Семейные отношения в католицизме и протестантизме

Сегодня западное христианство неоднородно и включает католи­цизм, а также многочисленные ветви протестантизма.

Католицизм проповедует догмат триединства, но поскольку логи­чески это основное положение христианства не доказуемо, схоласты-рационалисты и мистики в разное время пытались его осмыслить.

Мистическая традиция движима стремлением разорвать три ипос­таси божества по линии поляризации качеств «общественное-челове­ческое». Причем Бог Отец лишается антропоморфных черт, а в Боге Сыне акцентируются человеческие черты либо он рассматривается как земной человек. Ив этом отношении многие ветви протестантиз­ма ближе к православию, нежели к католицизму, поскольку правосла­вие хотя и признает богочеловеческую сущность Иисуса Христа, но отвергает принцип «филиокве».

Католицизм рассматривает Христа и Бога Отца как более близкие по сути ипостаси единого бога. Зачастую в католическом культе об­раз Христа заменяет образ Бога Отца, который отходит на задний план.

Если для восточного, в том числе православного российского хрис­тианства характерно придание Христу черт Отца и вообще доминиро­вание образа Бога Отца в Святой Троице, то католицизм, напротив, придает большое значение чертам Иисуса Христа. Доминанта Отца признается, но в реальном культе он уступает место Сыну.

Особое значение в католицизме имеет культ Девы Марии. Право­славие подчеркивает земное начало в Богородице (вплоть до слияния ее культа с языческим культом богини плодородия). Культ Мадонны в католицизме настолько значим, что католическая церковь изменила ортодоксальную догматику. Напомню, что в XIX в. был провозглашен догмат о непорочном зачатии Марии ее матерью Св. Анной («де имма-нулата консенционе»), в 1950 г. — о телесном вознесении Богороди­цы после смерти на небо. Наконец, папа Павел VI в 1964 г. провозг­ласил Богородицу Матерью Церкви. Тем самым с течением времени Бог Отец, Бог Ветхого Завета, в католицизме терял свою значимость и главенствующее положение, а все большее значение приобретали фигуры Иисуса Христа и Девы Марии.

При том, что православие возвышает Бога Отца, большее значение в православной морали придается не отношению власти-подчинения, а аффилиации, психологической близости, любви, чем как бы компен­сируется мощный вектор власти: Отец-Сын-Богородица. Обратимся к мысли великого российского философа И. А. Ильина:

«Православие взывает к свободному человеческому сердцу. Католицизм взы­вает к покорной воле. Православие ищет побудить в человеке живую, творчес­кую любовь и христианскую совесть. Католицизм требует от человека повино­вения и соблюдения предписания (законничество)... Православие идет в глубь души, ищет искренней веры и искренней доброты. Католицизм дисциплини­рует внешнего человека, ищет наружного благочестия и удовлетворяется фор­мальной видимостью благодеяния». И далее: «Первичное основное побужде­ние для православного есть движение сердца, созерцающей любви...

Напротив, у католика "вера" пробуждается от волевого решения: довериться такому-то(католически-церковному авторитету), подчиниться и покориться ему и заставить себя принять все, что этот авторитет решит и предрешит, включая вопросы добра и зла, греха и его допустимости»¹,

Трудно сказать, что лучше: возлюбить абсолютную власть Отца (или власть государства, даже преступную) или волевым рациональ­ным решением покориться власти!

Иерархия господства-подчинения в модели божественной семьи раннего католицизма совпадет с общехристианской моделью: главен­ствует отец, на втором месте сын, затем мать. Дева Мария психологи­чески (эмоционально) несколько ближе к Отцу, чем к Сыну, что прояв­ляется в большей акцентуализации связи «мать-отец», чем «мать-сын» (в отличие от православия). Эта особенность ярко проявилась в живо­писи и литературе. Для православия главным было изобразить любовь матери к сыну, Богородицы к Иисусу Христу, любовь, которая явля­ется духовной и вместе с тем земной. Образы Богоматери на иконах одухотворены и излучают кротость.

В католицизме акцентирована другая ипостась Мадонны: Дева Ма­рия, непорочная жена Бога Отца. Сексуальные отношения Отца и Ма­рии очень выделены и напряжены, что и проявилось в лирике труба­дуров, рыцарском романе и т. д.

