Архетип и комплекс

Юнг наблюдал и описывал именно эту дина­мическую зависимость между сознательным и бессознательным. Работая врачом в психиатри­ческой клинике в Бургхольцли (Швейцария), Юнг проводил эксперименты по вербальным ас­социациям, в которых отмечал реакцию пациента на слово-стимул и измерял время ной реакции. Проанализировав результаты, он обнаружил, что самые длительные периоды реакции группиро­вались вокруг предметов, имеющих для паци­ента эмоциональную значимость. Например, если у пациента были трудности в общении с отцом, самые медленные реакции, как правило, были связаны у него с упоминанием об отце. Это не значит, что слова-стимулы должны были иметь прямое отношение к понятию «отец»; просто они ассоциировались с отцом в созна­нии пациента. В нашем примере слово «моло­ко» многие будут ассоциировать с матерью, а не с отцом. Однако если пациент когда-либо про­ливал молоко и получил замечание от отца, тогда оно может стать словом-стимулом.

Группы эмоционально заряженных понятий Юнг называл комплексами. Как упоминалось ранее, понятие комплекса очень понравилось Фрейду и стало одной из первопричин его ин­тереса к Юнгу. Фрейд выдвинул теорию, по которой все комплексы вращаются вокруг сек­суально значимых событий на ранней стадии человеческой жизни. Он считал, что с помощью психоанализа в сознание можно поочередно вводить личные ассоциации. В итоге цепочка ассоциаций приведет назад к сексуально заря­женному событию из детства. Как только паци­ент раскроет первоначальное событие, лежащее в основе комплекса, от комплекса ничего не останется и пациент будет исцелен. С точки зрения логики, это стройная теория, но, к сожа­лению, не соответствует фактам.

Исследуя комплексы своих пациентов, Юнг обнаружил нечто совершенно иное. Обнаруже­ние у пациента всех его личных ассоциаций не приводило к автоматическому выздоровлению. Кроме того, в основе комплекса не всегда (и даже не часто) лежит некое первоначальное событие. Юнг установил, что после того как все личное осознается, остается еще некая сердцевина, об­ладающая невероятно мощной эмоциональной энергией. Вместо того чтобы исчезнуть, энергия увеличивается. Что может сформировать такую сердцевину? Почему у нее такая энергия?

Создавалось впечатление, что внутри комп­лекса должно существовать какое-то внеличное ядро. При обсуждении концепции Пола Мак-лина о триедином мозге мы видим, что в самой своей структуре наш мозг содержит в себе эво­люционную историю и древняя структура все еще управляет значительной частью нашего су­ществования, которое рассматривается как осоз­нанное. Чтобы это стало возможным, данные структуры должны быть высокоорганизованны­ми для обеспечения к ним доступа. если наше эволюционное прошлое хранится внутри нас (или по крайней мере доступно, как если бы оно хранилось внутри нас), то они могут проявиться в пашей жизни только двумя способами:

1) через наши поведенческие действия во внешнем мире — то, что мы обычно называем инстинктом;

2) через образы в нашем внутреннем мире — что Юнг первоначально называл изначальными представлениями, а позднее архетипами (в пе­реводе с греческого «первичный отпечаток»).

...Есть основания предполагать, что ар­хетипы — это бессознательные образы самих инстинктов или, другими словами, они являются моделями инстинктивно­го поведения... Поэтому гипотеза о кол­лективном бессознательном является не более смелой, чем предположение о суще­ствовании инстинктов,.. Вопрос в сле­дующем: существуют или нет бессоз­нательные универсальные формы тако­го рода? Если да. то в душе имеется область, которую можно назвать кол­лективным бессознательным.

К. Юнг

Как можно видеть на комментариев Юнга, он стал использовать термин «архетип» для обозначения бесформенной структуры, которая находится в основании как инстинктивного поведения, так и изначальных представлений. Например, в центре отцовского комплекса рас­положен отцовский архетип. У конкретного пациента отцовский комплекс собирает вокруг себя образы и поведенческие модели отца, име­ющиеся в опыте и впечатлениях пациента. По мере дальнейшего проникновения в комплекс обнаруженные образы и поведенческие модели приобретают менее личностный характер и в большей степени погружаются в культурное наследие пациента, независимо от того, знает он об этих образах и поведении по личному опы­ту или нет.

К сожалению, чудесное слово «архетип» вос­принимается современными учеными как слиш­ком философское и литературное; оно ассоции­руется с идеальными платоновскими образами и прочими запретными темами. Разумеется, Юнг выбрал «архетип» именно по этой причине, понимая, что задолго до возникновения науки наши великие мыслители были способны за­глядывать под покровы физической реальности. Мне хотелось бы вместо «архетипа» использо­вать другой термин ~ «когнитивный инвари­ант». Звучит он несколько неуклюже, но для современной науки может оказаться более при­емлемым и доступным для понимания. «Ког­нитивный» - относящийся к процессу позна­ния или восприятия, «инвариант» — постоян­ный, неизменный; следовательно, речь идет о постоянных, которые частично определяют наше знание о реальном мире.

В настоящее время проводится масса иссле­дований, охватывающих самые различные об­ласти знания, которые объединяются общим термином «когнитивная наука». Говард Гард­нер в своей книге «Новая наука разума» («The Mind's New Science») упоминает когнитивную науку: «...Основанные на опыте попытки со­временной науки ответить на давние эпистемо­логические вопросы, особенно те, что связаны с природой знания, его компонентами, источни­ками, развитием и расширением».

