Интуиция

Однако не существует логического пути открытия этих элементарныхзаконов. Единственным способом их постижения является интуиция, котораяпомогает увидеть порядок, кроющийся за внешними проявлениями различных,процессов. А. Эйнштейн Определение. Интуиция - это бессознательный разум, дающий знания, минуярассуждения и умозаключения. Это мгновенное понимание или осознание безрационального мышления. Интуиция - это искра, зажигающая разум, егооригинальность и изобретательность. Это вспышка, необходимая для соединениясознательной мысли с воображением. Интуитивное предчувствие иногдаопределяется как объединяющая или проясняющая идея, которая внезапно озаряетсознание и дает решение проблемы над которым мы долго бились. Не случайно удревних индейцев Перу понятие "поэт" и "изобретатель" обозначались однимсловом - hamaves. Обсуждая вопрос об интуитивных предчувствиях со своими коллегами, явыяснил, что большинство из них испытывают эти чувства в самые неожиданныемоменты - засыпая, пробуждаясь ото сна или занимаясь чем-либо, совершенно несвязанным с волнующей проблемой. В процессе упорной работы сознания надрешением проблемы ее разгадка может прийти, например, во время прогулки,слушания оперы или чтения газеты. В то же время физическая усталость,чувство раздражения, постороннее вмешательство или давящая необходимостьзакончить работу к определенному сроку, несомненно, блокируют интуицию. Сначала мы посредством наблюдений собираем факты, накапливаем их впамяти, затем располагаем их в том порядке, который диктуется рациональныммышлением. Иногда этого вполне достаточно для достижения приемлемогорешения. Но если после сознательного процесса рассуждений и умозаключенийфакты не желают образовывать гармоничную картину, тогда сознание с егоукоренившейся привычкой к наведению порядка должно отойти в сторону и датьсвободу фантазии. При этом раскрепощенное воображение управляет порождениембесчисленных более или менее случайных ассоциаций. Они похожи на сны, иобыденный интеллект отверг бы их как явную глупость. Но иногда одна измножества мозаичных картин, созданных фантазией из калейдоскопа фактов,настолько приближается к реальности, что вызывает интуитивное прозрение,которое как бы выталкивает соответствующую идею в сознание. Другими словамивоображение--это бессознательная способность комбинировать факты новымиспособами, а интуиция - ЭТО способность переносить нужные воображаемыеобразы в сознание. Творчество само по себе всегда бессознательно: только при проверке ииспользовании продуктов творческой деятельности применяется сознательныйанализ. Инстинкт порождает мысли, не осознавая способы мышления, интеллектже пользуется мыслями, но не способен их создавать. Примеры. Как функционируют наши нервы. Отто Леви{11}, один извеличайших ученых-медиков нашего времени, рассказал мне, что идея самоговажного его эксперимента пришла к нему однажды ночью, когда он внезапнопроснулся. Он мгновенно осознал необычайную важность этого видения и быстронабросал свои мысли на клочке бумаги. Но на следующее утро, уже будучиубежден в том, что его посетило вдохновение, он не сумел разобрать своикаракули. Как он ни старался, он не смог вспомнить, в чем именно состояладогадка, пока на следующую ночь снова не проснулся от такой же вспышкиозарения. На этот раз он сумел настолько мобилизоваться, что сделалдостаточно разборчивую запись, осуществив на следующий день свой знаменитыйэксперимент по химической передаче нервных импульсов. Он показал, что еслиперфузировать два сердца лягушки одним и тем же раствором, то стимуляциянерва одного сердца вызывает изменение сердечного ритма, которое передаетсядругому сердцу через омывающую их жидкость. Этот предельно простой и элегантный эксперимент, столь легко созданныйбессознательным разумом, открыл новую область исследований. Возможностьподобной химической передачи нервной активности и ранее предполагаласьмногими учеными, в том числе и самим Леви, но никто не мог придуматьподходящий способ доказать это. Открытие инсулина. Другой интересный пример того, как работаетбессознательный разум, дает открытие антидиабетического гормона. Поскольку яимел возможность лично обсуждать с сэром Фредериком Бантингом{12}психологические аспекты его открытия, мне хотелось бы детально изложить ихздесь. После первой мировой войны Бантинг, вернувшись с военной службы,занялся медицинской практикой в маленьком тогда городе Лондоне канадскойпровинции Онтарио. Однажды вечером он читал статью о дегенеративныхизменениях, которые происходят в поджелудочной железе если ее протокизакупорены камнями. Потом он отравился спать но долго не мог заснуть: у негосоздалось интригующее, хотя и смутное впечатление. что эти дегенеративныеизменения могут помочь пролить свет на загадочную (в то время) роль, которуюподжелудочная железа играет в заболевании диабетом. И вот около двух часовночи идея внезапно осенила его. Он тут же записал ее следующим образом:"Перевязать панкреатические протоки у собак. Подождать шесть-восемь недель,чтобы произошла дегенерация. Удалить остаток и экстрагировать". Для многих ученых чрезвычайно затруднительно отчетливо сформулироватьидею на фоне многочисленных психологических тормозов, возникающих всостоянии полного бодрствования; в то же время в полусознательном состоянии,перед тем как заснуть или проснуться, инстинктивно ощущаемые концепциипроявляются отчетливо и без всякого усилия. Бантинг не мог реализовать свой план у себя в городе, поэтому онотправился к профессору Дж. Маклеоду в университет Торонто и получил у тогонеобходимые советы и оборудование для проведения эксперимента. Работаначалась 16 мая 1921 г. В ней принял участие талантливый молодой студент пофамилии Бест, который был уже знаком с кропотливой и мало тогда известнойметодикой определения содержания сахара в малых образцах крови. После нескольких неудач 27 июля 1921 г. Бантинг и Бест имели наконецодну собаку с перевязанным протоком и остатками дегенерированнойподжелудочной железы, а другую - с острым диабетом и удаленной поджелудочнойжелезой. Остаток вырожденной поджелудочной железы первого животного былудален, измельчен и экстрагирован на холоде примерно в 100 куб. смфизиологического раствора. 