Этнические отношения

Уже говорилось, что этничность не существует вне сравнения и вне коммуникации, это естественно, ибо это способ ее бытия. Однако в тех случаях, когда это сравнение перерастает в оценочное противопоставление, этничность приобретает патологические формы расизма, этнофобии или радикального этнонационализма, выступает в качестве символа отрицательной установки. Замечено, что нередко, отвергая тот или иной народ в целом, носитель негативного гетеростереотипа вообще не в состоянии объяснить, почему он, собственно говоря, «не любит» членов той или иной «не-нашей» общности.

Чаще всего это происходит в том случае, когда этническая группа склонна воспринимать себя как жертву различного рода притязаний со стороны иных этнических групп — более сильных или успешных.

Надо сказать, что этническое пространство, где сосуществуют и взаимодействуют различные этнические группы, вообще редко находится в равновесии, по самой своей природе оно конфликтогенно, просто «тектонические процессы» не сразу выходят на поверхность в форме открытого конфликта, который способен не только расшатать, но и разрушить данное пространство.

Иными словами, отношения между отдельными этническими группами всегда располагаются на условной шкале между двумя полюсами, с одной стороны, доброжелательного взаимодействия (образно говоря, симпатии), а, с другой, неприязненного отчуждения или антипатии. Середину шкалы в этом случае занимает этническая терпимость (толерантность).

Шкала эта в полной мере сопоставима с известной категорией социальной дистанции, которая понимается как чувство разделенное социальных групп или расстояния между ними. Для измерения степени терпимости или предубеждения, существующих в отношениях между группами (в том числе и этническими), используется так называемая кумулятивная шкала Богардуса⁷, которая позволяет вполне адекватно и надежно определить расстояние между «нами» и «ими» по некоторому континиуму признаков, к которым относятся соседство, работа, межличностное общение, семья.

Предполагается, что, если человек не возражал бы против вступления в брак с членом другой этнической общности, то он ничего не имел бы против и соседей другой национальности. В этом и состоит кумулятивность шкалы, которую поэтому как раз можно варьировать по числу включаемых признаков социальной дистанции. В своей практике мы использовали различные варианты «классической» шкалы; в наиболее полном виде наша адаптация ее выглядит следующим образом:

1. Вы предпочли бы, чтобы в Вашем городе жили люди только вашей национальности или нет?

1. Да. 2. Нет 3. Мне все равно

2. Вы предпочли бы, чтобы в Вашем доме жили люди только Вашей национальности или нет?

1. Да. 2. Нет 3. Мне все равно

3. Вы предпочли бы работать вместе с людьми только вашей национальности или нет?

1. Да. 2. Нет 3.Мне все равно

4. Вы предпочли бы обращаться (вариант: Ваши друзья) с людьми только вашей национальности или нет?

1. Да. 2. Нет 3. Мне все равно

5. Вы бы согласились с тем, чтобы Ваш близкий родственник вступил в брак с представителем другой национальности?

1. Да. 2. Нет 3.Мне все равно

Повторяю, совершенно не обязательно вводить в инструментарий все индикаторы шкалы, в большинстве случаев достаточно включения в опросный лист лишь последнего суждения (вопр. 5). Однако, если перед исследователем стоит задача выявить степень выраженности межэтнической терпимости или напротив нетерпимости, тогда лучше использовать шкалу в полном объеме, однако отдельные ее сегменты (вопросы) так же, как и в случае с этноконсолидирующими — этнодифференцирующими признаками, по возможности «раздвинуть» в самой анкете, перемежая их другими вопросами во избежание искажений, связанных с повтором сходных индикаторов.

Вообще этнические отношения — весьма обширный «сюжет» для эмпирического исследования, поэтому в том случае, если именно они — отношения между «нами» и «не-нами», составляют основной предмет научного интереса, целесообразно включение нескольких вводных вопросов с тем, чтобы установить меру актуализации этой проблемы в сознаний респондента. Такого рода вопросом может стать выяснение значимости «национальной проблемы» для данного региона или города (тип вопроса — закрытый, альтернативный). Неплохо так же спросить о том, приходилось ли участнику опроса бывать за границей, в других республиках бывшего СССР, с каким отношением к себе он там столкнулся, какими показались ему те «не-мы», с которыми он контактировал.

