При обсуждении вопроса о том, что представляют собой традиционные логические единицы — «умозаключения» и «суждения», нередко получается тоже самое, что мы уже отметили выше в более общей форме: наивный онтологист полагает, что мышление реально существует в виде умозаключений и суждений, описанных Аристотелем, он целиком дове-
_______________________________________________
(3) То, что мы сейчас называем «логикой», — это предмет, выделенный из общей системы методологии сравнительно поздно: в качестве нормативно-конструктивной дисциплины — по-видимому, где-то в позднем средневековье, а в качестве научной (или квазинаучной) дисциплины — впервые у Гегеля (см. [Гегель, 1934, 1937], и ср. также [Scholz, 1931, с. 2-12]). Во всяком случае, у Аристотеля не было «логики» как таковой и, соответственно этому, — логического представления мышления (ср. [Луканин, Касымжанов, 1971]); более того, сам он, по сути своих воззрений и своей борьбы с софистами, должен был бы категорически возражать против идеи «чистого языка» или «чистой техники» мышления; Аристотеля, как и Платона, интересовали, прежде всего, проблемы истины, а потому его концепция мышления была не столько методической и технологической, сколько онтологической: «метафизика» для Аристотеля была в такой же мере «органоном» мышления, как и «аналитики», а «истолкование» давало механизм объединения того и другого в мышлении.
Все эти моменты нашей трактовки «логики» и «логического» надо иметь в виду, чтобы понимать дальнейшее обсуждение проблемы.
Конец страницы 498
¯ Начало страницы 499 ¯
ряет интуиции Аристотеля и последующих перипатетиков и полагает, что в этих схемах и связанных с ними понятиях адекватно схвачены и выражены не только определенные стороны мышления (весьма частные и существующие наряду со многими другими), но что в этом всемышление и ничего другого в реальном мышлении нет и не может быть. Наивный онтологист забывает, что когда он говорит о «суждениях» и «умозаключениях», то фиксирует и объективирует прежде всего свои исторически преходящие представления о мышлении и лишь в них и через них — какую-то частную сторону реального мышления. Это — первый момент, который должен быть здесь отмечен.
После того как мы освободились от наивной онтологизации логических схем и встали на позиции диалектики, т.е. на позиции сознательного гносеологизма (ср. [1964 а*, {с. 157-170, 195-196}]), нужно поставить вопрос о том, какая же именно «сторона» мышления была схвачена и выражена в этих схемах и фиксирующих их понятиях; при этом, следуя основным принципам методологического мышления (см. [ 1964а*, {с. 157-170, 172-182, 187-196}; 1966с]), мы должны будем противопоставить существующие логические схемы другим представлениям о мышлении и самому мышлению как объекту изучения (см. [ 1964 h*; 1966с*; 1971 i]).
В принципе, ответ на поставленный выше вопрос достаточно банален — и логика уже давно пришла к нему (мы лишь меняем понятийное оформление и форму выражения хорошо известного положения): все традиционные логические схемы и связанные с ними логические понятия нормировали процесс формального умозаключения, или вывода, и расчленяли знаковый материал речи так, чтобы зафиксировать и организовать этот процесс4. Все эти расчленения никак не учитывали и не фиксировали других возможных процессов в мышлении, в том числе — процессов образования (или происхождения) знаний и процессов исторического развития знаний и мышления.