5 куб. см было введено внутривенно собаке безподжелудочной железы, и два часа спустя содержание сахара в ее крови упало с200 до 110 мг на 100 куб. см. К январю 1922 г. в одной из больниц Торонтопервые диабетические больные лечились экстрактом из поджелудочной железыкрупного рогатого скота. Первая мысль о теории микробов. В 1847 г., когда врач Земмельвейс{13}был чрезвычайно обеспокоен высокой смертностью от родильной горячки в Вене,его коллега Коллечка умер от незначительного повреждения пальца, полученногопри вскрытии. Земмельвейс записал: "В том возбужденном состоянии, в которомя тогда находился, мне вдруг с неопровержимой ясностью пришло в голову, чтоболезнь, от которой умер Коллечка, идентична той, от которой на моих глазахумерло столько женщин... День и ночь видение болезни Коллечки преследоваломеня, и со все более растущей убежденностью я приходил к выводу обидентичности этих заболеваний" [цит. по: 34]. Фагоцитоз. Вот отчет Мечникова об истоках фагоцитоза - поглощенияклетками инородных материалов с целью защиты организма: "Однажды, когда всесемейство отправилось в цирк смотреть каких-то необыкновенных дрессированныхобезьян, я остался наедине со своим микроскопом, наблюдая жизнь в подвижныхклетках прозрачной личинки морской звезды, и вдруг новая мысль пронизала моймозг. Мне пришло в голову, что подобные клетки могут служить для защитыорганизма от вторжений. Чувствуя, что в этом есть нечто, представляющееисключительный интерес, я так разволновался, что начал ходить взад-вперед покомнате и даже пошел на берег моря, чтобы собраться с мыслями" [цит. по:11]. Эволюция. Как-то во время болезни А. Уоллес{14} читал книгуМальтуса{15}, в которой утверждалось, что всевозможные факторы,препятствующие увеличению народонаселения, способствуют исчезновениюнаименее приспособленных. Отсюда Уоллес заключил, что то же самое может бытьсправедливым и в отношении животного мира: "В ходе весьма общих размышленийо том, к какому огромному и постоянному уничтожению все это приводит, язадался вопросом: почему одни погибают, а другие выживают? Ответ был вполнеопределенным: в целом выживают наиболее приспособленные... Затем менявнезапно озарило, что этот протекающий сам по себе процесс должен улучшатьпопуляцию... Наиболее приспособленные будут выживать. И я сразу, как мнепоказалось, увидел все последствия этого" [36]. Кольцевая структура бензола. Немецкий химик Кекуле пытался привести впорядок свои мысли о структуре бензола (те самые мысли, которые в итогепривели к революции в органической химии). Предоставим слово самому Кекуле:"Это дело как-то у меня не ладилось, ибо мой дух витал где-то в другомместе, Я повернул кресло к камину и погрузился в дремоту. Атомы мелькали уменя перед глазами. Их длинные ряды, переплетенные самым причудливымобразом, находились в движении, извиваясь и крутясь, как змеи. Но что это?Одна из змей ухватила себя за хвост, и этот образ насмешливо завертелся уменя перед глазами. Я очнулся как бы от вспышки молнии; весь остаток ночи япотратил, работая над следствиями моей гипотезы... Давайте учиться грезить,господа!" [цит. по: 18]. Открытие математического закона. Выдающийся французский математик АнриПаункаре рассказывает о том, как после длительных и тщетных усилий онсовершил величайшее из своих открытий, связанное с так называемымиавтоморфными, или Фуксовыми, функциями: "Однажды вечером я выпил вопрекиобыкновению чашку черного кофе: я не мог заснуть; идеи возникали вомножестве; мне казалось, что я чувствую, как они сталкиваются между собой,пока наконец две из них, как бы сцепившись друг с другом, не образовалиустойчивого соединения. Наутро я установил существование класса функцийФукса, а именно тех, которые получаются из гипергеометрического ряда; мнеоставалось лишь сформулировать результаты, что отняло у меня всего несколькочасов" [15, с. 313]. То обстоятельство, что столь много случаев интуитивного озаренияпроисходит в полудремотном состоянии,- не простое совпадение, и нампредставится возможность показать, что эти случаи далеко не исключение. Открытие синдрома стресса. Здесь мне хотелось бы добавить несколькослов об открытии, обстоятельства которого мне известны лучше всего, хотя егоценность ни в коей мере несравнима с вышеописанными примерами. Как мне ужеприходилось писать, я впервые "наткнулся" на идею стресса и общегоадаптационного синдрома в 1925 г., когда изучал медицину в Пражскомуниверситете. Я только что прошел курсы анатомии, физиологии, биохимии ипрочих теоретических дисциплин, изучение которых должно предварять встречу снастоящим пациентом. Нашпиговав себя теоретическими познаниями до пределасвоих возможностей и сгорая от нетерпения заняться искусством врачевания, яобладал весьма слабыми представлениями о клинической медицине. Но вот насталвеликий и незабываемый для меня день, когда мы должны были прослушать первуюлекцию по внутренним болезням и увидеть, как обследуют больного. Получилось так, что в этот день нам показали в качестве введениянесколько случаев различных инфекционных заболеваний на их самых раннихстадиях. Каждого больного приводили в аудиторию, и профессор тщательнорасспрашивал и обследовал его. Все больные чувствовали себя больными, имелиобложенный язык, жаловались на более или менее рассеянные боли в суставах,нарушение пищеварения и потерю аппетита. У большинства пациентов отмечалсяжар (иногда сопровождаемый бредом), были увеличены печень или селезенка,воспалены миндалины и так далее. Все эти симптомы прямо бросались в глаза,но профессор не придавал им особого значения. Затем он перечислил несколько"характерных" признаков, способных помочь при диагностике заболевания,однако увидеть их мне не удалось, ибо они отсутствовали или, во всякомслучае, были столь неприметными, что мой нетренированный глаз не мог ихразличить: и все-таки именно они, говорили нам, представляют собой те важныеизменения в организме, которым мы должны уделять все наше внимание. В данныймомент, говорил наш преподаватель, большинство из этих характерных признаковеще не проявилось и потому помочь чем-либо пока нельзя. Без них невозможноточно установить, чем страдает больной, и, следовательно, назначитьэффективное лечение. Было ясно, что многие же проявившиеся признакизаболевания почти не интересовали нашего преподавателя, поскольку они были"неспецифическими" (нехарактерными), а значит, бесполезными для врача. Так как это были мои первые пациенты, я еще был способен смотреть наних взглядом, не искаженным достижениями современной медицины. Если бы язнал больше, то не задавал бы вопросов, потому что все делалось "именно так,как положено, как это делает каждый хороший врач". Знай я больше, янаверняка был бы остановлен величайшим из всех тормозов прогресса -уверенностью в собственной правоте. Но я не знал, что правильно и что нет... Я понимал, что наш профессор, дабы определить конкретное заболеваниекаждого из этих больных, должен был найти специфические проявления болезни.