологов, что А. Гитлер был психастеником. Ему, как и другим духовно «немощным», были нужны враги, разрушение, кумиры, фанатические идеи, суррогаты власти. Отмечу, что психастеник, как он понимается в клинической характерологии, нередко способен на духовное рождение самого себя и испытывает антипатию к разрушению и властвованию. У Гитлера же, скорее всего, отмечалась психопатоподобная шизофрения.
Личностная естественностьхарактеризуется умением человека, отказываясь от ролей и масок, оставаться самим собой. Она свойственна не только циклоидам.
Личностная авторитарностьпроявляется у людей с фрустрированным авторитетом, старающихся вызвать уважение к себе насильственным способом. Подобное может проявляться у человека любого характера и кардинально отличается от эпилептоидной авторитарности, укорененной в дисфорической прямолинейности психики.
Личностная детскость (инфантилизм)имеет, по крайней мере, два значения. Первое — стать ребенком, как это понимается в Евангелии, когда говорится о детской чистоте и смиренности, к которой призываются взрослые. Второе — возврат к детской легкости души, способности удивляться, спонтанности, умению откликаться на новое и интересное, воспринимать мир первозданно, ясно, живо, свежо, не путая это восприятие с дискретно-логическим знанием о мире (дзен-буддистская составляющая многих психотерапевтических методик). Хочется отметить, что в обыденном словоупотреблении под инфантильностью обычно разумеют малую способность делать карьеру, деньги, ориентироваться в «рычагах» достижения социального успеха, который становится идолом современной жизни. Это обывательское представление об инфантилизме лежит в социальной плоскости и не является идентичным как личностному, так и характерологическому инфантилизму.
Личностный аутизмвыражается в приверженности к тем или иным взглядам, нежелании эти взгляды менять, ломать устоявшуюся точку зрения во имя нового. Также вариант личностного аутизма описан мною в рубрике «Психологический аутизм» (см. главу о шизоидах). Личностный аутизм в какой-то мере неизбежен и встречается у людей разных характеров. Его нельзя путать с клинически выраженными трудностями коммуникации и шизоидной аутистичностью как способностью видеть земное с высоты неземного Духа.
Итак, вышеперечисленные и многие другие личностные феномены — это прежде всего феномены самосознания, а не устойчивые врожденные особенности душевно-телесной конституции организма. Они подвижны, приходят и уходят. Человек их создает и с ними расстается — отсюда рождается впечатление, что характер может произвольно меняться, хотя меняется не сам характер, а его личностное выражение, проявление, подвластное самому человеку. Тому или иному характеру свойственны свои паттерны проявления и динамики личностных феноменов, но поскольку последние в значительной мере носят надхарактерологический, общечеловеческий характер, то и их изучение во многом выходит за рамки клинического подхода. Как правило, личностные феномены обсуждаются в рамках экзистенциального видения человека. Предполагаю, что многие психологические практики, имея дело с «психотехнической реальностью», «работой-с-сознанием» /Ф. Е. Василюк, 159, с. 15-32/, имеют дело с бесконечной тканью подвижной игры личностных феноменов.
Путь клинико-экзистенциального подхода скорее мною лишь сформулирован, прочувствован и частично опробован, чем реально пройден. Клинико-экзистенциальныйподход, отталкиваясь от богатства клинических знаний, дружески протягивает руку психологическим практикам и духовным учениям.
Дорогой читатель, этим последним обобщением я не только заканчиваю данную книгу, но и открываю новую тему и новые возможности для нашей встречи.
Список использованной литературы.
Литературные источники пронумерованы в том порядке, в которое они впервые появляются в тексте. Далее в тексте источник упоминается под тем же номером.
1. Юнг К. Г. Психологические типы. — М.: Университетская книга, ACT, 1996.
2. Волков П. В. Люди с трудным характером. Учебник для старшеклассников (находится в печати).
3. Гуревич М. О. Об эпилептоидных состояниях у психопатов и их отграничении от эпилепсии // Совр. психиатр. — Кн. 4, 1913.
4. Ганнушкин П. Б. Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика. — Н. Новгород: Изд-во НГМА, 1998.
5. Minkowska F. La constitution epileptoide et ses rapports avec la structure de l'epilepsie essentielle. Проблемы психиатрии и психопатологии. — М., Биомедгиз, 1935.
