ФАНТАЗИЯ, ФАНТАЗМ

Нем.: Phantasie. — Франц.: fantasie. — Англ.: fantasy или phantasy. — Исп.: fantasia. — Итал.: fantasia или fantasma. — Португ.: fantasia.

• Воображаемый сценарий, в котором исполняется — хотя и в искаженном защитой виде — то или иное желание субъекта (в конечном счете бессознательное).

Фантазии могут иметь различные формы: это осознанные фан­тазии, или сны наяву*, и бессознательные фантазии, обнаруживаемые аналитиком в качестве структурной подосновы явного содержания, или, иначе, первофантазии*.

• I. Немецкое слово Phantasie означает "воображение": не столько способность воображения в философском смысле слова (Einbildungs­kraft), сколько мир воображения, его содержания, одушевляющую его творческую деятельность.

Французское слово fantasme было заново введено в употреб­ление психоанализом, и потому оно более нагружено собственно психоаналитическими смыслами, нежели немецкое Phantasie, причем это слово не соответствует немецкому в точности и имеет ограниченное употребление: fantasme — это особый продукт вооб­ражения, а вовсе не мир фантазий и не деятельность воображения в целом.

Д.Лагаш предложил использовать старое французское слово fantaisie, удобное тем, что оно обозначает одновременно и творчес­кую деятельность, и ее результаты, однако в современном языке это слово тесно связано по смыслу с капризом, прихотью, чем-то несерьезным и пр.

II. Термины fantasmes, fantasmatique (фантазм, фантазматический) вызывают в мысли противопоставление между вооб­ражением и реальностью (восприятием). Если считать это противопоставление основой психоанализа, нам придется тракто­вать фантазм как чистую иллюзию, развеиваемую правильным восприятием реальности. Такое понимание мы находим в некото­рых текстах Фрейда. Так, в работе "О двух принципах функ­ционирования психики" (Formulierungen über die zwei Prinzipien des psychischen Geschehens, 1911) Фрейд противопоставлял внутренне­му миру, стремящемуся к иллюзорному удовлетворению, внешний мир, постепенно, посредством системы восприятия, подчиняющий субъекта принципу реальности.

Об этом же свидетельствует и тот путь, которым Фрейд пришел к своему открытию роли фантазирования в этиологии неврозов: поначалу Фрейд считал реальными те патогенные сцены детства, о которых рассказывали пациенты в ходе анализа, но затем вынужден был решительно отказаться от этого первоначального убеждения и признать свою "ошибку": эти сцены имели отношение не к материальной, но лишь к "психической реальности"* (а).

Необходимо, однако, подчеркнуть, что само выражение "психическая реальность" — это не просто синоним внутреннего мира, психики в целом и пр. В самом глубоком своем фрейдовском смысле оно означает устойчивое и независимое от окружения ядро сопротивления, которое единственно можно считать "реальным" на фоне других психических феноменов. "Следует ли признать реаль­ность бессознательных желаний — я не знаю. Конечно, проходные мысли и мысли-связки не обладают собственной реальностью. Однако, сталкиваясь с бессознательными желаниями в их наиболее четком и истинном выражении, мы вынуждены будем утверждать, что психическая реа/гьность — это особая форма существования, которую нельзя смешивать с материальной реальностью" (la).

Усилия самого Фрейда, да и все последующие психо­аналитические размышления, по сути, были направлены к тому, чтобы понять устойчивость, действенность, относительную организованность мира фантазий в жизни субъекта. С этой целью Фрейд выявил типические способы фантазирования, связанные с построением таких сценариев, как "семейный роман"*. Он счел неплодотворными попытки выбора между трактовкой фантазии как искаженного воспоминания о действительно случившихся событиях и трактовкой фантазии как воображаемого, за­маскированного выражения динамики влечения, за которым не стоит никакая реальность. Изучение типичных фантазий, обнару­женных психоанализом, привело Фрейда к мысли о существовании бессознательных схем, или "первофантазий"*, выходящих за рамки индивидуального опыта и наследуемых генетически.