«Католический мистик конца XIX в. Леон Блуа писал: "Для женщины, существа пока еще временно низкого, есть только два существенных об­раза — святость и сладострастие", определив этим отношение церкви (католической. — В. Д.) к женщине и ее образу в искусстве.»²

В позднем католицизме модель семьи преобразуется в сторону па­ритетности отношений «ребенок, мать, отец» и даже в направлении уменьшения доминантной роли отца при сохранении его ответствен­ности за семью. Модель идеальной католической семьи становится очень похожей на систему отношений внутри «Святого семейства» (Иосиф Обручник, Мария, Иисус). Не случайно некоторые совре­менные католические теологи считают Иосифа Обручника идеаль­ным образцом («иконой») Отца.

¹ Ильин И. А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Т. 1. М., 1992, с. 300-301.

² БердяевН А. Рыцарь нищеты. София, 1914, № 6, с. 64.

Обратимся еще раз к размышлениям о. Анджея Белата, который отмечает, что и в христианской, и в католической, и в православной церкви веруюшие обращаются к клирику, говоря: «Отче!» И это не случайно. Главное для священника — быть отцом для верующих, ду­ховным отцом людей.

Он считает, что пастыри исходят из понятия «естественного отца», отца семейства. При социализме у мужчин отсутствовал естественный опыт отцовства. Социализм — это крушение семьи: масса матерей-оди­ночек, в армии власть кулака, нереализованность супругов в сексе и в общении. Массовая пропаганда высмеивала женщин, которые направ­лены на воспитание детей, на семью. Женщины устремились в профес­сиональную карьеру. Результатом явилось разрушение эмоциональных связей между ребенком, матерью и отцом.

Каким же должен быть, по мнению о. Анджея, идеальный отец? Его функции состоят в том, чтобы охранять и передавать историческую память (все мы носим фамилии отцов) и быть первым образцом, приме­ром правителя, то есть формировать доверие или недоверие к власти. Но эту функцию выполняет идеал отца — Бог Отец. Однако о. Анджей считает, что не отец духовный (Бог), а отец-воспитатель является «иконой» (идеальным образцом) отца. Ибо главная роль современ­ного отца, с его точки зрения, — дать возможность ребенку быть самим собой, то есть развить и проявить свой личностный потенциал. Чего, разумеется, не может сделать доминантный отец.

Протестантизм (в разных вариантах), на мой взгляд, меньше внима­ния уделяет проблемам семьи, чем православие и католицизм. Главная причина — эгоцентричность протестантских вероучений, смещение ак­центов на индивидуальную проблему отношений Бога и человека. Ра­дикальный шаг, который совершил протестантизм, заключается в лик­видации разрыва мира божественного и мира земного: земной мир столь же божественен, как и мир небесный.

Преодоление этого разрыва может идти по двум линиям:

1) «снижение» небесного мира до мира земного (десакрализация);

2) «возвышение» земного мира до мира небесного, освящение зем­ного существования.

Кардинальная разница между двумя основными направлениями раннего протестантизма (лютеранством и кальвинизмом) заключает­ся в том, что Лютер шел в большей мере по первому пути, а Кальвин по второму.

Католицизм культивировал веру через действие и посредничество — «экстравертную веру» человека с внешним локусом контроля. Проте­стантизм породил новое отношение к вере как вере через пережива­ние, через внутренний психический акт («интровертная вера»). Этика поведения заменена этикой переживаний и мотивов. Протестант сам дисциплинирует себя и обладает внутренним локусом контроля. Зна­чит, меньшее значение имеет ответственность за других, а большее — ответственность за себя перед Богом.

Если ортодоксальное христианство — религия семьи, то протестан­тизм — религия личности.

Напомним, что католическая церковь отделяет сакральную деятель­ность клира от мирской жизни прихожан. Угодна Богу и обеспечивает спасение лишь первая, а вторая не имеет никакого значения для заг­робной судьбы. Райское блаженство человек может получить лишь за заслуги перед церковью. Следовательно, дело прихожан — подчинять­ся церковной регламентации и совершать святые дела, а дело церкви — отпускать грехи и молиться за паству.

