Реферат Курсовая Конспект
Влияние различных установок при опросе на отношение - раздел Психология, ЗАБЫВАНИЕ НАМЕРЕНИЯ Вн ...
|
ВН
ВЗ
Различное понимание смысла опроса влечет за собой различия в силе тенденции к воспроизведению, которая оказывает свое влияние на соотношение запомненных завершенных и запомненных незавершенных действий.
В то время как испытуемые первой группы, для которых перечисление заданий является только рассказом о происходившем, не прилагают особых усилий, чтобы перечислить побольше заданий, а перечисляют те задания, которые «спонтанно» выплывают в памяти, испытуемые второй группы стараются перечислить как можно больше заданий. Испытуемый хочет продемонстрировать возможности своей памяти. Так как перечисление воспринимается как одно из заданий и даже как особо важное задание, то те же самые силы, которые оказывали свое ведущее влияние во время выполнения других заданий, теперь вступают в действие с еще более значительной силой. Прежде всего испытуемый хочет показать, как велики его способности. Вместо высказываний типа: «Не думал, что я так неловок», которые имеют место во время вы*
полнения практических заданий, следуют высказывания: «Неуже* ли у меня такая плохая память!». Честолюбие может выражаться в сходной, но несколько замаскированной форме—в форме предостережения: «Я сразу предупреждаю Вас, что у меня очень плохая память». Здесь вместе слиты попытки оправдать и извинить себя.
Так как для этих испытуемых перечисление выступает в форме особого задания, которое они тоже хотят довести до конца как можно лучше, то задание остается незавершенным, пока не перечислено все. Испытуемые также мало расположены прекращать перечисление, ка<к перед этим откладывать выполнение других заданий. При этом они прибегают к различным вспомогательным средствам, например, распределяют задания по группам.
Это состояние «незавершенности перечисления» лишь в незначительной степени имеет место у испытуемых первой группы, для которых речь идет лишь о «простом рассказе».
Можно было бы ожидать, что различная сила тенденций к воспроизведению для завершенных и незавершенных действий даст одинаковую прибавку и для ВН и ВЗ, т. е. ничего не принесет в
отношении ВН/ВЗ
Но при ограниченном числе заданий любой рост общего числа перечисленных заданий есть приближение к объективному максимуму (общему числу всех заданий), имеющее своим следствием сближение между ВН и ВЗ, так как объективно оба-вида заданий встречаются одинаково часто. Особенно ярко выраженная тенденция к воспроизведению ведет к возрастанию общего числа воспроизведенных завершенных заданий и тем самым влечет за собой
уменьшение значения отношения (вн/вз), а именно потому, что ВН уже близко к максимуму, и весь рост идет в пользу ВЗ.
Если рассмотреть положение вещей с динамической точки зрения, то отношения будут следующие: при установке испытуемых продемонстрировать возможно более высокий уровень памяти, квазипотребности, исходящие из незавершенных действий, могут от-
проявиться в отношении (вн/вз), даже если они относительно мало сильны сами по себе. Это означает, что квазипотребности различной силы вовсе необязательно имеют своим следствием разное значение отношения (вн/вз) и разница эта будет тем меньше, чем
сильнее тенденция к воспроизведению, действующая в том же направлении.
езде в Москву работала психологом в психиатрической клинике под руководством Л. С. Выготского, азатем в психиатрической больнице им. Соловьева и в психиатрических больницах Ульяновска и Рязани. |
Биренбаум Гита Васильевна(1903— 1952)— советский психолог, училась в Берлинском университете в 1923— 1925 и 1927—1930. гг., где под руководством К. Левина выполнила 'дип-ломную работу, отрывок из которой публикуется в хрестоматии. По при-
Г. В. Биренбаум
ЗАБЫВАНИЕ НАМЕРЕНИЯ
Цель данного исследования — выяснить некоторые вопросы о сущ ности и основных свойствах намерений. Из повседневной жизни мы знаем, что намерения могут как выполняться, так и забываться. Иногда они выполняются даже тогда, когда к моменту исполнения стали бессмысленными вследствие изменения ситуации. В этом случае действие совершается исключительно потому, что его намеревались совершить.
Выполнение намерения зависит от многих факторов. Во-первых, не все люди одинаковы. Бывают люди особенно пунктуальные в выполнении своих намерений и лица непоследовательные в этом отношении.
Во-вторых, выполнение намерения зависит от его содержания. Намерения бывают более или менее важного содержания. Например, намерение бросить письмо в почтовый ящик может иметь различный вес в зависимости от важности письма. Деловые переговоры или деловой звонок по телефону, в общем, гораздо важнее, чем визит вежливости старой родственнице.
Намерения бывают приятные, неприятные или нейтральные, и этообстоятельство играет большую роль при забывании или запоминании намерения, что особенно подчеркивал Фрейд («Психопатология обыденной жизни», Вена, 1919).
Далее, большое значение имеет, с какой именно частью общей жизни человека связано намерение. Бывают люди, которые добро-
Birenbaum G. Das Vergessen einer Vorahme. «Psychologische Forchsung», Bd. 13, Heft 2—3. Berlin, 1930.
совестно выполняют все намерения, связанные с их работой, и забывчивы в повседневной жизни.
Эта связь специальных намерений с общей деятельностью и целями человека составляет важную проблему, которую мы обозначаем как вопрос о включении намерений в более широкие целостности или внутрипсихические области и которую мы ставим во главу угла нашего исследования.
НАМЕРЕНИЯ И АКТУАЛЬНЫЕ ЦЕЛИ ДЕЙСТВИЯ
Прежде чем перейти к собственно опытам, мы хотим,обсудить некоторые вопросы с целью предварительного ограничения нашей проблемы. Каждое намерение связано с будущим, это означает, что речь идет о собственно намерении только тогда, -когда что-то намечается сделать позднее. На основе намерения возникает по-требностное напряжение, приводящее к его осуществлению. Между актом принятия намерения и выполнением намерения существует временный интервал, в течении которого напряженная система существует, но временно не проявляет себя.
Обозначить все планы и цели как намерения значило бы необоснованно расширить применение этого термина. Мы будем говорить о намерении только тогда, когда возникающая напряженная система вначале относительно отделена от моторики.
Испытуемым дается инструкция выполнить ряд заданий и решение зафиксировать письменно. Перед испытуемым лежат маленькие листочки бумаги одинакового цвета и величины. Каждое задание должно быть выполнено на новом листе. После того как даны общие инструкции о решении заданий, еще перед постановкой отдельных задач экспериментатор предлагает испытуемому в конце каждого задания подписать лист своим именем. Это и есть намерение, забывание или запоминание которого будет особо исследоваться. Испытуемый же думает, что подпись нужна для сортировки листов.
Мы начинаем с серии, в которой рассматриваемое намерение не забывалось никогда (или почти никогда), и сравниваем ее с серией II, где была введена пауза.
В ходе опыта испытуемому предъявлялся ряд однородных заданий со спичками или городами, которые он воспринимал как основное задание.
Параллельно с серией I проводилась серия II. Серия II отличалась от I тем, что после пятого задания вводилась 5—10 минутная пауза. После паузы.испытуемый опять возвращался к заданиям со спичками.