III. Термин "фантазия" широко используется в психоанализе. При этом, к сожалению, остается неясным место обозначаемой им реальности в психике или его топика: непонятно, относится ли фантазирование к сознанию, предсознанию или к бессознательно­му.

Для правильного осмысления фрейдовского понятия Phantasie необходимо разграничить несколько уровней:

1) то, что Фрейд называл "фантазиями", — это прежде всего сны наяву*, сцены, эпизоды, романы, которые субъект сочиняет и рассказывает в состоянии бодрствования. В "Исследованиях истерии" (Studien über Hysterie, 1895) Брейер и Фрейд показали распространенность и значение такого фантазирования у истериков и назвали его "бессознательным", т. е. тем, что осуществляется в бессознательном или гипноидном состоянии*.

В "Толковании сновидений" (Die Traumdeutung, 1900) Фрейд все еще описывал фантазии по образу и подобию грез наяву. В его анализе они представали как компромиссные образования, сходные по своей структуре со сном. Эти фантазии или сны наяву возникают в процессе вторичной обработки*, т. е. в период работы сновидения*, теснее всего связанный с бодрствующей деятельностью.

2) Фрейд часто говорил о "бессознательном фантазировании", но это не всегда предполагало четкую метапсихологическую позицию. Иногда он имел в виду сублимирующие предсознательные грезы, которым безотчетно предается субъект (2). В статье "Истерические фантазии и их отношение к бисексуальности" (Hys­terische Phantasien und ihre Beziehung zur Bisexualität, 1908) "бессо­знательные" фантазии выступают как прообразы истерических симптомов и описываются в тесной связи со снами наяву.

3) Есть и другой подход, выявляющий тесную связь фан­тазирования с бессознательным. В главе VII "Толкования сновидений" Фрейд утверждал, что некоторые фантазии возникают на уровне бессознательного. Они связаны с бессознательными желаниями и выступают как отправная точка метапсихологического процесса снообразования, причем первый отрезок "пути" к построению сна "...ведет вперед, от бессознательных сцен или фантазий к предсознанию" (1b).

4) Таким образом, в работах Фрейда можно выделить (хотя сам он никогда этого и не делал) различные уровни фантазирования: это уровни сознания, сублимации, бессознательного (ß). Фрейда интересовало прежде всего не разграничение этих уровней само по себе, но скорее разнообразные взаимосвязи между ними:

а) в настоящем сновидении сны наяву, подвергшиеся вторичной обработке, могут оказаться непосредственно связанными с бессо­знательной фантазией как "сердцевиной сна": "Психоанализ обна­руживает в ночных сновидениях фантазии, связанные с желанием, которые нередко оказываются буквальным повторением или же измененным вариантом детских сцен; бывает, что внешний облик сна непосредственно указывает на его сердцевину, искаженную примесью другого материала" (3). Так, в работе сновидения фан­тазирование предстает одновременно на двух полюсах: с одной стороны, оно выступает в связи с самыми глубокими бессознатель­ными желаниями, а с другой — подвергается вторичной обработке. Эти два полюса сна или два способа фантазирования здесь воссо­единяются или по крайней мере обнаруживают внутреннюю взаимосвязь и отношения взаимной символизации;

б) Фрейд считает фантазирование той областью, где несложно уловить механизм перехода между различными психическими систе­мами, вытеснение и возврат вытесненного. Фантазии "...вплотную приближаются к сознанию, где пребывают довольно долго —поку­да не получат новую порцию нагрузки; как только эта нагрузка превысит определенный уровень, их немедленно отбрасывает прочь от сознания" (4а);

в) в наиболее развернутом метапсихологическом определении фантазии Фрейд соединяет ее полярно противоположные аспекты: "С одной стороны, фантазии внутренне упорядочены, лишены противоречий, толково используют все преимущества системы со­знания, так что мы вряд ли сможем отличить их от сознательных образований; с другой стороны, они бессознательны и лишены доступа к сознанию. [...] Однако именно их источник — бессозна­тельное — определяет их судьбу. Их можно сравнить с метисами — это люди, в общем похожие на белых, однако какие-нибудь особые признаки выдают их цветное происхождение и делают их изгоями общества, лишенными всех привилегий белого человека" (4b).