Архетипы, или когнитивные инварианты, вхо­дят в область таких исследований, поскольку если они существуют, то определенно являются «ком­понентами» знания, «источниками» знания и имеют самое прямое отношение к «развитию» и -расширению» нашего знания о реальном мире.

При обсуждении архетипов я в книге буду ис­пользовать оба термина — «архетип» и «когни­тивный инвариант». Под «архетипом» имеется в виду конкретный архетип.

Мой любимый пример архетипа (в данном случае материнского архетипа) относится к выдающемуся этологу, ныне покойному Конра­ду Лоренцу, и гусенку, который принимал Лорен­ца за свою мать. Лоренц получил Нобелевскую премию главным образом за открытие механиз­ма возникновения у животных инстинктивного поведения. Он обнаружил, что живые существа (включая, естественно, мужчин и женщин) рождаются с внутренней предрасположеннос­тью к совершенно определенным типам пове­дения. Некое специфическое инстинктивное по­ведение может не проявляться у животного годами до того момента, пока оно не станет для него необходимым. Когда такой момент насту­пает, это врожденное коллективное поведение приводится в действие определенными внешни­ми стимулами. Лоренц назвал этот процесс импринтингом (отпечатком). (Вспомните, что ар­хетип в переводе с греческого означает «пер­вичный отпечаток».)

Фактически Лоренц возрождал вышедшую из моды в науке теорию инстинктов, но он ввел еще один элемент: тщательно наблюдая за тем, как происходит импрпптинг, он сумел разобраться в принципе действия инстинктивного поведения. Например, при изучении поведения гусей Лоренц случайно оказался свидетелем того, как из яйца вылупился птенец. Гусенок импринтировал архетип матери на Лоренце, т. е. решил, что Лоренц - его мать. В «Кольце царя Соломона» описана чудесная сцена: Лоренц гуляет, погру­зившись в размышления, а следом за ним, как за матерью, ковыляет гусенок.

Но ведь Лоренц совсем не похож на гусы­ню. Он и ходит не так, как она, и ведет себя иначе. Поэтому материнский архетип не мо­жет храниться у гуся как образ, непременно соответствующий образу его матери. Архетип должен быть достаточно гибким, чтобы адаптироваться к личному впечатлению от матери, столь же отличной от настоящей матери-гусы­ни, как и Конрад Лоренц. Именно это и имел ввиду Лоренц, утверждая, что архетипы не имеют формы.

При изучении комплексов Юнг сталкивался с архетипами как бы с изнаночной стороны. Однако, как мы видели на примере гусенка, на первое место выступает архетип. Представьте себе вместо птенца человеческое дитя. Оно дол­жно содержать в себе материнский архетип. Этот архетип, по-видимому, включает в себя всю че­ловеческую историю взаимоотношений между матерью и ребенком, а возможно, и всю историю отношений в животном мире. Взаимоотношение, которое так долго было важным, аккумулирует энергию, и эта энергия формирует отношения новорожденного с его реальной матерью.

Каждый ребенок уникален, как уникальна каждая мать. Поэтому ребенок должен пере­нести свое индивидуальное взаимоотношение с матерью на коллективный архетип матери. Например, при рождении ребенок уже умеет сосать грудь. Он может приспособиться к бу­тылочке вместо груди. Каждый ребенок уме­ет плакать и улыбаться. (Все мы слышали о том, что улыбка — это всего лишь реакция на газы. Однако более поздние исследования указывают на то, что ребенок улыбается, дабы привлечь вни­мание родителей.) Если ребенок плачет и его мать тут же оказывается рядом, его адаптация к жизни будет иной, чем у ребенка, мать кото­рого не обращает внимания на плач и при­держивается установленного режима в отно­шении кормления и сна.

За годы, необходимые для взросления, каж­дый из нас приобретает большое количество воспоминаний о своей матери. Воспоминания группируются вокруг архетипа матери и фор­мируют комплекс связанных с ней ассоциаций. По существу, мы «сформировали» образ мате­ри в том человеке, который обладает как уни­версальными характеристиками, гак и характе­ристиками, присущими ТОЛЬКО пашей собствен­ной матери.

Когда нам приходится иметь дело с ситуация­ми, похожими на те, которые возникали при на­шей матери, мы используем материнский комплекс. Например, трехлетняя малышка, начиная шалить и зная, что ведет себя плохо, может громко сказать «плохая девочка». Это говорит в ней «внутренняя» мать. Если малышка упадет и разобьет коленку, она побежит за утешением к матери. Если матери поблизости не окажется, она может погладить себя, как бы это сде­лала ее мать.

Когда наша девочка наконец станет взрос­лой, она будет продолжать обращаться к мате­ринскому комплексу в соответствующих ситуа­циях. Если ее отношения с матерью были нор­мальными, она при необходимости сможет найти V своей «внутренней» матери утешение и поддержку. Если отношения были нездоровыми, ей скорее всего трудно довериться кому-либо, по­тому что любая воспитательная акция воспримется ею через призму печального опыта.

Помните, что в основе материнского комплек­та лежит коллективный архетип матери, который не имеет ничего общего с конкретной матерью. В последнее время психологи начали исследовать детей из крайне неблагополучных семей, которые каким-то образом смогли вырасти здоровыми и добиться успеха (часто их называют «супердети»). Не получая любви и поддержки от собствен­ных родителей, они обращаются за этим к другим взрослым. Иногда им удается найти взрослого человека или наставника, который заменяет им мать или отца. Чаще им приходится собирать для себя мать и отца из характеристик нескольких взрослых. Это совершенно поразительно и поддается объяснению только в том случае, если у детей уже есть какая-то внутренняя модель матери и отца, которую они могут приспособить к своему опыту.