Результаты показали, что в серии,I и первой части серии II, без введения паузы, намерение —подпись выполняется хорошо Перед паузой для испытуемого во время заданий неизменно суще*
ществует ситуация «испытуемого, решающего задания опыта». С паузой же меняется вся ситуация в целом. Испытуемый с удовольствием занимается развлекательным заданием, часто сам показывает экспериментатору задания, которые тот не знает. Испытуемый вдруг начинает вести себя совершенно свободно. Он уже не видит в своем собеседнике экспериментатора, который хочет проверить его, а скорее знакомого, с которым он оживленно беседует. После этой «маленькой передышки» снова возвращаются к собственно опыту. Испытуемый снова выполняет задания прежнего вида, но забывает подпись. Это кажется сначала странным. Еще более удивительно то, что, начиная со следующего задания, намерение опять выполняется регулярно.
В качестве возможных причин забывания следует рассмотреть следующее:
1. Можно было бы предположить, что забывание намерения
вызывается увеличением промежуточного времени посредством
перерыва.
Если бы забывание было простой функцией временной отстав-ленности от выполнения, то именно во втором и последующих заданиях после паузы подпись должна была бы быть по-настоящему окончательно забыта. Этого, однако, не происходит.
Далее, необходимо упомянуть следующее. Спустя одну или несколько недель мы иногда проводили с испытуемым два опыта. Временной интервал был гораздо больше того, который получался при заполненной паузе. Несмотря на то что были предъявлены другие основные задания, испытуемые часто сами, без инструкции экспериментатора, начинали с подписи.
Эти факты показывают, что временной интервал не был действительной причиной забывания намерения после перерыва 5— 10 минут.
2. Тот факт, что частота забывания от первого к последующим
заданиям после паузы сильно уменьшается, убедительно выявляет
очень общий и очень важный для проблемы забывания намерений
факт, а именно: речь идет не о забывании, связанном с памятью.
И там, где забывается намерение, дело не в забывании как «вы
падении» из памяти. Дело не в том, что испытуемый не в состоянии
вспомнить инструкцию, воспроизвести содержание инструкции.
В нашем случае встает вопрос не о способностях памяти, а о том, являются ли соответствующие намерению цели руководящими для действий в определенной ситуации или нет. По всей вероятности, обсуждению подлежат не проблемы памяти в узком смысле, а существование и взаимоотношение квазипотребностей, а также факторы, от которых зависит, будет ли квазипотребность в определенной ситуации определять возникновение действий или нет.
К. Л евин
ОБ ЭКСПЕРИМЕНТАХ Г. В. БИРЕНБАУМ И Б. В. ЗЕЙГАРНИК
Левин (Lewin) Курт (9 сентября 1890—12 февраля 1947) — немецкий психолог, создатель теоретико-полевой концепции личности и группы в психологии. В 1926—1933 — проф. философии и психологии Берлинского университета, с 1933 жил и работал в США.
В центре психологии Левина стоит концепция так называемого «жизненного пространства. Жизненное пространство, по Левину,— совокупность сосуществующих и взаимосвязанных факторов, определяющих поведение индивида в данное время, охватывает и личность и ее психологическое окружение, образуя единое психологическое поле —жизненное пространство индивида. Понятийное представление о жизненном пространстве предполагает, во-первых, раскрытие структуры поля возможных' событий, как оно существует для индивида в данное время, и, во-вторых, установление поля сил, определяющих в каждой области жизненного пространства наличные в нем тенденции к изменению. Наблюдаемое при этом поведение индивида должно рассматриваться лишь как «феноткпическое» выражение некоторого «генотипа» события, происходящего в жизненном пространстве индивида и представляющего собой либо «переход» личности из одной области жизненного пространства в другие (т. н. «локо-моция»), либо изменение самой «когнитивной» структуры жизненного пространства (инсайт). Поскольку поведение и развитие индивида оказываются при этом некоторой функцией его жизненного пространства: n=f
(жизненного пространства), то задача объяснения поведения состоит в отыскании способа понятийного представления жизненного пространства индивида и в определении характера «функции», связывающей поведение индивида со строением его жизненного пространства (т.'е. психологических законов). Понятийное представление жизненного пространства становится, по Левину, вместе с тем и объяснением наблюдаемого единичного случая поведения, который рассматривается теперь как частная реализация определенного типа события. Выполненные в школе Левина исследования запоминания и возобновления прерванных действий, насыщения, замещения, фрустрации и уровня притязаний составили эпоху в развитии экспериментальной психологии личности. В американский период своей деятельности Левин попытался разработать теоретико-полевой подход применительно к исследованию проблем групповой динамики и социального действия.
Сочинения: Gesets and Experiment in der Psychologie. В., 1927; A dynamic theory of personality. N. Y., 1935; Principles of topological Psychology. N. Y., 1936; Resolving social conflicts. N. Y., 1948; Field theory in Social Sciences. N. Y., 1954.
Литература: Cartwright D., Lewinian theory as a contemporary sistematic framework, Psychology: A Study of a Science, vol. 2. N. Y., 1959.Анциферова. О теории личности в работах К, Левина.— «Вопросы психологии», 1960, № 6.
ЗАБЫВАНИЕ НАМЕРЕНИЯ
Ближайший, в известном смысле прямой, путь к исследованию действенной силы намерения есть исследование забывания намерений.
Необходимо тщательно разграничить два понятия забывания. Одно относится 'К тому, что обычно понимают под памятью, а именно способность воспроизводить ранее приобретенное знание. В этой связи мы будем причислять к процессам репродукции также и способность воспроизводить ранее знакомые действия...
Второе понятие забывания относится к невыполнению намерения. В этой связи в повседневной жизни говорят о «забывчивости». Само собой ясно, что забывший выполнить предполагаемую в акте намерения деятельность может без всякой помощи воспроизвести содержание этого намерения. Следовательно, знание об акте намерения в смысле памяти налицо. Хорошая память, в смысле ярко выраженной способности воспроизводить знания как действия, ни в коем случае не идет рука об руку с добродетелью не оставлять не выполненными «из-за забывчивости» то, что мы намеревались сделать (конечно, здесь могут иметь место известные связи).
Впрочем, нельзя упускать из виду еще и третье понятие забывания. Смысл его в том, что человек не помнит неприятностей, которыми он обязан какому-нибудь определенному лицу, не мстит ему за них: прощает и забывает. Это большая или меньшая «злопамятность» важна в особенности в связи с психологией воли и аффектов, не совпадая в то же время с вышеприведенными двумя другими понятиями памяти. Можно иметь плохую память, быть очень забывчивым и в то же время чрезвычайно злопамятным.
У нас, следовательно, идет речь о втором понятии забывания,
0 непреднамеренном невыполнении намерения.
Как уже было упомянуто, впечатление, будто действенность намерения ослабевает пропорционально длительности времени,ни в коем случае неправильно. В психологии, так же как и в физике, ни в коем случае нельзя считать время причиной реального процесса. Там, где обнаруживается постепенное падение интенсивности какого-нибудь переживания в связи с временем, это падение нужно относить за счет нормальных жизненных процессов. Однако и в этом случае остается правомерным и необходимым вопрос, что же является конкретной причиной конкретного явления внутри гло-
1 См.: Lewin К. Vorsatz, Wille und Bedurfnis. В., 1926.
