ХРЕСТОМАТИЯ
по
ПСИХОЛОГИИ
Составитель В. В. МИРОНЕНКО
Под редакцией профессора
А. В. ПЕТРОВСКОГО
Допущано Министерством просвещения СССР
в качестве учебного пособия
для студентов педагогических институтоз
Издание второе, переработанное и дополненное
Москва «Просвещение» 1987
ББК 88 X9I
Рецензент доктор психологических наук А. И. Щербаков
Хрестоматия по психологии: Учеб. пособие для студентов Х91 пед. нн-тов/Сост. В. В. Мироненко; Под ред. А. В. Петровского.— 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Просвещение, 1987.— 447 с.
Хрестоматия составлена применительно к программе курса общей, возрастной н педагогической психологии в педагогических институтах. Тексты представляют собой отрывки и извлечения из трудов ведущих советских, а также прогрессивных зарубежных психологов. Книга снабжена научно-справочным аппаратом.
430900000—662 X —---------------69—87
ББК 88
103(03)—87
©Издательство «Просвещение», 1977 ©Издательство «Просвещение», 1987, с изменениями
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Второе, переработанное и дополненное издание хрестоматии выходит в свет через десять лет после первого.
Решения XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза/ направленные на духовный расцвет советского общества, ■ориентируют психологическую науку на новый поиск и разработку многих проблем теории и практики. Неизмеримо возрастает роль психологии в связи с ускорением научно-технического и социального прогресса, который вызывает появление новых, все более сложных видов человеческой деятельности, расширяет творческие возможности человека и в то же время предъявляет серьезные требования к его психическим процессам и свойствам.
В «Основных направлениях реформы общеобразовательной и профессиональной школы» заключена стратегическая программа общества по совершенствованию обучения и воспитания растущих поколений. Качественно новая ее задача связана не только с углубленным обучением основам наук, но прежде всего с формированием гармонично развитой, общественно активной личности, сочетающей в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство.
Эти изменения нашли свое отражение и в настоящем издании.
Хрестоматия начинается статьями, посвященными вкладу в идейный фонд психологической науки, который был сделан классиками марксизма-ленинизма.
Изучая эти статьи, следует обратить внимание па то, что успехи советской психологии заключаются именно в конкретизации марксистско-ленинского учения о сознании и личности применительно к разнообразным проблемам психологии.
В хрестоматию включены материалы, отражающие научные позиции авторов, разрабатывающих тот или иной аспект психологической проблематики. Поэтому не следует ожидать полного совпадения подходов к различным психологическим феноменам У разных исследователей. Хрестоматия дает возможность познакомиться с многообразием этих подходов, показывает их широту. Однако при этом следует обратить внимание па характерное методологическое и теоретическое единство позиций советских психологов, стоящих на идейной платформе маркспзма-л> ч*ииизма.
Включая в хрестоматию фрагменты работ, мы стремились ие разрывать их общую логику и использовать то наиболее важное, что необходимо для лучшего усвоения соответствующего раздела программы.
Настоящее издание в основном сохраняет структуру первого. Оно также состоит из двух частей; I часть — Общая психология, II часть—Возрастная и педагогическая психология.
Все ссылки на труды К. Маркса н Ф. Энгельса даны по Сочинениям К. Маркса и Ф. Энгельса, издание 2-е; ссылки на работы В. И. Ленина даны но Полному собранию сочинений, издание 5-е. Прн этом указывается название работы, том и страница.
В хрестоматии введен единый принцип текстовых выделений (курсив), а также унифицировано написание некоторых понятий и терминов, в текстах сохранены подзаголовки, существующие в оригинале.
Основательное и осознанное изучение включенных в хрестоматию текстов поможет студентам углубить н расширить свои познания, повысить профессионально-педагогическую и психологическую культуру, совершенствовать психологическую подготовку.
В. Мироненко
Часть I
ОБЩАЯ ПСИХОЛОГИЯ
ВВЕДЕНИЕ В ПСИХОЛОГИЮ
Маркс К.Экономнческо-философские рукописи 1844 года.—Маркс К-, Энгельс Ф.Соч., т. 42, с. 123.
As
и образуют каркас программ по его исследованию с целью теоретического освоения.
Сколь нераздельны бы ни были «знаниевый» и деятельностный планы науки, они неслияниы.
В категориях представлен деятельностный план. Они — рабочие принципы мысли, ее содержательные формы, организующие процесс исследования. Они не могут быть отъединены от содержания. Так, за категорией психического образа стоит множество явлений, обозначаемых такими терминами, как «ощущение», «восприятие», «представление» и т. д. Соединяемое с этими терминами выражает богатство знания, накопленного наукой в отношении определенного слоя психической реальности, а именно всего, что относится к представленности в ней внешних объектов и их свойств.
Категория образа, включая это содержание, не исчерпывается его обобщением, не сводится к тому, что концентрирует в себе признаки, которые присущи ощущениям, представлениям и т. д.
Ведь ее предназначение в том, чтобы организовать и направить исследовательский поиск, выполнить рабочую функцию в конкретных проблемных ситуациях. А для этого она должна включать накопленный предшествующий опыт разработки определенной сферы реальности (скажем, изученное в отношении образной «ткани» психической реальности) в особый контекст, а именно деятельностный. Поэтому научной категории (например, психического образа), в отличие от научного понятия (например, понятия об ощущении, восприятии, представлении и др.), присуща своего рода биполярность. Она относится и к полюсу знания, так как включает в свое содержание признаки, указывающие на независимый от нее объект, и к полюсу деятельности, так как организует и направляет процесс мышления на поиск новых решений (касающихся, например, вопроса о механизмах формирования образа, его детерминации и т. п.).
Подобно языковым формам, категории науки актуализируются н живут, пока применяются с целью получить ответ на вопрос (типа описания — «что это такое?», объяснения — «почему?», «каким образом?», «для чего?», предсказания). Употребляя язык с его открытыми или скрытыми вопросно-ответными формами, его носители-творцы, подыскивая нужный «речевой оборот», никогда не задумываются над задачей преобразования этих форм, хотя (объективно, неосознанно) непрерывно решают именно такую задачу. Никогда ни один исследователь не ставит перед собой цель— разработать или развить такую-то категорию (например, психического образа или психического действия). Перед ним возникают только специальные научные проблемы: выяснить, например, какова зависимость восприятий человека от характера раздражителей (или отсутствия раздражителей в условиях сенсорной депривации), от нервного субстрата (например, правого или левого полушария), от стресса, установки и т. д.
Решая эти задачи, исследователь оперирует категорией психического образа. Полученный им результат, в свою очередь, мо-
жет произвести в этой категории сдвиг. Изучение, например, зависимости зрительной перцепции от мышечных ощущений (Ч. Белл, Г. Гельмгольц и др.) произвело сдвиг в категории образа, раскрыв факторы (детерминанты) , определяющие «нроеци-рованность» образа вовне, объяснив механизм, под действием которого субъект локализует восприятие не в нервном устройстве, где оно возникает, а во внешнем предметном мире. Изучение роли установки (Узнадзе и его школа) показало зависимость образа от психической преднастройкн. Изучение различий в функциях правого и левого полушария (Р. Спери) позволило разграничить в общей картине познания внешних объектов сенсорный образ и умственный, выяснить характер их взаимоотношений,
В сознании исследователя решаемая им проблема выступает в качестве локальной, конкретной, непосредственно предметной, апостериорной, требующей эмпирического изучения. Он имеет дело с объектами, доступными экспериментальному воздействию и наблюдению. Он фиксирует и анализирует реакции нервного субстрата, сенсорные, двигательные или вербальные реакции своих испытуемых и т. д. Из этой эмпирической «руды» он извлекает данные для решения активирующей его ум исследовательской задачи. Но этот ум способен действовать только потому, что вооружен категориальным аппаратом, который, в отличие от решаемой специальной, частной проблемы, не локален, а глобален, не апо-стериорен, а априорен. Он априорен не в кантовском смысле как изначально присущая интеллекту форма. Об его априорности можно говорить лишь в том смысле, что для отдельных умов он выступает в качестве структуры, которая из их личного опыта не-извлекаема, хотя без нее этот опыт невозможен. Но, как мы уже знаем, за этой структурой стоит исторический опыт многих предшествующих поколений исследователей, весь филогенез научного познания.
«Орудийный» характер категории не может быть раскрыт, если рассматривать ее изолированно, «в себе», безотносительно к системе других категорий, принципов и проблем. Невозможно мыслить психическую реальность над одной категорией (например, образа или действия).
Реальность дана познающему уму только сквозь целостный «хрусталик» категориального аппарата. Поскольку, однако, этот «хрусталик» представляет собой развивающийся орган, от характера его «преломляющих сред» зависит восприятие мира психических явлений, ориентация и работа в нем. Хотя ии один из компонентов категориального аппарата не способен функционировать независимо от других, в деительности отдельного конкретного исследования может возникнуть (в силу своеобразия онтогенеза творчества ученого и специфики разрабатываемой проблемы ) обостренная чувствительность к определенным аспектам психической реальности. Сосредоточенность на этих аспектах ведет к тому, что с наибольшей энергией актуализируется один из компонентов (блоков) категориального аппарата. Это влечет за
собой в случае успешного продвижения в предмете более интенсивное развитие именно данного блока, приобретающего в результате новое содержание.
Уровень функционирования других блоков может при этом оставаться прежним. Но из того, что он не претерпевает существенных изменений, отнюдь не следует, будто другие категории, сопряженные со ставшей в структуре данной концепции сверхаен-иой, отпадают и не имеют сколько-нибудь существенного значения для ее своеобразия и дальнейшего развития.
Обращаясь к психологии того периода, когда иаучно-категори-альный аппарат уже сформировался, можно заметить, что структурирование различных блоков этого аппарата происходило весьма неравномерно. Так, категория мотива получила гипертрофированное развитие в учении Фрейда.
Вокруг нее центрировались все основные теоретические конструкции этого учения, отбирались эмпирические феномены (касающиеся неосознаваемой аффективной сферы личности, психического развития, процессов творчества и пр.)-
Означает ли это, что в категориальном «профиле» мышления Фрейда и его последователей не было представлено ничего, кроме категории мотивации? Отнюдь нет. Мыслить психическое под одной категорией, как уже отмечалось, в принципе невозможно, так же как, например, мыслить, если взять уровень философских категорий, категорию движения отрешенно от категорий пространства и времени. Конечно, в целях философского анализа рефлексирующий ум вправе выбрать в качестве отдельной от других проблему времени или проблему пространства и подвергнуть ее специальному, углубленному разбору. Но в реальной работе исследователя пространственно-временных объектов эти объекты постигаются не иначе как посредством всей системы категорий в качестве особой органичной целостности.
Интегральность этой системы присуща не только философским, но и конкретно-научным категориям. И в этом случае мысль оперирует целостным категориальным аппаратом, выпадение любого из блоков которого делает невозможным его функционирование, иначе говоря, научное исследование. Другой вопрос — каково качество различных блоков, насколько адекватно в них преломляется и посредством их изучается реальность. Из того, например, факта, что в теории Фрейда на первый план выступили мотивационные детерминанты поведения как неосознаваемые регуляторы психодинамики, отнюдь не следует, будто в изображенной в этой теории картине психической реальности в целом не было никаких иных категориальных характеристик. В этой картине были представлены и не могли не быть представлены другие категориальные регулятивы психологического познания. Она предполагала поэтому определенную категориальную интерпретацию не только мотива, но также и образа (чувственного и умственного), процесса общения между людьми (категория психосоциального отношения), движений и речевых актов ^категория
действия). Дело только в том, что если применительно к категории мотива (а затем личности) фрейдизм выдвинул новые проблемы и подходы, то образ, общение, действие в качестве интегральных компонентов категориального аппарата психологии обогатились в процессе развития этого направления существенно новым содержанием лишь в той степени, в какой они зависят от категории мотивации, развитие которой составило важное достижение психоанализа <...>
Категориальный аппарат науки развивается только благодаря тому, что ассимилирует достигнутое в сфере теоретических исследований. Вместе с тем язык теорий отличается от языка категориального, поскольку первый является «знаниевым» (передающим знание об объектах реальности), второй — деятельиостным (указывающим на установки и принципы, организующие процесс производства знания). Так, теоретические воззрения на рефлекс не следует идентифицировать с категорией рефлекса, как одной нз инвариант организации процесса исследования поведения. В частности, ни одно из теоретических положений. Декарта о механизме рефлекторного поведения (ни положение относительно «животных духов», которые проносятся по нервным трубкам в желудочки мозга, ни положение о «шишковидной» железе, где «контачат» телесная и духовная субстанции, ии -другие соображения об устройстве и функциях нервной системы) не выдержало испытания времени. Категория же рефлекса, зародившаяся в декартовом учении, направила всю последующую работу в этой области. Представление Сеченова об обособлении нервных путей как основе построения новых форм поведения было умозрительной теоретической схемой. Однако по своему категориальному смыслу оно было важным нововведением, существенно обогатившим категорию действия тем, что внедрило в строй научного мышления признак его адаптируемости и перестраиваемости (без обращения к дополнительному психическому агенту, вмешательство которого считалось прежде необходимым, чтобы придать неизменным рефлекторным дугам новую формулу). Именно указанное положение предвосхитило павловский условный рефлекс, став категориальным организатором исследований в этой области.
Переход из «знаниевого» плана анализа науки в деятельност-иый требует рассматривать категории не только с точки зрения их предметного содержания. Они действуют в мышлении лишь тогда, когда «обслуживают» проблемные ситуации, решаемые исходя из объяснительных принципов. Поэтому категориальный аппарат конкретной науки построен не из «чистых» категорий са-mix. по себе. Он является столько же категориальным, сколько объяснительным и проблемным.
Имя категориального ему присвоено условно, с тем чтобы подчеркнуть, что в категориях концентрируются те главные достижения процесса исследований данной объективной сферы, благодаря которым становится возможным ее дальнейшее позиаиие.
Роль организатора и регулятора этого процесса категории
способны играть только в силу своей сопряженности с объяснительными принципами, придающими им рабочий характер.
Научное знание не ограничивается описанием и классификацией феноменов. Категории, отображая большие разряды явлений, фиксируют различие между ними и вместе с тем вскрывают их своеобразие не иначе как на основе определенных приемов или способов их объяснения. Так как эти способы действительны для любой исследуемой области, они могут рассматриваться безотносительно к категориям. Но последние приобретают свой строй и смысл в зависимости от воплощенных в них объяснительных принципов.
Среди объяснительных принципов выделяются три: детерминизма, системности, развития. Они связаны между собой столь же нераздельно, как категории. Уже отмечалось, что под детерминизмом следует понимать зависимость явления от производящих его факторов. Что касается принципа системности, то он предполагает, что явление получает адекватное объяснение лишь тогда, когда оно рассматривается в качестве представляющего собой органичную часть определенным образом организованного комплекса, отграниченного от других комплексов и находящегося с ними в специфических отношениях. Еще один принцип— принцип развития — предполагает изучение явления с точки ярения того, как известное явление возникло, «какие главные этапы в своем развитии это явление проходило и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь»1.
Эти общие объяснительные принципы не оставались на протяжении многовековой истории психологического познания неизменными. Каждый из них (а точнее, оии совместно) претерпели ряд преобразований, от которых зависело также и обогащение конкретно-научных категорий новым содержанием. Масштабы преобразований были различны.
Может быть выделено несколько крупных исторических периодов, отделяемых одни от другого воистину революционными изменениями в системе объяснительных принципов и тем самым в структуре категорий и проблем. Применительно к изменениям в строе психологического познания при переходе от средневековья к новому времени радикальные сдвиги испытывает понимание детерминации человеческого поведения, его системного характера и развития. В отличие от предшествующего периода, детерминизм идентифицируется с той трактовкой причинности, какую утвердила новая механика, избавившаяся от «скрытых качеств», которыми наделяла материальные тела прежняя физика, от предполагаемой имманентной устремленности этих вещей к целям и др.
Складывается механодетерминистская трактовка поведения всех тел, в том числе и органических. Сам по себе детерминизм еще не означает системности. Он может идентифицироваться с
1 Ленин В. И. О государстве. — Поли. собр. соч., т. 39, с, 67.
представлением о каузальном взаимодействии дискретных частиц. Именно такой подход восторжествовал в ту эпоху в учении о физической природе. Применительно же к телам органическим системность (обусловившая такие выдающиеся достижения науки, как открытие кровообращения и рефлекторной природы поведения) утвердилась, когда за образец была принята механически организованная система (машина). Что касается третьего принципа — развития, то в эру механодетерминизма развитие сводилось к усложнению исходных, далее неразложимых компонентов. На этих принципах в течение двух веков базировались все основные естественнонаучные концепции поведения; рефлекторная теория (воплотившая принцип машинообразности поведения), причинная теория ощущений (согласно которой ощущение — это эффект воздействия стимула на материальное тело), ассоциативная теория, объяснявшая развитие психики на основе механического закона ассоциации сенсорных данных.
В середине XIX в. весь комплекс этих объяснительных принципов претерпевает радикальные изменения. Механический детерминизм уступает место биологическому. Система означает уже не конструкцию типа машины, а способный к саморегуляции и адаптации организм. Развитие мыслится по эволюционно-биоло-гнческому типу. Соответственно преобразуются все прежние воззрения на рефлекс, процесс сенсорного познания, генезис ассоциативных структур и т. д.
Преобразования же эти, в свою очередь, захватывая теоретический и эмпирический состав науки, порождали новые концепции, идеи и открытия...
«Ядерную» триаду категорий психологии составляет образ, действие и мотив. Образ — это воспроизведение внешнего объекта в «ткани» психической организации (имеющей телесную основу). Это как бы «слепок» с объекта, выступающий либо в сенсорной, либо в идеализированной форме. Во втором случае перед нами умственный образ. Действие — это исходящий от его производителя акт, который изменяет соответственно определенному плану сложившуюся ситуацию. Мотив представляет собой побуждение к действию, придающее ему направленность, избирательность, напряженность. Сравним в качестве иллюстрации к положению о зависимости «сетки» категорий от характера объяснительных принципов особенности этой сетки в рассмотренные выше два исторических периода (господства механодетерминизма, а затем биодетерминизма). Сперва образ понимался по типу физического эффекта, производимого одним движущимся телом в воспринимающем его воздействия другом, действие (в пределах детерминистского воззрения) уподоблялось работе машинного устройства, мотив (опять-таки в пределах естественнонаучного подхода) под именем страсти или аффекта также трактовался как отражение пертурбаций в организме, вызванных внешними влияниями.
С переходом к био-, а затем психодетерминизму картина изменилась. Весь категориальный состав психологического мышле-
ния приобрел новое содержание. Образ выступил не только как результат внешних влияний., но также как средство, которое «вылавливает» в среде сведения, пригодные для успешного выживания системы.
Действие приобрело характер лабильного и служащего этим же целям. Столь же радикально изменяется и категория мотива. И он рассматривается в контексте активного обслуживания нужд системы, притом не только индивида, но и вида в целом (отсюда учение об инстинктах, об аффектах у человека как рудиментах некогда полезных реакций и т. д.). Новое категориальное оснащение психологической мысли (обусловленное преобразованием объяснительных принципов) запечатлело результат изучения проблем, справиться с которыми призван аппарат познания.
Как известно, работе мысли присуща вопросно-ответная форма. Не видя «за таблицей категорий» проблем, мы бессильны понять ее смысл и содержание. В этом случае таблица выглядит как помещенный в конце учебника список решений неизвестных нам задач.
