Я не знала, что ты все знаешь

 

Ребенок, не имеющий права проявлять переживания, связанные с «секретами» родителей, которые ему обычно известны, вынужден принять это условие своего исключения из ситуации, свою изоляцию. Он вынужденно замыкается в одиночестве. Отныне он должен прятать свои чувства, делать вид: «Ничего не вижу, ничего не слышу, не говорю». Он чувствует себя покинутым, лишним. Ему становится страшно. Его страдания нередко проявляются в психосоматической симптоматике, резких ухудшениях в сфере общения, поведения, задержках общего психического развития.

Освобождение от страданий может принести истина и право ребенка быть рядом с родителями в их сложностях и делить их с ними. Он желает этого в любом возрасте.

Насколько это важно, показывает история Алины.

Мама, тонкая, хрупкая женщина, вошла с двумя детьми – девочкой лет пяти и десятимесячным мальчиком, которого она сразу опустила на пол. Малыш чувствовал себя хорошо в большом просторном зале, ползая и исследуя игрушки в разных его углах. Девочка, наоборот, никак не могла найти «свое» место. Вяло прошлась по велосипедной комнате, потом вернулась в зал и, поискав взглядом мать и обнаружив ее, подошла к бассейну с водой и, послушно выполнив ритуал надевания фартука, начала так же вяло играть с водой, не входя в контакт с другими детьми. Мать задумчиво ходила по залу. Ее взгляд шарил по поверхности, не останавливаясь ни на чем. Эти три «расчлененные» фигуры как бы углубились во что-то свое, их объединяло лишь общее местонахождение.

Задумавшись об этом, сидя на бордюре у бассейна, я не заметила, как мама подошла ко мне. Подсев рядом, она обратилась ко мне с вопросом:

– Я могу поговорить с вами о своей дочке?

Я вопросительно кивнула в сторону стоявшей у бассейна спиной к нам девочки.

– Да, эта. Она начала писать под себя по ночам, а на прошлой неделе устроила мне истерику, отказываясь ходить в детский сад. Говорит, что дети ей сказали, что я умерла и не приду за ней. Я просто в этот день немного опоздала.

Женщина говорила тихим бесцветным голосом, лицо ее было безучастно. Я заметила, что было нечто общее между мамой и дочкой, руки которой возились в воде, а тело оставалось без всякого движения. Тот же безвольный наклон спины, безысходность.

– И что? – спросила я. – Такого никогда раньше не было?

– Пару раз, когда ей было около трех лет, но потом прошло.

– Тогда вы были беременны? – уточнила я. Мать подтвердила, продолжив:

– А сейчас началось снова и почти каждый день.

На мой вопрос об изменениях в семейной ситуации тем же бесцветным голосом и с тем же отсутствующим лицом она рассказала о том, что у них с мужем конфликт. Она его выгнала из дома матери, куда они перебрались все вместе после рождения сына, и добавила, что будет разводиться с мужем, так как не может простить ему измены.

Я предложила матери пригласить к разговору дочь. Получив ее согласие, я обратилась к девочке:

– Иди к нам, твоя мама говорит мне о тебе, она очень за тебя беспокоится, а мне есть что вам обеим сказать. Если хочешь, можешь послушать, иди сюда, мы можем поговорить втроем.

Не поднимая глаз в нашу сторону, сняв фартук, девочка медленно, опустив голову, приблизилась к нам, подбираясь к месту рядом со мной.

– Садись сюда, между мной и мамой, – указала я ей. Она, следуя моему указанию, уселась осторожно на краешек бордюра между нами, не поднимая головы, аккуратно сложила руки на коленях. Послушное, безучастное выжидание, безвольная поза.

– Ты знаешь, – обратилась я к ней, – твоя мама мне сказала, что папа ушел от вас, что она на него обижена, но ты должна знать, что ты в этом не виновата. Это их, взрослые дела. Но ты, наверное, не знаешь самого главного, что важно для тебя. Твой папа, если даже они с мамой очень сильно поссорятся, остается твоим папой. У тебя всегда будет папа, где бы он ни жил, он будет так же любить тебя и твоего брата – своих детей. Ты это понимаешь?

