Юнг называл «лицо» нашей души, открытое миру, Персоной (или Маской), по аналогии с масками из греческой трагедии. Однако использование символических фигур не ограничивается греческим театром. К примеру, японцы похожие маски используют в своем театре «Но». Каждая маска олицетворяет определенный тип человеческого характера. Жители острова Бали используют сходные символические фигуры в кукольных представлениях. Панч (русский Петрушка) и его жена Джуди со своими неизменными характерами остаются постоянными любимцами английских детей. Герои и злодеи из американских вестернов, хотя и не носили масок, тоже являлись столь же неизменными характерными фигурами (до тех пор, пока не появился антигерой). Все легко узнавали порочного землевладельца, хладнокровного наемного убийцу, попавшую в беду невинную девушку, доктора-алкоголика, грубую барменшу с «золотым сердцем», героя с «кристально чистой душой» и т. д.
В западном мире на рубеже XXI века занятие человека часто становится его Персоной, т. е. человека в значительной степени поглощает профессия и он забывает, что его работа — это еще не он сам. До недавнего времени у женщин было мало или совсем не было шансов получить какую-либо взрослую роль, помимо «матери», «старой девы», «школьной учительницы», «библиотекарши» и т. п. Любая женщина, которая вышла замуж и родила детей, знает, как трудно добиться того, чтобы люди видели в ней личность, нечто большее, чем только жену своего мужа или мать своих детей. Ей и самой зачастую бывает трудно представить себя кем-то за рамками сильных архетипических ролей.
Всем нам необходимо подтверждение нашей личности, и многие предпочитают не бороться за установление собственной уникальной личности, а принимать на себя коллективную «личину», например «мать» или «отец», «библиотекарь» или «программист». Однако роли напоминают маски, не способные менять выражение. Независимо от конкретной ситуации мы вынуждены действовать в заданных рамках определенного характера. Когда людей «заклиниваетr» на своей Персоне, те начинают казаться недалекими. Они не вызывают большого интереса у окружающих, поскольку им в буквальном смысле «недостает глубины».
Подобным образом мы создаем идеальное представление о самих себе — добрый и великодушный, но при этом сильный и стойкий. (Или надежный, верный, готовый прийти на помощь, мужественный, чистый и почтительный, как в кодексе бойскаутов.) Любая картина, написанная красками только «хорошими» и «правильными», чересчур бледна; для завершенности ей недостает теней. Например, в Британии последней половины XIX столетия сложился следующий идеал мужчины: джентльмен с утонченным чувством самообладания. На другом полюсе идеала находился отрицаемый дикарь, не умеющий сдерживать инстинктивные порывы. Конечно, оба эти образа существовали только в умах британцев, а не в реальности.
Предаваясь иллюзиям о полном самоконтроле над жизнью, британские высшие классы не подозревали, что фактически ими руководит их бессознательное. Подталкиваемые потребностью найти «выход» для проявления той «дикой» части себя, которая была необходима для создания завершенного (целостного) образа, британские мужчины довели свои колониалистские устремления до крайности, подчинив Индию, Африку и все прочие территории, на которых, по их мнению, проживало «дикое» население. Британские колониалисты поселились в каждой из покорен пых стран и попытались жить так, словно они все еще находились в Англии. В самом сердце Африки британские джентльмены носили крахмальные воротнички, каждый день читали London Times (которая доходила до них полгода спустя) и пили свой пятичасовой чай. Больше всего колониалисты боялись, что их сотоварищи, не в силах противиться голосу бессознательного, «отуземятся» (станут вести себя как местные жители).
Для выработки самодисциплины, необходимой для подобного безумства, юных британских мальчиков, принадлежавших в высшему классу, стали отдавать в школы, где те подвергались жестоким (savage, что означает не только «дикарь», но и «свирепый, жестокий». — Прим. перев.) телесным наказаниям, а нередко и сексуальным домогательствам как со стороны преподавателей, так и со стороны соучеников. Потребность в подавляемой «дикости, свирепости» неизбежно приводила к мазохизму и садизму. Неумение найти связи между сексуальностью и любовью, поскольку для этого нужно было несколько «отойти» от их сознательной доминирующей роли, вызвало появление огромного количества гомосексуалистов.
Я никоим образом не утверждаю, что все гомосексуалисты становятся таковыми в результате подобного внешнего давления. Данные свидетельствуют о том, что определенное количество (по наиболее частым оценкам, 10—15%) мужчин и женщин в любой культуре гомосексуально и, вероятно, генетически предрасположено к гомосексуальности, точим гак же, как большая часть человечества генетически пред расположено к гетеросексуальности. Однако внешние факторы тоже способны завести в тот или другой лагерь человека, чья сексуальность является «пограничной». В случае с Британией конца XIX века обстоятельства превратили многих мужчин-аристократов в несчастных гомосексуалистов, несчастных потому, что, по всей вероятности, гомосексуализм не был заложен в них от природы.
Или вспомним величественное явление - христианство ~ и Тень, которую оно оставило во многих из нас. Патриархальному иудейскому принципу «око за око, зуб за зуб» Христос противопоставил новую, более мягкую, более женственную идею - «возлюби ближнего своего, как самого себя». Фактически Иисус хотел выразить мысль, что он неотделим от окружающих его людей, что в каждом человеке, с которым ему приходилось общаться, он видел частичку самого себя. Но для подобного осознания требуется самопонимание, а оно приходит к человеку только в результате его длительной борьбы с самим собой, прежде всего с собственной Тенью.
Последователи Христа предпочли принять как данность «золотое правило» г закон, которого необходимо придерживаться так же, как и десяти заповедей Ветхого Завета. Куда проще говорить о любви к ближнему, безотносительно к тому, так ли оно на самом деле, чем заглядывать в те уголки своей души, которые мы бы предпочли оставить в тени. Точно так же, следуя идеалу Христа, гораздо легче представлять его образ как совершенный и безгрешный, чем видеть в нем человека, успешно преодолевшего противоречивые стороны своей натуры. Что оставалось Христу, как не борьба, — ему, объединившему в себе и Бога и земного человека? Следуя идеалам Христа, мы должны стремиться примирить наше животное естество с нашей равнозначной божественной природой. От нас требуется искать возвышенное в инстинктивном, а инстинктивное - в возвышенном.
Взамен христианство создало идеал совершенства, свет без тьмы. Вместо того чтобы рассматривать тьму как необходимую часть человеческой природы, ее отделяют и приписывают Сатане. Но ведь где свет, там неизбежно тень и тьма. Поэтому все отрицаемые и подавляемые части нашей личности группируются вокруг Тени и ассоциируются с грехом и злом.