Содержание категории раскрывается лишь тогда, когда известны вопросы, в попытках решений которых она возникает, и в ней «отстаивается» все то, что обеспечивает ее дальнейшую продуктивную работу. При взгляде на развитие психологии с «птичьего полета» можно было бы сказать, что перед взором исследователя науки выступают большие, глобальные проблемы — такие, как психофизиологическая (прежде ее было принято называть проблемой души и тела), т. е. касающаяся отношений между двумя уровнями жизненных функций — чисто соматических н собственно психических, или другая не менее сложная проблема отношений психики к отображаемым внешним объектам. Ее можно было бы назвать психогностической (от греч. «гно-зис»—познание). Вопрос о познавательной ценности тех психологических продуктов, которые порождаются мозгом, об их способности передавать достоверную информацию о мире — одна из кардинальных загадок, над которыми с древнейших времен бьется человеческий ум. Известна его философская значимость. Природа наших представлений и понятий, степень их адекватности реальности, отграничение истинного знания от иллюзий и т. п. с древнейших времен изучались в контексте логико-философского анализа. С развитием психологии рассмотрение этих вопросов перешло в конкретно-научный, эмпирический план.
Проблема соответствия умственных продуктов их независимым от деятельности сознания объектам, равно как и ценность сенсорного материала, служащего источником более сложных интеллектуальных форм, неизменно остается важнейшей для научной психологии, для ее конкретных разработок (а не только для философской рефлексии). Другая крупная проблема возникает в связи с необходимостью постичь отношение психики человека к ее социальным детерминантам (психосоциальная проблема).
Эти большие проблемы преобразуются в практике исследова-
I Заказ 5162
тельского труда в более частные и специальные, касающиеся конкретных форм детерминации отдельных разрядов психических явлений. Если использовать для иллюстрации зависимости движения конкретно-научной мысли от пересечения проблемных полей хорошо знакомое нам учение Сеченова о центральном торможении, то оно выступает обусловленным своеобразием таких категориальных проблем, как психофизиологическая, психогностическая, психосоциальная. В ракурсе психофизиологической проблемы оно предполагало открытие нейросубстрата тормозных влияний. Для психогностическон проблемы оно имело значение механизма, объясняющего превращение реального внешнего действия в свернутое внутреннее, приобретающее характер мысля (последняя же, конечно, непременно предполагает познавательное отношение к своему объекту). В контексте психосоциальной проблемы открытие тормозных центров выступило как условие формирования волевой личности, решающим признаком поведения которой является неотвратимое следование нравственным нормам, социальная природа которых очевидна.
Так, глобальные проблемы психологии преобразовались в локальные, решаемые посредством блока категорий (в приведенном примере действие — образ-мотив). Этот блок переходит из виртуального состояния в актуальное только тогда, когда субъект творчества оказывается в проблемной ситуации, с которой он способен справиться не иначе как посредством категориального аппарата. Здесь наблюдается нечто подобное формам языка (его инвариантным грамматическим структурам), которые актуализируются только в ситуациях высказываний. Проходя через необозримое множество подобных ситуаций, язык становится историческим феноменом. Его формы изменяются, перестраиваются, обогащаются.
Равным образом в процессе решения проблем происходят сдвиги в категориях психологического познания как в его содержательных формах. Мы видим, что категории являются своего рода «инструментами», «орудиями», позволяющими обрабатывать психологические объекты, извлекать из них новое содержание. В процессе обработки они сами трансформируются под давлением необходимости отразить свойства этих объектов, более адекватно, чем в прежний момент движения мысли.
Эудучи представлены в теоретико-эмпирическом составе науки, категории не существуют независимо от него и не выступают в качестве объекта рефлексии ученого, поглощенного решением конкретной предметной задачи (разработкой концепции, охватывающей определенный круг явлений, ее экспериментальной проверкой, фиксацией результатов наблюдений и т, п.). Решая эту задачу, ученый формулирует ее на теоретическом языке.
Когда, например, Гербарт говорил о динамике представлений, Гельмгольц — о бессознательных умозаключениях, Бен — о пробах и ошибках, Сеченов — о рефлексно-образном психологическом процессе, Вундт — об апперцепции, Брентано — об интеицнональном
акте сознания, Джемс — об идеомоторном акте и т. д., то за всеми приведенными терминами стояли различные комплексы теоретических представлений. Но при всех расхождениях между исследователями за этими комплексами «работала» категория психического действия, отображающая один из неотъемлемых компонентов психической реальности. Уровень и степень адекватности отображения этой реальности были различии. Но это уже другой вопрос. Нас же здесь интересует инвариантное в составе знания, накопление некоторых неформ ал изуемых признаков, которые при огромном разнообразии концепций входят в структуру коллективного научного разума. Если бы этой инварианты, добытой усилиями научного сообщества на протяжении многих поколений, не сложилось, мы оказались бы в царстве анархии. Один исследователь не мог бы понять другого. Не существовало бы точки, где их мысли соприкоснулись. Наука перестала бы быть «всеобщим трудом», как ее охарактеризовал К. Маркс. Нечего было бы передавать по эстафете. Достижения каждого пропадали бы с ним бесследно. Но исторический опыт говорит о другом.
При разноголосице теорий, которая, быть может, нигде не принимала столь упорный характер, как в психологии, в этой науке возникали продуктивные диалоги, в столкновении точек зрения проявлялись новые идеи, накапливалось позитивное знание, менялось общее представление о психической организации человека.
Это было бы невозможно, если бы автор одной теории не понимал другого, не мог бы, встав на его точку зрения, перевести его суждения, высказанные на языке чуждой ему теории, на собственный язык. Выходит, что, хотя они и говорили на разных языках, хотя и придерживались различной интерпретации фактов, в их интеллектуальном устройстве имелись некоторые общие устойчивые точки. Ими и являлись компоненты категориального аппарата. Этот аппарат, подобно строю языка,— анонимен. Мы называем поименно авторов теорий. Можно, например, перечислить— от Декарта до Павлова — авторов теорий рефлекса. Но к категории рефлекса не может быть «припечатано» ни одно имя, сколь велико бы оно ни было.
Центральное торможение в память об его открывателе назвали сеченовским. Но категориальное знание о нервном процессе (обогащенное этим открытием) вырабатывается множеством исследователей, ни один из которых — как значителен бы ни был его вклад — не имеет оснований претендовать на авторство.
Если мы и называем целые периоды в развитии какого-либо объяснительного принципа (например, детерминизма) именами отдельных героев драмы познания — Аристотеля, Декарта, Дарвина, Сеченова, то делаем это не для того, чтобы отнести категориальное богатство эпохи за счет выдающейся фигуры, для которой все остальное служило фоном, но с единственной целью — отграничить одну эпоху от другой <...>
Для выбора именно данной исторической фигуры в качестве
3*
символизирующей целый период (сотворенный в действительности множеством умов) имеются веские основания в составе и характере ее личных достижений.
Категориальный аппарат—развивающийся орган. В его общем развитии выделяются определенные стадии, или периоды. Сменяя друг друга, они образуют своего рода категориальную «карту», или «шкалу». Ориентируясь на нее, мы можем теперь приступить к нашей главной задаче: нанести на «карту» то научное событие, значение и место которого в развитии научно-психологического познания надлежит определить.
Сложность оценки научного достижения обусловлена многими факторами. Очевидно, что она не может быть сколько-нибудь адекватной, если достижение рассматривается само по себе, изолированно от динамичного, исторически развивающегося контекста, вне которого невозможно определить характер сдвига, произведенного им в наличном запасе знаний, степень новизны и влияния на последующий ход событий в науке.
Одно из преимуществ категориальной «шкалы» в том, что она позволяет наметить точку отсчета для диагностики уровня про-двинутости в проблеме, масштабности сдвига в категориальном аппарате. Поскольку «шкала» фиксирует инвариантное во всем многообразии теорий, она дает основание локализовать каждую из теорий в независимости от этого многообразия системе координат. Если, например, в качестве исходного инвариантного признака принимается принцип детерминизма, то, зная шкалу основных уровней развития этого принципа, мы относим конкретную концепцию к одному из указанных уровней и тем самым выясняем ее продвинутость сравнительно с другими концепциями, трактующими данную область явлений.
Если, например, речь идет о таком ключевом для любой трактовки поведения понятии, как рефлекс, то недостаточно определить его как закономерный, опосредствованный нервными центрами ответ организма на внешнее воздействие, ибо любой из терминов этого определения имеет множество исторических различных «слоев». Под «внешним воздействием», «нервными центрами», «ответной реакцией», «закономерной связью» и т. д. понималось — от эпохи к эпохе— существенно различное.
Представляя основные периоды в развитии мировой психологической мысли в качестве своего рода «лестницы» категориальных структур, мы приобретаем возможность выяснить, какую из ступеней репрезентирует данная теоретическая или эмпирическая конструкция...
Конечно, время течет «по календарю». Но насыщенность этого времени событиями (в нашем случае научными событиями) неоднородна. Имеются периоды особо интенсивной работы мысли. В. И. Вернадский называл их эпохами «взрывов научного творчества».
Одна из подобных эпох падает на середину прошлого века. Тогда чуть ли не каждое десятилетие в.развитии научно-категори-
\
ального аппарата познания организма и его функций происходили радикальные сдвиги. Глобальные преобразования, которые испытывал общий строй научного мышления, отражались на всех компонентах категориального аппарата. Эти компоненты развивались неравномерно. Тем самым осложняется «дифференциальная диагностика» уровня, на котором функционировали в мышлении отдельных исследователей интересующие нас понятия.
Между тем только благодаря подобной «дифференциальной диагностике» можно выяснить истинную цену вклада конкретного ученого в изменчивый запас научных знаний. Следует ограничить операцию определения понятия, исходя из правил формальной логики, от его определения по категориальной «шкале». Во втором случае мы имеем дело с особой формой логического анализа, которую с целью обособления ее от других его форм назовем анализом, основанным на схемах логики развития науки.
Термин «логика», как известно, многозначен. Но как ни расходятся воззрения на логические основания познания, под ними неизменно имеются в виду формы и структуры мышления, а не его содержательные характеристики.
Структуры, которые мы до сих пор рассматривали, отличаются от всеобщих логических форм и операций. Мы назвали их конкретно-научными категориальными схемами (или «сетками»). Оказавшись в пределах одной из них, исследовательский ум движется по присущему ей категориальному контуру с неотвратимостью, подобной выполнению предписаний грамматики или логики. Это можно оценить как еще один голос в пользу присвоения рассматриваемым здесь особенностям научного поиска имени логики.
Так, с переходом к механодетерминизму единственно логичным стало такое объяснение жизненных функций организма, которое Следовало принципам новой неаристотелевской (галилеевской) физики. Относить тело к разряду одушевленных (биологических) иа том основании, что его регулятором служит душа, было теперь алогично. Не в смысле отступления от правил построения силлогизма, а в смысле разрушения критериев, утвержденных новой категориальной схемой. Здесь отчетливо выступает различие между логикой традиционно-философской и категориально-научной. Вряд ли великий систематизатор первой — Аристотель — мог заслужить упрек в отступлении от сформулированных им общелогических постулатов. Но эти постулаты охватывали столь абстрактную прослойку интеллектуальной активности, что являлись совершенно безразличными для выработки более прогрессивных, чем в античную эпоху, принципов и приемов научного объяснения природы. Применительно к предметному уровню этого объяснения (а не к уровню формально-логических операций) развитие научного познаний*— не только его содержания, но и структур — существенно продвинулось именно потому, что преодолело аристотелевское воззрение на физический мир и человеческий организм. Говоря об этом воззрении, мы имеем под ним в виду не сами по
себе представления о познанных феноменах, хотя бы и во всей их совокупности, а те общие свойства мышления, которые приобрели (в силу своей инвариантности и регулятивности) научно-категориальный характер.
За трактовкой ощущений, образов фантазии, влечений, ассоциаций, аффектов, умственных процессов и т. д. действовали общие объяснительные принципы, благодаря которым психологический разум эпохи античности только и мог упорядочить, поставить явления в закономерную связь, соединить «начала и концы» знания. С триумфом новой категориальной схемы, сменившей античную, утратили свое значение не прежние правила логического вы* вода, а категориальные регулятивы. Их сменили новые схемы, имевшие для исследователей новой формации такую же принудительную силу, как и запечатленные Аристотелем правила силлогизма.
Сказанное свидетельствует о существенном различии между двумя направлениями рефлексии о строении мысли — формальнологическом и предметно-логическом. Имеется, однако, особый план рассмотрения того направления движения знания, которое названо предметно-логическим. Этот план обусловлен историческим характером развития предмета науки, изменения его категориальных оснований. Выявляется определенная закономерность в переходе от одной стадии к другой. И в этом смысле принято говорить о логике развития науки, в частности, психологии как науки. Мы имели возможность убедиться в том, что формирование ее предмета прошло ряд «филогенетических» ступеней, частично воспроизведенных в онтогенезе сеченовского творчества. Момент необходимости, закономерности в этих переходах и воспроизведениях оправдывает до известной степени применение термина «логическое» к движению мысли уже не в пределах какой-либо одной, из стадий с присущими ей формами (например, в отношении стадии механодетерминизма), а в ряду трансформаций интеллектуальных структур, где одна категориальная сетка переходит в другую с неотвратимостью, напоминающей построение мысли по канонам логики, когда из одного суждения следует другое. Этот процесс совершается объективно, безотносительно к своеобразию путей, избираемых творческой личностью. Истинное знание, воспроизводя реальность, не зависит в своем предметном содержании от индивидуального субъекта. Но от него не зависит и движение знания — переход от одной истины к другой, если рассматривать этот переход в «выпрямленном», очищенном от превратностей, с которыми сопряжен любой творческий поиск, виде. Закономерность такого перехода и есть логика развития науки. Приняв в качестве форм этой логики научно-категориальные структуры, мы можем представить развитие психологической мысли как их независимое от бесчисленных частных вариаций (отдельных концепций, идей, открытий) преобразование. Мы абстрагируемся от этих вариаций-, чтобы преодолеть видимость хаотического скопления событий и постичь рбщую закономерность, бла-
годаря которой просвечивают связующие их нити. Эти нити вплетаются в категориальную «сетку» познавательного аппарата отдельного исследователя. Тем самым логика развития науки определяет направление и содержание его видения реальности...
Ярошевский М. Г.Сеченов имировая психологическая мысль. М., 198!, с. 139—152.
Ф. В. Бассин
ПЧЕЛА
Пчелы в изолированном состоянии — это обычные перепончатокрылые насекомые, к числу которых относятся также осы и муравьи; от насекомых, ведущих одиночный образ жизни, пчел отличает одна черта: они не способны жить в изолированном состоянии, и смерть их в этих условиях наступает спустя несколько часов; так обстоит дело не только с пчелами, но также с муравьями и термитами.
Это странное и не имеющее объяснения явление, заключающееся в том, что изоляция вызывает смерть, до сих пор привлекало недостаточно внимания; оно характерно для общественных насекомых, и только для них. <...>
Заметим прежде всего, что все реакции пчелы определяются семьей. Мы убеждаемся в этом, когда изучаем у пчел реакции предпочтения, — исследование, весьма обычное в энтомологической лаборатории. Оказывается, у пчел индивидуальные реакции подчинены интересам семьи. <...>
1 Следует обратить внимание на то, что Р. Шовен довольно часто прибегает к антропоморфическим сравнениям и образам. И хотя это лишь литературный прием, но явно не всегда удачный. Например, он пишет об обществе насекомых, об их социальных инстинктах. При этом сам Р. Шовен неоднократно подчеркивает, что только человек может рассматриваться как действительно общественный вид, животные же все в равной мере субсоциальиы. С одной стороны, автор рассматривает (и справедливо) семью общественных насекомых как биологическую систему, как единство, как почти единый организм, с другой—неоднократно говорит об ульях, муравейниках, термитниках как явлениях социальных, проявляя непоследовательность и вступая в противоречие с самим собой.
Помещенная в прибор одиночная пчела не проявляет ничего, кроме сильнейшего возбуждения, и ей так и не удается остановить свой выбор на какой-нибудь зоне с определенной температурой, влажностью или степенью освещенности. При работе с небольшими группами (в 3—4 десятка) пчел получаются несколько лучшие результаты, хотя они сильно отличаются от того, что происходит с обычными насекомыми-одиночками. <...>
Такое сильное и своеобразное влияние группового образа жизни на реакции пчел еще не дает нам сведений об «общественной нервной, системе», если допустить, что она вообще существует, а это мы пока можем лишь предполагать... Действительно, если отдельным организмам удается установить взаимосвязь, сложиться воедино, работать сообща, то их деятельность протекает на ином, гораздо более высоком уровне.
В улье живет от 60 до 70 тысяч пчел, значит, столько же мозговых центров. Чтобы быть лучше понятым, я прибегну к аналогии. Известно, что элементы памяти больших электронных вычислительных машнн состоят из ферритовых колец, соединенных между собой чрезвычайно сложным образом. Предположим, что инженер, которому поручили сконструировать такую машину, имеет лишь одно ферритовое кольцо—он ничего не сможет сделать. Будь у него десяток нлн сотня таких колец, он не был бы ближе к цели, а вот если нх дать ему несколько тысяч, то он сможет, соединив кольца надлежащим образом, создать из них орган машинной, памяти. Тысяча элементов приобретает ценность и значение, какими ни в какой мере не обладали ни десяток их. ни сотня. Предположите теперь, что у маленьких ферритовых колец выросли ножкн, что они умеют передвигаться и что они лишь в особых случаях соединяются и образуют единое целое: вы получите машину, во многом сходную с пчелиной семьей.
Понятно, простая аналогия, подобная приведенной выше, не может служить веской аргументацией, но есть в ней некая внутренняя очевидность, которая делает ее в наших глазах довольно правдоподобной.
ОСЫ МУРАВЬИ, ТЕРМИТЫ
Осы
В наших местах осы не редкость. Хотя поведение их много проще, чем поведение пчел или муравьев, однако жизнь ос весьма интересна, как мы увидим из дальнейшего.
Развитие колонии было подробно изучено Делёрансом на осах полистах (Polistes), строящих свои соты прямо под открытым небом, без всякой оболочки. Полисты соскабливают кусочки древесины и, пережевывая ее, превращают в подобие картона, который идет на строительство ячеек. Реомюр еще в те времена, когда люди делали бумагу только из тряпок, заметил эту особенность ос и, предвосхищая развитие техники, задался вопросом, почему бы нам не последовать их примеру и не пустить в дело измельченное дерево.
Строительная деятельность этих ос носнт циклический характер: строительство возобновляется несколько раз в день, гнездо изменяется непрерывно, нет такой минуты, когда можно было бы считать его законченным. Непосредственной причиной возбуждения строительной активности является наличие яиц в яичниках ос, но по сути дела все связано с определенным несоответствием между откладкой яиц и числом свободных ячеек в гнез-
де. Когда появляются личинки, осы кормят их обычно в первые дни измельченными яйцами, взятыми из других ячеек. Таким образом, часть ячеек освобождается, а как только в сотах появляется некоторое число пустых ячеек, строительство приостанавливается. Но личинки растут, переходят на другой корм, получают от кормилиц уже не измельченные яйца, а соки животных и растений. Между тем матка засевает ячейки яйцами, и опять наступает момент, когда в гнезде не остается или почти не остается пустых ячеек. Тогда осы снова берутся за строительство... В отличие от пчел полисты обычно не способны заделать дыру в стенке (а если н заделывают, то очень плохо), хотя часто восстанавливают поврежденные края ячеек. Делёранс пишет, что у них не существует и такого разделения труда, как у пчел. Парди наблюдал у полистов явления доминирования: одни самки определенно подавляют других и специализируются в откладывании яиц; другие занимаются только доставкой корма и строительных материалов и яиц не откладывают.
