Связь психической и сознательной деятельности с познавательной явно или неявно отмечается почти всегда. С историко-психологической точки зрения, не столь уж удивительно, что связь психики и познания объявляется ключевой. Вот как писал У Джеймс: «Я отрицаю сознание как сущность, но буду настаивать на его значении в качестве функции... Функция эта — познание»[2]. В самых разных словарях психика, по существу, определяется как такая способность, которая делает познание возможным (не будем при этом обращать внимания на то, что обычно эти определения не очень складны). В одном из психологических словарей, например, можно прочесть такое определение: «Психика — свойство высокоорганизованной материи, являющееся особой формой отражения субъектом объективной реальности»[3]. Переведем на понятный язык: высокоорганизованная материя — это, очевидно, мозг; слова «субъект» и «особый» следует исключить из определения, так как «субъект» создает круг в определении, а «особый» делает определение неопределенным; уберем и «свойство, являющееся формой», так как оно не означает ничего; учтем, что сознание отражает не только объективную, но и субъективную реальность. В итоге получим: психика — это то, с помощью чего мозг отражает реальность[4]. В философских же словарях, с которыми были хорошо знакомы авторы цитируемых определений, отражение реальности (да ещё в форме субъективных образов, понятий и т. п.) называется познанием...
Все живые организмы имеют цель. Существует и популярная, пусть и не слишком удачная, формулировка возможной цели — выживание[5]. Психологи, заявляющие (с постоянством, достойным лучшего применения), что основная и единственная потребность любого организма — выжить, и тут же, противореча самим себе, начинают говорить о независимой потребности познавать. Без познания ни одно живое существо не может существовать. Древние говорили: правильное познание предшествует достижению человеком любой цели[6]. Даже для того, чтобы поесть, хищник должен иметь образ поедаемых им зверей, уметь предсказывать (экстраполировать) их движение во время погони и т. п. Пусть многое уже заложено в генетическом аппарате человека, но формированию образов и предсказанию поведения он учится всю жизнь. Ведь заранее не может быть известно, чему необходимо научиться. Особенность познавательной деятельности заключается в том, что познание должно идти непрерывно, как бы впрок, независимо от каких-либо сиюминутных задач. В итоге познание — средство для достижения любой заданной организму цели — начинает протекать независимо от этой цели.
Таким образом, даже если искать биологическое обоснование познанию, стоит признать: однажды начавшись, познание должно далее развиваться самостоятельно, по своим собственным законам. Ранее[7] я назвал процессы, которые начинаются по одним причинам, а развиваются (продолжаются) по другим, инодетерминированным. Исходная (инодетерминирующая) причина запускает процесс, она может и в дальнейшем оказывать на этот процесс какое-то влияние, но, в основном, последующий ход процесса определяется иными причинами. Например, мы открываем бутылку шампанского по одним причинам, а пена из открытой бутылки выливается по другим; запуск космического спутника на орбиту имеет одни причины, а последующее сгорание этого спутника в атмосфере Земли — другие. Зачатие и развитие организма также детерминируются разными причинами. Инодетерминированно развивается наука: хотя последующий научный результат и возникает вследствие предшествующего, но не предопределён им. М. А. Розов поясняет это сравнением развития научного знания со своеобразным производственным конвейером, где каждому следующему рабочему попадает не основной, а побочный продукт деятельности: «Например, один рабочий обтачивает деталь, но следующему она не нужна, а нужны только опилки; он тщательно сметает и собирает их, а третьему рабочему, оказывается, нужна только щетка, которая при этом наэлектризовалась»[8].
Когда А. Н. Леонтьев, отчасти вторя В. Вундту, говорит о сдвиге мотива на цель, то он, по существу, говорит об инодетерминации: ученик читает книгу, чтобы сдать экзамен, и лишь постепенно, по Леонтьеву, мотив деятельности сдвигается на цель, и ученик начинает читать книгу, чтобы её прочесть[9]. Таким образом, детерминация поведения, связанная с необходимостью сдать экзамен, преобразуется в желание прочесть книгу.