Мне было ясно также, что это необходимо для назначения подходящеголекарства, обладающего специфическим действием против микробов или ядов,вызывавших болезнь этих людей. Все это я прекрасно понимал; но что произвело на меня, новичка,наибольшее впечатление, так это то, что лишь немногие признаки былидействительно характерны для данного конкретного заболевания; большинство жеиз них со всей очевидностью являлись общими для многих, если не для всех,заболеваний. Почему это, спрашивал я себя, такие разнообразные болезнетворныеагенты, вызывающие корь, скарлатину или грипп, имеют общее с многимипрепаратами, аллергенами и т. п. свойство вызывать вышеописанныенеспецифические проявления? Но ведь им всем на самом деле присуще этосвойство, причем в такой степени, что на ранней стадии заболевания поройсовершенно невозможно, даже для нашего именитого профессора,дифференцировать одно заболевание от другого, столь похоже они выглядят. Я не мог понять, почему с самого зарождения медицины врачи всегдастарались сосредоточить все свои усилия на распознавании индивидуальныхзаболеваний и на открытии специфических лекарств от них, не уделяя никакоговнимания значительно более очевидному "синдрому недомогания" как таковому. Язнал, что синдромом называется "группа признаков и симптомов, в своейсовокупности характеризующих заболевание". Несомненно, у только что виденныхнами больных присутствовал синдром, но он скорее напоминал синдром болезникак таковой, а не какого-то определенного заболевания. А нельзя липроанализировать механизм этого общего "синдрома недомогания" и, быть может,попытаться найти лекарства против неспецифического фактора болезни? Впрочем,выразить все это на точном языке экспериментально обоснованного научногоописания я сумел лишь спустя десять лет. В то время я работал в отделении биохимии Университета Мак-Гилл,пытаясь обнаружить новый гормон в экстрактах яичников крупного рогатогоскота. Все экстракты, независимо от того, как они готовились, вызывали одини тот же синдром, характеризовавшийся увеличением коры надпочечников{15a},желудочно-кишечными язвами, уменьшением тимуса и лимфатических узлов. Хотяна первых порах я приписывал эти изменения некоему новому гормону яичников вмоем экстракте, вскоре обнаружилось, что экстракты других органов - и дажелюбые токсические вещества - также вызывают аналогичные изменения. И лишьтогда я внезапно вспомнил свое студенческое впечатление от "синдроманедомогания" как такового. Меня осенило: то, что я вызывал своиминеочищенными экстрактами и токсичными препаратами, было экспериментальнымвоспроизведением этого состояния. Затем эта модель была применена прианализе синдрома стресса, а увеличение надпочечников, желудочно-кишечныеязвы и тимико-лимфатическая дегенерация рассматривались в качествеобъективных показателей стресса. Так простая догадка о наличии связи междупочти забытой и сугубо предположительной клинической концепцией, родившейсяв студенческие времена, с одной стороны, и воспроизводимыми и объективноизмеримыми изменениями в текущих экспериментах на животных, с другой,послужила основой для развития всей концепции стресса. Удалось показать, что стресс представляет собой скорость изнашиваниячеловеческого организма, сопровождает любую жизнедеятельность исоответствует в определенном смысле интенсивности жизни. Он увеличиваетсяпри нервном напряжении, телесных повреждениях, инфекциях, мышечной работеили любой другой напряженной деятельности и связан с неспецифическимзащитным механизмом, увеличивающим сопротивляемость к стрессовым факторам,или "стрессорам". Важной частью этого защитного механизма являетсяповышенное выделение гипофизом (маленькой железой в основании мозга) такназываемого адренокортикотропного гормона (АКТГ) который в свою очередьстимулирует выработку кортикоидов корой надпочечников. Среди них наиболееважными являются глюкокортикоиды, такие, например, как кортизон (которыевлияют на метаболизм глюкозы и на органический обмен веществ в целом), атакже минералокортикоиды, такие, как альдостерон или дезоксикортикостерон,регулирующие минеральный обмен. Различные расстройства секреции этихгормонов могут приводить к заболеваниям, названным мною "болезнямиадаптации". поскольку они вызываются не непосредственно каким-либопатогенным фактором (возбудителем болезни) а ошибочной адаптационнойреакцией на стресс, индуцированный некоторым патогенным фактором. Весь синдром стресса, или, иначе, общий адаптационный синдром (ОАС),проходит три стадии: 1) "реакция тревоги", во время которой мобилизуютсязащитные силы; 2) "стадия устойчивости", отражающая полную адаптацию кстрессору; 3) "стадия истощения", которая неумолимо наступает, если стрессороказывается достаточно силен и действует достаточно долгое время, поскольку"адаптационная энергия", или приспособляемость живого существа, всегдаконечна{16}. Механизм интуиции. В различных частях тела одновременно протекаютбесчисленные жизненные процессы. Одни из них являются сознательными(например, произвольные мышечные движения) другие бессознательными(например, выделение желез внутренней секреции, движения кишечника), атретьи обычно бессознательны, но при желании могут быть включены в сознание(например, дыхание). Огромное преимущество сознательных видов активностисостоит в том что они поддаются целенаправленному регулированию со стороныволи и интеллекта. Но главной слабостью сознательного разума является то,что в каждый данный момент времени он может иметь дело только с однойзадачей. Трудно одновременно выполнять сразу два даже простых, но различныхдвижения, если только мы не сумеем вытеснить по крайней мере одно из них вподсознание. Лишь благодаря "механизации" одного из двух видов деятельности(в результате передачи ее под контроль сознания) мне с величайшим трудомудалось рисовать кружочки левой рукой, а квадратики правой. Если взять двакарандаша и. сосредоточиться на рисовании левой рукой последовательностикружочков, эту повторяющуюся деятельность можно вытеснить в подсознание, давсвоей левой руке приказ: "Делай так!"; затем при продолжающихся круговыхдвижениях можно сосредоточиться на рисовании правой рукой квадратиков. Можно также сознательно установить неестественно глубокое и медленноедыхание и затем приказать себе дышать именно таким образом, сосредоточившисьна чем-либо другом, однако наш сознательный разум всецело поглощен процессомустановления данной формы дыхания. Можно изучать иностранный язык,сознательно запоминая его правила и слова, но нельзя говорить даже на родномязыке, если сознательно продумывать грамматику и синтаксис каждогопредложения. В то время как наш ум занят сознательным анализом какой-либопроблемы, мы