А. Р. Лурия
ЛИЧНОСТЬ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ОБЩЕНИИ
Д. Н. Узнадзе
Ф. Ломов
Ш
личные, межличностные и другие отношения людей. Общение может выступить в роли предпосылки, условия, внешнего или внутреннего фактора деятельности, и наоборот. Взаимосвязи между ними в каждом конкретном случае могут быть понятны только в контексте системной детерминации развития человека.
Уже самый тот факт, что общение изучается многими науками, позволяет считать, что оно является многоуровневым, многомерным, обладающим разнопорядковыми свойствами, т. е. системным процессом. Об этом же говорит и разнообразие характеристик, которые используются при его описании: прямое, косвенное, непосредственное, опосредствованное, деловое, личное, межличностное, резонансное, рапортное и т. д. и т. п. <...>
Категория общения позволяет раскрыть определенную сторону (или аспект) человеческого бытия, а именно взаимодействие между людьми. А это, в свою очередь, дает возможность исследовать те качества психических явлений и закономерностей их развития, которые определяются таким взаимодействием.
Оно имеет особенно большое значение для исследования класса социально-психологических явлений; подражания, внушения, заражения (и противоположных им процессов), коллективных представлений, психологического климата, общественного настроения и др.
Бодалев А. А.Восприятие человека человеком. Л., 1965, с, 3—15.
Н. И. Жинкин
К ВОПРОСУ О ВИДАХ ОТНОШЕНИЙ
Существуют различные виды отношений, вернее, стороны единого предметного отношения, определяемые многосторонней возможностью реакций человека и многосторонностью объектов. Но две основные стороны отношения глубоко коренятся в филогенетическом и историческом прошлом человека. Они представляют основу положительного или отрицательного активного избирательного отношения человека, основу в подлинном смысле тенденции (от латинского слова tendere — напрягать), напряженной направленности психической активности человека. От простого положительного или отрицательного хемотаксиса, через инстинкты (сложные безусловные рефлексы), до сложных влечений и потребностей человека мы устанавливаем качественное многообразие этих жизненных тенденций. В этом ряде эволюционных ступеней (в отличие от биологизаторского стремления видеть в простом и сложном тождественное) советская психология подчеркивает их качественное различие и общественно-историческую, а не просто биологическую природу потребностей человека. Потребности — это одна сторона основного отношения. Скорее всего ее можно определить как конативную (от латинского слова сопаге — стремиться, домогаться) тенденцию овладения.
На ранних (примитивных) стадиях развития отношения носят еще недифференцированный характер. В процессе развития уже на уровне бессознательных отношений высокоорганизованного животного (собака, обезьяна) вычленяется вторая сторона первоначального двуединого отношения — эмоциональное отношение привязанности, любви, симпатии и их противоположности — неприязни, вражды, антипатии. <...>
На базе. этих двух основных сторон, или видов, отношений возникают другие виды, имеющие особые генетические корни и выступающие у человека благодаря высокому развитию его интеллекта как относительно самостоятельные образования. Сюда прежде всего следует отнести интересы, привлекающие большое внимание педагогов и психологов. <...>
10*
Усилие в отношении к учебным обязанностям является частной формой усилий человека, вытекающих из ответственного отношения к своим обязанностям, характеризующим морально-правовые отношения человека. Ответственное отношение к своим обязанностям, формируясь в процессе взаимодействия людей, выполнения требований родителей, учителей, начальников, перерастает во внутренние образования, такие, как долг, совесть.
Моральное формирование личности основывается не только на требованиях, но и на знании образцов и на процессе сопоставления своих действий и поступков с образцами, с оценкой. Этот внутренний процесс приводит к образованию оценочных отношений, определяющих этические, эстетические, юридические и другие критерии поступков и переживаний человека.
Соответственно формированию этических оценок и связанной с этим критикой себя и других возникает требовательность, или требовательное отношение к окружающим и к самому себе. Отсюда же вытекает и особый вид этического отношения к другому человеку — уважение в положительном случае и пренебрежение или презрение в противоположном случае. Значение этих явлений во всех сторонах жизни, в частности в области школьных взаимоотношений между учащимися, отношений к учителю, его авторитету, достаточно ясно.
ВОПРОСЫ ПЕДАГОГИКИ И ПСИХОЛОГИИ ОТНОШЕНИЙ
Как известно, основными проблемами педагогики являются проблема образования (обучения) и проблема воспитания. Давно известно, что предпосылками успешности обучения являются подготовка ученика, его способности и усилия. Но подготовленность сама обусловлена способностями и учебными усилиями ученика. Не касаясь сложного вопроса о способностях, нужно только сказать, что в условиях нормального развития они находятся в закономерном соотношении со склонностями, которые выступают как движущая сила развития способностей. Вместе с тем склонность представляет собой не что иное, как избирательно-положительное отношение, как более или менее стойкую потребность в определенном виде деятельности. Способности развиваются в связи с напряжением и усилиями, которые мобилизуются склонностью. Таким образом, мы подходим к усилиям в учебной или профессиональной деятельности, которые в свою очередь
определяются интересом, умственной активностью, сознанием необходимости и ответственным отношением к обязанностям... Интерес как выражение непосредственной потребности познавательного овладения находится в известном соотношении с сознанием общей обязательности учения, с формированием ответственного отношения к учебной работе. Но если он имеет тенденцию к концентрации на некоторых определенных областях, то сознание необходимости и ответственности, наоборот, распространяется на все учебные предметы. В этом пункте неразрывно связываются воспитательные и образовательные моменты. Заслуживает внимание и то, что умственная активность и учебная активность хотя и тесно связаны друг с другом, но могут не совпадать. <...>
Дисциплина учащихся является выражением их сознательного отношения к школе и ее требованиям. В основе формирования этого отношения лежит отношение к руководству в школе, исходной фигурой которого, естественно, является педагог. Но, как показал А. С. Макаренко, на разных ступенях формирования школьного коллектива все большее значение в формировании поведения и личности отдельных учащихся приобретает коллектив... В своей педагогике А. С. Макаренко более всего опирался на психологию отношений. <...>
Нельзя... не сказать, что успехи производственной работы и дисциплины производства с психологической стороны опираются также на отношение к производству. Наиболее характерно, что передовики производства, рационализаторы, изобретатели показывают образцы самоотверженно преданного отношения к производству, определяющего мобилизацию их творческих возможностей и их непрерывное развитие. Если И. П. Павлов называл свои замечательные труды плодом «неустанного думанья», то и здесь мы имеем дело с плодом неустанного думанья и деланья, с творческим трудом, который реорганизует все отношения чело-века, мотивы его поведения и деятельности. В формировании такого отношения важнейшую роль играет подлинно трудовое воспитание, в котором основное значение имеет производственный коллектив. <...>
Научно обоснованная разработка психологии отношений стала возможной лишь на основе овладения методологией марксизма-ленинизма, развития учения о высшей нервной деятельности и марксистской педагогики. Она осуществляется в борьбе со взглядами тех зарубежных ученых, которые стоят на чуждых нам идеологических позициях (Адлер, Штрассер, Дессуар, Са-ливен и др.)- Отнюдь не претендуя на освещение всех сторон психической деятельности и поведения человека, психология отношений изучает его как личность, развивающуюся в связи с многообразием условий действительности. Развитие человека, обусловленное его объективным положением, в наибольшей степени Определяется характером его взаимодействия с окружающими его людьми.
Его отношения к действительности, так же как и его деятель-
ность, представляя сложнейшее синтетическое образование, обу. словлены всей историей его индивидуального развития и общественно-историческими условиями его жизни и деятельности. В динамичности отношений человека адекватно отражается сама жизнь, а перспективность отношений в наибольшей степени характеризует ие только отражающую, но и преобразующую природу сознания человека. Разработка психологии отношений тесно связана с психологическими понятиями, которые долго не поддавались психологическому пониманию, — с такими, как интересы, убеждение, оценка, долг, привязанность, склонность и др. Психология отношения вырастает из практики взаимодействия людей, из педагогической, медицинской и производственной практики.
Вопросы психологии, 1957, № 5, с. 142—154,
ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ
А. А. Леонов, В. И. Лебедев
ВЛИЯНИЕ ИЗОЛЯЦИИ НА ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ
О. И. Скороходова
КАК Я ПРЕДСТАВЛЯЮ ОКРУЖАЮЩИЙ МИР
ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ.
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ТОМ, ЧЕГО Я НЕ ВИДЕЛА
О животных
А. Р. Лурия МАЛЕНЬКАЯ КНИЖКА О БОЛЬШОЙ ПАМЯТИ
ЗАМЫСЕЛ
В течение почти 30 лет автор мог систематически наблюдать человека, чья выдающаяся память относилась к числу самых сильных, описанных в литературе. <„.;>
В последние годы учение о памяти, которое долгие годы было в состоянии застоя, вновь стало предметом оживленных исканий и бурного роста. Это связано с развитием новой отрасли —техники быстродействующих счетно-решающих устройств и новым разделом науки — бионики, которая заставляет внимательно присматриваться ко всем проявлениям того, как действует наша намять и какие приемы кладутся в основу «записи» воспринимаемого материала и «считывания» хранимых в опыте следов. Это связано вместе с тем с успехами современного учения о мозге, его строении, его физиологии и биохимии.
НАЧАЛО
Начало этой истории относится еще к 20-м годам этого века.
В лабораторию автора — тогда еще молодого психолога — вришел человек и попросил проверить его память.
Человек — будем его называть Ш. — был репортером одной из газет, и редактор отдела этой газеты был инициатором его прихода в лабораторию.
Как всегда по утрам редактор отдела раздавал своим сотрудникам поручения; он перечислял им список мест, куда они должны были пойти, и называл, что именно они должны были узнать в каждом месте. Ш. был среди сотрудников, получивших поручения. Список адресов и поручений был достаточно длинным, и редактор с удивлением отметил, что Ш. не записал ни од-
иого из поручений на бумаге. Редактор был готов сделать выговор невнимательному подчиненному, но Ш. по его просьбе в точности повторил все, что ему было задано. Редактор попытался ближе разобраться, в чем дело, и стал задавать Ш. вопросы о его памяти, но тот высказал лишь недоумение: разве то, что он запомнил все, что ему было сказано, так необычно? Разве другие люди не делают то же самое? Тот факт, что он обладает какими-то особенностями памяти, отличающими его от других людей, оставался для него незамеченным. <...>
Я приступил к исследованию Ш. с обычным для психолога любопытством, но без большой надежды, что опыты дадут что-нибудь примечательное.
Однако уже первые пробы изменили мое отношение и вызвали состояние смущения и озадаченности, на этот раз не у испытуемого, а у экспериментатора.
Я предложил Ш. ряд слов, затем чисел, затем букв, которые либо медленно прочитывал, либо предъявлял в написанном виде. Он внимательно выслушивал ряд или прочитывал его и затем в точном порядке повторял предложенный материал.
Я увеличил число предъявляемых ему элементов, давал 30, 50, 70 слов или чисел — это не вызывало никаких затруднений. Ш. не нужно было никакого заучивания, и, если я предъявлял ему ряд слов или чисел, медленно и раздельно читая их, он внимательно вслушивался, иногда обращался с просьбой остановиться или сказать слово яснее, иногда сомневаясь, правильно ли он услышал слово, переспрашивал его. Обычно во время опыта он закрывал глаза или смотрел в одну точку. Когда опыт был закончен, он просил сделать паузу, мысленно проверял удержанное, а затем плавно, без задержки воспроизводил весь прочитанный ряд.
Опыт показал, что с такой же легкостью он мог воспроизводить длинный ряд и в обратном порядке — от конца к началу; он мог легко сказать, какое слово следует за каким и какое слово было в ряду перед названным. В последних случаях он делал паузу, как бы пытаясь найти нужное слово, и затем легко отвечал на вопрос, обычно не делая ошибок.
Ему было безразлично, предъявлялись ли ему осмысленные слова или бессмысленные слоги, числа или звуки, давались ли они в устной или в письменной форме; ему нужно было лишь, чтобы один элемент предлагаемого ряда был отделен от другого паузой в 2—3 секунды, и последующее воспроизведение ряда не вызывало у него никаких затруднений.
Вскоре экспериментатор начал испытывать чувство, переходящее в растерянность. <...>
Оказалось, что память Ш. не имеет ясных границ не только в своем объеме, но и в прочности удержания следов. Опыты показали, что он с успехом — и без заметного труда — может воспроизводить любой длинный ряд слов, данных ему неделю, месяц, год», много лет назад. Некоторые из таких опытов, неизменно
,1Л»
кончавшихся успехом, были проведены спустя 15—16 лет (!) после первичного запоминания ряда и без всякого предупреждения... Если принять во внимание, что Ш., который к этому времени стал известным мнемонистом и должен был запоминать многие сотни и тысячи рядов, этот факт становится еще более удивительным.
ЕГО ПАМЯТЬ
Трудности
При всех преимуществах непосредственного образного запоминания оно вызвало у Ш. естественные трудности. Эти трудности становились тем более выраженными, чем больше Ш. был принужден заниматься запоминанием большого и непрерывно меняющегося материала, а это стало возникать все чаще тогда, когда он, оставив свою первоначальную работу, стал профессиональным мнемонистом.
Искусство забывать
Мы подошли вплотную к последнему вопросу, который нам нужно осветить, характеризуя память Ш. Этот вопрос сам по себе парадоксален, а ответ на него остается неясным. И все-таки мы должны обратиться к нему.
П
Многие из нас думают: как найти пути для того, чтобы лучше запомнить. Никто не работает над вопросом: как лучше забыть? С Ш. происходит обратное. Как научиться забывать? — вот в, чем вопрос, который беспокоит его больше всего. <...>
На первых порах попытки создать «технику забывания», которые применил Ш., были очень простые: нельзя ли проделать акт забывания во внешнем действии — записать то, что надо забыть? Другим это может показаться странным — для Ш. это было естественно.
«Для того, чтобы запомнить, люди записывают... Мне это было смешно, и я решил все это по-своему: раз он записал, то ему нет необходимости помнить, а если бы у него не было карандаша в руках, и он не мог записать, он бы запомнил! Значит, если я запишу, я буду знать, что нет необходимости помнить... И я начал применять это в маленьких вещах: в телефонах, в фамилиях, в каких-нибудь поручениях. Но у меня ничего не получалось, я мысленно видел свою запись... Я старался записывать на бумажках одинакового типа и одинаковым карандашом, — и все равно ничего не получалось...»
Тогда Ш. пошел дальше; он начал выбрасывать, а потом даже сжигать бумажки, на которых было написано, что он должен был забыть. Впервые мы встречаемся здесь с тем, к чему мы еще много раз будем возвращаться в дальнейшем: яркое образное воображение Ш. не отделено резко от реальности, и то, что ему нужно сделать внутри своего сознания, он пытается делать с внешними предметами.
Однако «магия сжигания» не помогла, и, когда один раз бросив бумажку с записанными на ней цифрами в горящую печку, он увидел, что на обуглившейся пленке остались их следы — он был в отчаянии: значит, и огонь не может стереть следы того, что подлежало уничтожению!
Проблема забывания, не разрешенная наивной техникой сжигания записей, стала одной из самых мучительных проблем Ш. И тут пришло решение, суть которого осталась непонятной в равной степени и самому 111., и тем, кто изучал этого человека.
«Однажды — это было 23 апреля — я выступал три раза за вечер. Я физически устал и стал думать, как мне провести четвертое выступление. Сейчас вспыхнут таблицы трех первых... Это 'был для меня ужасный вопрос... Сейчас я посмотрю, вспыхнет ли у меня первая таблица или нет... Я боюсь как бы этого не случилось. Я хочу — я не хочу... И я начинаю думать: доска ведь уже не появляется, — и это понятно почему: ведь я же не хочу! Ага!.. Следовательно, если я не хочу, значит, она не появляется... Значит, нужно было просто это осознать!»
Удивительно, но этот прием дал свой эффект. Возможно, что здесь сыграла свою роль фиксация на отсутствие образа, возможно, что это было отвлечение от образа, его торможение, дополненное самовнушением — нужно ли гадать о том, что остается нам неясным?.. Но результат оставался налицо.
,200
«Я сразу почувствовал себя свободно. Сознание того, что я гарантирован от ошибок, дает мне больше уверенности. Я разговариваю свободнее, я могу позволить себе роскошь делать паузы, я знаю, что, если я не хочу, образ не появится,— я чувствую себя отлично...»
Вот и все, что мы можем сказать об удивительной памяти Ш., о роли синестезий, о технике образов и о «летотехнике», механизмы которой до сих пор остаются для нас неясными..,
Лурия А. Р. Маленькая книжка о большой памяти. М., 1968, с. 5—27, 35—42.
В. Н. Пушкин
О. К. Тихомиров
Р. Г. Натадзе
M
люцинации или иллюзии восприятия, принимаемой субъектом за действительность. Установка возникает, ибо субъект относится к образам своего воображения как к действительности.
Но существует и третий вид «взлета», отрыва от реальной действительности, когда субъект представляет себе то, отсутствие чего в действительности ему известно, когда субъект не сомневается в нереальности представленного. Так поступает ребенок, с увлечением выполняющий сфантазированные им роли и преобразовывающий в воображении окружающую его комнатную обстановку в космическое пространство, в поле ожесточенного боя, в бушующий океан и т. п. Не верит в воображаемую сценическую ситуацию и «перевоплотившийся», согласно воображаемой диктуемой пьесой ситуации, актер, воспринимающий в это время совсем другую ситуацию — своих коллег, полотна декораций н т.д., не теряет чувства реальности и юноша, уединяющийся для того, чтобы «помечтать», т. е. воображать ситуацию, нереальность которой ему хорошо известна, и т. д.
Спрашивается, вызывает ли установку и, следовательно, является ли фактором поведения такая воображаемая ситуация, т. е. ситуация, о нереальности которой мы твердо знаем, и даже больше— воспринимаем другую, реальную, отличную от воображаемой ситуацию, и если такая воображаемая ситуация, о вымышлен ности которой мы знаем, вызывает соответствующую установку, то какие факторы обусловливают ее возникновение при отсутствии отношения к ней как к реальности и каковы особенности ее проявления? Вот основной вопрос, который мы экспериментально изучаем на протяжении многих лет.
Натадзе Р. Г.Воображение как фактор поведения. Тбилиси, 1972, с. 5-^-14.
Эмоции и воля
В. А. Иванников
26!
Т#к, проблема регуляции поведения со стороны" познавательных процессов стала предметом исследований зоопсихологов и этологов, педагогов и психологов и представляет собой на сегодня изучение ориентировочной основы поведения.
Проблема детерминации поведения, как центральная для проблемы свободы воли, получила свое развитие в работах философов, психологов и физиологов, совместными усилиями которых были сформулированы основные принципы детерминации поведения человека и животных и предложены научные основы решения проблемы свободы выбора поведения.