Лютер отверг посредничество церкви между Богом и людьми: судьба человека не зависит от церкви и собственных домогательств, а находит­ся в божьей воле. Человек греховен, но если он осознает себя грехов­ным, вериг в Бога и в искупительную жертву Иисуса Христа, то может обрести райское блаженство. Священной является вся мирская повсед­невная жизнь, а церковная регламентация ее уменьшена. На первое ме­сто Лютер ставит не проблему дисциплины, власти и пр., а проблему любви и служения ближнему:

«Служить Богу есть не что иное, как служить ближнему, будь то ребенок, жена, слуга, любому, кто телесно или духовно в тебе нуждается; и это есть богослу­жение»¹.

Тем самым: православие и католицизм акцентируют отношение вла­сти (господства — подчинения), причем православие в большей мере, а протестангизм в лютеранском варианте придают большее значение люб­ви и ответственности (помощи, служения людям). Поскольку все про­тестанты равно слуги бога (уже спасены!), они независимы от земной власти, равны друг перед другом, лично свободны. Отсюда вытекает концепция равенства шансов: возможность спастись есть у каждого.

В отличие от Лютера, Кальвин «поднял» грешный мир до уровня церкви и ввел жесточайшую регламентацию, контроль над действия­ми, мыслями и чувствами прихожан:

¹ Протестантизм. М., Политиздат, 1990.

«Кальвинизм создал новый тип людей, сыгравших огромную роль и в экономи­ческом перевороте, и в политических бурях начала капиталистической эры.

Эти люди, отличающиеся от окружающих темной простой одеждой, коротко остриженными волосами, суровой и постной внешностью, неразговорчивос­тью, враждебные всем удовольствиям и всем искусствам, вечно с молитвой, псалмом и текстом писания на устах, повсюду несли фанатичную уверенность в правоте своего дела и колоссально концентрированную энергию, подстеги­ваемую сознанием греховности каждого часа, проведенного без пользы и тру­дов во славу божью»¹.

В кальвинизме на первый план вышли отношения власти и ответ­ственности. Какая и к кому может быть любовь в одиночной тюремной камере, келье, кроме как к Богу? Да и тот требовал от кальвиниста не любви, а исполнения внутреннего долга! Лютеране, а вслед за ними бап­тисты в большей степени акцентируются на Христе, чем на Боге Отце.

У кальвинистов Христос приобретает, как и у православных, чер­ты ветхозаветного Бога Отца: могучего и непреклонного, с некото­рым налетом самодурства и жестокости. Перенос Кальвином внимания с Евангелия на Ветхий Завет проявился в сближении морали кальви­нистов с иудаизмом (меркантилизм, индивидуализм, культ успеха и пр.). Христос стал единственным посредником между Богом Отцом и людьми. Для большинства протестантов Христос является прежде все­го человеком, не столько чудотворцем, сколько учителем и пастырем человеческих душ, образцом нравственного поведения. Почти все про­тестантские вероучения игнорируют какую бы то ни было роль Девы Марии. Отношение к женщине (жене, супруге, дочери) осталось за пределами сферы отношений, освященных религией. Семья протес­тантов — это отношения мужчины к мужчине: отца к сыну, хозяина к наследнику (а не к рабу или слуге), т. е. к потенциально равному. Жен­щина может быть лишь подражателем, может лишь бороться за муж­ское место в жизни: равные юридические права с мужчиной, равенство в бизнесе, в профессиональной деятельности и т. д. Протестантизм породил явление эмансипации. Женщины, оставшись за пределами мужского мира и (другая сторона медали) выйдя из-под мужского кон­троля, начали атаку на этот мир извне, чтобы занять в нем как мини­мум равное положение, а еще лучше победить.

¹ Поршнев Б. Ф. Кальвин и кальвинизм // Вопросы истории религии и ате­изма. 1958, № VI, с. 100.

Языческая и атеистическая культуры характеризуются борьбой по­лов и поколений, для протестантской культуры характерна не борьба полов, а борьба женщин за право быть мужчинами! Феминизм растет на этой почве.