дышим, идем по улице, в нашем организме осуществляется процесспищеварения и кровообращения, причем мы не отдаем себе отчета ни в одной изэтих форм деятельности. Однако, если мы захотим изменить свой маршрут иперейти улицу, нам придется хотя бы на мгновение оставить предмет,занимавший наш сознательный разум, и направить свое внимание на решениестоящей перед нами задачи. То же самое происходит, когда в нашем подсознании "взывает о помощи"какое-либо совсем неожиданное событие. Если ко мне в ботинок попадеткамешек, я должен остановить механический процесс ходьбы и направить своесознательное усилие на устранение источника боли; потом я могу возобновитьавтоматический процесс ходьбы и вновь нацелить свой сознательный разум на тупроблему, которой он был занят до возникновения "беспорядка". Боль являетсянаиболее общим предупреждающим сигналом, ибо она сообщает о необходимостинашего сознательного вмешательства. При прочих равных условиях дажебессознательные физиологические процессы могут взывать к такого рода помощипосредством болевого сигнала. Многие больные погибли бы, если бы обычнобессознательная деятельность их внутренних органов в случае болезни непросила бы о помощи, становясь болезненно осознаваемой. Гармоничное взаимодействие между сознательным и бессознательным разумомиграет особенно важную роль в механизме интуитивного мышления. Если человекв гораздо большей степени обладает властью над природой, нежели понимает еезаконы, то это происходит потому, что его сознательный интеллект в состоянииодновременно постигать лишь одну идею, в то время как его действиям помогаетвесь подсознательно хранимый запас опыта и идей. Из темных хранилищврожденной и приобретенной подсознательной информации мы можем извлекать насвет сознания для логического анализа лишь одну проблему, остальные же нашизнания в это время недоступны такому планомерному рассмотрению. Все данные,попавшие когда-либо в гигантский "миксер" нашей подсознательной памяти,постоянно сталкиваются друг с другом, причем родственные элементы могутобъединяться, образовывая полезные сочетания. Такие новообразованные группыидей в состоянии непроизвольно управлять целенаправленными действиями, дажене становясь осознаваемыми (т. е. действовать наподобие инстинктов); онистановятся доступными рациональному анализу и намеренному их использованиютолько в том случае, если прорываются в сознание в результате интуитивногоозарения. Если подсознательное мышление продолжается все время, особенно восне (причем логика в его работу не вмешивается), то полностью сознательноемышление нуждается в ясном свете абсолютного бодрствования. В сумерках же,на грани сознательного состояния, грезы лучше всего прорываются в сознание ввиде вспышки интуиции. С помощью простой механической аналогии можно представить, какбессознательная мыслительная манипуляция путем объединения родственных идейв бесчисленные случайные комбинации, которые при обычных условияхподавляются, способна подготовить сознательное целенаправленноеиспользование мыслей в качестве единого целого. Множество шаров,различающихся по весу и цвету, при желании можно расположить под контролеминтеллекта таким образом, что подобные объекты окажутся рядом. Но этоотнимет много времени, поскольку каждый из видов шаров должен бытьидентифицирован по своим характеристикам и затем помещен в нужное место безнарушения уже достигнутого порядка. Значительно легче высыпать шары вкакой-либо сосуд и трясти его до тех пор, пока порядок не установитсяавтоматически. В результате серые стальные шары окажутся на дне, коричневыедеревянные - в середине, а белые целлулоидные - сверху. В этом случае мы неоказываем на перемещение отдельных шаров никаких направляемых интеллектомвоздействий. И все же они образуют порядок, при котором подобные объектыприближены друг к другу, что удобно для сознательного сравнения илииспользования одного слоя в качестве целого. В рамках этой аналогии дляустановления определенного порядка цвет шаров не играет роли - он простопомогает идентифицировать их. При решении более сложных научных проблемподобные частности иногда принимают за причинные свойства. Об этом важномисточнике ошибок мы поговорим при обсуждении отдельных видов заблуждений (с.309). Поскольку интуитивная умственная деятельность может протекать толькобез участия сознательного контроля, подлинно научный анализ интуицииневозможен. Сознательный интеллект так же мало осведомлен о вещах,недоступных для его восприятия, как слепой человек -- о цветовых оттенках. Ксчастью, мы не совсем слепы к бессознательному. Мы можем улавливать егопроблески, вспыхивающие на мгновение то там, то здесь на границе сознания,если будем достаточно проворны и не дадим им вновь исчезнуть в океанебессознательного. Интуиция зависит также от сознательной подготовки по сборуфактов и оценке идей. Обладая достаточной наблюдательностью, мы можем немалоузнать о путях, которыми следует мысль, даже если в силу необходимости нашанализ будет ограничен только теми отрезками путей, которые пересекаютобласть сознательного. Большинство исследователей механизма научного мышления признают, чтоместо интуиции - на этапе подсознательного вызревания идеи. После того какматериал, собранный (по крайней мере частично) сознательно до этапавызревания, или инкубационного периода, вылился в идею, он должен быть опятьсознательно проверен. Не знаю, является ли это простым совпадением или проявлением глубокогозакона природы, но существует поразительное сходство между механизмаминаучного творчества и процессом воспроизведения потомства. Насколько я могусудить, оба процесса проходят семь стадий, которые мы обозначим терминами,принятыми в физиологии размножения, хотя и намереваемся применить их кнаучному творчеству. Такой анализ механизма творческого мышления к тому жедает нам возможность вновь рассмотреть предпосылки, необходимые длясовершения открытия. 1. Любовь или по крайней мере желание. Первой предпосылкой для научногооткрытия является пылкий энтузиазм, страстная жажда познания, которая должнабыть удовлетворена. Этот энтузиазм может питаться любовью к Природе,стремлением к истине, тщеславием, потребностью в признании, простымлюбопытством, желанием быть полезным или любым иным мотивом, но он долженбыть достаточно горячим, чтобы преодолевать все преграды на своем пути. 2. Оплодотворение. Независимо от того, насколько велика потенциальнаятворческая энергия разума, он остается стерильным, если предварительно неоплодотворен фактами, собранными посредством наблюдения и изучения. Объемэрудиции, наиболее приемлемый для интуитивного ума, варьирует от индивида киндивиду. Для создания широких, обобщающих концепций некоторые ученые,особенно "великие сопоставители", нуждаются в энциклопедических познаниях.