6. Личко А. Е. Подростковая психиатрия. — Л.: Медицина, 1985.
7. Ясперс К. Общая психопатология / Пер. с нем. — М., 1997.
8. Леонгард К. Акцентуированные личности / Пер. с нем. — Ростов-на-Дону, 1997.
9. Фрумкин Я. П. Клиника эпилептоидной психопатии в свете воззрений П. Б. Ганнушкина // Журнал невропатологии и психиатрии. — 1975, № 11.
10. Бурно М. Е. Трудный характер и пьянство. — Киев, 1990.
11. Волков П. В. Материалы семинаров Высшей школы гуманитарной психотерапии. — М., 1996.
12. Ковалев В. В. Психиатрия детского возраста.— М., 1995.
13. Berne E. What do you say after you say hello? — New York, 1974.
14. Доценко Е. Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. — М., ЧеРо, 1997.
15. Берн Э. Игры, в которые играют люди / Пер. с англ. — М., 1988.
16. Руднев В. П. Поэтика «Грозы» А. Н. Островского (структурно-типологический анализ) // Семиотика и информатика. Вып. 34, 1995.
17. Горький А. М. Собрание сочинений. Т. 9, глава 7.— М., 1962.
18. Панков Д. В. Рациональная и разъяснительная психотерапия // Руководство по психотерапии. — Ташкент, 1985.
19. Эриксон М., Росси Э. Человек из февраля.— М.: Класс, 1995.
20. Семинар с доктором медицины М. Г. Эриксоном (Уроки гипноза). — М.: Класс, 1994.
21. Зеньковский В. В. Психология детства. — Екатеринбург, 1995.
22. Гуревич М. О. Анатомо-физиологические основы психомоторики и ее соотношения с телосложением и характером. — М.-Л., 1930.
23. Moreno J. L. Psychotherapie de groupe. — Paris, 1965.
24. Крепелин Э. Введение в психиатрическую клинику / Пер. с 3-го нем. издания; Под ред. П. Б. Ганнушкина. — М.: Наркомздрав, 1923.
25. Сухарева Г. Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста. Т. 2. — М., 1959.
26. Кречмер Э. Об истерии / Пер. с нем. — СПб., 1996.
27. Свядощ А. М. Неврозы: Руководство для врачей. — СПб., 1997.
28. Попов Ю. В., Вид В. Д. Современная клиническая психиатрия. — М., 1997.
29. Консторум С. И. Учебник психиатрии. — М.-Л., 1935.
30. Каплан Г. И., Сэдок Б. Дж. Клиническая психиатрия. Т. 1 / Пер. с англ. — М., 1994.
31. Коркина М. В., Цивилько М. А., Марилов В. В. Нервная анорексия. М., 1986.
32. Adler A. The practice and theory of individual psychology. — New York: Humanities, 1929.
33. Кербиков О. В. Психопатии // Избранные труды. — М.: Медицина, 1971.
34. Моэм С. Записные книжки писателя. — М., 1999.
35. Пиз А. Язык жестов / Пер. с англ. — Воронеж, 1992.
36. Бурно М. Е. Терапия творческим самовыражением. — М., 1989.
37. Бурно М. Е. Краткосрочная терапия творческим рисунком (к терапии творческим самовыражением): Учеб. пособие. — М., ЦИУВ, 1993. (Соавтор А. А. Бурно).
38. Rainwater Janette. You're in charge. A guide to becoming your own therapist. — De Vorss & Company, 1989.
39. Дукаревич M. З. Рукописи психологических семинаров. — M., 1996.
40. Байярд Р. Т., Байярд Д. Ваш беспокойный подросток: Практ. руководство для отчаявшихся родителей. — М., 1991.
41. Bricklin M. Natural healing. Rodale Press, 1976.
42. Бэндлер З., Гриндер Д. Из лягушек — в принцы. — Новосибирск, 1992.
43. Бэндлер З., Гриндер Д. Трансформэйшн. НЛП и структура гипноза — СПб., 1995.
44. Ганнушкин П. Б. Психастенический характер // Соврем. психиатрия. — 1907, дек.
45. Бурно М. Е. О характерах людей. 2-е изд. — М., 1998.
46. Жане П. Неврозы. — М., 1911.
47. Раймонд Ф. Неврозы и психоневрозы. — СПб., 1910.