Э. Эриксон заметил, что система пуританского воспитания форми­рует из детей неудовлетворенных и внутренне нестабильных людей. Однако эти люди способны длительно переносить одиночество, физи­ческие и моральные тяготы и лишения. В пуританских семьях вырас­тают индивидуалисты, готовые к борьбе, конкуренции и рассчитыва­ющие только на свои силы. Они мотивированы надеждой на успех, верят в себя и не боятся неудач. Не являясь игроками и не рассчиты­вая на счастливый случай или добрую фею, они своими руками, умом и волей строят судьбу.

Пороком пуританской модели семейных отношений является отсут­ствие женского образа матери. Маскулинное поведение становится нор­мой и для женщин. Из-за большей продолжительности жизни женщин они чаще наследуют капитал отцов и мужей и начинают распоряжаться семейным делом, а не только домашним хозяйством.

Э. Эриксон описывает тип властной матери, которая заимствовала идеал «я» от отца или деда. Такая мать стремится к доминированию, абсолютному господству над детьми. Следствия такого воспитания плачевны: мать теряет авторитет у детей (авторитета у отца в таких семьях нет изначально). Дети гнизофреногенных матерей уходят из семьи, бродяжничают, спиваются, пополняют ряды наркоманов, воров и проституток. Таковы побочные следствия системы отношений в про­тестантских семьях.

Сведение на нет роли матери в кальвинистских семьях привело к ожесточению нравов. Считалось, что дети не должны проявлять соб­ственную волю и даже знать о ее наличии у себя. Телесные наказания распространялись повсеместно. В XVI-XVIII вв. битье детей стало еще более жестоким. В Англии наказывали розгами даже студентов универ­ситетов. Позже, несмотря на смягчение нравов, жестко подавлялись и регламентировались сексуальные и телесные отправления детей. Вве­дение норм протестантизма в мир семьи привело к тому, что возникло разграничение семьи кормильца и семьи генетических родителей. Жизнь в деталях воспроизводила библейское разделение божествен­ной семьи и «Святого семейства», отца генетического и отца-воспита­теля. В Англии XVI—XVII вв. разные социальные институты отвеча­ли за вскармливание младенцев и воспитание подростков. До 12-13 месяцев детей вскармливала кормилица (отчуждение детей от матери: куда делась Мадонна, кормящая грудью младенца?), старших детей с 10-12 лег отправляли жить и учиться в соседские семьи, откуда дети обычно к родителям не возвращались. В итоге повысилось значение других детей, дворовых компаний, соучеников в социализации ребенка.

Аналогичные нравы процветали в семьях французской аристокра­тии XVIII в., получившей и переварившей изрядную порцию вольте-рианства.

Однако есть и другая причина падения семейной морали в кругах европейской элиты. Ожесточенная борьба католиков и протестантов вызвала разочарование в нравственных основаниях христианства в це­лом. Возник вакуум веры. Но свято место пусто не бывает, и на смену христианской морали пришла мораль языческая. Возродился пантеон греко-римских божеств, культура Европы XVII-XVIII вв. заполнена образцами античной мифологии. А в жизни возникали конфликт по­лов, социальная самостоятельность женщины и безответственность мужчин за жену и детей. Аристократическая семья того времени — аномальная языческая семья. Следствием было насильственное от­чуждение детей от семьи и конфликт поколений.

С горечью вспоминал о своем детстве князь Ш. М. Талейран-Перигор. Он родился в знатной аристократической семье. Мать сразу после рождения отправила его к кормилице и забыла о нем. Он никому не был нужен, никто его не любил и не ухаживал за ним. Кормилица как-то ушла из дому, посадила ребенка на высокий комод и забыла про него. Талейран упал, повредил себе ногу и на всю жизнь остался хромым. В четыре года его забрали у кормилицы и отправили к дальней родственнице княгине Шале. К ней мальчик привязался, как к матери. Но по достижении шес­ти лет его забрали у любящей старухи и поместили в закрытый колледж в Париже. Раз в неделю он посещал родителей, но им он был не нужен. Следствия воспитания проявились в характере и поступках выдающе­гося взяточника, дипломата и изменника'.