Другие. занимающиеся более глубокими исследованиями, но в сравнительно узкойобласти, нуждаются в меньшем количестве информации. Излишек знаний, неотносящихся непосредственно к решаемой задаче, может стать даже помехой. Нокак бы там ни было, в истории каждого научного открытия имеется неотъемлемыйподготовительный период сбора и сознательного исследования фактов и идей,которые могут положить начало существенно новому вкладу в науку. 3. Созревание. На этой стадии ученый "вынашивает" идею. Вначале онможет даже не осознавать этого однако все, кто анализировал механизминтуиции, согласны с тем, что если анализ проблемы с помощью сознания уже недает плоды, проблему следует отложить для вызревания, которое осуществляетсяпутем бессознательного сопоставления ее с огромным запасом накопленногоопыта. При этом родственные факты, сталкиваясь друг с другом, образуютплодотворные комбинации. Как я уже сказал, бессознательная часть мыслительного процесса неподдается сознательному интеллектуальному анализу, но интуитивное чувствоподсказывает мне, что вызревание полезно в двух отношениях: а) как показывают исследования физиологических явлений, неосознаваемые(например, биохимические) виды деятельности могут протекать в очень широкихпределах и одновременно в существенно разных направлениях. Возможно, то жесправедливо и для бессознательного мышления. Не исключено, что нашподсознательный разум способен мыслить одновременно о самых разнообразныхпредметах и, таким образом, сравнивать зародыш новой идеи со значительнобольшим числом потенциально полезных фактов, чем это может делатьсознательный интеллект; б) неоправданные предубеждения, традиционный подход к проблеме с"неприступной" стороны и другие ошибки, свойственные нам при сознательноманализе предмета, забываются, если сознательный разум занят чем-либо инымили спит. Следовательно, когда наша идея из состояния вызревания вновьвозвращается к границе сознания, не только она предстает более зрелой, но имы имеем гораздо больше шансов зафиксировать ее. В случае если очертанияидеи возникают перед нами неожиданно, мы способны легче воспринять ее подновым углом зрения за счет внезапного неподготовленного умственногорефлекса. Другими словами, во время вызревания устоявшиеся бесплодныеассоциации исчезают из памяти и, таким образом, дают шанс для проявленияновых, потенциально плодотворных ассоциаций. Наверное, у каждого есть свой опыт извлечения из подсознаниякакого-либо имени или названия путем "обсасывания" той части его содержания,которую, как нам кажется, мы помним{16а}. Мысли при этом путаются, а потомразворачиваются примерно так, как это было недавно со мной: "Как женазывалась эта книга Бидла? "Гормоны" ? Нет... "Учебник по гормонам" ? Тожене то... "Принципы исследования гормонов"? Нет, все равно звучит не так...Но ведь я абсолютно уверен, что там было что-то о гормонах!" Раз уж я началдумать в этом направлении, все мои попытки вспомнить заглавие книгистроились вокруг одной и той же фиксированной точки: что-то о гормонах. Этоя помнил отчетливо, но заглавие все не всплывало. Впрочем, по прошествиинескольких дней, когда я думал о чем-то совершенно ином, меня внезапноосенило, что книга называлась... "Внутренняя секреция". Причина, по которойя не мог извлечь из памяти это название, состоит в том, что я начал своипопытки с предпосылки, будто оно включает слово "гормоны". Книга и в самомделе касалась гормонов, но через синонимичный термин "внутренняя секреция",который я не смог вспомнить, пока не забыл то, что считал своим единственнымнадежным воспоминанием на этот счет. Вчера я спросил своего маленького сына Андре: "Сколько будет шестьюсемь?" он ответил "Тридцать?" Я повторил вопрос несколько раз, позволяя емудумать, сколько он хочет, но ответ был один: "Тридцать". Тогда я переменилтему и, поговорив с ним несколько минут о других вещах, снова повторил тотже вопрос. "Сорок два!" - ответил мальчик не задумываясь, поскольку ужезабыл первоначальный неправильный ответ. Но на самом деле с помощью нынесуществующих методов мы не в состоянии даже установить, что происходит внашем мозгу, когда мы даем верный ответ на такой простой вопрос, как"Сколько будет шестью семь?", или когда мы вспоминаем правильное названиекниги. Возможно, что когда-нибудь в будущем прогресс в нейрофизиологии, вчастности в электроэнцефалографии, позволит нам проследить судьбу идеи ужепосле того, как она "ворвалась" в подсознательный разум. В настоящее жевремя это невозможно. Но мы можем многое узнать о развитии мысли, даже еслипроследим путь ее прохождения через сознательный разум до границынеосознаваемого. Мы должны также иметь в виду, что и после этого вподсознании продолжается важная, но непостижимая для нас работа. 4. Родовые схватки. Когда я чувствую, что вынашиваю идеи, я страдаю.Описать природу этого страдания в точных терминах трудно, но оно достаточноощутимо. Не будучи женщиной, я не могу на основании опыта сравнить этоощущение с родовыми схватками, но мне представляется, что здесь многообщего: явный элемент фрустрации, ощущение, что в вас есть что-то, требующеевыхода, хотя вы и не знаете, как помочь этому. Вероятно, именно это ощущениеимел в виду Пуанкаре, когда говорил, что чувствует, как его идеи"сталкиваются между собой". Для тех, кто никогда не испытывал этого чувства, трудно описать егоиначе, чем с помощью аналогий из повседневной жизни, которые неминуемовыглядят смешными, если их использовать для описания рождения идеи. Но когдая обсуждал этот вопрос со своими коллегами, они сразу понимали, что я имею ввиду. Я сравнивал это ощущение с желанием и невозможностью чихнуть илипроизнести слово, если оно вертится на кончике языка. К сожалению, до самогомомента рождения идеи нельзя определить, к какому результату приведетбеременность; насколько мне известно, одинаковые родовые схваткипредшествуют рождению как ценной, так и бесполезной идеи. Несомненно, те или иные признаки зачастую носятся в воздухе ипоедсказывают близость достижения решения. Уоллес в своей замечательнойкниге "Искусстве мышления" говорил об этом ощущении как о "намекенепосредственно предшествующем самому озарению" На практике важно отдаватьсебе отчет в появления такого признака, поскольку он заставляет нас бытьначеку и не потерять идею, когда она на какой-то момент промелькнет всознании. Как мы видели, рождение мысли, как и рождение ребенка, частопроисходит ночью, в постели; но, так как появление идеи не