О связи сознательных процессов с познавательными

Связь психической и сознательной деятельности с познаватель­ной явно или неявно отмечается почти всегда. С историко-психологической точки зрения, не столь уж удивительно, что связь психики и по­знания объявляется ключевой. Вот как писал У Джеймс: «Я отрицаю сознание как сущность, но буду настаивать на его значении в качестве функции... Функция эта — познание»[2]. В самых разных словарях пси­хика, по существу, определяется как такая способность, которая делает познание возможным (не будем при этом обращать внимания на то, что обычно эти определения не очень складны). В одном из психологиче­ских словарей, например, можно прочесть такое определение: «Психи­ка — свойство высокоорганизованной материи, являющееся особой фор­мой отражения субъектом объективной реальности»[3]. Переведем на понятный язык: высокоорганизованная материя — это, очевидно, мозг; слова «субъект» и «особый» следует исключить из определения, так как «субъект» создает круг в определении, а «особый» делает определение неопределенным; уберем и «свойство, являющееся формой», так как оно не означает ничего; учтем, что сознание отражает не только объек­тивную, но и субъективную реальность. В итоге получим: психика — это то, с помощью чего мозг отражает реальность[4]. В философских же словарях, с которыми были хорошо знакомы авторы цитируемых опре­делений, отражение реальности (да ещё в форме субъективных обра­зов, понятий и т. п.) называется познанием...

Все живые организмы имеют цель. Существует и популярная, пусть и не слишком удачная, формулировка возможной цели — выжи­вание[5]. Психологи, заявляющие (с постоянством, достойным лучшего применения), что основная и единственная потребность любого орга­низма — выжить, и тут же, противореча самим себе, начинают говорить о независимой потребности познавать. Без познания ни одно живое су­щество не может существовать. Древние говорили: правильное позна­ние предшествует достижению человеком любой цели[6]. Даже для того, чтобы поесть, хищник должен иметь образ поедаемых им зверей, уметь предсказывать (экстраполировать) их движение во время погони и т. п. Пусть многое уже заложено в генетическом аппарате человека, но фор­мированию образов и предсказанию поведения он учится всю жизнь. Ведь заранее не может быть известно, чему необходимо научиться. Особенность познавательной деятельности заключается в том, что по­знание должно идти непрерывно, как бы впрок, независимо от ка­ких-либо сиюминутных задач. В итоге познание — средство для до­стижения любой заданной организму цели — начинает протекать независимо от этой цели.

Таким образом, даже если искать биологическое обоснование познанию, стоит признать: однажды начавшись, познание должно да­лее развиваться самостоятельно, по своим собственным законам. Ранее[7] я назвал процессы, которые начинаются по одним причинам, а развива­ются (продолжаются) по другим, инодетерминированным. Исходная (инодетерминирующая) причина запускает процесс, она может и в даль­нейшем оказывать на этот процесс какое-то влияние, но, в основном, последующий ход процесса определяется иными причинами. Напри­мер, мы открываем бутылку шампанского по одним причинам, а пена из открытой бутылки выливается по другим; запуск космического спут­ника на орбиту имеет одни причины, а последующее сгорание этого спутника в атмосфере Земли — другие. Зачатие и развитие организма также детерминируются разными причинами. Инодетерминированно развивается наука: хотя последующий научный результат и возникает вслед­ствие предшествующего, но не предопределён им. М. А. Розов поясняет это сравнением развития научного знания со своеобразным производ­ственным конвейером, где каждому следующему рабочему попадает не основной, а побочный продукт деятельности: «Например, один рабо­чий обтачивает деталь, но следующему она не нужна, а нужны только опилки; он тщательно сметает и собирает их, а третьему рабочему, ока­зывается, нужна только щетка, которая при этом наэлектризовалась»[8].

Когда А. Н. Леонтьев, отчасти вторя В. Вундту, говорит о сдвиге мотива на цель, то он, по существу, говорит об инодетерминации: уче­ник читает книгу, чтобы сдать экзамен, и лишь постепенно, по Леонть­еву, мотив деятельности сдвигается на цель, и ученик начинает читать книгу, чтобы её прочесть[9]. Таким образом, детерминация поведения, связанная с необходимостью сдать экзамен, преобразуется в желание прочесть книгу.