48. Суханов С. А. Патологические характеры. — СПб., 1912.
49. Юдин Т. И. Психопатические конституции. — М., 1926.
50. Ганнушкин П. Б. Избранные труды. — М., 1964.
51. Павлов И. П. Психопатология и психиатрия (Избранные произведения). — М, 1949.
52. Schneider K. Die psychopathischen Personlichkeiten. — Wien, 1940.
53. Mayer-Gross W., Slater E., Roth M. Clinical Psychiatry. — London, 1960.
54. American Handbook of Psychiatry. — New York, 1967.
55. Weitbrecht H. J. Psychiatrie im Grundriss. — Berlin, 1968.
56. Kahn E. В кн.: Handbuch der Geisteskrankheiten. — Berlin, 1928, Ed. 5.
57. Bergmann B. Kombinierte abnorme Wesenszuge in neurotischen Reaktionen. — Jena, 1961.
58. Fromm E. Man for himself. Routledge & Kegan Paul, LTD, 1971.
59. Bern E. Sex in Human Loving. Simon and Schuster, 1970.
60. Консторум С. И. Опыт практической психотерапии. — М., 1959.
61. Власов В. Г. Стили в искусстве. Т. 3. — СПб., 1997.
62. Petrilowisch N. Abnorme Personlichkeiten. — Basel, 1966.
63. Schulte W., Tolle R. Psychiatrie. — Berlin, 1973.
64. Lemke R., Rennert H. Neurologie und Psychiatrie. — Leipzig, 1960.
65. Videbech Th. The Psychopathology of anancastic endogenous depression // Acta psychiat. Scand. — 1975. — Vol. 52. — P. 178-222; 336-373.
66. Бурно М. Е. Психопатии. — М., 1976.
67. Кемпинский А. Психология шизофрении. — СПб., Ювента, 1998.
68. Приложение к «Независимому психиатрическому журналу». Психотерапия малопрогредиентной шизофрении. 1-е Консторумские чтения. — М., 1996.
69. Maslow A. H. Religions, values and peak-experiences. — N. Y.: Viking, 1970.
70. Maslow A. H. The farther reaches of human nature. Harmondsworth: Pengiun, 1976.
71. Кречмер Э. Строение тела и характер. — М., 1995.
72. Крыжановский А. В. Клиника и дифференциальная диагностика циклотимии: Методические рекомендации Минздрава УССР. — Киев, 1976.
73. Beck A.T., A. John Rush, Brian F. Shaw, Gary Emery. Cognitive therapy of depressions. — New York, 1979.
74. Берн Э. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. — СПб., 1991.
75. Ухтомский А. А. «Пути в незнаемое», № 10, Москва,— 1973, с. 371-435.
76. Rogers С. P. Client-centered therapy. — Boston: Houghton, 1951.
77. Блейлер Е. Аутистическое мышление. — Одесса, 1927.
78. Бурно М. Е. О существе аутистического характерологического радикала (к практической терапии творческим самовыражением). В сборнике: «Аффективные расстройства в психиатрии и наркологии, материалы областной конференции». — Пенза, 1995.
79. Набоков В. В. Лекции по русской литературе. — М., 1996.
80. Юнг К. Г. Архетип и символ. — М., Ренессанс, 1991.
81. Волков П. В. О шизотимной аутистичности. Статья в «Независимом психиатрическом журнале», № 2, — М., 1994.
82. Справочник по психиатрии. 2-е изд.; Под ред. А. В. Снежневского. — М., 1985.
83. Витгенштейн Л. Лекция об этике // Даугава. — 1989, № 2.
84. Сосланд А. И. Фундаментальная структура психотерапевтического метода, или как создать свою школу в психотерапии. — М: Логос, 1999.
85. Бердяев Н. А. Самопознание. — М., 1990.
86. Сурожский А. О встрече. — СПб., 1994.
87. Фромм Э. Иметь или быть? — М., 1990.
88. Франкл В. Человек в поисках смысла. — М., 1990.
89. Алан В. Уотс. Путь Дзэн. — К.: София, 1993.
90. Капра Ф. Уроки мудрости. — М., 1996.
91. Дубровская М. Пространство общения // Вестник РАТЭПП, вып. 1. — СПб., 1994.
92. Волков П. В. Навязчивости и «падшая вера». — Статья в «Московском психотерапевтическом журнале», № 1. — М., 1992.