сопровождаетсяболями, мы порой не можем проснуться настолько, чтобы крепко ухватить новуюмысль и вывести ее на свет сознания до того, как она ускользнет обратно вобласть бессознательного. С тех пор как я убедился в существованииупомянутого признака, только почувствовав его, я стараюсь проснуться ипривести себя в состояние бодрствования с тем, чтобы, как толькоконструктивная идея появится, немедленно сделать соответствующую заметку и вбудущем воспользоваться ею. 5. Рождение. Здесь моя аналогия утрачивает свою силу, ибо в отличие отрождения даже самого чудесного ребенка рождение по-настоящему хорошей идеи -это в высшей степени приятное ощущение{17}. Новые идеи, по крайней мере вмоей практике, никогда не достигают поверхности сознания в разгар "родовыхсхваток": это случается совершенно неожиданно и значительно позже, обычнонепосредственно перед засыпанием - или пробуждением. Иногда решение проблемыприходит, когда я в полном расслаблении занимаюсь сравнением протоколовэкспериментов или работаю с микроскопом за лабораторным столом. Впрочем,самая нужная идея рождается порой совсем неожиданно и за пределамилаборатории: в театре, при чтении интересного романа или наслаждениимузыкой. Может показаться существенным и тот факт, что в более молодые годыхорошие идеи нередко приходили ко мне во время пеших прогулок от дома догаража; но с тех пор, как я свалился с дерева и приобрел болезненныйтравматический артрит, ни одна полезная идея не посетила меня, так сказать,"в вертикальном положении". Я упоминаю это обстоятельство потому, что, какмы увидим в дальнейшем, все исследователи творческой деятельности согласны стем, что любая боль мешает подсознательному мышлению. После интуитивного озарения обычно наступает ощущение полного счастья,радости и облегчения. Вся накопившаяся усталость и фрустрация предыдущегопериода - периода собирания фактов и их вынашивания - сразу исчезает. Насмену приходит чувство совершенного благополучия и наполненности энергией,которое создает у нас - по крайней мере на время - впечатление, что нам и вбудущем любая задача по плечу. Возникает желание - у меня, во всяком случае,- с криком "Эврика!" броситься рассказывать всем о своем успехе. Я всегдабываю страшно огорчен, если, наткнувшись на что-нибудь стоящее на мойвзгляд, не нахожу вокруг никого, кто бы мог оценить значение моей находки. Сгордостью могу сказать, что никогда не поддавался этому побуждению с такойсилой, как Архимед, голым ринувшийся на улицу прямо из ванны. Правда, я неоткрывал ничего, столь же значительного, как закон удельного веса, и потомуне вполне уверен, что смог бы противостоять такому же искушению. Еслиподдаться желанию провозгласить "Эврика!", то это принесет удовольствие иуспокоение, но тем не менее такое желание следует держать под разумнымконтролем; даже если искушение не так велико, чтобы гнать нас не вполнеодетыми на поиски аудитории, оно все же может вынудить нас отдатьнедостаточно проверенный материал для публикации. После того как потребность поделиться нашим вновь обретенным сокровищемисчерпает себя, настроение может измениться коренным образом. Первоначальноерадостное чувство постепенно убывает, незаметно переходит в привычнуюповседневность, и наступает ощущение разочарования. Все, что мы делаем внастоящее время, кажется нам таким пустяком в сравнении со значительностьюпредыдущего открытия, что это чувство может перерасти даже в тяжелуюдепрессию. Я знаю нескольких ученых, которые время от времени переживаютманиакально-депрессивные периоды такого рода. Любопытно, что многие ученые до конца своих дней помнят даже самыемелкие, не имеющие отношения к делу подробности, связанные с их открытием(например, место, где они стояли, или кто при этом присутствовал), хотя в товремя голова их была, по-видимому, целиком занята анализом стоящей передними задачи. Чарльз Дарвин, вспоминая момент, когда его осенила идея орешающем влиянии естественного отбора на эволюцию, писал: "Я точно помню томесто дороги, по которой я проезжал в карете, где, к моей радости, ко мнепришло в голову решение проблемы" [7, с. 129]. Не многим из нас даноиспытать чувства, сравнимые по драматизму с чувствами Дарвина, но я могу сточностью сказать, где и при каких обстоятельствах в моем мозгувыкристаллизовались мои куда менее далеко идущие идеи относительно стресса,кальцифилаксии и профилактики некрозов сердца химическими средствами,поскольку именно эти идеи были основными достижениями моей научной карьеры. 6. Обследование. Когда рождается ребенок, мы немедленно выясняем,насколько он жизнеспособен и не страдает ли уродствами. То же относится кидеям, рожденным нашим разумом. Как только новорожденная идея возникает изподсознания, она должна быть обследована и проверена путем сознательныхрассуждений и логически спланированного эксперимента. Подсознательнаяинтуитивная логика не может быть предметом проверки, регулирования илиобучения, поскольку подсознательное недоступно сознанию и не обладаетвидимой логикой. Но наше интуитивное мышление должно подвергаться проверке,а его ошибки - исправлению на уровне осознаваемого. 7. Жизнь. После того как новая идея надлежащим образом проверена инайдена жизнеспособной, она готова к жизни, то есть к использованию. Всеоткрытия, заслуживающие этого названия, имеют теоретическое приложение в томсмысле, что способствуют познанию, но определенное внимание всегда должноуделяться и возможным практическим приложениям. Обучаемость. Как лучше всего стимулировать интуитивное мышление? Можноли научить ему? Несомненно, это вопросы величайшей практической значимости,но понять, как помочь интуитивной подсознательной умственной работе спомощью сознательного регулирования ее механизма, довольно трудно. И все жея твердо убежден, что здесь, как и в целом ряде других аспектовисследовательской работы, многому можно научиться на опыте. Уже самоприменение наблюдений, относящихся к тем факторам, которые, по нашемумнению, помогают или мешают творческому мышлению, может оказаться полезным,даже если нам и не понятен механизм действия этих факторов. Процесс, которыйдолжен автоматически продолжаться в подсознании, тоже может быть "запущен вход" благодаря сознательно рассчитанному усилию. В то время как законы интуитивного мышления не поддаются сознательномуанализу и использованию, а непосредственное обучение им невозможно, продуктыинтуитивного мышления должны проверяться, имеющиеся в них ошибкиисправляться, но на уровне осознаваемого. Здесь уместна аналогия с подводнойлодкой, которая работает под водой, вне досягаемости, но периодическивсплывает на поверхность для осмотра и ремонта. Так же обстоит дело и сомногими другими видами деятельности. Красноречию, игре в теннис, живописиили музыке можно учить - по крайней мере способных людей,- и правильностьдействий при занятиях такого рода может сознательно контролироваться, хотяво всех этих областях стереотипы мышления и действия, дабы бытьэффективными, должны стать подсознательными и автоматическими. Уоллесговорит по этому поводу: "Процесс изучения какого-либо искусства, даже длятех, кто имеет превосходные природные данные, должен быть более осознанным,чем занятие этим искусством" [37]. Исследование бессознательного мышления, пусть даже доступными намсейчас примитивными, косвенными методами, безусловно, стоящее дело. Вглубинах нашего разума запасено столько же умственной энергии, сколькоэнергии физической хранит атомное ядро. К счастью, некоторые ученые взяли насебя труд исследовать факторы, способствовавшие или препятствовавшиеразвитию их интуитивного мышления (Грэм Уоллес, Анри Пуанкаре, АльбертЭйнштейн, Шарль Рише). Объединив их опыт с самоанализом (что и являетсяцелью этой книги), можно многому научиться. Благоприятствующие факторы. Ясно формулируйте свои вопросы. Во-первых,проблема должна быть точно определена. Хотя и говорится, что "в хорошозаданном вопросе уже содержится половина ответа", но в фундаментальныхисследованиях подчас трудно, если вообще возможно, сформулировать проблему вточных терминах при ее первом появлении. Например, в ходе работ покальцифилаксии вскоре стало очевидным, что избирательная кальцификациякакого-либо органа достигается благодаря действию некоторых агентов. Но я немог формулировать свои вопросы более точно, чем таким образом: "Какого родаагенты должны тут действовать?" или: "Почему некоторые сочетания агентоввызывают кальцификацию?" Эти вопросы в практическом отношении не особеннополезны - для этого они недостаточно точны. Только после эмпирическогоиспытания множества агентов по одному и в сочетаниях (в более или менееслучайном порядке, хотя, надо полагать, руководствуясь неосознаннымимотивами), стало возможным задавать более точные вопросы относительновероятной классификации по группам вызывающих данное явление факторов.Вопросы приняли следующий вид: "Может быть, некоторые агенты лишь повышаютчувствительность организма к другим агентам?", "Не ускоряют ли некоторыеагенты кальцификацию только после повышения чувствительности с помощьюдругих агентов?", "Имеет ли значение точная временная последовательностьприменения различных групп агентов?" Такие формулировки имели уже большеепрактическое применение; они оказались пригодными для экспериментальнойпроверки и привели к следующим трем фундаментальным выводам: а) некоторые агенты являются "сенсибилизаторами": они лишь вызываютвосприимчивость местных тканей к кальцификации благодаря своему воздействиюна кальциевый обмен в целом; среди них - производные витамина D ипаратиреоидный гормон; б) другие агенты являются "побудителями": после сенсибилизации онипровоцируют кальцификацию в тех местах, к которым они непосредственноприложены или куда попадают, будучи введенными в ток крови; многие (но невсе) из этих побудителей представляют собой соли металлов; в) между применением сенсибилизатора и побудителя должен пройтинекоторый "критический" период времени. В литературе по интуитивному мышлению справедливо делается акцент наточной формулировке вопросов в качестве первого шага, но, как показываетпредыдущий пример, проблема может и не поддаваться точному формулированию,пока не будет накоплено достаточно данных. Ясному определению проблемыдолжен предшествовать сбор фактов в виде оригинально построенныхэкспериментов и внимательного изучения соответствующей литературы. Этипоиски обычно мотивированы какой-либо интригующей идеей или наблюдением,которое сначала, будучи осознанным, может лишь возбудить наше любопытство.Таким образом, сама проблема побуждает пас более или менее эмпирически"копать вокруг", руководствуясь лишь подсознательным инстинктом, до тех пор,пока не наберется достаточно фактов для формулирования определенной проблемыв отчетливых терминах. Помогайте себе направлять свои мысли. Когда уже более или менее точноустановлено, что мы ищем, вновь можно многого добиться за счет сознательныхусилий. Можно собрать больше материала экспериментальным путем и изучаялитературу по родственным областям, можно размышлять о проблеме, не позволяянашему вниманию отвлекаться. Такому сосредоточенному размышлению способнасущественно помочь разного рода деятельность, служащая как бы скелетом, иликаркасом, для соответствующих мыслей. Высидеть в течение длительноговремени, сосредоточившись на одном и том же предмете, очень трудно.Наблюдение хода эксперимента, например изучение протоколов, гистологическихсрезов и других материалов, относящихся к изучаемой проблеме, не толькофиксирует на них наше внимание, но и приводит к дополнительным находкам,которые могут способствовать вызреванию идей. То же можно сказать и о чтениистатьи или книги, посвященной какому-либо аспекту изучаемой проблемы, и опоследующем просмотре имеющихся в них ссылок, которые не только направляютнаши мысли, но и связывают их с опытом коллег, работающих над аналогичнойтематикой в различных странах и в различные временные периоды. Обсуждайте ваши идеи с другими. Возможно, наиболее плодотворным внешнимстимулом к творческому мышлению является прямой контакт с другими учеными. Вэтом случае предпочтительна форма неофициальной дискуссии, причем лучшевсего ограничиться очень небольшой группой людей, состоящей из двух-четырехспециалистов, которые симпатизируют друг другу и интересуются той жепроблематикой. Большие группы имеют тенденцию к формализации и ограничиваютвозможности своих членов. Более того, любой случайный человек, неразбирающийся в обсуждаемой проблеме, но пытающийся привлечь к себевнимание, способен испортить дело, проявив, предположим, излишнююагрессивность в споре. Особенно неприятно, если такой участник дискуссиихочет во что бы то ни стало отстоять свой приоритет или продемонстрироватьсвои ораторские способности. Наиболее продуктивной формой дискуссииявляются, на мой взгляд, не регулярные запланированные семинары, а случайныйобмен идеями между людьми, которым довелось вступить в общую беседу о чем-тозанимающем их ум. У час в институте мы также стараемся стимулировать мысль вынесениемнерешенных проблем на ежедневные патологоанатомические дискуссии - "мозговыештурмы". Я заметил, что не относящиеся к делу либо рассчитанные напривлечение к себе внимания реплики реже всего допускаются на дискуссиях,проводимых во время уик-энда; на последних, как правило, присутствуют лишьнесколько наиболее заинтересованных людей. Другой хороший способ направлять наши мысли в нужную сторону -объяснять проблему людям, которые с ней мало знакомы. В этом случае мы неможем рассчитывать на значительную внешнюю стимуляцию, но, поскольку дляобъяснения предмета его приходится сводить к самым простым, но и самымсущественным аспектам, мы будем вынуждены переосмыслить все основныеположения. Стимулируйте мыслительные ассоциации. При размышлении о взаимосвязанныхпредметах иногда полезно стимулировать появление ассоциативных идей.Известно, что ассоциации стимулируются факторами смежности (кальций в кровисвязан с представлениями о костях и о пище, откуда он поступает), сходства(кальций сходен с магнием - другим щелочным элементом) и контраста(гипокальциемия противоположна гиперкальциемии). Мы настолько убеждены вэффекте таких ассоциаций для стимулирования мысли, что все наши библиотечныекаталоги построены по системе сходства и контраста материала. Делайте краткие записи. Рискуя повториться, позволю себе еще разподчеркнуть, насколько важно иметь при себе записную книжку и кратко (норазборчиво!) фиксировать любые перспективные новые идеи, возникающие в нашемсознании в результате всех этих стимулирующих уловок. Где бы я ни был: влаборатории, дома, в дороге,- я постоянно прибегаю к заметкам такого рода.Затем при первой возможности я составляю резюме, из этих "телеграфных"заметок и вкладываю их в одну из многочисленных папок на своем столе. Я ведузаписные книжки по самым различным темам: научные наблюдения, планы лекций,административные проблемы, материал для будущих статей и книг. Откладывайте в сторону. Если все усилия, предназначенные длястимулирования ассоциативного мышления, не помогают, нет смысла пытаться"вымучить" решение исключительно за счет упорства. В этом случае лучше всегопозволить проблеме ускользнуть из сферы сознательного интеллектуальногоанализа и дать ей вызреть в подсознании. На этой стадии следует уйти от неев обстановку, обычно благоприятную для творческого мышления: погулять полесу или по берегу моря, поудить рыбу, помузицировать, побыть в одиночествеили просто поспать. Как я уже не раз повторял, интуитивные идеи обычновозникают на грани сознания в момент засыпания или пробуждения. Поэтому яимею обыкновение "пробежаться" по моей проблеме перед самым отходом ко снуили даже среди ночи, если мне случится проснуться. Всегда, даже ночью, нужноиметь под рукой карандаш и бумагу, поскольку ночные мысли имеют тенденциюулетучиваться, не оставляя к утру никаких следов. Извлекайте пользу даже из напастей. Еще одним фактором, неоднократностимулирующим мое интуитивное мышление - хотя я не стал бы рекомендовать егодля преднамеренного использования,- является повышенная температура тела,очевидно потому, что она также создает полубессознательное состояние. Янеоднократно испытывал, что особенно ясно и обобщенно представляюсерьезность научной проблемы в то время, когда лежу в постели с высокойтемпературой. Я тут же фиксировал свои представления в блокноте, лежавшемрядом на ночном столике, и иногда идеи, рожденные таким образом, оказывалисьполезными. Должен, впрочем, признаться: нередко решения, представлявшиеся вмоих горячечных снах превосходными, при повторном рассмотрении повыздоровлении оказывались абсолютно бесполезными. И все же многие открытия исторического значения были сделаны во времяболезни. А. Уоллес, например, открыл теорию естественного отбора, лежа вкорабельной койке во время приступа малярии, а плохое здоровье Дарвинавынуждало его проводить большую часть своего рабочего времени в состояниифизического и умственного расслабления. А. Эйнштейн, объявив о своемвыдающемся обобщении понятий пространства и времени, отметил, что эта идеяпришла к нему, когда он болел и лежал в постели. Похоже что после достижения состояния насыщения себя всевозможнымматериалом, необходимым для выявления новой взаимосвязи, мы неизбежноприближаемся к тому, чтобы видеть вещи в подлинной их перспективе. Крометого, в лаборатории или кабинете видимые стороны нашего исследования(химикаты, микроскоп, экспериментальные животные, документы, книги) излишнеодносторонне фиксируют наше внимание на деталях, что препятствуетформированию интуитивного "скачка", необходимого для выявления новойзначительной взаимосвязи. Быть может, именно поэтому столь многие ученыеполучали возможность воскликнуть "Эврика?", находясь в ванной, постели иликакой-либо иной обстановке, в которой разум чувствует себя раскрепощенным. Неблагоприятные факторы. Появление неожиданного решения труднойпроблемы наименее вероятно в периоды усталости, напряжения или при отчаянныхсознательных попытках найти это решение. Особенно неблагоприятны заботыадминистративного и личного свойства, а также необходимость часто прерыватьход мыслей. Ученый должен научиться строить свой образ жизни так, чтобызащитить себя от влияний, ведущих к творческому бесплодию,- как бы ни быливелики его профессиональные навыки, без этого он вряд ли преуспеет. Аблокируют творческое мышление следующие факторы: умственное и физическоеистощение, мелкие раздражения, шум, обеспокоенность домашними или денежнымипроблемами, депрессия, озлобленность, работа по необходимости. Мало для кого из добившихся успеха ученых хобби или другие вненаучныевиды деятельности играют сколько-нибудь заметную роль. Семейные обязанности,культурные и спортивные занятия в "умеренных дозах", несомненно, являютсястимулами, но излишне интенсивные и отнимающие много времени вненаучныеинтересы (в особенности политика и бизнес) несовместимы с полным посвящениемсебя науке. Если попытаться назвать три крупнейших помехи для творческой мысли,вызывающие наибольшее раздражение и приводящие к самым крупным провалам внауке на примере Северной Америки, то я бы упомянул: административные обязанности со всеми вытекающими отсюда мелочнымипроблемами личных взаимоотношений, канцелярской работой и заседаниями; преподавание элементарных учебных курсов; постоянные визиты посетителей, ассистентов и др., являющиеся следствиемплохой организации работы, либо более распространенная и в равной степенимучительная боязнь того, что в любой момент вас могут оторвать от работы. Эти неблагоприятные факторы частично перекрывают друг друга, но ученый,сумевший создать для себя обстановку, свободную от такого рода смертельныхврагов оригинальности, может считать себя поистине счастливым. Лично яиспытываю глубокую признательность руководству Монреальского университета,обеспечившему мне практически безупречный во всех этих отношениях творческийклимат.