Не зря древние боялись магической силы рисунка, не зря верили, что художник, нарисовавший портрет человека, овладевает его душой...
Что такое портрет?
Чья-то душа, говорящая через художника? Или сам художник, говорящий свое через другмо душу?..
Не важно, — важно лишь, чтобы портрет был живым и только — чтобы был настоящим...
К выдуманному герою романа, к существу сказочному или аллегорическому, требование наше всегда одно и неукоснительное: чтобы его можно было себе представить, поверить — что где-то есть такой, что вот мог бы быть...
Чтобы живым был хоть малюсенькой черточкой, за которую с пьяной радостью зацепится благодарное воображение...
Джоконда являет нам исполнение этого требования в сверхчеловеческой полноте. Она живее оригинала, живее всех своих созерцателей и живее автора, своего тайного близнеца.
Она перескочила в другое измерение.
В страстной этой тяге — поверить искусству — сталкиваются в нас жажда жизни и ее неприятие. Мы не хотим быть только собой, мы жаждем узнавания через неузнаваемость. Мы желаем стать своими ненаписанными портретами.