бального жизненного процесса, например забывания определенного намерения.
В экспериментальных исследованиях2 забывания намерений испытуемый должен был выполнить ряд заданий и в конце каждого выполненного задания (или на какой-либо другой стадии работы) на использованном листке поставить свою подпись и дату. Каждый листок по выполнении задания должен быть передан экспериментатору.
Обнаружилось следующее:
1) Намерение не существует в душе как изолированный факт,
но обнаруживает свою принадлежность к целостной структуре дей
ствий и к сфере личности.
Переход от той сферы деятельности, в которую включено намерение, к другой может привести за собой забывание этого намерения. Как пример из опытов упомянем следующее. Подпись часто забывается, если после шести однородных заданий в качестве седьмой должна быть выполнена работа совершенно другого! рода.
Чтобы отделить эту область действенности намерения, иногда достаточно ввести паузу длительностью несколько минут. После паузы подпись часто забывается. То, что здесь имеет место не простое падение действенности намерения с течением времени, ясно из того, что подпись обычно не забывается даже при отсутствии обновления намерения, когда испытуемый все время переходит к выполнению новых действий; далее, из того, что подпись ставится и тогда, когда «пауза» длится не пять минут, а целый день.
Намерения, включенные в какую-нибудь психическую сферу, не забываются, если жива соответствующая сфера действий, и только в этом случае.
Также и в повседневной жизни забвение намерения часто можно наблюдать тогда, когда тот специальный психический комплекс, в который включено намерение, перестает быть живым. Так, очень частые случаи забвения, которые якобы объясняются тем, что мы «слишком заняты чем-нибудь другим», не могут быть истолкованы просто в том смысле, что исключительную вину в забывании несет интенсивность других переживаний. Если речь идет об интенсивных переживаниях, принадлежащих к сходному психическому комплексу, то это, наоборот, может только благоприятствовать незабыванию. С другой стороны, забывание может наступить и без интенсивной занятости, если только господствующая в данный момент психическая сфера отстоит достаточно далеко от сферы, в которую включено намерение. При этом, по-видимому, и фактор чистой интенсивности получает известное значение.
2) Для вопроса о забывании существенное значение имеет так
же и наступление соответствующего случая. Так, например, испы
туемый с чрезвычайной регулярностью забывает подписывать
2 Опыты произведены Г. В. Биренбаум в Берлинском психологическом институте.
фамилию, если он неожиданно должен выполнить свое задание на бумаге большого формата или иной окраски. Очевидно, бумага сама по себе напоминает испытуемому о намерении, как почтовый ящик — об опускании письма (или узелок на платке, напоминающий о том, что не должно быть забыто). Бумага обладает тем, что я хотел бы назвать характером требования.
Я вынужден ограничиться простым только указанием на значение для забывания включенности намерения в некоторую целостность действий или в определенную личную сферу и на значение появления соответствующего случая : и хотел бы перейти к более подробному обсуждению третьего! фактора.
3) В упомянутых выше опытах было задание, которое состояло в рисовании собственной монограммы. С большой регулярностью испытуемые забывали подписывать свою фамилию на этих листках. Если исходить из понятия ассоциации, скорее можно было бы ожидать, что при прочной связи монограммы с подписью намерение подписаться в таком задании забывалось бы особенно редко.
Детальный анализ показывает, что здесь имеет место своего рода замещающее выполнение. При прямом размышлении испытуемый, конечно, мог бы, исходя из всей ситуации, прийти к выводу, что для экспериментатора монограмма фактически достаточна, чтобы обозначить -принадлежность работы определенному лицу. И потому подпись без особых размышлений просто «забывается». Потребность подписаться, обусловленная актом намерения, по-видимому, как-то удовлетворяется этой подписью-монограммой.
Если обратить внимание на случаи забывания в повседневной жизни, то можно нередко найти такого рода замещающие выполнения или частичные выполнения как причины. Я приведу в качестве примера два таких действительно имевших место случая: некий господин должен купить себе запонку для воротничка. Он постоянно забывает об этом. Однажды исключительно, с этой целью он делает окольный путь, чтобы идти по улице, где, несомненно, находятся соответствующие магазины. Он удовлетворен и рад от сознания, «что не забыл о покупке»; он приходит в библиотеку и замечает, что запонки все-таки не купил.
Учительница была намерена спросить об одном определенном деле свою ученицу, которой она давала частные уроки. Приблизительно среди урока она вспоминает об этом и радуется, что «так вовремя ей пришло это на память». В конце концов она идет домой, не исполнив своего намерения. В этих случаях, как и вообше в случаях повседневной жизни, нет, конечно, однозначного доказательства того, что прохождение по нужной улице или простое воспоминание как замещающие выполнения стали действительной причиной забывания.
Часто можно наблюдать, что даже письменная фиксация намерения, которая с точки зрения ассоциации между представлениями ситуации и цели скорее должна была бы означать усиление намерения, легко ведет к его забыванию; запись действует почти
как выполнение намерения, как разряжение. Мы надеемся на то, что запись своевременно напомнит, и этим ослабляем внутреннюю потребность не забыть.
4) Где нет никакого замещающего выполнения, забывание может быть объяснено наличием естественных противоположных потребностей. Даже повторное намерение написать неприятное письмо часто остается невыполненным: как раз тогда, когда есть время написать письмо, об этом забывают. На это таинственное противодействие указал Фрейд. Конечно, ни в коей мере нельзя всякое забывание объяснять наличием таких естественных потребностей (еще меньше здесь может быть речь о сексуальных потребностях). Но во.всяком случае для проблемы действенности намерения центральное значение имеет следующее: намерение проявляет себя как сила, которая может вступать в столкновение с потребностями и в результате утрачивать свою величину.
Мы уже указывали на положительную связь действенности намерения с настоящими потребностями, из которых данное намерение вытекает. И забывание наступает с различной степенью легкости в зависимости от силы той настоящей потребности, которая побуждает к выполнению намерения. Подпись фамилии забывает-~ся несравненно реже при массовых опытах, чем лри опытах с отдельным испытуемым: при массовых ответах потребность выделить свою работу бывает существенно сильнее.
От функционирования намерения в рамках определенных глобальных волевых целей и естественных потребностей, а не от интенсивности акта намерения зависит то, произойдет или нет преодоление всех препятствий при его осуществлении. Также и при исследовании забывания обнаружилось, что намерения, которые первоначально особенно интенсивны и даже поднимаются до степени судорожного напряжения, часто проявляют несравненно меньшую действенность, чем намерения исключительно спокойные, не отягощенные аффектами. Отчасти это может быть связано с тем, что вообще аффективные или судорожные действия, за некоторыми исключениями, имеют гораздо меньший эффект производительности, чем спокойные.
Далее, специально при исследовании актов намерения следует обратить внимание на следующее.
Можно поставить вопрос, при каких обстоятельствах возникает вообще акт намерения, особенно интенсивный акт намерения? Поистине поучительная, хотя и преувеличивающая поговорка говорит: «Благими намерениями выстлана дорога в ад».