Традиционно относимая к проблеме воли произвольность поведения после работ И. М. Сеченова, И. П. Павлова, Ч. Шеррингто-на, А. Р. Лурия, Н. А. Бернштейна стала предметом исследования в работах физиологов и психологов, занятых изучением формирования движений и навыков, роли речи в регуляции движений, нейронных механизмов построения движений и т. д.
Проблема выбора мотива и целей, с одной стороны, была заменена на отдаленно напоминающую ее проблему принятия решений, а с другой — породила исследования процессов целеобра-зования. Исследование процессов овладения собственным поведением в значительной степени стало направляться исследованиями по формированию произвольных движений и речевой регуляции поведения, а также исследованиями процессов саморегуляции.
Другими словами, из круга явлений, относимых ранее к волевым, постепенно уходили те реалии, для которых были найдены адекватные методы экспериментального исследования и созданы свои понятия, не связанные с понятием воли.
Не означает ли это, что понятие воли исчезнет из психологии, когда уйдет из него последнее содержание? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться к анализу процесса порождения действия и найти место понятия воли среди понятий «мотив», «цель», «побуждение», «принятие решения» и т. д. И первая задача на этом пути — это выделить и четко осознать ту реальность, которая описывается понятием воли.
Почти общепринято определять волю через волевое действие, под которым понимается сознательное, целенаправленное действие человека (воля в широком смысле) по преодолению внешних и внутренних препятствий с помощью волевых усилий (воля в узком смысле). Считается, что воля проявляется в таких свойствах или качествах или в таких характеристиках деятельности, как сила воли, настойчивость, целеустремленность, самостоятельность, решительность, выдержка, смелость, мужество, подчинение своих желаний требованиям общества и т. д.
Однако анализ показывает, что все эти качества выводятся из других источников и по крайней мере связаны не только с волей, а значит, не могут претендовать иа роль отличительных признаков воли. Так, сила воли, настойчивость связаны с уровнем мотивации, глубиной интереса,, с общим состоянием человека. Решительность, самостоятельность определяются знанием предмета, умениями человека и его уверенностью в своей правоте, в своих знаниях и умениях. Незнание и неумение приводят к нерешительности в выборе, к под-
доению советам окружающих. И в то же время источником решительности я настойчивости может быть и слепая вера или просто незнание, непонимание ситуации <.. .>
Таким образом, перечисленные выше особенности поведения и личностные качества определяются различными причинами и лишь феноменологически объединяются в единое целое — волю. Более того, почти каждое из качеств личности порождается не одной, а несколькими причинами. Неудивительны поэтому отмечаемые некоторыми исследователями факты демонстрации человеком волевых качеств в одной ситуации или видах деятельности и полное безволие в другой.
Так называемые волевые качества или свойства являются действительными психическими реальностями^ но их отнесение к воле без выделения ее сущности и отличительных признаков является малообоснованным, а подход к пониманию природы воли через эти свойства оказывается для нас закрытым. Ответы на наши вопросы мы должны искать на пути выделения тех реальных моментов деятельности человека, которые пока не имеют своего объяснения и требуют привлечения понятия, сходного с интуитивно выделяемым понятием воли.
О воле начинают говорить всякий раз, когда обнаруживается недостаток побуждения к заданному действию: при борьбе мотивов, при наличии внешних и внутренних препятствий, при неопределенности последствий действия и т. д. Да и само внешнее проявление воли состоит в том, что человек оказывается способным менять объем, скорость, длительность, интенсивность действия, включая его инициацию, окончание или торможение воли. Признание усиления мотивации главной функцией воли отмечалось еще в работах прошлого века и сегодня содержится в работах самых разных авторов.
Для объяснения этого феномена воли предлагались различные решения, но наибольшее распространение получила гипотеза о волевом усилии, исходящем от личности. Наряду со сферой мотивации личность становится вторым источником побуждения к активности, причем в отличие от мотивов личности не только побуждает, но и тормозит активность. Возникающая при этом теоретическая неловкость, видимо, мало кого смущает, и в итоге получается, что побуждает и мотивационная сфера личности, и сама личность, произвольно создавая волевое усилие. Отсюда возникает несколько вопросов.
Чем оправдан такой плюрализм в объяснении побуждения, почему нельзя обойтись одним принципом, охватывающим все виды побуждения? В чем природа волевого усилия, отличного от потребностного побуждения, а иногда и противоречащего ему? Не является ли понятие волевого усилия остатком от постепенного наступления экспериментальных исследований на выяснение природы и механизмов побуждения личностной активности, остатком, не нашедшим пока еще своего объяснения и экспериментальных приемов исследований? <С->
В чем же может заключаться реальный механизм изменения или порождения побуждения при его дефиците!* Можно предположить, что таким механизмом изменения побудительности является изменение смысла действия. На возможность участия смысловых образований личности в регуляции деятельности указывал Л. С. Выготский, наблюдавший изменения поведения детей при изменении для них смысла ситуации. «Смысл ситуации определял для ребенка всю силу эффективного побуждения, связанного с ситуацией, независимо от того, что ситуация прогрессивно теряла все привлекательные свойства, исходящие от вещей и от непосредственной деятельности с ними», — писал Л. С. Выготский. Аналогичные взгляды на роль смысла в поведении высказывал и Д. Н. Узнадзе. Вводя понятие физического и психологического поведения, Д. Н. Узнадзе считал психологической лишь ту физическую активность человека, которая «переживается как носитель определенного смысла, значения, ценности». Мотив волевого поведения, по мнению Д. Н. Узнадзе, заключается в изменении ценности поведения. «Именно это и есть мотив моего решения: оно является осознанием преимущества ценности для меня, присущей тому или иному поведению, и в этом смысле мотив есть оправдание одного из них». В работах Л. И. Божович тоже можно найти указания на то, что «в волевом поступке принимает участие личность в целом и исход будет зависеть от того, какой смысл для нее имеет данная конфликтная ситуация, какую позицию личность в ней занимает».
Смысл действий задается высшими человеческими потребностями, которые и являются определяющими при выборе волевого действия. «...Человек мало-помалу эмансипируется в своих действиях от непосредственных влияний материальной среды; в основу действия кладутся уже не одни чувственные побуждения, но мысль и моральное чувство; само действие получает через это определенный смысл и становится поступком», — писал И. М. Сеченов.
И не случайно как самая трудная и тяжелая оценивается человеком та работа, результаты которой лишены смысла. «Каторга не- там, где работают киркой. Она ужасна не тем, что это тяжкий труд. Каторга там, где удары лишены смысла, где труд, не соединяет человека с людьми» (А. де Сент-Экзюпери).
Переход к волевой регуляции действий необходим и наблюдается в тех случаях, тех ситуациях, где побуждение к действию с самого начала недостаточно или уменьшается по мере осуществления действия. Вероятно, впервые такие ситуации возникают в трудовой деятельности, где необходимо осуществлять действия, прямо не связанные, не вытекающие из какой-либо актуальной потребности. К- Маркс писал; «Кроме напряжения тех органов, которыми выполняется труд, в течение всего времени труда необходима целесообразная воля, выражающаяся во внимании, и притом необходима тем более, чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения, следовательно, чем меньше
рабочей наслаждается трудом как игрой физических и интеллектуальных сил»1 <...>
С развитием общества и усложнением социальных отношений людей человек становится вынужденным осуществлять такие действия, которые уже не связаны с основным мотивом даже своими результатами. Например, желание школьника посмотреть интересный для иего кинофильм бывает ограничено необходимостью вначале приготовить школьные задания или помочь взрослым в домашних делах. Приготовление уроков и просмотр кино физически по результатам никак не связаны, но за нимн стоят социальные связи, а, как известно, «принадлежность человека к обществу — великая движущая сила человеческой деятельности». Поскольку осуществление первого действия (помощь взрослым или подготовка уроков) не может побуждаться мотивом второго значимого действия, то побуждение к нему должно быть создано самим человеком,
Формирование нового смысла осуществляется через связь действия с новым мотивом, с новой ситуацией, для человека, часто воображаемой. Например, в экспериментах «на насыщение» (методика А. Карстен) испытуемый начинает не просто зачеркивать кружочки, а ставит цель добиться для себя максимального объема работы или победить воображаемого соперника. Этот новый мотив, поставленный самим испытуемым, меняет смысл действия, точнее, придает ему новый, дополнительный смысл и тем самым новую побудительность. Если принять эту гипотезу, то мы можем определить теперь волевое действие как действие с двумя смыслами. Один смысл задается жизненным мотивом, или мотивом участия в эксперименте, другой — воображаемым мотивом. В этом случае действие, оставаясь физически тем же самым, психологически становится другим, в старой оболочке начинает жить другое действие — воображаемое.
Привлечение нового мотива, включение действия в болеа широкую систему отношений и тем самым изменение смысла действия с целью усиления побуждения рассматривается Л. И. Ан-цыферовой как психологический механизм усилий воли человека. На такую роль вспомогательного мотива указывал и Л. С. Выготский. Большая сила воображаемого, мыслимого мотива специально отмечается в работе А. Н. Леонтьева, а Л. И. Божович подчеркивала, что личность начинает формироваться тогда, когда ребёнок «начинает действовать -под влиянием образов воображения».
На роль воображаемой ситуации в формировании установок указывал и Д. Н. Узнадзе. Он писал, что «установка, возникающая в момент принятия решения и лежащая в основе волевого поведения, создается воображаемой или мыслимой ситуацией», т- е, такой ситуацией, которой пока еще нет в наличии, но которая может или должна состояться. Связь деятельности, в том ^ числе и волевых действий, с будущим, направленность волевых действий на будущую ситуацию, учет в действиях последствий для себя и Других, невыводимость волевого действия из актуальной потреб-
1 Маркс К. Капитал.— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 180.
ности, из наличной ситуации подчеркивается в работах многих ведущих психологов.
Роль воображаемой ситуации в регуляции действий детей была выявлена в работе А. В. Запорожца. В одном эксперименте детей просили вообразить, что онн спортсмены-прыгуны и надо прыгать в длину как можно дальше; в другом случае при игре в зайцев дети должны были перепрыгивать через ручей. В первом случае результаты оказались намного выше во всех возрастах (с 3 до 7 лет). Еще более демонстративно роль воображения проявилась в экспериментах, где студентам предлагали поднять груз в трех ситуациях: просто работать, показать максимальный результат, вообразить, что поднятие груза *— это выработка электроэнергии для людей, в месте проживания которых сломалась электростанция.
Становление волевого действия — это включение его в более широкий мотивациоиный контекст, соединение внешне нейтрального действия с мировоззрением и моралью личности. Побуждает не всякий воображаемый мотив, а лишь тот, который входит в основание личности, и та воображаемая ситуация, на которую способна эмоционально откликнуться личность. Только в этом случае «человеческое воображение» может стать «психологическим механизмом жизни-подвига», а «идеальный мотив, т. е. мотив, лежащий вне факторов внешнего поля, способен подчинить себе действия с противоположно направленными внешними мотивами» (А. Н. Леонтьев).
Роль личностного смысла в изменении побудительности и проявлении волевых качеств хорошо видна на примерах патологии. Для достижения желанной цели умственно отсталые дети проявляют достаточно высокую настойчивость, упорство, смелость, даже изобретательность, т. е. демонстрируют многие волевые качества. Но эти качества исчезают, как только ребенку предлагают выполнить действие, прямо не связанное с его потребностями. Такое поведение, по мнению Л. С. Выготского, объясняется тем, что умственно отсталые детн не способны произвольно изменять смысл ситуации, для них необходимо менять саму ситуацию, чтобы побудить к активности. Там же, где смысл действия задается имеющимися у ребенка потребностями, действие на пути к ним ничем не отличается внешне от волевого.
Смысл действия задается отношением его к мотиву, и «изменение смысла действия есть всегда изменение его мотивации». Изменение мотивации действия достигается сменой мотива, подключением действия к новому мотиву при смене ситуаций, при изменении позиции человека, его роли, при осознании последствий и включении действия в более широкую социальную мотивацию, при включении действия как средства в другую деятельность. Таким образом, за волевой регуляцией действий стоит изменение их смысла, определяемого изменением мотивации, расширением социальных связей человека с миром, переосмысливанием ситуации.
Высшие достижения воли оказываются связанными как раз с
ответственностью перед другими людьми, ибо «быть человеком -*-это значит чувствовать, что ты за все в ответе» {А. Де Сент-Экзю-дери).
В своих развитых формах воля есть побуждение воображаемым мотивом, изменяющим смысл действия, и совсем непохожа на то начальное состояние, из которого она вырастает. Первоначально дополнительное побуждение берется из нового мотива или через включение действия в более широкий мотивационный контекст, что не считалось волей. Но сейчас мы энаем, как непохожи развитые формы психики на те первоначальные процессы, которые интериоризируются и превращаются в умственные. Человек становится способным к побуждению действия воображаемым мотивом только через реальную отработку действия с новым мотивом. Еще Аристотель видел в упражнениях путь к воле, а Э. Мей-ман отводил специальным упражнениям и отработке навыков главную роль в формировании воли у ребенка.
Таким образом, проблема формирования воли выводит нас на традиционные проблемы воспитания, где «наиболее существенным для психологии воли является превращение известных социальных, прежде всего моральных, требований в определенные нравственные мотивы и качества личности». Но развитие воли — это не только развитие нравственных качеств личности и формирование нравственных мотивов. И воля ие просто поведение с моральными мотивами. В таком случае не было бы нужды выделять волю как особое образование. Воля есть не только особый способ мотивации, но и ее особая форма, а именно произвольная форма мотивации. Так же как мы выделяем произвольную память, внимание, восприятие, мы должны выделить и произвольную мотивацию, где человек на основе ориентировки в мотивах подчиняет себе свои желания и ставит себе самому задачи. Волевое действие — это действие на основе произвольно построенной мотивации с воображаемым мотивом. Переход к произвольности мотивации основан на осознании мотивов и произвольном воображении, определяемом речевым опосредованием, а главное — на действии в прошлом на основе этого воображаемого мотива. Связь воли с осознанием мотивов специально подчеркивал Гегель и хорошо выразил С. Л. Рубинштейн, который писал, что «воля в собственном смысле слова возникает тогда, когда человек оказывается способным к рефлексии по отношению к своим влечениям, к тому, чтобы так или иначе отнестись к ним... В результате его действия определяются уже не непосредственно его влечениями как природными силами, а им самим».
Развитие воли в значительной мере зависит и от развития мышления, от способности человека правильно оценивать ситуацию, свои возможности, последствия своих действий и т. д., поскольку все это сказывается на изменении смысла действий и на формировании таких качеств личности, как решительность, настойчивость, самостоятельность, и предполагает наличие внутреннего интеллектуального плана, участвующего в создании намерения.
'267
В результате развитие воли оказывается тесно связанным с развитием сознания, мышления, воображения, внимания, мотивацион-но-потребностной сферы личности через развитие деятельности человека и усложнение его социальных отношений. И «при значительных трудностях волевая регуляция нередко превращается в сложную смешанную деятельность, в которой применяются как внутренние действия... так и внешние».
В заключение укажем на три характерные черты волевого поведения. По ситуации: необходимость волевого поведения возникает тогда, когда обнаруживается недостаток или нежелательность, побуждения к действию. Например, ври необходимости совершать действия, не связанны^ е актуальной потребностью, при преодолении внешних и внутренних препятствий, при необходимости выбора кажущихся равнозначными мотивов и целей и т.д. По психическому статусу; волевое действие есть действие с двумя смыслами, один из которых задается мотивом воображаемой ситуации. Волевой акт — это подключение незначимого или малозначимого действия к смысловой сфере личности. Возможность такого подключения определяется и самим действием и, главное, богатством смысловой сферы личности: чем она богаче, тем больше действий можно в нее включить. По организации действия: волевое действие есть дважды произвольное действие — и по способу его осуществления (регуляции), и по способу мотивации. Воля— это произвольное создание побуждения к действию через воображаемый мотив, когда внутри реального действия осуществляется воображаемое действие, по своему происхождению личностное.
Последнее замечание касается того, что проблема воли ясио показывает целостный характер психики человека, когда, казалось бы, совсем разные психические функции связываются, по выражению Л. С. Выготского, в единый «узел» или в единую систему, как мы бы сейчас сказали. Именно в формировании таких межфункциональных связей и видел Л. С. Выготский генеральный путь развития человеческой психики, когда складываются сложные психические действия, где восприятие, память, мышление, эмоции и мотивы выполняют свои отдельные функции в решении задач на восприятие, память, мышление, эмоциональную оценку или побуждение к действию. В силу этого изучение воли не может замыкаться только на проблеме побуждения, а выводит нас на исследование личности, ее сознания и самосознания, мышления, памяти, эмоций, внимания и воображения.
Психологический журнал, 1985, т. 6, № 3, с. 47—55.
ИНДИВИДУАЛЬНО. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ
Б. М. Теплов и В. Д. Небылицын
ИЗУЧЕНИЕ ОСНОВНЫХ СВОЙСТВ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ И ИХ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ПСИХОЛОГИИ ИНДИВИДУАЛЬНЫХ
_272_________.__..
смысле выносливости) и подвижности, о которой будет сказано дальше, нервные процессы должны характеризоваться еще одним свойством, основной, определяющий признак которого есть легкость, быстрота, с которой нервная система генерирует процесс возбуждения и торможения. Это свойство может быть названо «динамичностью», «мобильностью» или «активностью» нервных процессов. Мы предпочитаем первый из этих терминов и предлагаем говорить о динамичности нервныхпроцессов как особом свойстве нервной системы, характеризующемся описанным синдромом признаков, из которых основным, или референтным, должен быть признан первый — скорость образования условных рефлексов и дифференцировок.
Если сила нервной системы изучена нами как «абсолютное» (в павловском смысле) свойство процесса возбуждения, тогда как задача сравнения силы ее по отношению к возбуждению и торможению только начинает ставиться, то динамичность нервных процессов выявилась прежде всего при изучении баланса нервных процессов, когда ставилась задача определить «относительные» свойства возбуждения и торможения. <;...>
Итак, согласно нашей гипотезе, понятие силы нервной системы распадается на понятия о двух самостоятельных свойствах ее: сила нервной системы в собственном смысле (выносливость, предел работоспособности) и динамичность. Оба эти свойства должны определяться отдельно по отношению к возбуждению и торможению, и, следовательно, следует говорить об уравновешенности как по силе, так и по динамичности.
Что касается третьего павловского свойства — подвижности нервных процессов, то материалы последнего времени решительно Говорят против широкого понимания подвижности, включающего в себя такие различные проявления, как скорость возникновения и прекращения нервных процессов, скорость перехода возбуждения в торможение и обратно, скорость образования связей, скорость переделки их и т. д. По-видимому, некоторые из этих проявлений следует связывать с динамичностью нервных процессов, ^ермин, «подвижность» целесообразно сохранить пока за тем свойством нервной Системы, которое характеризуется скоростью (или Легкостью) осуществления переделки знаков раздражителей. Этот ^Показатель хорошо изучен в работе с животными (но совсем мало Шзучен в работе с человеком), и физиологи фактически употребляет термин «подвижность» для обозначения того свойства, которое 5Ответственно за скорость переделки. <;...;>
В работах сотрудников нашей лаборатории выявилось еще од-;.Но свойство нервной системы, которое мы называем «лабильно-|стью» и которое характеризуется скоростью возникновения и превращения нервного процесса. Показатели этого свойства не коррелируют с показателями переделки, и, следовательно, оно не свя-Sano непосредственно с подвижностью. Пока нами изучалась ско-ость возникновения и прекращения только процесса возбужде-
Заказ 5162
ьия: вероятно, могут быть найдены методики для характеристики скорости возникновения и прекращения тормозного процесса.