Какова бы ни была изначальная генетически заложенная цель организма, она лишь инодетерминирует познавательную деятельность, т.е. задает её начало, но не определяет дальнейшее развитие. Любопытно, что взгляд на познание как на самоцель отстаивают многие религиозные мистики. Они говорят, что духовной целью человека является познание Бога. Поскольку для них Бог есть Истина, т. е. подлинная реальность, то познание Бога тождественно познанию реальности. Ибн аль-Араби — один из самых глубоких мистиков мусульманства — пришел в результате данного ему откровения к пониманию Величайшей Тайны, которую, по его мнению, можно раскрывать только Посвященным: Бог создал мир, чтобы посмотреть на самого себя глазами человека. В той или иной форме о человеке как способе самопознания Бога говорили и Рамакришна, и христианские мистики[10].
Об этой же Тайне, с таким же почти мистическим откровением, говорят и некоторые учёные на почти научном языке. Вот как, например, об этом пишет В. Б. Швырков: «Человечество в целом вышло на прямое соотношение со Вселенной, так как накапливает всё больше информации о Вселенной и её эволюции. Хотя эта информация может храниться в книгах или в памяти вычислительных маши, её получение и использование осуществляется людьми, которые, следовательно, отражают эволюцию Вселенной в специализации своих нейронов. Возможно, что к моменту тепловой смерти Вселенной (или раньше) человечество, именно в совокупной специализации своих нейронов, отразит всю информацию об эволюционирующей Вселенной, и это совокупное знание станет её «инобытием»[11]. Это инобытие Швырков связывает с мистической точкой Омега, к которой, по Тейяру де Шардену, стремится человеческая эволюция.
Познавательные процессы инодетерминируют сознание, они открывают сознанию его содержание, хотя в дальнейшем сознание может развиваться по самостоятельным законам. Если какие-то факты осознаются, то это значит, что они порождены познавательными процессами,
приводящими к возникновению сознания (ранее такие процессы мы договорились называть протосознательными). Будем считать, что только протосознательные процессы имеют возможность вводить в работу механизма сознания непосредственную информацию о внешнем и внутреннем мире — само сознание как осознаваемое явление этого делать не умеет. Это соответствует интроспективному опыту, выявленному В вюрцбургской школе: детерминация мыслительного процесса не осознаётся — осознаётся лишь результат этого процесса.
Процесс познания сложен и насыщен головоломками. Любители философии хорошо знают, какие муки испытывали гносеологи, пытаясь дать логически непротиворечивое описание познания. Вот только несколько вопросов, которые доводили философов до отчаяния: как субъект может формировать понятия о том, с чем никогда не встречался в опыте — например, о равенстве, бесконечности, боге?; как он умеет соотносить свои субъективные модели мира с реальностью, которая в сознании дана ему, однако, только в виде всё тех же субъективных моделей?; как может отождествлять нетождественное (например, слово «ЯБЛОКО» и реальное яблоко) и различать неразличимое (например, услышав слово «ТРУБА», понять, что речь идет о водосточной трубе, а не о музыкальном инструменте)?.. Наконец, субъект способен к обучению, а значит, ему должны быть изначально заданы критерии, позволяющие оценивать эффективность обучения, — какие это критерии? откуда они взялись? и т. д. Полностью удовлетворительного логического решения этих (и многих других) головоломок до сих пор не найдено, хотя такое решение должно существовать, ибо субъект их решает. Люди умели познавать задолго до собственных раздумий о том, как они умеют это делать. Психологика утверждает предназначение психики: психика как логическая система необходима для того, чтобы решать любые головоломки и парадоксы, возникающие в процессе познания, — даже такие, которые после тысячелетних, не слишком удачных попыток их распутывания ставят в тупик и лучших современных гносеологов.
Есть большое сходство между неразрешимостью гносеологических проблем и неразрешимостью проблем психологической науки. Правда, признание общности по отрицательному результату опасно. Сравните: Молла Насреддин утверждал, что в старости он остался таким же сильным, каким был в молодости — потому, что в старости ему не поднять тот же камень, который он не смог поднять юношей. (Впрочем, к анекдотам о Насреддине стоит относиться с большим почтением — они создавались мусульманскими суфиями и являют собой высшую мистическую мудрость). И всё же убеждён: подлинная психологическая теория должна в принципе разрешать все гносеологические головоломки.