Не обошла эта болезнь и Россию. Языческие нравы царили в кругах российской аристократии, воспитанной в антиправославных традици­ях века Екатерины II. Достаточно вспомнить детство Александра Сер­геевича Пушкина. Арина Родионовна, няня, — единственный светлый образ, который он вынес из детства. Близость к няне заменила ему материнскую любовь. Эмоциональное отвержение и гипопротекция — основные стили детско-родительских отношений в семьях элиты той эпохи.

¹ Тарле Е. В. Талейран. М., 1992.

Следовательно, изменение отношения дворян к семье и детям в Рос­сии начала и середины XVIII в. напрямую связано с западноевропей­ским влиянием, что и отмечается многими исследователями. Например, красочно пишет об этом Ю. М. Лотман: «Семья в начале XVIII в. очень быстро подверглась такой же поверхностной европеизации, как и среда. Женщина стала считать нужным, модным иметь любовника, без кото­рого она как бы "отставала" от времени. Кокетство, балы, танцы, пе­ние — вот женские занятия. Семья, хозяйство, воспитание детей отхо­дили на задний план. Очень быстро в верхах общества устанавливается обычай не кормить детей грудью. Это делают кормилицы. В результате ребенок вырастал почти без матери (конечно, это не в провинции и не у какой-нибудь бедной помещицы, у которой двенадцать человек детей и тридцать душ крепостных, а у дворянской, чаще всего петербургской знати)»¹.

Ю. М. Лотман несколько лукавит. Не в числе детей, не в бедности или богатстве дело — в «провинцию» не проникли нравы Европы, раздираемой религиозными распрями, «эмоциональным» вольтери-анством вкупе с атеизмом, и православная семейная мораль еще дер­жалась в душах людей.

Надо сказать (это точно отметил Л. Н. Гумилев), что и Петр I, и Екатерина II ориентировались в контактах преимущественно на про­тестантские страны. Вообще победа Петра I над Софьей и Василием Голицыным интерпретируется как победа сторонников протестант­ской ориентации реформ в российской верхушке над прокатолической партией. Протестанты из Германии, Чехии, Англии составили основ­ную массу эмигрантов в Россию.

Ю. М. Логман связывает переход в конце XVIII в. к естественности в поведении с влиянием руссоизма, культом природы: стремление к естественности прежде всего оказало влияние на семью. Во всей Евро­пе кормить детей грудью стало признаком нравственности, чертой хо­рошей матери. С этого же времени начали ценить ребенка, ценить дет­ство. Но почему в Европе и в России вдруг победили идеи именно Руссо (одного из легиона писавших и мысливших), чем обусловлен откат к семейным ценностям? Не крахом ли вольтерианской морали и ликвидации издержек морали квазиязыческой?

'Лотмап Ю. М. Беседы о русской культуре. М., 1995, с. 51.

Похоже, что в европейском обществе сработали психобиологиче­ские механизмы саморегуляции: нельзя выключать женщину из се­мьи, нельзя бросать детей на произвол судьбы, за такие «изыски» куль­туры расплачиваются и родители, и дети, и внуки. Происходит возврат к основам христианской культуры, что и фиксируют историки. С вклю­чением женщины в семью, в домашний быт вносится любовь к ребенку, гуманность и стабильность. И правильно отмечает тот же Ю. М. Лот­ман, что именно девушки этого поколения проявили невиданную нрав­ственную стойкость (жены декабристов лишь наиболее известный при­мер).

Влияние же протестантской морали при Петре I проявилось в зако­нодательном закреплении права женщины на развод, что явилось, не­сомненно, важным шагом гуманизации отношений в семье и шагом на пути установления равноправия женщин: перед протестантским Бо­гом все равны, каждый — и дитя, и женщина, и мужчина — имеет шанс на спасение!

Не случайно я описываю семейные отношения в русской дворянской среде XVIII—XIX вв. вглаве, посвященной западноевропейской хрис­тианской модели семьи: русская дворянская культура (точнее культура придворных верхов) по сути своей западноевропейская. Недаром спод­вижник Петра I, главный реформатор русской церкви Феофан Проко-пович, был близок к протестантизму и прямо обвинялся в протестан­тизме русскими священнослужителями.