Из всего сказанного вытекает, что вопрос о структуре основных свойств нервной системы гораздо более сложен, чем это казалось раньше, но что имеется известное продвижение в разрешении его. <...>
В заключение мы укажем очень коротко на два вопроса, нуждающихся во внимательном обсуждении.
Первый из них — вопрос о ценности разных полюсов одного и того же свойства, а также и разных типов нервной системы. Открытие обратной связи между силой нервной системы и чувствительностью поставило этот вопрос особенно остро. Мы считаем, что слабая, но высоко чувствительная нервная система не должна считаться худшей, чем сильная, но менее чувствительная. Но существуют такие виды деятельности, для которых более подходит именно сильная нервная система, хотя не исключена возможность и обратных случаев. Этот вопрос должен тщательно и разносторонне изучаться <...>
Второй вопрос возвращает нас к вопросу о связи между физиологическими свойствами нервной системы н психическими свойствами человека. Многие проявления свойств нервной системы дают основание говорить о связи этих свойств не только с темпераментом, но и с другими психическими свойствами человека, в частности со способностями. Напомним некоторые примеры: слабость нервной системы характеризуется высокой сенсорной чувствительностью; сила нервной системы характеризуется способностью противостоять отвлекающим раздражениям (кон-центрированность внимания); динамичность характеризуется легкостью образования положительных и тормозных связей. Невозможно отрицать первостепенную важность таких признаков для проблемы способностей в широком смысле слова. И все же нельзя пытаться свести даже отдельные, простейшие элементы способностей к отдельным свойствам нервной системы. Слабость (а следовательно, высокая чувствительность) нервной системы в сфере слухового анализатора еще не предопределяет у человека музыкальных способностей. Высокая динамичность нервных процессов еще не предопределяет способности к учению. Способности человека формируются по специфическим психологическим закономерностям, а не заложены в свойствах нервной системы. Но, конечно, процессы обучения будут протекать иначе у лиц с высокой и низкой динамичностью нервных процессов, а музыкальный слух будет иначе формироваться у лиц с нервной системой высокой и низкой чувствительности.
Знание свойств нервной системы прежде всего необходимо для определения наилучших для каждого индивида путей и методов воспитания и обучения. Наши знания пока еще недостаточны для практического решения таких задач. Но мы неуклонно приближаемся к этой цели, определяющей основной смысл нашей работы.
Вопросы психологии, 1963, № 5, ! с. 38—47,
В. Д. Небылицын
Б. М. Теплое
Часть ВОЗРАСТНАЯ И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
ПСИХИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ СТАНОВЛЕНИЯ ЛИЧНОСТИ
А. В. Запорожец
Жан Пиаже
-331
Имея дело с детьми, мы, естественно, каждый раз сталкиваемся с тем, что в нормальных условиях обучения н воспитания по мере того, как ребенок становится старше, очень заметно возрастают его умственные силы. <\..Г>
Вместе с тем с точки зрения возрастной динамики развития способностей существенно, что переход от одного возрастного этапа к последующему означает и переход к качественно новым возрастным особенностям, которые не сводятся к умственному уровню. Было бы заблуждением считать, что с возрастом внутренние условия развития становятся во всех отношениях более благоприятными. Известно, например, что младшие школьники особенно податливы окружающим влияниям, и вряд лн можно думать, что умственная восприимчивость их только возрастает по мере того, как они становятся старше. Другими словами, в проявлениях интеллекта школьников по мере перехода от предыдущих лет обучения к последующим происходят сдвнгн, обусловленные как подъемом умственных сил, так и ограничением пли даже утратой некоторых ценных особенностей пройденных возрастных периодов.
Не только возрастающий! уровень умственного развития, но н сами внутренние предпосылки этого развития на разных возрастных этапах могут иметь отношение к становлению н росту способностей.
Возрастные особенности как компоненты способностей. Каждый период детства имеет свои особые, неповторимые достоинства, присущие только определенному этапу развития. Более того, имеются основания считать, что в отдельные периоды детства возникают повышенные, иногда чрезвычайные возможности развития психики в тех или иных направлениях, а затем такие возможности постепенно или резко ослабевают. Это заслуживает самого пристального внимания. <<...>
Многие факты указывают на значение ■ «возрастной чувствительности» как предпосылки формирования способностей и как компонента самих способностей. Очень показателен, например, период овладения детьми речью, когда каждого нормального ребенка отличают особая чуткость к языку, активность в отношении языковых форм, элементы языкового творчества... Вместе с тем отмечается и другое: особая расположенность к языку, выполнив свою жизненную функцию, сделав возможным быстрое овладение формами языка н мышления, затем идет на убыль. Известно, что если в силу каких-либо исключительных обстоятельств знакомство с языком именно в эти ранние годы задерживается, что развитие речи затем крайне затрудняется. <.«>.
Так обстоит дело не только с речевыми способностями. К возрастным периодам детства приурочиваются проявления и весьма общих умственных качеств; особая любознательность; свежесть, острота восприятия; яркость воображения, проявляющаяся, в частности, в творческих играх; черты ясности, конкретности мышления и т. д. Очень значимые для развития умствен-
ных способностей черты детской психики как бы приходят и уходят, обусловленные определенным возрастным этапом.
Укажем на некоторые черты, характерные для основных периодов школьного детства, уже гораздо более сложные, которые могут быть отнесены к внутренним условиям, благоприятствующим росту общих способностей. Так, самых младших школьников отличает особая готовность усваивать, доверчивое подчинение авторитету, вера в истинность всего, чему учат, — все это неповторимые предпосылки обучаемости в младшем школьном возрасте (но те же свойства, если они будут присущи ребенку и дальше, могут стать источником формализма, школярства, т. е. отрицательных качеств). Школьников, вступивших в подростковый возраст, отличают подъем энергии и широта склонностей, потребность испытать, применить свои крепнущие силы, стремление к самоутверждению. Такие возрастные черты с новой стороны открывают возможности для общего развития. У старших школьников прежде всего обращают на себя внимание новый уровень сознательности, обогащение нравственной сферы, поиски жизненной перспективы; для старшеклассников становится характерной склонность к самовоспитанию. Умственному росту в пору ранней юности благоприятствует и усиление более специальных интересов и склонностей. <;...!>
В отмеченных возрастных особенностях нет чего-либо необычного, это нормальные черты растущего человека, позволяющие понять, как в соответствующий возрастной период активизируются то одни, то другие возможности психики и подготавливается общее развитие. <.••>■,
Особо следует отметить, что наиболее общие умственные свойства — активность и саморегуляция. Эти две стороны пер* воосновы способностей вполне определенным образом изменяются от одной возрастной ступени к другой. Повышенная умственная активность — характерная возрастная черта детей и подростков, она во многом выражает природно обусловленную потребность в умственных впечатлениях и умственных усилиях... У младших школьников она выступает по преимуществу в непосредственной любознательности, составляющей как бы первоисточник будущей исследовательской мысли. В среднем школьном возрасте умственная активность сочетается с возрастающей настойчивостью, обнаруживается в широте и переменчивости увлечений (у детей и подростков общая активность заметно опережает развитие более специальных интересов и склонностей). У старших школьников она уже в значительной степени носит избирательный характер и оказывается более тесно связанной с содержательными устремлениями личности. Существенно, что возрастные различия касаются и таких проявлений активности, которые от младших классов к старшим отнюдь не возрастают, например, легкость ее пробуждения, непосредственность реакций на окружающее в ходе возрастного развития явно идет на убыль. Важно
иметь в виду, что с возрастными особенностями активности связано развитие способностей. <...>
Другая важнейшая предпосылка развития и сторона умственных способностей — особенности саморегуляции. Саморегуляция, как и активность, выступает во всех психических актах (жизненная роль психики как раз и состоит в регуляции поведения и деятельности). Несомненно, что и особенности саморегуляции ребенка неотделимы от свойств возраста и не сводятся лишь к результатам научения. В годы школьного детства вместе с ростом нервных возможностей человека возрастает и качественно преобразуется способность к саморегуляции. Происходящее в ходе возрастного развития последовательное изменение уровней и своеобразия саморегуляции очень заметно, опять-таки при сопоставлении учеников младшего, среднего и старшего школьного возраста. Так, непосредственность, поспешность и подражательность в действиях младших школьников сменяются в средних классах готовностью к более длительным усилиям, тяготением к делам, требующим постепенного освоения и самостоятельности; старших школьников отличает особая расположенность к сознательной саморегуляции. В отличие от хода развития некоторых черт умственной активности возможности саморегуляции во всех отношениях повышаются, увеличиваются с возрастом.
Возрастные свойства в каждом периоде детства составляют структуры, по-своему благоприятствующие росту способностей. Именно в годы детства (в отличие от зрелости) временные факторы возрастного развития являются одновременно и компонентами формирующихся способностей. Тем самым, как это ни парадоксально звучит с точки зрения предпосылок развития способностей, дети как бы одареннее взрослых.
Разумеется, возрастные предпосылки способностей — сами возрастные особенности, их приуроченность к определенным годам жизни — не являются лишь чем-то повторяющимся в каждом поколении: они не могут не зависеть от влияний среды, от конкретных социально-исторических условий. Возрастные особенности психики формируются и развиваются в самом процессе взаимодействия ребенка с окружающим миром. Вместе с тем нельзя не учитывать и того, что влияние обучения и воспитания, в самом широком значении этих слов, опосредствуется каждый раз внутренними условиями.
Среди внутренних условий, присущих возрасту, есть и такие, которые представляют собой результат развития природных свойств. Например, свойства типа нервной системы, которые могут обусловливать динамические проявления психики (накладывающие свой отпечаток на общие способности). Для возрастных психических особенностей, естественно, имеет значение стадия развития самих этих природных свойств: наиболее определенные сдвиги в свойствах нервной системы наблюдаются в раннем детстве; в подростковом возрасте, в период бурного физического и психического развития, также заметно обнаруживаются их изме-
нення; далее темп их развития замедляется. Известно, например, что детей отличают (и чем младше ребенок, тем в большей степени) некоторые признаки слабости основных нервных процессов. В связи с вопросом о возрастном развитии свойств типа нервной системы опять-таки очень важно иметь в виду достоинства каждого детского возраста. Крайним упрощением было бы думать, что переход от более младших возрастов к старшим означает только подъем на более высокий уровень, совершенствование этих свойств... По-видимому, в ходе возрастного развития происходит не только последовательное увеличение возможностей нервной системы, но и ограничение некоторых ценных сторон ее свойств.
Важно учитывать, что возрастные периоды представляют собой необходимые стадии развития и нельзя «перескочить» через какую-нибудь из них. К школьным годам жизни в полной мере относятся слова А. В. Запорожца об особой логике психического развития, о наличии в нем определенного самодвижения, о том, что каждая новая ступень психического развития ребенка закономерно следует за предыдущей, и переход от одной к другой обусловлен не только внешними, но и внутренними условиями...
Ход возрастного развития и становление способностей. Наблюдения за изменениями умственного облика учеников нередко. привлекают внимание к случаям неравномерности возрастного психического развития: убыстрению или замедлению умственного роста, неожиданным подъемам или задержкам. Такого рода особенности хода развития, отличающие учеников-ровесников друг от друга, могут обнаруживаться в относительно одинаковых усло-вях обучения и воспитания. Различия в темпе и ритме приближения к зрелости, существование различных вариантов самого хода возрастного развития — важная сторона проблемы становления способностей. <...>
Случаи, когда ребенок очень быстро развивается в умственном отношении и при прочих равных условиях далеко опережает сверстников, не так уж редки. В каждом поколении встречаются дети с раиним расцветом умственных сил. Что представляет собой развитие их способностей?
Издавна наряду с восторженным любованием такими детьми сложилось, а затем стало преобладать весьма критическое, недоверчивое к ним отношение. Получили широкое распространение взгляды, согласно которым очень раннее развитие умственных способностей — это болезненное явление или результат «натаскивания»; считалось чуть ли не установленным, что «вундеркинды» не сохраняют в дальнейшем своих дарований. Скептическое и настороженное отношение к детям, выделяющимся своими способностями, было своего рода реакцией на неумеренные восторги и имело реальные основания: разочаровывающие спады в ходе их развития, очень заметные случаи несоответствия между «заявленным» в детстве н достигаемым в годы зрелости. Но в последние десятилетия наметился переход к более обоснованному и одновременно более оптимистическому отношению к детям с ранним
подъемом умственных сил. Накопленные данные свидетельствуют, что такие детн в большинстве своем, вопреки распространенному представлению, не отличаются болезненностью, склонностью к нервным срывам и отнюдь не отстают в физическом развитии. Их ранние успехи в занятиях и объем деятельности, как правило, не могут быть объяснены «натаскиванием», так как быстрый рост нх умственных сил нередко происходит в неблагоприятных условиях и вопреки желанию старших, Наряду с фактами, обнаруживающими у детей с очень быстрым умственным развитием последующее замедление темпа и «выравнивание», известно и другое: немало выдающихся людей в самых разных областях деятельности были в детстве рано созревшими. Судя по всему, опережение сверстников при прочих равных условиях может указывать на полноценный и перспективный вариант возрастного развития.
Однако, пожалуй, только в музыке, рисовании и некоторых видах спорта, где накоплен большой опыт воспитания одаренных детей, ранние достижения ребенка воспринимаются как возможное предзнаменование его будущих достижений. Что же касается детей с необычно быстрым умственным развитием, то не только в житейском представлении, но я для педагога-практика они нередко оказываются прежде всего чем-то сомнительным и как бы ненужным, иногда вызывают к себе ироническое отношение. Но такое отношение неоправданно. Конечно, опережение показателей возраста, сколь бы значительным оно ни было, не дает основания для сенсаций, оно не может предопределить в полной мере свойств ума в будущем, но имеются определенные основания считать, что быстрый умственный рост (если, разумеется, он обусловлен особенностями самого ребенка)—это признак во всяком случае благоприятный.
Применительно к детям с ранним расцветом интеллекта особенно важно учитывать взаимосвязь проявлений способностей и возрастных особенностей. Как правильно замечает А, В. Петровский, «акцентируя внимание на первой части слова «вундеркинд», мы невольно предаем забвению вторую его часть. Вместе с тем самое существенное для понимания этого интересного (и, кстати говоря, не столь уж редкого) явления заключается в том, что все эти вундеркинды остаются детьми со своими ребячьими особенностями».
Материалы специальных наблюдений показывают, чго у таких детей не только сохраняются, но и особенно ярко выступают достоинства их возраста (возрастные компоненты способностей), о которых шла речь выше. Но этого мало: даже самое полное развитие у ребенка достоинств только своего возраста не может Объяснить того удивительного богатства возможностей, которым блещут некоторые дети: наибольшая ускоренность умственного развития наступает в случаях, когда прежде срока обнаруживаются достоинства и последующего возраста! <...>.
Другое дело, сохранится ли дальше благотворное действие сочетания возрастных компонентов способностей. Известно, что
дальнейшее развитие детей, у которых произошло такое сочетание, может протекать по-разному. Сама возможность появления детей, «перешагивающих» через классы (без каких-либо чрезвычайных внешних обстоятельств), и последующее снижение темпа умственного развития у многих из них можно рассматривать как подтверждение того, что проявления способностей обусловлены именно возрастными, т. е. в определенную пору жизни возникающими, во многом преходящими особенностями.
Достаточно известен и тип возрастного умственного развития, прямо противоположный рассмотренному; несколько замедленный, растянутый, когда исподволь, постепенно происходит накопление определенных достоинств интеллекта. Интересно, что такой путь возрастного развития на первый взгляд менее благоприятный, связанный с продлением, задержкой черт детскости, может оказаться перспективным и обусловливать последующий подъем умственных сил, Отсутствие ранних достижений отнюдь не означает, что предпосылки очень больших или выдающихся способностей не смогут выявиться в дальнейшем. Показательно, например, что в старших классах встречаются ученики, которые впервые в этом возрасте, нередко, к удивлению педагогов н соучеников, начинают обнаруживать резко возросший уровень умственных возможностей. Имеются в виду не те случаи, когда неожиданный подъем учебных успехов связан с укреплением здоровья, ликвидацией пробелов в знаниях, увеличением времени, отдаваемого занятиям, и т. п. Как показывают проведенные наблюдения, значительные сдвиги в умственном развитии некоторых учеников бывают следствием повышения чувствительности к тому, что прежде было безразличным. Такого рода «переориентация» восприимчивости и соответственно активности, судя по имеющимся материалам, может существенным образом зависеть от особенностей хода возрастного развития. <...>
Для обоих рассмотренных путей становления интеллекта характерно, что неравномерность хода возрастного развития выступает в самом уровне проявляемых детьми способностей (ранний и поздний применительно к школьному детству подъем способностей). Но существенный интерес представляют и варианты возрастного развития с менее резкими сдвигами, когда ускоренность или замедленность возрастных изменений обнаруживается не столько в уровне, сколько в своеобразии умственных способностей. Такого рода различия между школьниками особенно заметны в переломные годы отрочества (у учащихся средних классов), когда одни ученики по своим интересам и отношению к окружающему уже тяготеют к старшим подросткам, тогда как другие обращают на себя внимание чертами детскости. При этом нужно учитывать, что тот или иной теми возрастного развития часто неодинаково затрагивает разные стороны личности: возрастание зрелости в одних отношениях может сочетаться с сохранением инфантильности в других.
Имеющиеся материалы свидетельствуют, что сохранение черт
22 Заказ 5162
более раннего возраста не обязательно означает общее отставание в умственном развитии; школьники, тяготеющие к предшествующему возрастному периоду, встречаются и среди самых сильных учеников. Затянувшиеся черты детскости могут выступить у некоторых таких учеников как достоинство, даже как преимущество (это не столь удивительно, если учесть особую расположенность младших школьников именно воспринимать, усваивать). <..."2>
У детей с признаками отставания от возраста в развитии личности, по-видимому, чаще можно встретить н некоторую умственную ограниченность. Но очень существенно и то, что признаки пройденного периода могут сказываться по преимуществу на своеобразии, а не на уровне интеллекта. Они не должны рассматриваться как недостаток, ибо вполне естественно существование разных вариантов хода возрастного развития и связанных с этим умственных особенностей.
Не является однозначной и та роль, которую могут играть сдвиги в сторону опережения. Конечно, опережение возраста означает ускоренное развитие, но, нередко приводя к преждевременному ограничению достоинств своего возраста, т. е. некоторых из предпосылок общего развития (что может сказаться не сразу, а в дальнейшем), оно имеет лишь относительную ценность. <-..!>.
Следует подчеркнуть, что во всех рассмотренных случаях речь идет о неравномерностях самого хода возрастного развития. Известно, что совсем другие психологические черты бывают следствием, например, попыток форсировать развитие ребенка непомерной нагрузкой, или, наоборот, попыток сохранять детскость путем изоляции ребенка и т. п. Конечно, наиболее полноценное возрастное развитие не такое, в котором детство искусственно продлевается, растягивается илн, наоборот, нарочито, чрезмерно сжимается, а такое, где каждый его период в полной мере вносит свой вклад в формирование личности.