Это значит, что к акту принятия намерения вынуждены прибегать лишь тогда, когда нет естественной потребности для данного действия или даже налицо естественная потребность противоположного характера. Если акт намерения не вытекает из настоящей потребности, то он обещает мало успеха. Но именно в этом случае, когда нет настоящей потребности, ее обычно пытаются заменить «интенсивным актом намерения». Несколько заострив, можно ска-
зать, что-либо, нет нужды образовывать особое намерение либо же оно обещает мало успеха.
Уальд (Дориан Грей) говорит: «Добрые намерения — бесполезные попытки вмешаться в законы природы. Их источники — чистая суетность, их результат — абсолютный нуль».
ОБ ЭКСПЕРИМЕНТАХ Б. В. ЗЕЙГАРНИК
Будет полезно проиллюстрировать это положение с помощью детального описания первого экспериментального исследования из указанной выше серии, а именно экспериментов Зейгарник по воспоминанию законченных и незаконченных действий, которые были проведены в 1924—1926 гг. Повторим некоторые следствия и аргументы Зейгарник, используя вместе с тем тот формальный аппарат символов и уравнений, который был разработан в последующие годы3.
ОСНОВНЫЕ ДОПУЩЕНИЯ И ГЛАВНОЕ СЛЕДСТВИЕ
Критические эксперименты по «ассоциациям» и «измерению си-лы воли», отмеченные выше, давали право предположить, что действие намерения было эквивалентно созданию напряжения внутри личности. Целью экспериментов Зейгарник была первоначальная экспериментальная проверка этой теории. Теория содержит два основных допущения.
Допущение 1: Намерение достигнуть некоторой цели «G» (осуществить действие, приводящее к «G») соответствует напряжению (t) некоторой системы (SG) внутри личности, так что t(SG)>0. Это допущение констатирует динамический конструкт (система в состоянии напряжения) с наблюдаемым синдромом, обычно называемым «намерение».
Допущение 2: Напряжение t(SG) снимается, если цель достигнута: t(SG)=O, если Р—ЛЗ4.
Зейгарник использовала в качестве симптома существования напряжения тенденцию к воспоминанию деятельностей, соответствующих системе в состоянии напряжения. Предположение существования такой системы основано на следующем.
Допущение 3: Потребности в G соответствует сила fP, G действующая на личность и вызывающая тенденцию к локомоции по направлению к цели.
1 Lewin К. Formalization and Progres in Psychology. — In- «Yale Studv in Child Welfare», 1938.
4 To есть личность (Р) находится в области цели (G) вжизненном пространстве (прим. перге.).
Если t(SG)>0, то fP, G>0.
Это допущение определяет отношение между потребностью и локомоцией. Другими словами, оно означает конструкт напряжения в личности и конструкт силы для локомоции в среде.
Допущения 1, 2 и 3 являются по своему характеру довольно общими, и они использовались как основные допущения для большого числа выводов и экспериментов. (До известной степени можно устранить допущение 3 и заменить его сочетанием допущений 1 и 2). Можно утверждать и без введения конструкта силы локомоции, что в случае t(SG)>0 из допущения 2 следует тенденция к изменению жизненного пространства так, чтобы t(SG)=O. Мы, однако, предпочитаем ввести допущение 3 как отдельное.
Допущение 3 а: Потребность ведет не только к тенденции осуществить актуальную локомоцию по направлению к области цели, но также и к размышлению об этом типе действия, иными словами, сила fP,G существует не только на уровне внешнего действия (реальности), но также и на уровне мышления (нереальности),
если t(SG)>0, то fP,R>0, где R-воспоминание.
Это последнее допущение Зейгарник имеет более конкретный характер. Оно может рассматриваться как конкретизация допущения 3. Для выводов, сделанных Зейгарник, эта конкретная форма нужна больше, чем допущение 3.
Из допущений 1, 2 и 3 вытекает:
Следствие: Тенденция к воспоминанию прерванных действ'ий должна быть больше, чем тенденция к воспоминанию законченных действий. Этот вывод может быть сделан следующим образом. Мы обозначаем завершенное действие буквой С, прерванное действие буквой U и системы S° и Su соответственно.
Теперь мы можем утверждать:
(a) t(Su)>0, согласно'допущению 1;
(в) t(Sc)=O, согласно допущению 2.
Тогда (с) fP,U>fP,C, согласно допущению За на уровне мышления. Другими словами, имеется более сильная тенденция к спонтанному воспроизведению прерванных действий по сравнению с завершенными действиями.
Экспериментальное подтверждение. Первой задачей Зейгарник было проверить последний вывод экспериментально, и было установлено, что он правильный.
равняется |
т, , . воспроизведение прерванных действий RU
Коэффициент---------------------------- *—*■-------------- =------ ; = Т57^
*— =;
воспроизведение законченных действии
примерно 1,9.
Сочинения: Философия Плотина. М„ 1918; Современная философия, ч. 1—2. М., 1918—1922; Очерк научной психологии. М., 11921; Педология, М., 1934; Очерки детской сексуальности. М., 1935; Избранные педагогические произведения. М, 1961; Избранные психологические произведения. М., 1964. Литература: Петровский А. В. История советской психологии. М., 1967. |
Блонский Павел Петрович (26 мая
1884—15 февраля 1941)— советский педагог, психолог и историк философии, один из крупнейших исследователей в области педагогической психологии, а также проблем психологии памяти и мышления, известен своей генетической теорией памяти («Память и мышление», 1935). В начале 20-х годов Блонский один из первых выступил с программой разработки объективной психологин на 'марксистской основе.
П. П. Блонский
ОСНОВНЫЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ ГЕНЕТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ПАМЯТИ»
1. Основные виды памяти. Разногласия между исследователями памяти можно, конечно, объяснить субъективными причинами. Теории различных исследователей с различной степенью совершенства соответственно квалификации исследователей отражают одно и то же явление — память. Но разногласия настолько велики и в то же время настолько велика квалификация многих из этих исследователей, что закрадывается подозрение, в субъективных ли совершенствах исследователей только причина их разногласий.
Наш обзор истории проблемы памяти показывает, что с самого начала научной разработки этой проблемы память рассматривается в теснейшей связи с воображением, а объектом памяти считаются образы. Так рассматривала память античная психология. Такого же взгляда на нее, полностью или частично, придерживается ряд представителей новой психологии. Условимся называть память, имеющую дело с. образами, образной памятью. Тогда мы можем сказать, что многие исследователи изучали, исключительно или преимущественно, образную память, и именно с изучения этой памяти началась история проблемы памяти. Но совершенно ясно, что
1 См.: Блонский П. П. Избранные психологические произведения. М., 1964.
10-957 ' • 145
те, которые изучают выучивание движений.. , изучают совершенно .другой вид памяти. Если первые исследователи сближали память с воображением, то эти сближают память с привычкой. Условимся эту память называть, как это нередко делают, моторной памятью (la memo'ire motorics).