Важно, чтобы эти вопросы, как и все другие в этой серии, носили абсолютно нейтральный характер, и не подталкивали респондента ни к изъявлению «братских чувств» к представителям других народов, ни, напротив, к фиксации негативных установок. Этот совет, кстати, можно отнести и в целом к формулировке вопросов в любом этносоциальном исследовании.

Не бесспорно включение в опросный лист прямого вопроса, касающегося наличия у того или иного респондента негативных установок в межэтнических отношениях. «Классические» рекомендации его рассматривают как нежелательную подсказку и поэтому советуют избегать⁸. Кроме того, в социологической среде распространено мнение, что человек склонен отказываться от ответа на подобный «горячий», а поэтому интимный, вопрос.

Однако и вся сфера этнического во многом «интимна», об этом уже говорилось, по нашему же опыту прямое выявление отрицательных установок не вызывает у респондента никакой тревожности: в трех опросах, где использовался альтернативный вопрос: «Испытываете ли Вы неприязнь к представителям какой-либо национальности в целом?», предусматривающий только два выбора («да» и «нет»), в среднем отказались от ответа на него менее 1% опрошенных. Кроме того, опасность «подсказки» негативной установки заметно снижается в том случае, если ее выявление дополняют контрольные вопросы косвенного типа (в частности, хорошо «работает» в сочетании с другими такой — «Большинство должно или нет учитывать интересы национальных меньшинств?».).

В своем опыте мы сочетали приведенный выше закрытый альтернативный вопрос с двумя открытыми уточняющими («Если да, то к кому именно?» и «Назовите, пожалуйста, те качества, которые Вам не нравятся в характере и в поведении представителей этой национальности?»). Ответы на оба открытых вопроса подвергались процедуре контент-анализа, о специфике применения которого читатель узнает из третьей главы этой части книги.

Закрытый вопрос использовался как типообразующий в факторном анализе признаков этнической идентичности — это, кстати, и было основанием его включения в инструментарий.

Радикально националистические установки выявлялись нами посредством двух вопросов «социологического референдума». В одной анкете («Национальное самосознание русских») вопрос предлагал респонденту альтернативу выбора одно из двух суждений: «Россия — это государство прежде всего русских» и «Россия — это государство всех народов, живущих на ее территории», в другой («Динамика ценностей в русском сознании») — участникам опроса следовало выразить согласие или несогласие с лозунгом праворадикальных движений: «Россия — для русских».

Гипотетически предполагалось, что далеко не все люди, обремененные негативными гетеростереотипами (индикатор — наличие неприязни к другим народам), одновременно являются и сторонниками агрессивного этнонационализма (индикатор — превосходство своего народа над другими). Гипотеза подтвердилась: если 48,2% опрошенных петербуржцев испытывает неприязнь к тому или иному народу, то поддерживают радикальные националистические лозунги менее половины из их числа (18,8%).

Интерпретация этого факта — очевидна: негативный гетеростереотип чаще всего ситуативен и возникает вовсе не из чувства национального превосходства, а напротив — реальной или мнимой униженности. Его носитель, как это было в нашем случае, апеллирует к справедливости, а не к методам радикальной борьбы с «чужаками». По-другому обстоит дело с националистом: его предрассудок чаще всего носит константный, а не ситуативный характер, кроме того, он склонен гипертрофировать достоинства своей этнической группы, принижая в то же время другие. Это устойчивое предубеждение, которое в определенном смысле обусловливает и общий стиль поведения его носителя.

Но и эта численность «этнорадикалов» (а их — примерно пятая часть опрошенных) не может не вызвать обоснованной тревоги, учитывая полиэтничность российского общества и многонациональный состав народа Российской Федерации.

Именно поэтому как бы ни были «неудобны» и сложны исследования субъективированного среза этнических отношений, избегать их, удаляясь в более спокойные этнокультурные «сюжеты», ни в коей случае нельзя. В этом и состоит профессиональная ответственность этносоциолога.