Возрастные особенности не проходят бесследно: они не только вытесняют друг друга, но в той или иной мере закрепляются в личности. При этом разная степень выраженности этих свойств и принадлежность к определенному варианту хода возрастного развития, по-видимому, могут указывать на формирующиеся черты индивидуальности. Индивидуальные различия в умственных способностях не являются чем-то внешним по отношению к возрастным компонентам способностей. Формирование индивидуальных способностей происходит в ходе возрастного развития, и многое зависит от того, что же будет взято, развито из тех свойств, которые выступают в различные периоды детства, черты какого именно возраста и в какой степени скажутся на чертах интеллекта.
Вместе с тем несомненно, что уже исходно существуют н собственно индивидуальные предпосылки развития (так называемые индивидуальные задатки), которые также претерпевают определенные возрастные изменения. Первостепенное значение име-
ет глубокое взаимопроникновение возрастных и собственно индивидуальных моментов. <;...;>
Свойственные всем детям возрастные компоненты способностей указывают на то, что разностороннее и высокое развитие интеллекта — это нормальное выражение человеческих возможностей, а также и на то, как важно своевременное формирование тех или иных психологических качеств...
Изучение школьных лет жизни позволяет судить не только о значении возрастных истоков становления способностей, но и о значении индивидуально-своеобразного хода возрастного развития. В годы длительного подъема по «возрастной лестнице» и весьма отчетливых возрастных изменений раскрывается единство возрастного и индивидуального в личности растущего человека.
Обучение и воспитание — движущие силы психического развития— оказывают формирующее влияние на личность школьника не непосредственно, а через внутренние условия развития.
Сов педагогика, 1974, № 1, с. 97— 107.
22*
ПСИХОЛОГИЯ ВОСПИТАНИЯ
34!
ки, в которых проявляется и формируется его характер, — имеет существеннейшее значение для педагогической практики, для всей учебной и воспитательной работы учителя, воспитателя. Без зоркости к этому внутреннему содержанию действий ребенка деятельность педагога обречена на безнадежный формализм. Внешне, результативно один и тот же акт поведения детей — соблюдение или несоблюдение ими определенного правила, совершение или несовершение определенной ошибки — может, если вскрыть его внутреннее содержание, оказаться по существу совершенно различным поступком. Так, например, жалоба или заявление ребенка-дошкольника воспитательнице о нарушении товарищем какого-нибудь правила в одних случаях может быть способом убедиться в том, что нарушенное товарищем правило сохраняет свою силу, и, таким образом, в результате восстановления правила воспитательницей укрепиться самому в нем. В других случаях эта жалоба может быть сознательным средством установления дисциплины в группе. Иной раз она есть способ легальной борьбы за свои интересы, а затем — по мере их осознания —и за свои права. Иногда она может быть, однако, и жалобой, продиктованной желанием подвести другого ребенка под неприятность.
Внешне один и тот же акт в зависимости от мотивов, из которых он исходит, и целей, которые он более или менее сознательно преследует, приобретает, таким образом, совсем различный и в отношении педагогической своей ценности иногда прямо противоположный смысл. Характеристика поступка, основывающаяся на внешней, результативной его стороне, является поэтому в значительной мере формальной характеристикой. Педагог, который строит свою работу с учетом только этой внешней, формальной характеристики поведения учащегося, не раскрывая его внутреннего содержания, по существу не ведает, что творит. Добившись от учащегося форм поведения, внешне, результативно отвечающих моральным нормам, определенным правилам поведения, он, не зная мотивов, по которым в данной ситуации эти правила выполняются учащимися, собственно, ничего не знает о самом учащемся, о личности ребенка. А ничего не зная о подлинных личностных мотивах настоящего поведения ребенка, он и подавно не может рассчитывать на то, чтобы верно определить его дальнейшее жизненное поведение. Не умея проникнуть во внутреннее содержание действий и поступков ребенка, в мотивы его действий и внутреннее отношение к задачам, которые перед ним ставятся, воспитатель по существу работает вслепую. Ему равно неизвестны и ребенок, на которого он должен воздействовать, и результаты его собственного воспитательного воздействия.
Основным инструментом, посредством которого педагог направляет и организует деятельность ребенка, являются обычно задания, которые он ставит перед ребенком. Для их эффективности нужно, чтобы они были внутренне приняты ребенком. Для этого необходима надлежащая их мотивация. От нее зависят
внутреннее содержание и смысл задания для ребенка. При ненадлежащей мотивации заданий со стороны педагога внутреннее содержание задания для ребенка может сдвинуться и резко разойтись с его объективным содержанием и с замыслом учителя, воспитателя. В педагогической практике такие случаи бывают нередко, причем они далеко не всегда осознаются педагогом. Вопрос о мотивации заданий — различной на разных уровнях развития — заслуживает поэтому большего внимания, чем то, которое ему обычно уделяется.
Подчеркивая значение для педагога познания психологического содержания деятельности, выражающейся прежде всего в соотношении мотивов и задач, мы этим отнюдь не снимаем привычных для педагога и действительно очень важных вопросов об организации внимания учащихся, о прочности запоминания и т.д. Наоборот, мы, как раз указываем педагогу путь действенного разрешения этих вопросов. Для того чтобы мобилизовать внимание учащегося, недостаточно лишь твердить и наказывать ребенку: будь внимателен. Надо включить действие ребенка в выполнение какого-либо задания и мобилизовать мотивы, в силу которых оно будет внутренне принято к исполнению. Аналогично обстоит дело и с запоминанием. Как показывают исследования, вопрос и в этом случае не может быть сведен к тому, чтобы мы просто требовали от учащихся запоминания. Нужно поставить какое-либо задание и так организовать его выполнение, чтобы учащиеся запомнили то, что требуется.
Необходимо, следовательно, помнить, что каждое звено учебной деятельности ребенка должно направляться определенным заданием и исходить из тех или иных мотивов. Умение раскрыть и использовать эти внутренние психологические двигатели деятельности имеет существенное значение для педагога. <„.>*
Правильное решение вопроса о соотношении педагогики и психологии упирается в конечном счете в решение вопроса о соотношении развития и обучения, развития и воспитания.
Общее решение этого вопроса, даваемое советской психологией и заключающееся в признании единства развития и воспитания, можно конкретизировать на многочисленных фактах и положениях психологических исследований... Ребенок — развивающееся существо, и каждое явление, в нем наблюдаемое, находится в процессе становления. Оно не раз и навсегда одно или другое (по принципу «да-да, нет-нет, — что сверх того, то от лукавого»), но оно может стать как одним, так и другим и фактически на наших глазах, в ходе воспитательной работы, становится то одним, то другим.
Спрашивается: в зависимости от чего это происходит? В зависимости от того, как складывается воспитательная работа с ребенком... Определяя результат, к которому в силу отношения к нему педагога приводит поступок ребенка, и тем самым его назначение, задачу, которую он в условиях данным образом организованного воспитания разрешает, педагог формирует мотивы ребен-
ка. Самые же мотивы ребенка становятся — при последовательном единообразном поведении педагога — привычными для него и, таким образом, укрепляясь в нем, не только проявляют, но и формируют его личностные свойства. Мотив, действенный для данного человека, — это, потенциально по крайней мере, будущая черта его характера в ее генезисе, так же как черта характера — это осевший и закрепившийся в человеке сгусток его мотивов, получивший в силу условий жизненного пути и воспитания особую действенность и устойчивость. По мере того как один ребенок привыкает прибегать к заявлениям о поведении товарищей, исходя из желания подвести товарища под неприятность, а другой— из все более осознанного стремления содействовать установлению в группе дисциплины, у одного закрепляются и приобретают тенденцию перейти в черты характера один, у другого — другие мотивы. Формируя личное поведение ребенка, педагог формирует и личностные свойства ребенка. Единство развития и воспитания в подлинном, содержательном смысле этого положения выступает здесь наглядно и почти осязаемо. <...> Для иас это положение <...> означает следующее:
1. Ребенок развивается, воспитываясь и обучаясь, а не развивается, и воспитывается, и обучается. Это значит: воспитание и обучение включаются в самый процесс развития ребенка, а не надстраиваются лишь над ним. Развитие совершается, таким образом, не независимо от них, в порядке лишь органического созревания, будто бы однозначно предопределенного наследственными задатками или внешней средой. Задача воспитания и обучения поэтому ие в том, чтобы приспосабливать педагогический процесс к будто бы независимой от него природе ребенка, а эту последнюю— к будто бы независимой от человека среде, а в том, чтобы, обусловливая самое созревание, формировать развитие.
2. Личностные психические свойства ребенка, его способности, черты характера и т. д., а также различные на разных ступенях развития и у разных индивидов особенности психических процессов (восприятия, памяти и т. д.) не только проявляются, но и формируются в ходе собственной деятельности ребенка, посредством которой он под руководством педагога активно включается в жизнь коллектива, осваивая правила и овладевая знаниями, добытыми в ходе исторического развития познавательной деятельности человечества.
Ум ребенка формируется активной умственной жизнью. Ои складывается по мере того, как проявляется в разных мыслительных операциях, посредством которых ребенок осваивает знания. Точно так же и характер детей складывается и формируется в реальных действиях и поступках и в той внутренней работе, которая завязывается вокруг них и в них вплетается. Педагогический процесс как деятельность учителя-воспитателя формирует развивающуюся личность ребенка в меру того, как педагог руководит деятельностью ребенка, а не подменяет ее.
Всякая попытка воспитателя-учителя «внести» в ребенка по-
знание и нравственные нормы, минуя собственную деятельность ребенка по овладению ими, подрывает, как это отлично понимал еще Ушинский, самые основы здорового умственного и нравственного развития ребенка, воспитания его личностных свойств и качеств.
3. Положение о единстве развития и обучения включает — и это необходимо подчеркнуть, для того чтобы из важнейшей и плодотворной истины оно не превратилось в доктринерскую и просто неверную догму,— более широкое и глубокое понимание учения, чем то, каким часто пользуются, не подвергая это понятие анализу. Учение в узком, специфическом смысле слова — учеба — рассматривается как особая деятельность, целью и мотивом которой для ребенка является именно «научение». При ограничении учения такой специфической учебной деятельностью положение о единстве развития и обучения становится явно неадекватным. Фактически, однако, «научение» может быть результатом и такой деятельности, в которой оно не является ни мотивом, ни целью для ребенка. Поэтому, хотя учению в специальном, специфическом смысле этого слова принадлежит, несомненно, центральное место и ведущая роль в овладении сложной системой знаний и умений, тем не менее обучение в целом всегда предполагает в качестве начального или завершающего звена «научение» в процессе выполнения такой деятельности, которая выходит за пределы собственно «учения» как специфической учебы. Первоначальное овладение родным языком, например, осуществляется в деятельности, направленной на общение, а не на изучение речи, и лишь затем мы надстраиваем над этим деятельность изучения речи (грамматики и т. п.) и овладение «мастерством» как завершающий этап «научения». С недоучетом этой формы «научения» связана наблюдающаяся у нас иногда недооценка роли практики в процессе обучения.
Единство развития и обучения означает, таким образом, что развитие ребенка строится на всей его принимающей многообразные формы деятельности (игры, общения, труда), поскольку она дает «научение» и через его посредство формирует личность ребенка. Этим не ограничивается, а, наоборот, расширяется сфера возможного педагогического воздействия, так как при этом понимании она распространяется на всю деятельность ребенка. Задача взрослых — не только учителя, но и семьи, родителей, общественности— позаботиться о том, чтобы вся деятельность ребенка образовывала и воспитывала его.
Таково в общих чертах истинное содержание положения о единстве развития и воспитания-обучения в нашем понимании. Оно образует ко многому обязывающую основу детской психологии, знание которой способно оказать помощь в деле воспитания и обучения детей — будущих граждан нашей Родины.
Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. 2-е изд. М., 1976, с. 183— 192.
А. С. Макаренко
ОТРОЧЕСТВО КАК ЭТАП ЖИЗНИ
И НЕКОТОРЫЕ ПСИХОЛОГО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ
И. С. Кон ПСИХОЛОГИЯ СТАРШЕКЛАССНИКА
Хотя все старшеклассники сталкиваются с одними н теми же проблемами, взрослеют они по-разному.
Прежде всего действует закон неравномерности созревания и развития. Эта неравномерность является одновременно межличностной (подростки созревают н развиваются в различном темпе, поэтому хронологические сверстники и одноклассники могут фактически находиться на разных стадиях своего индивидуального развития) и внутриличностной (гетерохронность физического, полового, умственного, социального и нравственного развития одного и того же индивида). Поэтому первый вопрос, возникающий при встрече со старшеклассником: с кем мы фактически имеем дело — с подростком, юношей или уже взрослым человеком, причем не вообще, а применительно к данной конкретной сфере жизнедеятельности?
Далее, в зависимости от индивидуально-типологических особенностей существуют принципиально разные типы развития. У одних людей юность — период «бури и натиска», протекающий бурно н кризисно, характеризующийся серьезными эмоциональными и поведенческими трудностями, острыми конфликтами с окружающими и с самим собой. У других юность протекает плавно и
постепенно, они включаются во взрослую жизнь сравнительно легко, но до некоторой степени пассивно; романтические порывы, обычно ассоциирующиеся с юностью, им не свойственны; такие люди доставляют меньше всего хлопот воспитателям, но в их развитии механизмы приспособления могут блокировать формирование самостоятельности. Третий тип юности характеризуется быстрыми, скачкообразными изменениями, которые, однако, эффективно контролируются самой личностью, не вызывая резких эмоциональных срывов; рано определив свои жизненные цели, такие юноши и девушки отличаются высоким уровнем самоконтроля, самодисциплины и потребности в достижении, онн активно формируют собственную личность, но у них слабее развита интроспекция и эмоциональная жизнь.
Подобно темпам созревания, разные типы развития «даны» воспитателю как объективные, не зависящие от его волн личностные свойства его воспитанников. Причем соотношение и формы проявления этих типов, по-видимому, не совсем одинаковы у юношей и у девушек. Однако, уловив индивидуально-типологические особенности ученика и зная сильные и слабые стороны каждого типа, учитель может достаточно эффективно корректировать их проявления и последствия, что весьма существенно как в краткосрочной, так и особенно долгосрочной перспективе.
Важно иметь в виду, что речь идет большей частью не просто о возрастных, а о половозрастных особенностях. Поэтому многие категорические суждения о психологических особенностях юношей и девушек, высказываемые в популярной литературе и отдельных учебных пособиях, не основаны на научных данных, а выражают лишь субъективные мнения авторов, отражающие их личный опыт или расхожие клише обыденного сознания, которые могут быть как истинными, так и ложными, но почти всегда бывают упрощенными. Чем категоричнее такие суждения, тем критичнее их нужно воспринимать. Однако сами по себе половые различия весьма существенны, проявляясь и в направленности интересов, и в специфике эмоциональных реакций, и в структуре общения, и в критериях самооценок, и в психосексуальном развитии, и даже в соотношении этапов и возрастных характеристик профессионально-трудового и брачно-семейного самоопределения. Воспринимать и оценивать девушек-старшеклассниц по юношеским критериям и стандартам совершенно недопустимо.
Половозрастные особенности и процессы всегда тесно переплетаются с личностными. Для юношеского возраста особенно важны процессы развития самосознания, динамика саморегуляции образов «я». Тут есть известная общая логика. Судя по имеющимся, к сожалению довольно скудным, эмпирическим данным, все подростки — начинают с периода относительно диффузного, расплывчатого «я», затем проходят стадию «ролевого моратория», длительность которой может быть неодинаковой у разных людей и в разных видах деятельности, завершается же социально-психологическое и личностное самоопределение уже за пределами
24*
школьного возраста, в среднем, между 18 и 21 годами. Уровень развития «я» тесно связан с развитием других личностных особенностей. Юноши и девушки, переживающие стадию диффузного «я» или «ролевого моратория», часто отличаются меньшей психологической самостоятельностью и повышенной конформностью, их моральное сознание не выходит за пределы обыденных, конвенциональных норм и представлений, а их межличностным отношениям недостает глубины, психологической интимности и устойчивости. Слишком поспешное самоопределение путем бездумного, пассивного принятия готовых образцов и шаблонов деятельности коррелирует с ригидностью интеллектуальных процессов и стереотипным, формальным стилем общения. Нужно подчеркнуть, однако, Tito никаких жестких возрастных норм перехода из одной стадии в другую не существует. Не все люди достигают высших этапов умственного, нравственного и социального развития, предполагаемых понятием Личности с большой буквы. Одни и те же свойства у одного старшеклассника являются временными, стадиально-возрастными, а у другого — индивидуально-личностными, которые будут сопутствовать ему всю жизнь.
У большинства старшеклассников уже отчетливо выражена дифференциация интересов и предпочтение тех или иных видов деятельности. Один любит умственный труд, другой — физический, третий — общение с людьми, четвертый — общественную работу, пятый увлекается всем поочередно, а шестой ко всему одинаково равнодушен. Не менее разнообразна их мотивация. Одним, что бы он ии делал, движет потребность достижения и самопроверки, другим — желание приносить кому-то пользу, третьим— чувство зависимости и потребность в одобрении окружающих, четвертым — желание уйти от напряжения и конфликтных ситуаций и т. д. Разумеется, это не всегда заметно.
Все это требует от воспитателя вдумчивости и осторожности в оценках. Наши недостатки — не что иное, как продолжение наших достоинств. Известная рассогласованность ценностных ориентации, стремлений и поведения, которая кажется проявлением возрастной незрелости юношей и девушек, нередко наблюдается и у взрослых и не всегда считается недостатком.
Социально-культурные различия так или иначе неизбежно преломляются в конкретных условиях микросреды, где растет и формируется старшеклассник, — в структуре его семьи и межличностных отношений, в специфических ценностях юношеской субкультуры, направленности интересов, способах проведения досуга и т. д. Воспитатель обязательно должен учитывать все это.
Даже выводы экспериментальной психологии нельзя принимать механически, без размышлений, особенно если речь не о причинных связях, а о статистических корреляциях. Например, имеется статистически значимая связь между: а) агрессивностью и жестокостью подростка и б) холодным или жестоким отношением к нему родителей в детстве. Но можно ли считать доказанным, что а действительно является причиной б? Нет, нельзя, хоть
это и правдоподобно. Не менее логично предположить, что родительская холодность к ребенку была следствием его собственных неприятных качеств или же что эти черты (агрессивность, жестокость) являются в этой семье наследственными, общими для ребенка и его родителей. Проверить каждую из этих гипотез не так просто даже ученым-психологам, воспитатель же имеет дело с уже готовыми следствиями.
Исключительно многогранен и сам процесс воспитания старшеклассника. Юность — завершающий этап первичной социализации. Это ставит перед школой три взаимосвязанные задачи. Школа должна подготовить старшеклассника, во-первых, к труду, во-вторых, к семейной жизни, и в-третьих, к общественно-политической деятельности, к выполнению гражданских обязанностей. Ни одна из этих задач не может быть решена отдельно от других. Комплексный подход к воспитанию означает неразрывное единство идейно-политического, трудового и нравственного воспитания, причем во всех этих вопросах школа работает не одна, а в содружестве с другими общественными институтами.
Отсюда необходимость развития каждым учителем собственного социально-педагогического мышления, учитывающего множественность институтов и средств социализации, ясное понимание того, что конечный воспитательный эффект зависит от успешной деятельности и степени согласованности всех ее каналов, включая родительскую семью, школу, комсомольскую организацию, неформальное общество сверстников и средства массовой коммуникации...