Техника экспериментального изучения так называемой механической памяти обычно состоит в предъявлении тем или иным способом бессмысленного вербального материала, который испытуемым известное количество раз вербально повторяется. Правда, не всегда, не во всех случаях давался вербальный материал, и не всегда испытуемый вербально повторял. Но огромное большинство исследований производилось именно так, и именно на них были получены все основные положения экспериментальной психологии памяти. Ясно, что такие исследования были, собственно говоря, исследованиями выучивания определенных речевых движений, поскольку влияние смысла тщательнейшим образом элиминировалось. Понятно поэтому, что эти исследования принципиально мало чем отличались от исследований, например, выучивания ручным движениям. Речь идет все о той же моторной ламяти, памяти-привычке.
Но именно эту память устраняет из своего исследования Жане, и не ее он считает памятью в подлинном смысле этого слова. Наоборот, то, что Жане понимает под памятью, во многих отношениях прямая ^противоположность привычке. Если пользоваться общепринятыми терминами, то память у Жане больше, чем на что-либо иное, похожа на то, что обыкновенно называют логической памятью, и является как бы своеобразной разновидностью ее.
Таким образом, когда различные исследователи изучали память, то одни изучали главным образом или даже исключительно образную память, память-воображение, другие — моторную память, память-привычку, а третьи, пожалуй, — логическую память, память-рассказ или память-мышление, как иногда интерпретировали эту память. Не удивительно, что, изучая совершенно различные виды памяти, исследователи приходили к различным результатам, думая, однако, при этом, что все они изучают одно и то же. Еще большая неразбериха получалась, когда один и тот же исследователь или компилятор (чаще всего так поступали именно авторы учебников или сводных работ о памяти) в одной и той же работе, при этом не отдавая себе в том отчета, смешивал воедино подобные различные, порой даже противоположные, результаты.
Моторная память, или память-привычка, образная память, или память-воображение, логическая память, или память-рассказ (на уточнении терминологии мы пока не останавливаемся),— вот три основных вида памяти, как они устанавливались из анализа истории проблемы памяти. Так, например, Аристотель изучал главным образом образную память, Уотсон — память-привычку, а Жане — память-рассказ. Наряду с этими тремя основными видами памяти некоторыми исследователями называется еще один вид памяти —
аффективная память, память чувств. Особенно Рибо настаивал на существовании этой памяти, хотя не было недостатка и в тех исследователях, которые отрицали ее. Откладывая разбор дискуссии по этому вопросу до одной из следующих глав, допустим пока в виде предположения существование и этого — четвертого основного вида памяти.
Итак, разногласия между исследователями памяти объясняются в значительной степени тем, что они исследовали различные виды памяти. Таким образом, противоречия исследователей в этом отношении являются отражением реальных противоречий в самой изучаемой ими действительности — памяти, отражением тех противоречий, которые реально существуют между различными видами памяти.
Но что представляют собой эти виды памяти? Диалектик Гегель, как раз разбирая проблему представления, указывал на то, что способности представления или силы души, о которых учит обычная психология, на самом деле являются рядом ступеней развития представления. Нельзя ли попробовать применить эту точку зрения и к видам памяти? Не являются ли различные виды памяти лишь различными ступенями развития памяти?
2. Основные виды памяти как генетически различные «уровни» памяти (предварительная гипотеза). Даже самый беглый обзор онтогенетического развития человека показывает, что вышеупомянутые четыре основных вида памяти появляются в онтогенезе далеко не одновременно. Бесспорно, позже всех других видов памяти развивается память в понимании Жане, которую, не гонясь пока за точностью терминов, условимся называть памятью-рассказом, или логической памятью. По утверждению Жане, эта память имеется у ребенка начиная только с 3 или 4 лет. Когда заканчивается развитие этой памяти, мы не знаем, но педагогический опыт показывает, что развитие этой памяти продолжается еще в юношеском возрасте.
По данным Штерна, первые зачатки свободных воспоминаний наблюдаются только на втором году жизни, и, пожалуй, было бы осторожнее всего именно с этим связывать начало выступания образной памяти. Даже если проявить уступчивость и допустить участие «образов» в «припоминании» в виде так называемой связанной памяти, когда ребенок припоминает что-либо ассоциированное с данным наличным стимулом, то, по Штерну, такое припоминание фигурирует только с 6 месяцев. С другой стороны, если считать для человека наиболее характерной образной памятью зрительную память, то, судя по тому, что эйдетические образы после полового созревания сильно ослабевают, правдоподобно предположить, что во всяком случае уже в юношеском возрасте образная память не прогрессирует.
Аффективная память наименее изучена, и еще даже не улеглась дискуссия о том, существует ли она. Поэтому здесь наши-предположения могут быть особенно гадательны. Однако кое-какие
10* |
предположения, правда довольно неопределенные в смысле сроков, можно попытаться сделать. Если ребенок плачет или испугался после чего-либо, то здесь его плач и испуг — непосредственный результат действия данного стимула. Но если он плачет или испугался перед чем-нибудь, только от одного вида его, причем нет оснований предполагать здесь унаследованной инстинктивной реакции, то, пожалуй, наиболее правдоподобно предположить, что вид данного стимула оживил его прежнее чувство, т. е. что здесь имеет место аффективная память. Такие аффективные реакции до непосредственного действия данного стимула почти не изучены, в частности относительно сроков появления их. Но во всяком случае, они уже, несомненно, имеются у 6-месячного ребенка, даже, кажется, раньше.
«Самый первый сочетательный рефлекс вырабатывается уже на первом месяце жизни ребенка. Он состоит в следующем: если ребенка взять на руки в положении кормления, то он проявляет комплекс пищевых реакций без всякого при этом специального воздействия на пищевую зону... Если взять ребенка в вертикальном положении и поднести его к раскрытой груди матери с выдавленной каплей молока на ней, пищевой реакции нет. Если же ребенка берет в положении кормления сотрудник (мужчина), ребенок начинает делать сосательные движения. Очевидно, что самым ранним и первым сочетательным рефлексом является возникновение пищевых реакций в положении кормления. В течение первого месяца этот рефлекс вырабатывается у всех нормальных кормящихся грудью детей, так как при грудном кормлении имеются все необходимые для его выработки внешние условия»2. Если считать, вместе с Лебом, условные рефлексы «ассоциативной памятью», притом, конечно, моторной, то можно с достаточной правдоподобностью предположить, что моторная память начинает развиваться раньше всякого иного вида памяти. С другой стороны, педагогический опыт показывает*, что младший школьный возраст—возраст, наиболее благоприятный для обучения ручному труду, танцам, катанию на коньках и т. п. На основании этого можно предположить, что, на-" чиная с полового созревания, моторная память, во всяком случае, не прогрессирует.
Учение о врожденных идеях, все равно, будет ли это понятие или представление, отвергнуто. Но существование врожденных движений, притом связей движений (инстинктивные движения), несомненно. Если стать на точку зрения тех, кто, подобно Земону, расширяет понятие памяти за пределы приобретаемого в жизни индивидуума опыта, то можно говорить о наследственности инстинктивных движений как о той моторной памяти, которой индивидуум обладает уже при рождении.
Так или иначе, в онтогенетическом развитии раньше всего вы- ступает моторная память и, может быть, затем, но вскоре — аф- фективная память, несколько позже — образная память и гораздо позже — логическая память.
