Позвольте поведать вам историю о Зле. Ее используют во время занятий на факультетах психологии, но без каких-либо моральных выводов, поскольку считается, что моральные суждения не ВХОДЯТ в компетенцию науки. Речь пойдет о Джоне Уотгоне, основателе превалирующей в Америке психологической теории - бихевиоризма. Уотсон любил повторять, что способен сделать из любого самого малого ребенка кого-угодно ~ ученого, юриста, преступника.
В качестве доказательства он провел однажды свой знаменитый эксперимент на Альберте, 11-месячном младенце. Уотсон показывал ребенку крысу и сопровождал это страшным шумом до тех пор, пока несчастный ребенок не стал бояться крыс до дрожи. Затем Уотсон довел ассоциацию до того, что Альберт стал бояться всего подряд - собак, шерсти, меховых предметов, маски Сайта-Клауса. Уотсон собирался проверить, сможет ли он потом избавить ребенка от его страхов теми же методами. К несчастью, мать Альберта, работавшая в больнице, уволилась оттуда, и бедный малыш так и остался наедине со всеми своими страхами.
В этом случае «светом» была наука, «тьмой» — невежество. Все, что способствовало усилению света, считалось хорошим, независимо от требований для «усиления света». Приведу, пожалуй, еще один пример из области психологии — знаменитые эксперименты, проводившиеся психологом-экспериментатором Стэнли Милгрэмом в начале 60-х годов. Когда Милгрэм только начинал, то надеялся доказать с их помощью, что немцы отличаются от нас с вами и значит холокост не мог произойти в Америке. Он планировал провести снос исследование сначала в Америке, а затем отправиться в Германию для проведения второго этапа. Он так и остался на первой стадии своего эксперимента.
Милгрэм обращался к участнику с просьбой помочь в проведении обучающего теста с другим человеком, который, предположительно, и являлся настоящим объектом эксперимента. Милгрэм объяснял, что этот второй человек будет выбирать из четырех или пяти предложенных ему слов по ассоциации наиболее подходящее другому, базовому слову. Если объект выберет неподходящее слово, его подвергнут слабому электрошоку, чтобы стимулировать правильный ответ. Если ошибется вторично, напряжение повысят, и т. д.
Эксперимент был, конечно, полной имитацией. Никакому электрошоку предполагаемый второй объект не подвергался; на самом деле 4 вторым объектом» был тоже психолог, участвующий в проведении эксперимента. Истинная цель заключалась в том, чтобы убедиться, насколько далеко сможет зайти настоящий объект эксперимента в назначении электрошока другому индивиду. Настоящему испытуемому поручался контроль, он устанавливал шкалу аппарата для определения конкретной силы электрошока, затем нажимал кнопку, посредством чего подавался ток. Аппарат был оснащен круткой шкалой с указателями, имевшими различные маркировки: от «слабый электрошок» до «опасно: сильный электрошок». За этой точкой следовали указатели без маркировки, которые должны были обозначать силу тока, превосходящую границы, допущенные экспериментом.
Милгрэм хотел выяснить, насколько далеко люди смогут зайти, прежде чем откажутся от участия в эксперименте. Он и его коллеги полагали, что до конца эксперимента дойдет лишь небольшое число людей. Но ошиблись. Все испытуемые дошли до конца! Милгрэм встревожился и внес в эксперимент изменения, делая процедуру все более и более жуткой. Он заранее подготовил магнитофонную запись, на которой предполагаемый объект эксперимента кричал и молил о помощи, а в конце эксперимента замолкал, словно терял сознание или вообще умер. И все-таки 65% испытуемых выдержали до конца!
Нельзя сказать, что испытуемые безучастно только нажимали кнопки. В ходе эксперимента они реагировали на происходящее, как все живые люди. Они просили Милгрэма разрешить им остановиться. Он бесстрастно приказывал продолжать. Они умоляли его, говоря, что человек умирает. Милгрэм повторял, что испытуемый вне опасности и эксперимент должен продолжаться. «Эксперимент должен продолжаться» - эта фраза является ключевой.