Ответа нет, а головка опускается еще ниже, словно она пытается спрятаться поглубже в себя. Паузу прерывает мать:

– Она каждый день ходит к отцу. Я продолжаю говорить девочке:

– Я знаю, что все дети, когда у них из дому уходят папы, очень часто боятся, что что-то случится и с мамой, что она вдруг умрет.

Она прерывает меня испуганным шепотом, в котором слышится упорство и настойчивость.

– Они мне сказали, они... – говорит девочка. Я продолжаю:

– Это все равно, сказали или не сказали, важно другое, ответь мне, ты этого боишься?

Молчание становится напряженным, и я разрываю его вопросом:

– А как ты думаешь, она действительно хочет умереть? Ты же можешь спросить об этом?

Сквозь молчание девочка бросает на мать осторожный, пугливый взгляд.

– Мне кажется, что ты хочешь спросить ее, – произношу я, – более того, я уверена, что она хочет жить. Как ты думаешь, почему твоя мама хочет жить?

Ответ девочки звучит как хорошо заученный урок, но вяло, замедленно.

– Потому что у нее двое маленьких детей, – говорит девочка.

– Ты права, – соглашаюсь я, – но не только поэтому. Посмотри на свою маму. Она молодая красивая женщина. У нее впереди в жизни еще много радости и счастья. Она еще может полюбить другого мужчину или простить своего мужа, любить своих детей. Спроси сама, это не стыдно, сама узнай, хочет ли твоя мама жить?

Девочка быстро поднимает голову, глядя в глаза матери, спрашивает:

– Ты хочешь жить?

Мать, не опуская глаз, отвечает:

– Да, доченька, хочу.

Спина девочки выпрямляется, тело приобретает тонус. Я продолжаю говорить:

– А ты знаешь, что было до того, как ты родилась? Твой папа встретил маму. Они полюбили друг друга, решили стать мужем и женой и иметь детей. Папа и мама очень любили друг друга, и из семени папы в мамином животе начала расти ты, а потом ты родилась. Вам было так хорошо вместе, что папа с мамой захотели иметь еще одного ребенка, и родился твой брат.

Но у взрослых свои проблемы, у них, пап и мам, своя жизнь, и в ней есть свои сложности взрослой жизни. Они тоже обижаются и ссорятся, не так легко быть взрослым, а иногда они решают очень трудные вопросы, такие, как ваш.

Я не успеваю закончить свою мысль, как вдруг девочка резко кидается к матери и в аффекте срывающимся голосом кричит ей:

– Это все ты виновата. Зачем ты их познакомила, а теперь он женится на ней.

... Дочь стоит над сидящей матерью, которая на выдохе тем же срывающимся, как у дочери, голосом произносит:

– Я не знала, что ты все это знаешь.

Дочь, громко плача, кидается ей на шею, а мать сжимает ее в своих объятиях.

Выдержав паузу, я вновь обращаюсь к дочери:

– Я вижу, что ты уже совсем большая девочка, все понимаешь и видишь, что ты можешь обо всем говорить. Ты можешь сказать папе, что ты думаешь об этой женщине, а папа тебе то, что думает и хочет он. Но эта женщина, даже если папа ее полюбит и захочет на ней жениться, не может быть твоей мамой. Она может быть женой папы. Твоя мама жива, ты сама услышала, что она хочет жить. И она всегда будет твоей мамой.

У взрослых своя жизнь, они сами принимают свои решения. Но дети и родители могут и должны доверять друг другу и понимать друг друга. Ты, если захочешь, можешь спросить у папы обо всем, что тебе непонятно и потому страшно. Он, наверное, сумеет тебе объяснить то, чего ты, не зная, боишься.

Мама и дочка сидят обнявшись, молча, словно издали прислушиваясь ко мне. Малыш приполз на четвереньках из центра зала и мирно копошится у их ног. Им так хорошо, что они и не заметили, как я отошла. Они далеко, у себя, в своем мире. Теперь эти трое вместе – одно целое. У них есть общее будущее .