93. Криндач В. П. Материалы семинаров Высшей школы гуманитарной психотерапии. — М., 1996.
94. Энрайт Д. Гештальт, ведущий к просветлению. — СПб., 1994.
95. Митрополит Антоний Сурожский. Жизнь. Болезнь. Смерть. — М., 1997.
96. Ходос Х.-Б. Г. Малые аномалии развития и их клиническое значение. — Иркутск, 1984.
97. Бурно М. Е. Органическая психопатия и акцентуация как почва для алкоголизма. — Статья в сборнике: Проблемы наркологии / Под ред. М. Г. Гулямова. — Душанбе, 1989.
98. Бурно М. Е. Статья о «простодушном» варианте личности больных хроническим алкоголизмом. С. 73-76 в журнале «Невропатология и психиатрия», т. LXXXIII, выпуск 2. — М., 1983.
99. Флоренский П. А. Сочинения. Т. 1. — статья «Православие». — М., 1994.
100. Раневская Ф. Случаи, шутки, афоризмы. — М., 1998.
101. Клиническая психиатрия: — М.: ГЭОТАР, Медицина, 1998.
102. Заваденко Н. Н., Петрухин А. С., Соловьев О. И. Минимальные мозговые дисфункции у детей. — М., 1997.
103. Перрюшо А. Жизнь Тулуз-Лотрека. — М., Радуга, 1994.
104. Моэм У. С. Подводя итоги. — М., Высш. шк., 1991.
105. Крафт-Эбинг Р. Половая психопатия / Пер. с нем. — М., 1996.
106. Кон И. С. Лунный свет на заре. Лики и маски однополой любви. — М., 1998.
107. Безелянский Ю. Н. Улыбка Джоконды: Книга о художниках. — М., 1999.
108. Воскресенский Б. А. Общая психопатология. Учебно-методическое пособие / Под ред. Н. Д. Лакосиной. — М., 1990.
109. Бурно М. Е. О некоторых душевных расстройствах — для психотерапевта. Учебное пособие. — М., 1998.
110. Beck A. T. The diagnosis and management of depression. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1973.
111. Beck A. T. Cognitive therapy and the emotional disorders. — New York: International Universities Press, 1976.
112. Ellis A. Reason and emotion in psychotherapy. — New York: Lyle Stuart, 1962.
113. Ellis A. Humanistic psychotherapy: The rational-emotive approach. — New York: McGraw-Hill, 1973.
114. Эллис А., Ландж А. Не давите мне на психику! — СПб.: Питер Пресс, 1997.
115. Зиновьев П. М. Душевные болезни в картинах и образах. — Изд-е М. и С. Сабашниковых, 1927.
116. Доклад рабочей группы ВОЗ № 130, 1957.
117. Ковалевский П. И. Психиатрические эскизы из истории. Том 2. — М., 1995.
118. Большая медицинская энциклопедия / Под ред. А. Н. Бакулева. Том 35. Статья: Эпилепсия. — М., 1964.
119. Сухарева Г. Е. Лекции по психиатрии детского возраста. Избранные главы. — М., 1974.
120. Корнетов А. Н., Самохвалов В. П., Майбурд Е. Д., Коробов А. А. Сборник задач по психиатрии: Учебное пособие. — Симферополь, 1985.
121. Смирнов В. Е. Психотерапия при эпилепсии. Статья в «Руководстве по психотерапии», изд. 2-е. — Ташкент, 1979.
122. Квалификационные тесты по психотерапии. — М., ВУНМЦ, 1997.
123. Бумке О. Руководство по психиатрии. Шизофрения / Сокращенный перевод Э. Берковитца и С. Консторума под редакцией проф. Н. П. Бруханского. Т. IX. — М, 1993.
124. Rumke Н. С. Die klinische Differenzierung innerhalb der Gruppe der Schizophrenien // International Kongress fur Psychiatrie. Der Nervenarzt, 1958. Z. 29. P. 49-53.
125. Коркина М. В., Цивилько М. А., Марилов В. В., Карева М. А. Практикум по психиатрии. — М., 1997.
126. Шизофрения, клиника и патогенез / Под ред. А. В. Снежневского. — М., 1969.
127. Тренкле Б. Учебник психо-хо-терапии. Вполне серьезные анекдоты. — М., 1998.