Но, пожалуй, самое яркое подтверждение того, что эти виды памяти — различные «уровни» ее, можно видеть в той последовательности, с какой расцвет функционирования одной памяти сменяет такой же расцвет другой памяти. Простое наблюдение показывает, что именно раннее детство является возрастом максимально интенсивного приобретения привычек. Оно же обнаруживает гегемонию так называемого «образного мышления», проще и точнее говоря, воображения — воспроизводящего и продуктивного , (фантазия)—в дошкольном возрасте. Наконец, в школьном возрасте, и чем старше он, тем больше, на первый план выступает логическая память. Этот яркий факт дает основание предполагать, V что виды памяти—на самом деле различные уровни, лучше говоря, различные ступени развития памяти.
Приблизительно ту же последовательность в развитии памяти дает рассмотрение филогенеза ее. Та память, о которой говорит Жане, конечно, принадлежит только человеку. Пускаться в предположение о существовании образов у животных, вообще, довольно рискованно, тем более для автора как незоопсихолога. Однако можно предположить, что образы имеются у животных, видящих сны. Торндайк слишком далеко заходит в своем скептицизме, утверждая, что здесь простое нервное внутреннее возбуждение, для этого поведения..., например, собаки, лающей, ворчащей, махающей хвостом и т. п. во сне, слишком выразительно. Г. Эрхард рассказывает: «Как известно, существуют собаки, которые во сне «охотятся». Моя собака при этом лает высокими тонами и двигает' или стучит ногами. Это случается всегда тогда, когда ее перед этим водили гулять в лес... Если она несколько дней не была в лесу, то я могу ее побудить «охотиться» во сне тем, что я только вызову запах леса искусственным образом — запахом сосновых игл»3. Таким образом, у высших млекопитающих с некоторой вероятностью можно предположить существование образов, а стало быть, и образной памяти. Но если даже отнестись к этому скептически, то по отношению даже к самым диким племенам человеческим, когда-либо виденным, никто не станет отрицать у них существование развитой образной памяти, пожалуй, даже в большей степени, чем у культурного человека. Образная память, несомненно, в филогенезе появляется раньше логической и не раз поражала путешественников своей силой у так называемых первобытных племен. Возможно, хотя и сомнительно, что она имеется, пусть еще в слабой степени, и у высших млекопитающих.
Бехтерев В. М., Щелованов Н. М. К обоснованию генетической рефлексологии.— В кн.: Новое в рефлексологии и физиологии нервной системы. Л.—М., 1925.
3Erhard G. Ratzelhafte Sinnesempfindungen bei Tieren. Nature und Technik, 1924, B. 5.
С гораздо большей уверенностью можно утверждать, что моторная и аффективная память в филогенезе появляются очень рано. Как в этом убеждают опыты Иеркеса, повторенные в более уточненной форме Гекком, эти виды памяти имеются уже у дождевых червей. Опыты состояли в том, что червяку, доползшему до определенного места, нужно было обязательно свернуть или вправо, или влево, так как дальше нельзя было прямо ползти.' При этом на одной стороне, если червяк поворачивал туда, он получал электрический удар. В первых опытах червяк одинаково часто сворачивал то вправо, то влево, но затем, примерно после 80—100 опытов, ясно обнаружилось, что в ту сторону, где получался электрический удар, он сворачивал гораздо реже, и в конце дрессировки, после 120—180 опытов, на 20 сворачиваний в сторону без электрического удара приходилось максимум 1—3 сворачивания в обратную сторону. Эти опыты решительно опровергают ранее пользовавшееся авторитетом мнение, что у червей, в отличие от высших животных, отсутствует «ассоциативная память». Больше того, наиболее простым объяснением возможности подобной дрессировки червей посредством боли является предположение о существовании у них аффективной памяти. В данном случае проще и правдоподобнее всего предположить, что дождевые черви запоминали боль, причем запоминали, разумеется, не в виде представлений — мыслей или образов, а единственное, что остается предположить, — в виде чувства, т. е. аффективной памяти4.
Что касается моторной памяти, то, если доверяться авторитетным зоопсихологам, ее можно обнаружить даже у простейших (protozoa). Описывая соответствующие опыты над paramaecium, Гемпельманн говорит о «выучивании путем упражнения» у этого-животного и заключает: «Физиологические изменения, необходимые для выполнения соответствующей совокупности движений, протекают вследствие частого повторения все быстрее. Должен, конечно, после каждого протекания реакции оставаться, сохраняться, «энграфироваться» след, остаток, благодаря чему облегчается следующее протекание. Мы, стало быть, имеем дело с мнемическим процессом в смысле Земона!»5.
Таким образом, и в филогенезе мы имеем все тот же ряд: моторная память — аффективная память — образная память — логическая память в смысле Жане. Каждый из членов этого ряда следует в определенной последовательности за другим.
Так, на основании онтогенетических и филогенетических данных удалось установить, что основные виды памяти являются как бы членами одного и того же последовательного ряда, и в филогенезе
*Hemphelmann F. Tierpsychologre. Vom Standpunkte des Biologen «Akad.
verlagsgesellschafb. Leipzig, 1926. S. 165. 5 T а м ж е, с 77.
и в онтогенезе они развиваются в определенной последовательности друг за другом.
Чем ближе к началу этого ряда, тем в меньшей степени имеет место сознание, и даже, наоборот, активность его мешает памяти. Инстинктивные и привычные движения обычно совершаются автоматически, без участия сознания, а когда мы на автоматически совершенные привычные движения направляем сознание, то этим призводство таких движений скорее затрудняется. Даже очень опытный танцор может сбиться, думая, как ему двигать ногами. Дискуссия о том, существует ли аффективная память, как мы увидим, возникла в значительной мере потому, что произвольная репродукция чувств трудна, почти невозможна, тогда как непроизвольно они то и дело репродуцируются.
Как образная, так и логическая память лежат уже в сфере сознания. Но и здесь их положение по отношению к сознанию различно: вряд ли кто станет оспаривать, что в логической памяти сознание принимает гораздо большее участие.
Та«им образом, можно предположить, что различные виды, памяти, развивающиеся последовательно один за другим, находятся на различных уровнях сознания, относятся к различным ступеням развития сознания. Это еще раз укрепляет нас в предположении, что виды памяти не что иное, как различные уровни памяти, или, точнее и правильнее, различные стадии развития памяти, различные ступени.
Понятие «уровень», введенное в неврологию английскими невропатологами (Джексон, Хед) и отсюда перенесенное некоторыми исследователями (в том числе и мной) в психологию, нельзя признать вполне удовлетворяющим. Еще менее может удовлетворять как будто более распространенное среди генетических психологов, особенно немецких (Шторх, Вернер), понятие «слой». Эти понятия слишком статические, механистические. Они не внушают идеи движения, перехода. А между тем движение, переход, несомненно, имеют место.
Память-привычка — моторная память. Не случайно условные рефлексы, считаемые некоторыми одним из видов этой памяти, а другими интерпретируемые как, вообще, ассоциативная (моторная) память, собственно говоря, являются предметом физиологии, а не психологии; здесь есть движение, но не сознание. С другой стороны, та память, о которой говорит Жане, очень походит на мышление. Так, установленный выше ряд памяти имеет своим началом движение без участия сознания, а концом — мышление.