Социально-педагогическая перспектива позволяет школе более всесторонне, трезво и реалистично оценивать эффективность и качество собственной деятельности и одновременно — лучше координировать усилия других. Вместе с тем закономерности юношеской психологии еще раз подтверждают необходимость личностного подхода к старшеклассникам. При всей общности их положения и жизненных задач старшеклассники существенно отличаются друг от друга. Разными будут и их жизненные пути. Образование и обучение должны быть ориентированы не на нивелирование индивидуальнных особенностей, а на формирование у учащихся индивидуального стиля деятельности.
Еще важнее такая ориентация в сфере идейно-политического и нравственного воспитания. Центральный психологический процесс юношеского возраста — развитие самосознания, которое побуждает личность соизмерять все свои стремления и поступки с определенными принципами и образом собственного «я». Чем старше и взрослее подросток, тем больше его воспитание превращается в самовоспитание. Это требует от учителя большой гибкости, такта, понимания, готовности принимать всерьез личность воспитанника.
К сожалению, школа не всегда учитывает это. Большая часть претензий старшеклассников к школе сводится именно к тому, что в ней недостает творчества и самостоятельности. Это касается
н организации учебного процесса, где ребята жалуются на недостаточно активные методы обучения и школьного самоуправления, которое часто бывает формальным. Объясняя такое положение, учителя нередко ссылаются на пассивность и инфантильность самих старшеклассников, не проявляющих инициативы и чувства ответственности. Однако это — прямое следствие соответствующего стиля воспитания. Нельзя внушать ребенку, что дорогу осилит идущий, и одновременно не позволять ему ходить.
Активная жизненная позиция, которую мы хотим привить каждому молодому человеку, формируется, проверяется и укрепляется только самостоятельными поступками, за которые он несет личную ответственность. Как писал выдающийся советский психолог С. Л. Рубинштейн, «всякая попытка воспитателя-учителя «внести» в сознание ребенка познание и нравственные нормы, минуя собственную деятельность ребенка по овладению ими, подрывает... самые основы здорового умственного и нравственного развития ребенка, воспитание его личностных свойств и качеств».
Отрицательные явления, существующие среди некоторой части юношества, иногда объясняют глобальными социальными процессами, связанными с НТР (удлинение периода ученичества, неопределенность социального статуса подростков, множественность факторов социализации и т. п.). Но как ни важны эти процессы сами по себе, не они порождают разгильдяйство, лень и безответственность, а недостаточная требовательность к молодежи в сочетании с мелочной опекой над ней.
Каждый старшеклассник представляет собой противоречивое единство детскости и взрослости, и от воспитателя зависит, какую грань он предпочтет высветить, на какое начало — детское или взрослое — опереться. Многие учителя и родители чаще апеллируют к детскому началу в подростках, уповая главным образом на зависимость и послушание. Такая установка бессознательно льстит самолюбию взрослых: чем беспомощнее и инфантильнее кажутся дети, тем значительнее и нужнее выглядят в своих собственных глазах учителя и родители. Но установка эта ложная и вредная. Как подчеркивал Л. С. Выготский, «педагогика должна ориентироваться не на вчерашний, а на завтрашний день детского развития». У постоянно опекаемого человека вырабатывается привычка к пассивной зависимости или бессмысленный, анархический негативизм. То, что кажется некоторым педагогам инфантильностью, фактически представляет собой уже сформировавшуюся иждивенческую, потребительскую установку...
Взрослость часто воспринимается как статичное, однажды достигнутое окончательное состояние (вспомним выражение «стать взрослым»). Это процесс, стадия жизненного пути, характеризующаяся, с одной стороны, адаптацией, приспособлением к наличным социальным условиям и способностью их воспроизводить, а с другой — самостоятельностью, способностью н умением инициировать нечто новое, изменяя своей, совместной с другими людьми
деятельностью унаследованные от прошлого обстоятельства. Эти свойства неодинаково выражены у разных людей. Сравнивая понятия, в которых взрослые люди ретроспективно описывали свой переход от юности к зрелости, психологи обнаружили два полюса. Одни люди переживают взрослость как обогащение своей личности, расширение сферы жизнедеятельности, повышение уровня самоконтроля и ответственности, короче—как самореализацию. Другие, напротив, подчеркивают главным образом приспособление к объективным обстоятельствам, считают, что материальные успехи достигнуты ими ценой отказа от индивидуальности, утраты свободы самовыражения, свежести чувств и т. д. К какому же из этих вариантов мы готовим своих воспитанников?
В психологии давно уже установлена близость, даже синонимичность понятий личности, свободы и творчества. «Свободы не в обывательском смысле (в смысле упрямого стремления делать то, что «мне желается»), а в смысле развитой способности преодолевать препятствия, казалось бы, неодолимые, в способности преодолевать их легко, изящно, артистично, а значит, в способности каждый раз действовать не только согласно уже известным эталонам, стереотипам, алгоритмам, но и каждый раз индивидуально варьировать всеобщие способы действия применительно к индивидуально-неповторимым ситуациям, особенностям материала»1. Личность есть только там, где есть свобода и творчество. Это — важнейшее требование к условиям ее формирования.
Мы часто говорим, что юность «находится в пути», «ищет свой путь» и т. п. Эта метафора имеет глубокий философский смысл. Личность — это именно путь, по которому человек идет. Как бы хорошо ни была изучена местность, каждый человек сам прокладывает свой маршрут, и в этом смысле он всегда индивидуален и неповторим. Указать другому его жизненный путь так же невозможно, как раскрыть ему смысл его жизни. Сделать это — значило бы прожить жизнь за другого, вместо него. Воспитание— прежде всего формирование системы потребностей человека, а не системы его знаний2. В этом смысле, как писал индийский мудрец Вивекананда, научить другого человека нельзя, каждый должен учить себя сам, можно лишь помочь ему в этом трудном деле. Воспитатель прежде всего освободитель, помогающий ученику глубже осознать себя, стать самим собой, реализовать то лучшее и ценное, что в нем есть.
В свете метафоры «человек — это его путь» воспитатель обязан дать ученику максимально точную карту местности, по которой ему предстоит идти, указать важнейшие ориентиры и научить технике ходьбы. Кроме того, он может, если сумеет, поделиться личным опытом своего собственного жизненного поиска. Объек-
1 Ильенков Э. В.Что же такое личность? — В кн.: С чего начинается личность? Л1., 1979,с. 234—235.
2 Ст; Симонов П. В.Эмоции и воспитание. — Вопросы философии, 1981, № "5, с.^5.
тивиое знание яоможет ученику яснее видеть вокруг, а жизненный опыт старшего друга — глубже разобраться в самом себе и понять, что проторенные тропы не самые интересные. Остальное—■ дело самого путника. Мы не можем заранее сказать, куда именно ему нужно будет свернуть на крутом повороте жнзнн, когда привычная тропа раздваивается нлн исчезает из виду. Но ему поможет приобретенный с нашей помощью опыт принятия решений и готовность принимать за них ответственность.
В такой же ситуации постоянного беспокойства и поиска находится и классный руководитель. Учительская профессия — одна из самых творческих в мире. Но величайшая профессиональная вредность этой работы более опасная, чем срыв голосовых связок, —привыкание, незаметная стереотнпнзацня не только частных педагогических приемов, но самого стиля общения с учащимися, склонность упрощать сложные ситуации, назойливая дндактнчность и категоричность суждений. Истоки этих черт общеизвестны. Это многократное, рассчитанное на непонятливого ученика повторение одного и того же материала, испытание властью, тягостная привычка чувствовать себя как на сцене. Избежать этих опасностей и окостенения можно. Для этого нужно хорошо знать свои характерологические слабости, самокритично оценивать результаты работы и особенно знать и чувствовать индивидуальность каждого своего класса, каждого ученика и каждой педагогической ситуации. Ибо главный залог профессионального долголетня учителя и его самосохранения как личности— то же самое качество, которое лежит в основе всякого воспитательного воздействия, — вечно живое Творчество.
Кон И. С. Психология старшеклассника. М„ 1982, с. 193—202.
\
ПСИХОЛОГИЯ УЧЕНИЯ И ОБУЧЕНИЯ
Л. С. Выготский
$82
детского развития, тем не менее они никогда не совершаются равномерно и параллельно друг другу. Развитие ребенка никогда не следует, как тень за отбрасывающим ее предметом, за школьным обучением. Поэтому тесты школьных достижений никогда не отражают реального хода детского развития. В самом деле, между процессом развития и процессом обучения устанавливаются сложнейшие динамические зависимости, которые нельзя охватить единой, наперед данной, априорной умозрительной формулой.
Выготский Л. С. Избранные психологические исследования. М., 1956, с. 438—452
РОЛЬ ПОНИМАНИЯ В ЗАПОМИНАНИИ
Важнейшая роль понимания в запоминании общеизвестна. Трудность запомнить то, что недостаточно понято, известна. <...>:
Вполне естественна поэтому потребность каждого, приступая к запоминанию, понять содержание того, что читается, осмыслить его, разобраться в нем. Именно с этого начинается процесс заучивания. «Пока не пойму, не могу начать запоминать» — так характеризуется место понимания в запоминании.
Субъективная трудность запомнить, не опираясь на понимание, выражается и в объективно резком различии между продуктивностью этого запоминания н запоминания, основанного на понимании. Осмысленное заучивание значительно продуктивнее механического. Это хорошо известно из жизненной практики. То же самое подтверждается и многочиелекыми экспериментально-психологическими исследованиями.
Реконструкция при воспроизведении как результат мыслительной переработки воспринятого
Влияние понимания на запоминание не ограничивается значительным повышением продуктивности запоминания в тех случаях, когда оно носит осмысленный характер. Наряду с количественными изменениями в запоминании, вызванными пониманием того, что заучивается, существенное место занимает качественная перестройка того, что запоминается, обусловленная осмысливанием запоминаемого материала. -<...>
Эти качественные изменения тем более значительны, чем обширнее и труднее материал, чем слабее направленность на точ-
ность его запоминания, чем продолжительнее срок между запечат-лением и воспроизведением, чем менее высокий уровень заучивания достигнут.
Смирнов А. А.Проблемы психологии памяти. М, 1966, с. 137—157.
А. М. Матюшкин ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ПРОБЛЕМНОГО ОБУЧЕНИЯ
Проблемное обучение вызвало значительный интерес педагогической общественности, благодаря тому что оно создает условия для творческого усвоения знаний и этим способствует развитию интеллектуальных творческих возможностей учащихся. <...>
Проблемное обучение не противостоит другим системам и методам обучения. Его специфика и те новые проблемы, которые им поставлены на современном этапе развития, ограничиваются одним звеном процесса обучения — усвоением новых знаний, способов или условий выполнения нового действия. И на этом ограниченном этапе проблемное обучение специально исследует прежде всего особенности овладения тем учебным материалом, который может быть усвоен творчески, т. е. путем поиска нового знания в проблемной ситуации.
Таким образом, становится очевидным, что проблемное обучение не представляет собой некоторого отдельного метода обучения. Этап усвоения новых знаний и способов действий имеет место при любых методах. Каждый из методов в свою очередь должен предусматривать возможности использования проблемных ситуаций на соответствующих этапах усвоения нового учебного материала. Тем самым каждый из них должен предусматривать допустимые элементы открытия учащимися новых знаний. <...>
В некоторых случаях простая постановка перед учащимися вопросов или элементарных задач рассматривается как проблемное обучение. Использование в обучении вопросов и задач не всегда соответствует условиям проблемного обучения (например, в тех случаях, когда предлагаемые ученику задания не вызывают проблемных ситуаций, потребности в усваиваемых знаниях).
Понятия «задача» и «проблемная ситуация», являющиеся принципиальными в проблемном обучении, обозначают различные психологические реальности. <...>
Ситуация задачи не требует для своей характеристики обязательного включения в эту ситуацию субъекта действия. Не случайно поэтому в качестве первого этапа любого процесса решения задачи выделяется этап ее усвоения. При этом специально отмечается, что учащийся, перед которым ставится задача, не всегда ее принимает (Н. А. Менчинская).
Проблемная ситуация характеризует определенное психическое состояние субъекта (ученика), возникающее в процессе выполнения такого задания, которое требует открытия (усвоения) новых знаний о предмете, способе или условиях выполнения действия. Усвоение или открытие нового совпадает в данном случае с таким изменением психического состояния субъекта, которое составляет микроэтап в его развитии. Разрешение возникшей проблемной ситуации, таким образом, совпадает с процессом становления элементарных психических новообразований. Эти новообразования могут относиться к различным элементам усваиваемого действия или чертам личности человека.
Основным условием возникновения проблемной ситуации является потребность человека в раскрываемом новом отношении, свойстве или способе действия. Такая потребность может определяться как непосредственными практическими обстоятельствами выполнения действия, так и широкими общественными потребностями.
Главным элементом проблемной ситуации является неизвестное, новое, то, что должно быть открыто для правильного выполнения поставленного задания, для выполнения нужного действия. Чтобы создать проблемную ситуацию в обучении, нужно поставить ребенка перед необходимостью выполнения такого задания, при котором подлежащие усвоению знания будут занимать место неизвестного.
Важнейшей характеристикой неизвестного как центрального элемента проблемной ситуации в отличие от искомого как центрального элемента задачи является то, что неизвестное в проблемной ситуации всегда характеризуется какой-либо степенью обобщения. Несмотря на конкретность поставленного задания, неизвестное, которое должно быть раскрыто в проблемной ситуации для выполнения этого задания, всегда составляет общее отношение, свойство, способ и т. п., относящееся к целому классу близких заданий. Искомое задачи всегда или в большинстве случаев составляет единичное отношение или единичную конкретную величину. <...>
Таким образом, при характеристике проблемной ситуации показателем ее трудности для субъекга (учащегося) является не сложность самого задания, как в задаче, и не абстрактная степень новизны усваиваемых знаний, а та степень обобщения, которой должен достигнуть учащийся в процессе поиска неизвестного В проблемной ситуации. Показатель обобщения является, таким образом, общей единицей процессов мышления человека, возможностей учащегося в усвоении новых знаний и той основной ситуации, в которой осуществляется процесс мышления.
Важным элементом проблемных ситуаций, без которого невозможно целенаправленно их создавать и использовать, являются возможности учащегося, включающие как его интеллектуальные способности, так и достигнутый им уровень знаний. Главная характеристика этих возможностей при постановке задания, вызы-
вающего проблемную ситуацию, заключается в том, что с помощью достигнутых знаний и способов действия учащийся не может выполнить поставленного задания, но они должны быть достаточными для самостоятельного анализа (понимания) содержания и условий выполнения задания. Чем большими возможностями обладает учащийся, тем более общие отношения могут быть представлены ему в неизвестном усваиваемом знании. Чем эти возможности меньше, тем менее общие отношения могут быть раскрыты учащимся в решении проблемной ситуации.
Таким образом, проблемная ситуация включает три главных компонента:
1) неизвестное усваиваемое отношение, способ или условие действия, раскрываемое в проблемной ситуации;
2) действие, необходимость выполнения которого в поставленном задании вызывает потребность в новом, подлежащем усвоению знаний или способе действия;
3) возможности учащегося в анализе условий поставленного задания и усвоения (открытии) нового знания. Ни слишком трудное, ни слишком легкое задание не вызовет проблемной ситуации. <...>
Процесс проблемного обучения оказывается как бы слагающимся из двух необходимых этапов: 1) этапа постановки практического или теоретического задания, вызывающего проблемную ситуацию, и 2) этапа поиска неизвестного в этой проблемной ситуации либо путем самостоятельного исследования ученика (в старших классах и в вузе), либо путем сообщения учителем сведений, необходимых для выполнения проблемного задания. Эти сведения и составляют усваиваемые учеником знания.
Поиск неизвестного в проблемной ситуации составляет главное звено проблемного обучения. Он совпадает с процессом усвоения новых знаний. <;..>
Основное различие между двумя наиболее распространенными подходами к пониманию усвоения заключается в том, как предлагается ученику подлежащее усвоению знание (или действие) и что должен сделать сам ученик для его усвоения. В одном случае усваиваемое знание предлагается ученику в виде известного взрослому образца, который учащийся должен запомнить, воспроизвести или в случае усвоения действия «отработать» в процессе тренировки. Главным психологическим звеном этой схемы является то, что усваиваемое знание должно занимать место цели в учебной деятельности ученика, а сама эта деятельность фактически сводится к запоминанию или «отработке» предлагаемого учителем образца или подлежащих усвоению сведений.
В соответствии со вторым подходом, составляющим позицию проблемного обучения, процесс усвоения начинается не с предъявления ученику известного образца, а с создания учителем таких условий учебной деятельности, которые вызывают потребность в усваиваемых знаниях, а само знание выступает как неизвестное, подлежащее усвоению. В этом случае ученик усваивает зиаиия
не потому, что учитель сообщает их ему, а потому, что у него самого возникла потребность в этих знаниях.
В психолого-педагогических исследований все более подтверждается одна из общих закономерностей процесса усвоения— зависимость эффективности процесса усвоения от собственной интеллектуальной активности учащихся, которая обеспечивается учебными заданиями, вызывающими проблемные ситуашгл. Подтверждается и расшифровывается та известная педагогическая истина, что достигаемые результаты усвоения — это прежде всего результаты собственной познавательной деятельности учащегося, организуемой и управляемой педагогом. <...>
В чем же заключаются закономерности процесса решения проблемных ситуаций и каковы способы управления этим процессом в обучении?
Выше мы отметили необходимость различения понятий задачи и проблемной ситуации. Соответственно необходимо различение процессов решения задачи и процессов нахождения нового, неизвестного знания в проблемной ситуации. Это различение особенно необходимо потому, что в результате смешения этих двух различных процессов чаще всего производится подмена процессов, имеющих место при поиске неизвестного в проблемной ситуации, процессами, имеющими место в решении задачи. В связи с принципиальным различием этих двух процессов следовало бы использовать и различные понятия для их обозначения. Целесообразно оставить понятие «решение» за процессами, имеющими место при достижении искомого в задаче, а в проблемной ситуации — «поиск неизвестного», обозначающий процесс ее «решения». Понятие «поиск» используется в психологической литературе именно для обозначения процессов, имеющих место в исследовании, в решении так называемых поисковых задач, совпадающих по существу дела с проблемными ситуациями.
При таком разграничении процессов, имеющих место в отмеченных двух случаях, мы приходим к необходимости создания различных условий, с помощью которых осуществляется процесс управления мышлением в том и другом случае. Главным звеном управления и оптимизации процессов решения задач является обучение детей адекватным способам преобразования условий задач, позволяющим достигнуть требуемой искомой величины, отношения и т. п. Эти способы могут быть как специфическими (например, математические, лингвистические и т. п.), определяемыми предметом действия, так и общими (например, логическими, эвристическими и т. п.). <...>
Процесс поиска неизвестного в проблемной ситуации осуществляется по иным закономерностям. Главный механизм, обеспечивающий человеку возможность обнаружения нового, ранее неизвестного отношения, свойства, новую смысловую характеристику явления, составляет образование новой связи. Новое, неизвестное человеку отношение, закономерность раскрываются лишь через установление новых связей с уже известным. Поиск неиз-
вестного — это постоянное включение объекта во все новые системы связей, через которые раскрываются невыявленные свойства. Этот механизм процесса познания человека С. Л. Рубинштейн назвал метафорически «основным нервом» мышления. Несмотря на очевидность и многократную подтвержденное™, этот механизм мышления человека недостаточно изучен. Наиболее выразительным примером его проявления могут служить все случаи понимания, главная характеристика которых и состоит во включении некоторых идей или положений, содержащихся в книге или рассуждении другого человека, в систему своих знаний. В этом смысле механизм обнаружения нового, неизвестного совпадает с механизмом «порождения» и развития мышления человека. В простейших формах он проявляется в закономерностях процессов образования сигнального значения стимулов (И. П. Павлов), в наиболее сложных — совпадает с процессами формирования смысловых структур мышления человека.