Представляется поэтому, что фрейдовский подход к фантазиям не только не подчеркивает существенной разницы между бессозна­тельным и сознательным фантазированием, но, напротив, стремится установить между ними переходы и взаимосвязи: "Ясно осознаваемые фантазии извращенцев, которые при благоприятном стечении обстоятельств могут превратиться в поступки, бредовые страхи параноиков, переносящих на других людей собственную враждебность, бессознательные фантазии истериков, раскрываемые психоанализом в симптомах, — все эти образования совпадают по своему содержанию даже в мелочах" (5). Различные продукты .воображения и психопатологические структуры, перечисляемые здесь Фрейдом, едины по содержанию, по способу организации и доступны выявлению независимо от того, сознательны они или бессознательны, выражены ли они в поступках или в мыслях, приняты ли они субъектом на свой счет или же перенесены им на других людей.

Следовательно, в процессе психоаналитического лечения необ­ходимо выявить за такими проявлениями бессознательного, как сны, симптомы, отыгрывание*, навязчивая повторяемость в пове­дении, лежащие в их основе фантазии. Чем дальше продвигается исследование, тем яснее проступают "отростки" бессознательных фантазмов даже в тех разновидностях поведения, которые, на первый взгляд, никак не связаны с деятельностью воображения и подчиняются лишь требованиям реальности. С этой точки зрения, жизнь субъекта в целом выглядит как модель, приводимая в движение тем, что можно было бы назвать, подчеркивая ее струк­турирующий характер, фантазматикой. Речь здесь идет и в самом деле не только о тематике, пусть даже и весьма своеобразной для каждого отдельного субъекта, но и о собственной динамике фан-тазматических структур, которые ищут самовыражения и доступа в сознание и действие, привлекая для этого каждый раз новый материал.

IV. Фантазия самым тесным образом связана с желанием, о чем свидетельствует термин Фрейда Wunschphantasie ("фантазия желания") (6). В чем смысл этого отношения? Как известно, для Фрейда источником желания и его прообразом был опыт удовлет­ворения*'. "Самое первое желание (Wünschen) есть не что иное, как галлюцинаторная нагрузка воспоминания об удовлетворении" (1с). Означает ли это, что первофантазии в поисках своих галлюцина­торных объектов связаны с первым опытом нарастания и разрядки внутреннего напряжения? Можно ли сказать, что первофантазии направлены на фантазматические объекты подобно тому, как по­требность обращена к реальным объектам?

Отношение между фантазией и желанием представляется нам более сложным. Даже в своих неразвитых формах фантазирование не сводится ни к какой осознанной деятельности субъекта желания:

1) фантазии — даже те, что доступны пересказу в одной фразе, — представляют собой сценарии, зрелища, последователь­ность сцен.

2) Субъект постоянно присутствует в этих сценах; даже в "первосцене"*, где его как будто бы нет, он фактически играет свою роль не только как наблюдатель, но и как участник — например, прерывая родительский коитус.

3) Вовсе не представление объекта становится целью субъекта, но скорее сцена, участником которой он является: в ней, кстати сказать, возможны замены ролей (внимание здесь привлекает преж­де всего фрейдовский анализ фантазма "Ребенка бьют" (Ein Kind wird geschlagen. 1919] со всеми синтаксическими вариациями этой фразы, а также преобразования сексуального фантазма в случае Шребера).

4) Будучи способом выражения желания, фантазия становится также местом зашиты, обеспечивая такие простейшие защитные действия, как обращение на себя*, обращение в свою противопо­ложность*, отрицание*, проекция*.

5) Все эти разновидности защиты неразрывно связаны с пер­вейшей функцией фантазирования и с мизансценой желания, в которой запрет присутствует изначально — даже в самом способе возникновения желания.