Удивительно, что Милгрэму ни разу не пришло в голову, что по отношению к людям, устанавливающим силу электрошока, он поставил себя в такое же положение, и каком находились те относительно предполагаемого испытуемого, подвергавшегося жестокой процедуре. Милгрэм настаивал, что если бы он оказался на месте этих людей, то прекратил бы участие в эксперименте. Но ведь, по правде говоря, он был на их месте. И тем не менее не остановил эксперимент.
То, как он манипулировал своими испытуемыми, с самого начала выдавая ложь за правду, было отвратительно. Но начиная эксперимент, Милгрэм не думал, что тот может привести к Столь ужасным последствиям и окажется потенциально разрушающим для психики испытуемых. Однако после первого опыта, когда уже все стало ясно, человеческие чувства должны были побудить его к прекращению испытания. Милгрэм не остановился, эксперимент продолжался.
Он так никогда и не признал совершенную им ошибку. Большинство психологов этот эксперимент привел в ужас. Однако самым страшным было то, что многие сочли эксперимент Милгрэма грандиозной идеей и принялись за разработку собственных подобных экспериментов, основанных на одурачивании объектов испытаний. При этом выдвигались такие доводы: Потрясающий шанс получить истинные данные; не говорите испытуемому, что он испытуемый, и сможете иметь реальные результаты (и реакциям объекта будет самой естественной. Моральные принципы были забыты в погоне за Новыми данными. С того времени провели такое количество подобных экспериментов, что трудно сказать, найдется ли хоть один потенциальный испытуемый, который теперь доверился бы психологам, проводящим эксперимент.
В конце концов, так уж заведено, что экспериментатор лжет испытуемому. Но только в интересах науки, сами понимаете!
Чарльз Перси Сноу показал границы научной отстраненности в романе «Сон разума».Двух женщин среднего возраста, бывших подругами, а возможно, и любовницами, судят за то, что они замучили маленького мальчика. Дамы совершили преступление по большей части из любопытства, с той клинической бесстрастностью, какая была бы уместна при проведении опытов в исследовательской лаборатории. Естественное стремление читателя отстраненно следить за ходом судебного процесса оказывается безрезультатным. Он начинает понимать, что в границах обычного определения психической невменяемости эти две женщины являются абсолютно нормальными. Похоже, совершенное ими деяние они никогда больше не повторят. Хотя их поступок был чудовищным, назвать чудовищами их самих нельзя. Он не в состоянии обнаружить в этих женщинах ни одной черты, которой бы не было в нем. По мере того как перед мысленным взором читателя разворачивается судебный процесс, он все более склоняется к выводу одного барристера, жившего в XIX веке, который, приговорив подсудимого к смерти, сказал: «Да помилует меня Господь, коли мне пришлось сделать это». Либо Альберта-Аллигатора в «IIого»: «Мы увидели врага, а он - нас».
Все мы боимся взглянуть на тех чудовищ, которые, по нашим опасениям, сидят в нас самих. Древний миф о ящике Пандоры — явное предостережение не открывать того, что скрыто в нас. Но в том случае, когда мы боимся изучать свою «скрытую сторону», она и разрастается до чудовищных размеров и врывается в реальную жизнь. Лишь только мы начинаем осознавать, что те монстры, которых мы видим извне, гнездятся внутри, опасность уменьшается. Вместо нее обнаруживаются зачатки мудрости, того знания, которое способны дать нам наши предполагаемые монстры.
Возможно, мы сумеем понять испытуемых Милгрэма, окажемся в состоянии понять даже самого Милгрэма. Если расширим границы возможного, то сумеем встать на место Джона Б. Ус пеона. А это и будет тот первый шаг, в котором мы невероятно нуждаемся - первый шаг в процессе интеграции собственной Тени.