Какова бы ни была изначальная генетически заложенная цель организма, она лишь инодетерминирует познавательную деятельность, т.е. задает её начало, но не определяет дальнейшее развитие. Любопыт­но, что взгляд на познание как на самоцель отстаивают многие религи­озные мистики. Они говорят, что духовной целью человека является познание Бога. Поскольку для них Бог есть Истина, т. е. подлинная ре­альность, то познание Бога тождественно познанию реальности. Ибн аль-Араби — один из самых глубоких мистиков мусульманства — при­шел в результате данного ему откровения к пониманию Величайшей Тайны, которую, по его мнению, можно раскрывать только Посвящен­ным: Бог создал мир, чтобы посмотреть на самого себя глазами че­ловека. В той или иной форме о человеке как способе самопознания Бога говорили и Рамакришна, и христианские мистики[10].

Об этой же Тайне, с таким же почти мистическим откровением, говорят и некоторые учёные на почти научном языке. Вот как, напри­мер, об этом пишет В. Б. Швырков: «Человечество в целом вышло на прямое соотношение со Вселенной, так как накапливает всё больше информации о Вселенной и её эволюции. Хотя эта информация может храниться в книгах или в памяти вычислительных маши, её получе­ние и использование осуществляется людьми, которые, следовательно, отражают эволюцию Вселенной в специализации своих нейронов. Воз­можно, что к моменту тепловой смерти Вселенной (или раньше) чело­вечество, именно в совокупной специализации своих нейронов, отразит всю информацию об эволюционирующей Вселенной, и это совокупное знание станет её «инобытием»[11]. Это инобытие Швырков связывает с мистической точкой Омега, к которой, по Тейяру де Шардену, стремит­ся человеческая эволюция.

Познавательные процессы инодетерминируют сознание, они от­крывают сознанию его содержание, хотя в дальнейшем сознание мо­жет развиваться по самостоятельным законам. Если какие-то факты осознаются, то это значит, что они порождены познавательными процессами,

приводящими к возникновению сознания (ранее такие процессы мы договорились называть протосознательными). Будем считать, что только протосознательные процессы имеют возможность вводить в работу механизма сознания непосредственную информацию о внешнем и внут­реннем мире — само сознание как осознаваемое явление этого де­лать не умеет. Это соответствует интроспективному опыту, выявленно­му В вюрцбургской школе: детерминация мыслительного процесса не осознаётся — осознаётся лишь результат этого процесса.

Процесс познания сложен и насыщен головоломками. Любители философии хорошо знают, какие муки испытывали гносеологи, пыта­ясь дать логически непротиворечивое описание познания. Вот только несколько вопросов, которые доводили философов до отчаяния: как субъект может формировать понятия о том, с чем никогда не встречался в опыте — например, о равенстве, бесконечности, боге?; как он умеет соотносить свои субъективные модели мира с реальностью, которая в сознании дана ему, однако, только в виде всё тех же субъективных мо­делей?; как может отождествлять нетождественное (например, слово «ЯБЛОКО» и реальное яблоко) и различать неразличимое (например, услышав слово «ТРУБА», понять, что речь идет о водосточной трубе, а не о музыкальном инструменте)?.. Наконец, субъект способен к обуче­нию, а значит, ему должны быть изначально заданы критерии, позволя­ющие оценивать эффективность обучения, — какие это критерии? откуда они взялись? и т. д. Полностью удовлетворительного логического ре­шения этих (и многих других) головоломок до сих пор не найдено, хотя такое решение должно существовать, ибо субъект их решает. Люди умели познавать задолго до собственных раздумий о том, как они умеют это делать. Психологика утверждает предназначение психики: психика как логическая система необходима для того, чтобы решать любые голо­воломки и парадоксы, возникающие в процессе познания, — даже та­кие, которые после тысячелетних, не слишком удачных попыток их распутывания ставят в тупик и лучших современных гносеологов.

Есть большое сходство между неразрешимостью гносеологиче­ских проблем и неразрешимостью проблем психологической науки. Правда, признание общности по отрицательному результату опасно. Сравните: Молла Насреддин утверждал, что в старости он остался таким же сильным, ка­ким был в молодости — потому, что в старости ему не поднять тот же камень, который он не смог поднять юношей. (Впрочем, к анекдотам о Насреддине стоит относиться с большим почтением — они создавались мусульманскими суфиями и являют собой высшую мистическую муд­рость). И всё же убеждён: подлинная психологическая теория должна в принципе разрешать все гносеологические головоломки.