История изучения 'памяти показывает, что это изучение началось со сближения памяти и воображения, да и сейчас в обычных курсах психологии обе эти функции оказываются часто смежными, близко родственными друг другу. И в. этом есть большой смысл: именно образная память есть, так сказать, типичная память, память как таковая. Память, в понимании Жане, не воспроизводит факт, а рассказывает о нем, и это так же похоже на воспроизведе-
ние воспринятого факта, как книга похожа на тот предмет, который является ее темой, например как книга о сражении похожа на сражение. С другой стороны, привычка не воспроизводит в сознании, а просто повторяет снова то же движение, и это так же можно назвать воспоминанием, как повторную порцию кушанья можно назвать воспоминанием о первой порции его.
Таким образом, в нашем ряде различных видов или «уровней» памяти каждый из них обладает своеобразными особенностями, отличающими его от других, но в то же время между ними суще ствуют связь и взаимопереходы.
Вопрос об отношении между памятью и привычкой привлекал к себе большое внимание исследователей, и разбор его проник даже в современные курсы психологии, которые обычно уделяют ему известное место. Совершенно иначе обстоит дело с вопросом об отношении между памятью и мышлением. Если раньше, в предыдущие столетия, этот вопрос привлекал внимание, правда, скорее философов, и преимущественно поскольку он был связан с вопросом об отношении между простым опытом и научным познанием, то в современной психологии он не пользуется даже и таким вниманием. Господствовавшая эмпирическая психология, находящаяся под сильнейшим влиянием эмпирической философии, не была склонна, судя по сравнительно небольшому количеству работ, да и не могла по своим узким эмпирическим философским установкам заняться как следует проблемой мышления. То философское направление, которое, по словам Энгельса, «чванясь тем, что оно пользуется только опытом, относится к мышлению с глубочайшим презрением»6, не давало эмпирической психологии ни желания, ни возможности исследовать мышление. Любые курсы эмпириче» ской психологии более или менее содержательны, пока речь идет об ощущениях, восприятии, внимании и памяти, но чем ближе к мышлению, тем они становятся все более бессодержательными. Проблема психологии мышления как бы уступалась представителям так называемой «философской психологии», где она трактовалась в духе старомодной идеалистической болтовни.
Эмпирическая психология обрывалась -на памяти, да и ту изу чала далеко не до конца. Для этой психологии характерно, что как раз та память, которая ближе всего стоит к мышлению, ею наименее изучалась. Наоборот, самая элементарная с генетической точки зрения память, память-привычка, моторная память (включим сюда и вербальную, т. е. моторную память речевых движений), пользуется максимальным вниманием современных представителей эмпирической психологии. Так, стало быть, даже главу о памяти они дорабатывают не до конца, застревая скорее на первых разделах ее. С такой главой о памяти и с почти совершенно не разработанной главой о мышлении эмпирическая психология, конечно, не могла не только разрешить, но даже правильно поста-
вить вопрос об отношении между памятью и мышлением. Точно так же не могла ни решить, ни правильно поставить этот вопрос идеалистическая, так называемая «философская психология», усилия которой под влиянием ее идеалистических установок были направлены скорее на то, чтобы между памятью и мышлением соз-. дать непроходимую пропасть.
А между тем мы видим, что память, поднимаясь в связи с развитием все на более и более высокую ступень сознания, тем самым все более и более приближается к мышлению в конце концов настолько близко, что даже в повседневной речи в этих случаях без различения употребляются слова «вспомнил» и «подумал», да и -специалист-исследователь теряется в своем анализе, где кончается в таких случаях память, а где начинается мышление. Тем настоятельней становится вопрос об отношении между памятью и мышлением.
6 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-ое изд., т. 20, с. 373.
Л. С. Выготский
Выготский Лев Семенович (5 ноября 1896—11 июня 1934) — советский психолог. Л. С. Выготский разработал «культурно-историческую» теорию поведения. Различив две линии развития человеческого поведения:^ естественную и культурную, специфику последней (по которой идет развитие всех так называемых «высших психологических функций») Выготский видел в применении и употреблении таких приемов поведения, в основе которых лежит изготовление и употребление знаков в качестве особых средстз осуществления психологической операций. По Выготскому, человек овладевает собой, своим поведением, в общем тем же путем, что и внешней природой, т. е. извне, при помощи особой общественной по своему происхождению «техники» знаков. При этом первоначально внешний культурный прием организации поведения впоследствии может как бы «вращиваться», становясь внутренним (явление «интериоризации»), С переходом к изучению культурных форм поведения и их истории материалом психологии становятся культурные приемы и средства поведения. Раскрывая их функциональную структуру и генезис, исследователь должен воссоздать строение соответствующего им психологического процесса. Этот метод распространен Выготским не только на изучение отдельных психологических функций (таких, как память, внимание и т. д.), но и на исследование личности и сознания (Этюды по истории поведения. М., 1930, ссвм. с А; Р. Лурия). Идеи
культурно-исторической теории высших психологических функций человека, выросшие у Выготского прежде всего из анализа проблемы компенсации дефектов психического развития ребенка, во многом, однако, был» подготовлены уже ранними его ра-ботами по психологии искусства. Выготский оказал значительное влияние на развитие советской психологии, приведя к образованию одной из крупных школ в ней (А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, А. В. Запорожец, Л. И. Божович, Д. В. Эльконии, П. Я. Гальперин и др.). Сочинения: Сознание как проблема психологии поведения.— В кн : Психология и марксизм. М., 1925; Педагогическая психология. М., 1926; Дефект и сверхкомпенсация.— В кн.: Умственная отсталость, слепота и глухонемота. М., 1927; Педология подростка (задания 1—8). М., 1929; то же (задания 9—16). М., 1931; Умственное развитие детей в процессе обучения. М.— Л., 1935; Основы педологии. М., 1934; Диагностика развития и педологическая клиника труд-_ ного детства. М., 1936; Избранные психологические исследования. М., 1956; Развитие высших психических функций. М., 1960; Воображение и творчество в школьном возрасте, 2-е изд., М., 1968; Психология искусства, 2-е изд. М., 1968.
Литература: Леонтьев А. Н., Лу
рия А. Р. Психологические воззре
ния Л. С. Выготского. — В кн.:
Выготский Л. С. Избранные
психологические исследования. Мч
1956. .
ПАМЯТЬ И ЕЕ РАЗВИТИЕ 8 ДЕТСКОМ ВОЗРАСТЕ
В обсуждении проблемы памяти мы имеем ряд дискуссий, столкновение различных мнений, и не только в плане общих философских взглядов, но и в плане чисто фактического и теоретического исследования.