128. Консторум С. И., Барзак С. Ю., Окунева Э. Г. Шизофрения с навязчивостями. — В кн.: Труды Института им. Ганнушкина, вып. 1. — М., Институт им. Ганнушкина, 1936.
129. Бурно Т. Е. Эмоционально-стрессовая психотерапия неврозоподобной шизофрении. Руководство по психотерапии, изд. № 3. — Ташкент, 1985.
130. Салынцев И. В. Гипнотерапия в практике врача-психотерапевта. Пособие для врачей. — М., 1998.
131. Леинг Р. Разделенное «Я». — Киев, 1995.
132. Рыбальский М. И. Бред. — М., 1993.
133. Кандинский В. X. О псевдогаллюцинациях. — М., 1952.
134. Рыбальский М. И. Иллюзии и галлюцинации. — Баку, 1983.
135. Калиновский П. П. Переход: Последняя болезнь, смерть и после. — М., 1991.
136. Воробьев В. Ю., Нефедьев О. П. О дефекте типа фершробен при вялотекущей шизофрении. — Журн. невропатол. и психиатр. 1987. Т. 87, вып. 9.
137. Conrad K. Die beginnende Schizophrenic. — Stuttgart: Thieme, 1958.
138. Minkowski E. Traite depsychopathologie. — Paris: Press Universitaires de France, 1966.
139. Блейлер Е. Руководство по психиатрии. Пер. с нем. — M., 1993.
140. Пантелеева Г. П., Цуцульковская М. Я., Беляев Б. С. Гебоидная шизофрения. — М., 1986.
141. Цуцульковская М. Я., Пантелеева Г. П. В кн.: Проблемы шизофрении детского и подросткового возраста. — М: ВНЦПЗ, 1986. С. 13-28.
142. Личко А. Е. Шизофрения у подростков. — Л., 1989.
143. Bateson G., Jackson D., Haley J. & Weakland J. Toward a Theory of Schizophrenia // Behavioral Science. — Ann Arbor, 1956. Vol. 1, № 4.
144. Бейтсон Г., Джексон Д. Д., Хейли Дж., Уикленд Дж. — К теории шизофрении. Статья в «Московском психотерапевтическом журнале», № 2, 1993.
145. Parker G. Researching the schizophrenogenic mother. — Journ. Nerv. a. Ment. Dis. 1982. Vol. 170, № 8. P. 452-462.
146. Эйдемиллер Э. Г. Исследование взаимоотношений между подростками, больными шизофренией, и их родителями. — В кн.: Патологические нарушения поведения у подростков. — Л., 1973.
147. Э. Фуллер Торри. Шизофрения: книга в помощь врачам, пациентам и членам их семей. — СПб., 1996.
148. Бурно М. Е. Диагностика вялотекущего шизофренического процесса, осложненного хроническим алкоголизмом: Методические рекомендации. — М., 1979.
149. Психологическое консультирование и психотерапия: Хрестоматия. Т. 1. — М., 1999.
150. Добролюбова Е. А. Полифоническая детскость и терапия творческим самовыражением. Статья в приложении к «Независимому психиатрическому журналу» Клиническая психотерапия и феноменологическая психиатрия. 2-е Консторумские чтения. — М., 1997.
151. Капустин А. А. О трудностях и благе общения // Материалы к терапии творческим самовыражением. — M., 1998.
152. Хелл Д., Фишер-Фельтен М. Шизофрении. — М.: Алетейа, 1998.
153. Руднев В. П. Словарь культуры XX века. — М., 1997.
154. Ницше Ф. Антихристианин // Сумерки богов. — М.: Политиздат, 1989.
155. Кречмер Э. Медицинская психология. — М.: Жизнь и знание, 1927.
156. Лосев А. Диалектика мифа // Опыты: Литературно-философский ежегодник. — М., 1990.
157. Копьев А. Ф. Диалогический подход в консультировании. Статья в «Московском психотерапевтическом журнале», № 1, 1992.
158. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. — М., 1979.
159. Василюк Ф. Е. От психологической практики по психотехнической теории. Статья в «Московском психотерапевтическом журнале», № 1, 1992.
– Конец работы –
Используемые теги: разнообразие, человеческих, миров, Клиническая, характерология0.071
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Разнообразие человеческих миров. Клиническая характерология
Если этот материал оказался полезным для Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов