Различие между естественными и гуманитарными науками

Все науки собирают знания и посредством публикаций в журналах и книгах делают их доступными широкой общественности. Предметом знаний считаются достоверные явления, т.е. те, что происходят при определенных условиях неизменно и действительно что-то объясняют, а не наблюдаются случайно. Всему должны предшествовать систематические исследования, в которых гипотезы проверялись бы при помощи определенных методов. В первую очередь это возможно в естественных или точных науках. В них формулируются номотетические законы, например, закон тяготения, когда после множества проведенных опытов делается вывод , касающийся общих закономерностей. В широком смысле можно говорить об эмпирических науках, т. е. о науках, данные которых опираются на опыт и, следовательно, на наблюдение. Если наблюдениям соответствуют точные показания, то мы говорим о точных науках, выводы которых оформляются в так называемых протоколах. Требующее объяснения положение вещей, таким образом, определяется через объясняющее положение вещей. За основу берется показание, отнесенное только к одному случаю. Если это показание подтверждается при повторных исследованиях, оно становится выводом из всеобщей закономерности. Следуя т. н. схеме Гемпеля-Опенгейма, мы используем «гипотезу о законе», которая при определенных обстоятельствах должна логически объяснить положение вещей так, что «объясняемое» действительно будет объяснено посредством «объясняющего», в виде возобновляемых исследований по новой проверке закономерностей.

Интерпретационные науки

В гуманитарных науках такого рода исследование невозможно. Будучи идеографическими дисциплинами они описывают только частное в его совершенном своеобразии, например, определенную историческую эпоху или поведение отдельной личности. Подобные явления мы уже не станем — как в случае естественных наук — считать и измерять, а напротив, займемся отдельной личностью, попытаемся достичь эмпатии, чтобы понять, как она думает, чувствует и действует.

Гуманитарные науки имеют дело не с измеримой вещественностью природы, а с изменчивыми субъективными переживаниями и индивидуальным душевным складом человека. В соответствии с предметом их изучения — духовно-психическим образом — их метод является не объясняющим, а понимающим, истолковывающим, интерпретирующим. Мышление связано с интерпретацией произведения искусства или литературного текста. Наша цель — обнаружить, что хотел сказать художник, понять стоящий за строками текста смысл или сокровенное сообщение, которое скрыто за явно изображенным на картине. В этой работе принимают участие наша интуиция, фантазия, способность сопереживать и способность «входить» в текст, пластику или живописное полотно, что является важным условием для того, чтобы неочевидное сделать очевидным. Нагляднее всего это проявляется на примере изобразительного и драматического искусства.

Художник творчески и образно работает, побуждаемый силой своего воображения. Выражение сознательно пережитой реальности придает его произведению индивидуально-субъективный характер: это касается равным образом и художника, и зрителя. Только при условии общего исторического понимания можно понимать художественное произведение, причем, импрессионистическая и экспрессионистическая живопись демонстрирует нам, что субъективная реальность не всегда точно соответствует реальности объективной.

В литературоведении, а прежде всего в философии тоже занимаются интерпретацией, истолкованием. Большинство текстов этих наук истолковывают стихи, рассказы и романы, интерпретируют мифы и реальность (1976). При этом учитывается, какую именно информацию для людей как существ родовых несут в себе мифы: интерпретация становится, таким образом, учением о смысле (1972) или истолкованием знаков (Есо, 1972).

Герменевтика и феноменология

Мы оказались в области гуманитарных наук, которые, в отличие от естественных наук, не поддаются точным измерениям, но к объективной реальности которых нам удастся приблизиться посредством нашего субъективного понимания. Это вовсе не значит, что научный характер гуманитарных наук берется нами под сомнение,— просто мы имеем дело с двумя разными научными парадигмами. В гуманитарных науках нередко удается довольно точно описать те или иные процессы. С другой стороны, в естественных науках многие процессы описываются лишь приблизительно, как в современной атомной физике лишь с определенной вероятностью. Зачастую физик вынужден прибегать к образности описывая, например, свойства электронов то как волну, то как частицу. История интерпретирует дошедшие до нас источники, изучая, допустим, образ жизни какого-то народа в глубокой древности. Однако источники могут склонять к ошибочным умозаключениям, поскольку толковать их можно по-разному. Скажем, название улицы «Брандтштрассе» можно объяснить тем, что в этом названии увековечили имя бывшего Канцлера Брандта. Однако не исключено, что имейся в виду Брандт — бывший бургомистр какого-то маленького городка, или название улицы просто намекает на то, что много лет назад здесь случился большой пожар, или лес на этом месте были расчищен посредством выжигания. Убедительность той или иной интерпретации подтверждается или опровергается дальнейшими исследованиями — изучением источников, раскопками и т. д.

Во всяком случае предположительная интерпретация должна быть уточнена соответствующими доказательствами. Неопределенные поначалу заключения могут получить после новых раскопок изобилие вполне законных с научной точки зрения подтверждений. Их следует однако подтверждать в дальнейшей исследовательской работе, чтобы Можно было ручаться за их «объективность».

В арсенал гуманитарных методов наряду с герменевтическим входит феноменологический метод. Феноменология — в широком смысле слова— это учение о «феноменах», т. е. о явлениях в том виде, в каком они предстают нашим чувствам. В узком смысле слова феноменология — это основанное Гуссерлем философское течение. Оно занимается феноменами, которые исследуются как данные сознания, как сущности и как смысловые связи. Многочисленные представители феноменологической школы через непосредственное созерцание и интуицию стараются — и это сближает их с герменевтикой — прийти к знаниям, которые проистекают из непосредственного переживания и устремлены к целостности, смыслу и экзистенциальному пониманию. При этом наша фантазия и склонность создавать в психике представление о вещи используются так же интуитивно, как и сами возникшие фантазии, которые подвергаются аналитической проверке в соответствии с их собственной логикой.

Феноменология, таким образом, не является отбросившим всякое теоретизирование созерцанием. Она — определенный метод рефлексии, который подводит под непосредственное созерцание и интуицию критический фундамент. Чтобы понять человека, недостаточно проникнуться его чувством, допустим, несчастной любви и вызванного ею страдания, вспомнив при этом свою собственную любовь. Мы должны снова и снова перепроверять, поняли ли мы на основе нашего личного воспоминания то чувство, которое испытывает другой. В противном случае, легко возникают всевозможные недоразумения, для избежания которых необходимо постоянно возвращаться к критической позиции.

В герменевтике (толкователь, разъясняющий) все обстоит точно так же. Если я знаком с ситуацией, о которой мне рассказывает другой, я могу сказать: «Ага, так вот что ты чувствуешь!» Иногда для этого необходимы подробные рассказы, точно описывающие испытанные переживания. Простое по обстоятельствам событие, например, автомобильную аварию с легкими повреждениями, можно без труда понять из короткого описания; напротив, сложные супружеские проблемы, трудности в воспитании детей, запутанные семейные ситуации без дополнительной переработки понять невозможно. Еще труднее понять человека, рассуждающего о самоубийстве, пребывающего в состоянии глубокой депрессии, или того, кто говоря попростому, «сдвинулся», а выражаясь психиатрически, страдает шизофренией.

Тем не менее, если мы достаточно терпеливы для того, чтобы внимательно слушать, замечать полутона и действительно стараемся понять, что произошло с другим, мы сумеем выявить скрытую подоплеку непонятного прежде поведения. При этом мы должны методом проб и ошибок снова и снова высказывать свои догадки, и посредством заданных собеседнику вопросов проверять, соответствуют они реальности или нет. Тем самым мы оказываемся в знаменитом герменевтическом круге, где наше предварительное понимание вводит нас в ситуацию собеседника. Понимание себя и понимание другого начинают взаимодействовать и приводят в конце концов к адекватному пониманию жизненной ситуации другого.

Способности герменевтического понимания индивидуально различны: если один без труда схватывает смысл современного стихотворения, то другому это не удается; один наслаждается, слушая классическую музыку, другой больше любит современную. Кто-то с большой легкостью понимает алкоголика, кто-то — невротика или находит общий язык с психически больным. Здесь есть свои границы — границы восприятия, понимания, чуткости, переработки восприятия, вкупе с опасностью ошибочных умозаключений, которые при герменевтическом методе обычно возникают тогда, когда истолкование дается слишком рано, то есть когда пренебрегают необходимостью долго и интенсивно входить в ситуацию другого.

Научная теория

В научно-теоретической перспективе мы рассматриваем «ландшафт» наук извне, подобно тому как Землю наблюдают со спутника. Попробуем рассмотреть науки с научно-теоретической точки зрения и разделим их на номотетические, т. е. устанавливающие законы, и идеографические, т. е. подробно описывающие отдельные случаи. Научная теория различает применяемые в отдельных науках методы, которые она описывает и сравнивает. Точно так же можно описать теории отдельных наук и сравнить их по степени логической обоснованности, непротиворечивости и способу происхождения.

Особое научно-теоретическое значение имеет возможность проверять и подтверждать выводы, констатируемые той или иной наукой. В идеальном случае выводы, добытые одним ученым, при применении тех же методов другими учеными, остаются прежними. Однако быстро выясняется, что, например, в современной физике, при исследовании одних и тех же явлений одними и теми же методами, вряд ли удастся прийти к одним и тем же выводам, поскольку за разделяющее эти исследования время может измениться не только предмет исследования, но и эти методы и даже сам исследователь.

Кроме того, наблюдаемые феномены могут восприниматься по-разному: один исследователь называет определенный промежуток цветового спектра зеленым, а другой — именует его голубым. Одно и то же высказывание будет по-разному восприниматься и толковаться разными исследователями. Чтобы избежать подобных недоразумений, изучаемые понятия должны быть операционально определены таким образом, чтобы в любом случае было понятно, о чем идет речь. Пример замечательного операционального определения — понятие «остров». Остров — это часть суши, окруженная водой или часть суши, которую можно обогнуть на лодке.

Такие сложные феномены, как любовь, точному определению без тех или иных оговорок не поддаются. В попытке дать точное определение этому феномену заключается большая опасность, ибо любое операциональное определение делает феномен любви слишком поверхностным (в количественной психологии, например, величина любви определялась частотой поцелуев или продолжительностью «поглаживаний»).

Интроспективная сторона феномена любви в этом случае вряд ли будет определена. Большинство эмпирических социальных исследований и исследований в экспериментальной психологии проводятся именно так: наблюдаемые стереотипы поведения точно описывают, по возможности рассчитывают и фиксируют на киноленте. В результате возникает обилие статистических сведений, которые, распределенные по таблицам, оседают в бесчисленных дипломных работах, диссертациях и монографиях. Эти сведения позволяют выявлять отдельные закономерности, например, что определенный процент людей после автомобильной аварии или специального психологического эксперимента ведет себя именно так, а не иначе. Естественные для здравого смысла и ожидаемые способы поведения становятся, таким образом, научными категориями.