Основная линия борьбы идет здесь прежде всего между атомистическими и структурными взглядами. Память была излюбленной главой, которая в ассоциативной психологии клалась в основу всей психологии: ведь с точки зрения ассоциации рассматривались и восприятие, и память, и воля. Иначе говоря, законы памяти эта психология пыталась распространить на все остальные явления и учение о памяти сделать центральным пунктом во всей психологии. Структурная психология не могла атаковать ассоциативные позиции в области учения о 'памяти, и понятно, что в первые годы борьба между структурными и атомистическими направлениями развертывалась в отношении учения о восприятии, и только последние годы принесли ряд исследований практического и теоретического характера, в которых структурная психология пытается разбить ассоциативное учение о памяти.
Первое, что пытались показать в этих исследованиях, — это то, что запоминание и деятельность памяти подчиняются тем же структурным законам, которым подчиняется и,восприятие.
Многие помнят доклад Готтштальда, который был сделан в Москве в Институте психологии и вслед за которым он выпустил специальную часть своей работы. Этот исследователь предъявлял различные комбинации фигур настолько долго, что эти фигуры усваивались испытуемым безошибочно. Но там, где та же самая фигура встречалась в более сложной структуре, испытуемый, который в первый раз видел эту структуру, скорее запоминал ее, чем тот, который 500 раз видел части этой структуры. А когда эта структура появлялась в новом сочетании, то виденное много сотен раз сводилось на нет, и испытуемый не мог выделить из этой структуры хорошо, известную ему часть. Идя по путям Кёлера, Готт-штальд показал, что самое сочетание зрительных образов или запоминание зависит от структурных законов психической деятельности, т. е. от того целого, в составе которого мы видим тот или иной образ или его элемент... С другой стороны, исследования К. Левина, которые выросли из изучения запоминания бессмысленных слогов, показали, что бессмысленный материал запоминается с величайшим трудом именно потому, что между его элементами с чрезвычяйным трудом образуется структура и что в запоминании частей не удается установить структурное соответствие. Успех па-
1 См.: Выготский Л. С. Развитие высших психических функций. М., 1960.
мяти зависит от того, какую структуру материал образует в сознании испытуемого, который заучивает отдельные части.
Другие работы перебросили исследование деятельности памяти в новые области. Из них упомяну только два исследования, которые нужны для постановки некоторых проблем.
Первое, принадлежащее Б. Зейгарник, касается запоминания законченных и незаконченных действий и наряду с этим и законченных и незаконченных фигур. Оно заключается в том, что мы предлагаем испытуемому проделать несколько действий в беспорядке, причем одни действия даем ему довести до конца, а другие прерываем раньше, чем они кончатся. Оказывается, что прерванные незаконченные действия испытуемым запоминаются в два раза лучше, чем действия законченные, в то время как в опытах с восприятием — наоборот: незаконченные зрительные образы запо-минаются хуже, чем законченные. Иначе говоря, запоминание своих собственных действий и запоминание зрительных образов подчиняется разным закономерностям. Отсюда только один шаг до наиболее интересных исследований структурной психологии в области памяти, которые освещены в проблеме забывания намерений. Дело в том, что всякие намерения, которые мы образуем, требуют участия нашей памяти. Если я решил что-нибудь сделать сегодня вечером, то я должен вспомнить, что я должен сделать. По знаменитому выражению Спинозы, душа не может сделать ничего по своему решению, если она не вспомнит, что нужно сделать: «Намерение— есть память».
И вот, изучая влияние памяти на наше будущее, эти исследователи сумели показать, что законы запоминания предстают в новом виде в запоминании оконченных и неоконченных действий по сравнению с заучиванием словесного и всякого другого материала. Иначе говоря, структурные исследования показали многообразие различных видов деятельности памяти и несводимость их к одному общему закону, и в частности к закону ассоциативному.
Широчайшую поддержку эти исследования встретили со стороны других последователей.
Как известно, К- Бюлер сделал следующее: он воспроизвел в отношении мысли опыт, который ассоциативная психология ставит с запоминанием бессмысленных слогов, слов и т. д. Он соста» вил ряд мыслей, причем каждая мысль имела еще вторую соответствующую ей мысль: первый член этой пары и второй член этой пары давались в разбивку. Заучивание показало, что мысли запоминаются легче, чем бессмысленный материал. Оказалось, что 20 пар мыслей для среднего человека, занимающегося умственным трудом, запоминаются чрезвычайно легко, в то время как 6 пар бессмысленных слогов оказываются непосильным материалом. Видимо, мысли движутся по иным законам, чем представления, и их запоминание происходит по законам смыслового отнесения одной мысли к другой.
Другой факт указывает на то же явление: я имею в виду тот
156 '•*
факт, что мы запоминаем смысл независимо от слов. Например, в сегодняшней лекции мне приходится передавать содержание целого ряда книг, докладов, и вот я помню хорошо смысл, содержание этого, но в то же время я затруднился бы воспроизвести словесные формы всего этого.
Вот эта независимость запоминаний смысла от словесного изложения была вторым фактом, к которому приходит ряд исследований. Эти положения подтверждались другими экспериментально добытыми фактами из зоопсихологии. Торндайк установил, что имеются два типа заучивания: первый тип, когда кривая ошибок падает медленно и постепенно, что показывает, что животное заучивает материал постепенно, и другой тип, когда кривая ошибок падает сразу. Однако Торндайк рассматривал второй тип запоминания скорее как исключение, чем как правило. Наоборот, Кёлер обратил внимание как раз на этот тип заучивания — интеллектуальное запоминание, заучивание сразу. Этот опыт показал, что, имея дело с памятью в таком виде, мы можем получить два различных типа деятельности памяти. Всякий учитель знает, что есть материал, который требует заучивания и повторения, и есть материал, который запоминается сразу: ведь нигде никто никогда не пытался заучивать решения арифметических задач. Достаточно один раз понять ход решения, для того чтобы в дальнейшем иметь возможность эту задачу решить. Так же точно изучение геометрической теоремы основывается не на том, на чем основывается изучение латинских исключений, изучение стихотворений или грамматических правил. Вот это различие памяти, когда мы имеем дело с запоминанием мысли, т. е. с запоминанием материала осмысленного, и с деятельностью памяти в отношении запоминания материала неосмысленного, вот это противоречие в различных отраслях исследования и стало выступать для нас все с большей и большей отчетливостью. Таким же образом как и пересмотр проблемы памяти в структурной психологии, так и те опыты, которые шли с разных сторон и о которых я буду говорить в конце, дали нам такой громадный материал, который поставил нас перед совершенно новым положением вещей.
Современные фактические знания совершенно по-иному ставят проблему памяти, чем ее ставил, например, Блейлер; отсюда и возникает 'попытка сообщить эти факты, передвинуть их на новое место.
Мне думается, мы не ошибемся, если скажем, что центральным фактором, в котором сосредоточен целый ряд знаний как теоретического, тйк и фактического характера о памяти, является проблема развития памяти.
Нигде этот вопрос не оказывается так запутанным, как здесь. С одной стороны, память о
– Конец работы –
Эта тема принадлежит разделу:
На сайте allrefs.net читайте: ЗАБЫВАНИЕ НАМЕРЕНИЯ...
Если Вам нужно дополнительный материал на эту тему, или Вы не нашли то, что искали, рекомендуем воспользоваться поиском по нашей базе работ: Влияние различных установок при опросе на отношение
Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:
Твитнуть |
Новости и инфо для студентов