Важная характеристика этого основного механизма поиска и обнаружения неизвестного в проблемной ситуации заключается в том, что процесс поиска не составляют лишь закономерности логических преобразований. В этом процессе имеют место и проявляются также механизмы интуитивного мышления человека.
Управление процессом усвоения при поисково-исследовательской деятельности учащихся в проблемной ситуации, таким образом, не сводится к обучению способам рассуждения или способам решения определенных классов задач. Оно представляет собой управление иного рода, близкое к управлению более сложными процессами. Важной его характеристикой является опосредство-ванность воздействий на управляемый процесс. Управляющие воздействия в этих случаях совпадают с созданием условий, адекватных закономерностям управляемых процессов и таким путем детерминирующих их протекание.
В условиях школьного обучения при управлении процессами усвоения новых знаний в проблемной ситуации мы не должны ставить ученика в положение исследователя, открывающего законы и конструирующего механизмы. Психологически эквивалентным будет лишь имитация условий творческой деятельности. Главными из условий в самом простом случае будут являться постановка проблемной ситуации перед усвоением новых знаний и сообщение учителем сведений, составляющих неизвестное, необходимость в котором возникла в проблемной ситуации и которое подлежит усвоению.
Лишь на высших этапах обучения при ознакомлении учащихся старших классов и студентов с методами научного исследования можно ставить вопрос об организации научного поиска усваиваемых учеником (студентом) знаний. Здесь нет резких границ. Проблемное обучение на высших этапах переходит в научное исследование, которое можно рассматривать как одну из высших форм самообучения. <...>*
При изучении различных учебных предметов, иа различных
этапах обучения у школьников, обладающих различными интеллектуальными возможностями, возникают различные типы проблемных ситуаций. Для целей оптимального управления процессами усвоения необходима строгая классификация проблемных ситуаций. При этом нужно подчеркнуть, что мы не можем воспользоваться различными системами классификации задач. Необходимо выделить такие основания классификации, которые позволяли бы учитывать и специфику усваиваемых знаний, и уровень развития учащегося, и его интеллектуальные возможности.
Использование отдельных проблемных ситуаций в обучении может в некоторой степени активизировать процесс усвоения. Однако, для того чтобы обеспечить в проблемном обучении возможности развития, необходима оптимальная последовательность проблемных ситуаций, их определенная система.
Одно из главных преимуществ проблемного обучения по сравнению с непроблемным заключается именно в том, что оно позволяет создавать возможности для творческого усвоения учебного материала и развития творческих способностей учащихся. Естественно, что обеспечить возможности такого развития можно лишь при определенной последовательности проблемных ситуаций в обучении. <-.>
Как уже говорилось, неизвестное в проблемной ситуации всегда представляет некоторое обобщение — общую закономерность, способ или условие выполнения действия. Степень обобщенности усваиваемого учебного материала в проблемной ситуации является важным показателем трудности учебного задания для учащегося. Обобщение является главным принципом в определении последовательности проблемных ситуаций, обеспечивающих возможности развития усваиваемых учеником действий, а также мышления учащихся. Обеспечение возможностей развития усваиваемых действий чаще всего и рассматривается как умственное развитие учащихся. Такое представление основывается на том главном факте, что в процессе развития действие достигает такого уровня, при котором оно может выполняться как бы «в уме». Однако и возможности выполнения действий «в уме» и его «переноса» в новые условия, для решения новых задач, являются следствием достижения достаточно высокого уровня обобщения. <;...:>
Главным принципом, определяющим последовательный переход от предшествующей проблемной ситуации, в которой раскрыто некоторое неизвестное, к следующей проблемной ситуации, содержащей новое неизвестное, является последовательное возрастание степени обобщенности усваиваемого учебного материала — закона, способа или условий выполнения действия. ■<...!>
Принцип последовательного обобщения, рассматриваемый как главный принцип, определяющий последовательность проблемных ситуаций, характеризует, естественно, лишь общую схему этой последовательности, обеспечивающую возможности последователь-
Но
ного продвижения к более общим, т. е. к более глубоким усваиваемым закономерностям. При этом речь идет лишь о последовательности проблемных ситуаций, служащих усвоению новых знаний. Между ближайшими проблемными ситуациями может стоять достаточно сложная система иных заданий, предполагающих непроблемное усвоение необходимых учебных сведений, выполнение заданий, служащих для тренировки учащихся, и т. п.
Последовательные проблемные ситуации представляют собой те основные звенья в становлении нового действия, в которых раскрываются новые отношения н новые условия, обеспечивающие новый, более высокий уровень психической регуляции действия.
Сов. педагогика, 1971, № 7, с. 38—47.
В. В. Давыдов
Ш. А. Амонашвили
УСТАНОВЛЕНИЕ ГУМАННЫХ ОТНОШЕНИЙ В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ
Учебно-познавательная деятельность школьника стимулируется не только посредством интересного учебного материала и разнообразных методов его преподнесения, но и характером отношений, которые утверждает педагог в процессе обучения. В атмосфере любви, доброжелательности, доверия, сопереживания, уважения школьник охотно и легко принимает учебно-познава-
I
дельную задачу. Школьник, вндя, как ценится его достоинство, самостоятельная мысль, творческий поиск, начинает стремиться к решению более сложных учебно-познавательных задач.
Остановимся на некоторых исходных педагогических позициях, которые предопределяют установление гуманных отношений между педагогом и учащимися, между самими школьниками в процессе экспериментального обучения. Эти положения вытекают из лучших традиций гуманистического воспитания и принципов советской дидактики. Изложив их, мы одновременно попытаемся описать некоторые формы и способы их реализации.
Управлять обучением и всей школьной жизнью детей с позиции их интересов. Что это значит? Содержание обучения и воспитания, т. е. база для организации школьной жизни детей, определяется в основном вне зависимости от их личностных интересов и потребностей. Психолого-дидактическая задача заключается в том, чтобы учащиеся приняли это содержание, заинтересовались им, увлеклись учебно-познавательной деятельностью. В таком случае будет устранена возможность возникновения нежелательных конфликтов, которые могут проявиться (и обычно проявляются) в многообразных формах. Одновременно исчезнет необходимость в системах авторитарных педагогических мер, направленных на устранение этих мешающих нормальному функционированию учебно-воспитательного процесса конфликтов и противоречий, на принуждение школьника выполнять свой долг, на восстановление порядка и т. д.
Возвысить школьника до педагогически организованной среды, которая потребует от него активности преднамеренно запланированного содержания, возможно, по нашему мнению, путем максимального учета развивающихся потребностей и потенций личности ребенка, стремящейся быть самостоятельной и независимой, путем специальных форм и способов управления учебно-воспитательным процессом, помогающих ребенку осознать себя как личность и направляющих его на самостроительство своего внутреннего мира в соответствии с коммунистическим нравственным идеалом человека. Школьник постоянно должен ощущать, что с ним считаются, ценят его мнение, доверяют, советуются. Одновременно содержание обучения, в связи с которым организуется такая воспитательная среда, должно создавать условия, для того чтобы обеспечить школьнику возможность высказывать свое мнение, давать советы, строить предложения, выбирать.
Постоянно проявлять веру в возможности и перспективы каждого школьника. Педагог должен действительно верить в возможности каждого ребенка и любые отклонения в его развитии рассматривать в первую очередь как результат недифференцированного методического подхода к нему. Воспринимать естественные неудачи школьника как его неспособность и реагировать на это осуждающе, пусть даже с глубоким сочувствием, но без ориентировки на их обязательное преодоление в будущем негуманно по отношению к личности ребенка.
Как реально следует выражать убежденность в возможности и перспективы школьника и вселять в него веру в свои силы? Важно постоянно внушать классу в целом и каждому школьнику в отдельности, что все они способны и могут преодолеть трудности учения. Перед коллективным решением новой учебно-познавательной задачи, объяснением нового сложного учебного материала нужно обязательно предупредить школьников о возможных (предстоящих) трудностях и выразить надежду, что все они смогут их преодолеть, одновременно объяснив, как действовать, на что особо обратить внимание, как справиться с возникшими затруднениями и т. д. В процессе индивидуальной работы мы подходим то к одному, то к другому ученику, особенно к тем, которые нуждаются в помощи, даем советы, тихо ободряя: «Да, я так и думал: конечно, ты можешь!», «По-моему, тебе не нужна моя помощь, ты и сам прекрасно справляешься!», «Эту задачу я приготовил специально для тебя, она чуть посложнее предыдущей... Оказывается, какой ты у нас способный!», «Эта работа не будет для тебя трудной, ты выполняешь куда более сложные!» и т. д. Иногда можно раздать учащимся пакеты с индивидуальными задачами (на каждом написав имя и фамилию школьника) и сказать: «Я для каждого из вас приготовил разнообразные задания. Они сложные, некоторые даже очень. Но, зная ваше упорство и способности, надеюсь, что вы справитесь с ними. Для выполнения этих заданий даю вам неделю!» Ссылка педагога на силы и возможности школьников, выраженная так убежденно, способствует мобилизации их стремления и упорства оправдать надежды учителя и выполнить задание.
Огромное положительное влияние на школьников оказывает дружеское, оптимистическое отношение педагога к их учебным успехам и неуспехам. Учитель должен искренне радоваться каждому их успеху, выражая гордость за свой класс, за своего ученика. Допустим, учащиеся справились со сложной математической задачей или написали интересные сочинения на свободную тему. После просмотра работ учащихся (на другой день, на любом первом же уроке) учитель, войдя в класс, воодушевленно говорит: «Ребята, я хочу всех вас поблагодарить за радость, которую вы мне доставили... Знаете, ваши работы просматривали учителя в нашей учительской... И они удивились: «Неужели ваши малыши способны на такое?» Я был уверен, что все вы у меня способные, но такого успеха не ожидал!» И на других уроках педагог то и дело возвращается к своим переживаниям: «А знаете, я и своим соседям показывал ваши работы...» Свою искреннюю радость он выражает и в отношении отдельных школьников, их продвижения в учении. При этом надо учить детей радоваться достижениям своих одноклассников, переживать их как общую радость: «Сегодня, ребята, я всех вас порадую: ваш товарищ, за которого вы так болеете, оказывается, имеет большие способности. Посмотрите, как он решил задачу!... Давайте поздравим его с успехом и будем ждать большего!» А в течение дня педагог свою радость
н надежду на дальнейшее усердие и успехи ученика может выразить лично ему самому: «Ты, надеюсь, еще много раз будешь всех нас радовать, правда?»
Позитивное выражение педагогом своих огорчений из-за неудачи школьника опять-таки должно основываться иа вере в его будущие успехи. Оно должно носить форму обнадеживающего сочувствия, в котором одновременно заложена мысль о том, что педагог переживает его беду как свою и готов прийти ему на помощь. Такое сочувствие можно выразить по-разному, в зависимости от индивидуальной значимости для школьника своей неудачи, например: «Ну что же, попробуем еще раз!», «Ты не огорчайся, это бывает... Давай попробуем вместе!», «Как же так? Это, наверное, случайно так получилось! Давай выясним причину!», «Ты этого обязательно добьешься, только надо быть внимательным и сосредоточенным... Если нужна будет моя помощь, то скажи!», «Ты бы это смог сделать, но, видимо, я не совсем хорошо тебе объяснил, прости, пожалуйста!...» Не следует преувеличивать неудачи школьника и приписывать им личностный характер, стыдить перед товарищами, вызывать родителей, осведомлять их об отставании ребенка и взывать к их помощи. Хотя все это может рассматриваться как забота о ребенке, однако такая «забота», отчуждая ребенка от самого педагога, товарищей и близких, так же негуманна, как «забота» матери, избивающей ребенка за то, что он сломал себе шею.
Порой педагоги строго наказывают ребенка за то, что он не может написать красиво ту или иную букву, прочитать наизусть стихотворение без ошибок, в тетради для контрольных работ поставил большую чернильную кляксу, обвиняя его в неспособности, неряшливости, неаккуратности, нечестности. Для таких учителей главным становится не действительная сущность их педагогической деятельности, не формирование личностных качеств, а формальный результат, который нельзя отождествлять с внутренним миром развивающегося человека.
Какие причины могут породить неудачи и отставания школьника в учении? Они давно уже известны и науке, и практике обучения, однако часто рассматриваются учителем односторонне вроде: «не понимает», «не слушает», «не хочет (не желает) учиться», «ие думает», «ленится», «не проявляет никакого интереса» и т. д. и т. п. Но у всего этого есть свои источники, не зависящие от школьника. Это — сам характер объяснений учителя, способ организации учебного материала, особенности индивидуального подхода, сущность отношений и стимуляций, тенденции и уровень развивающихся психических сил школьника, рациональность организации всей его жизни и учения. Когда педагог, не разобравшись в реальных причинах учебной неудачи школьника, обрушивает на него свой гнев и обвинения, это негуманно и несправедливо. Это управление учением не с позиции ребенка, а с позиции педагогического эгоцентризма. И естественно, ребенок ие в состоянии понять учителя, принять его отрицательную
оценку как основу для своего совершенствования. Он скорее будет стремиться выйти из поля педагогического влияния учителя, нежели стремиться к нему.
В нашем обучении недопустимы такие антипедагогические меры, которые, подчеркивая успехи или неудачи школьника, вычленяют его из детского коллектива и противопоставляют ему, например: «Смотрите, какой он у нас способный, он — моя гордость, он лучше всех вас, умнее всех, берите с него пример!» и т. д. или: «Он позорит всех нас, он лентяй, не хочет учиться, не смог решить даже такой простой задачи!» и т. п. Цель наших воспитательных воздействий заключается в том, чтобы научить весь детский коллектив, с доверием относиться к каждому своему члену, верить в перспективы каждого и радоваться успехам своего товарища, повышая требовательность к нему; воспитывать способность к сопереживанию и поддержке, потребность спешить на помощь попавшему в беду товарищу. Видеть и понимать другого, быть оптимистически настроенным к возможностям и способностям каждого, творить добро друг для друга — суть содержания гуманных межличностных отношений в классном коллективе. А вера педагога в ребенка приобретает действенную, преобразующую силу тогда, когда учитель критически оценивает свой педагогический труд, изыскивая эффективные пути взращивания души и сердца своих питомцев.
Сотрудничать со школьниками в процессе обучения. Секрет приохочивания детей к учению заключен в умении педагога сотрудничать с ними. Сотрудничество педагога и учащихся нами мыслится как объединение их интересов и усилий в решении познавательных задач. Это такая форма общения, при которой школьник чувствует себя не объектом педагогических воздействий, а самостоятельно и свободно действующей личностью. Учитель обращается к ученику за помощью при выяснении, установлении свойств и особенностей изучаемых предметов и явлений, при определении путей решения задачи и т. д. Тут многое зависит от умения педагога убедить школьников, что ему без их помощи было бы «трудно» найти ответ, выполнить задание и т. п. Здесь уместно снова вспомнить мысль С. Т. Шацкого об установлении делового отношения между педагогом и учащимися...
Советы с учащимися по поводу организации учебного процесса способствуют тому, что школьники добровольно включаются в этот процесс. Разумеется, тут следует заранее обдумать, какой материал можно обсудить со школьниками, так как нельзя менять учебный процесс в соответствии с импульсивными желаниями ребенка. Время от времени учащихся можно просить высказаться устно или письменно по тому или другому уроку. («Скажите, пожалуйста, понравился вам наш урок? Что вам не понравилось на уроке?») Иногда можно попросить школьников написать учителю письмо о том, что больше всего увлекает их на уроке, что они советуют ему сделать, чтобы уроки стали более интересными, какие задания они больше всего любят. Обычно млад-
шие школьники просят рассказывать сказки, читать интересные книги, давать побольше самостоятельной работы, спрашивать почаще, показывать диафильмы и кинофильмы. Воспользовавшись этими предложениями, за которые следует выразить учащимся благодарность («Вы мне очень помогли! Я узнал о ваших желаниях и постараюсь выполнить их!»), учитель может время от времени объявить на уроке, что по их желанию он показывает диафильмы, хочет прочитать увлекательную сказку и т. д. Благодаря этому дети чувствуют себя не только участниками, но и творцами процесса обучения.
В укоренившейся школьной практике установление коллегиальных отношений между педагогом и учащимися трудно осуществимо. Считается, что учитель не должен совещаться со школьниками о путях улучшения учебного процесса, пусть даже в педагогических целях, говорить учащимся, что ему нужна их помощь, он чего-то «не знает». Все это якобы может ущемить авторитет и достоинство педагога. Наше экспериментальное обучение, опыт многих творчески работающих педагогов доказывают, что при изменении всей системы отношений педагога и учащихся на гуманистических основах, при управлении процессом обучения и воспитания с позиции интересов детей подобные опасения не имеют под собой почвы.
Быть этичным по отношению к школьнику, уважать и поддерживать его достоинство. Этичность педагога по отношению к школьнику имеет двоякий результат: во-первых, создает общую атмосферу взаимоуважения, непринужденной учебно-познавательной деятельности, во-вторых, формирует у школьников этические нормы, нравственное поведение в обществе. Такие проявления педагогического эгоцентризма, как повышение голоса, крик, брань, невнимание, высокомерие, надменность, угроза, принуждение и т. д., нельзя маскировать тем, что они продиктованы любовью к детям. Нелогично думать, что унижение достоинства может стимулировать рост самосознания человека. Укрепить в школьнике осознание своего «я», чувство ответственности перед собой и другими за свои поступки, поведение можно только одним путем: уважая его как личность. Из чего нужно исходить, руководствуясь этим принципом в повседневном общении со школьниками?
Во-первых, установить отношения со школьниками иа основе взаимного доверия. Введение содержательных оценок, развитие мотивирующей учебно-познавательной деятельности, установление коллегиальных отношений и взаимной помощи, управление учением с позиции интересов детей почти исключают такие отрицательные явления, как ложь, списывание, присвоение чужих работ, преднамеренное опоздание на уроки или пропуск их без уважительной причины, ябедничество друг на друга и т. д. Однако проявлять доверие к словам и поступкам школьников вовсе не значит, что педагогу не нужно вникать в их дела и отношения. Порой необходимо разобраться в действительных причинах конфликта, объяснить которые дети не могут. Доверительные отноше-
27 Заказ 5162
ния со школьниками укрепляются серьезными поручениями (например, помочь учителю составить упражнения по образцу), выдвижением перспектив их развития и постановкой более сложных учебно-познавательных задач («Я уверен, ты справишься с этим!»), предоставлением возможности свободного выбора в выполнении домашних заданий и др. Искренность педагога, прислушивание к желаниям школьников, обязательное выполнение обещанного, проявление сопереживания н чуткой помощи, индивидуализированный подход к каждому вызывают у детей ответное доверие к педагогу, отношение к нему как к старшему, другу, потребность в его советах, помощи и общении с ним.
Во-вторых, поднимать авторитет каждого школьника среди товарищей и в семье. Находчивый ответ, интересная идея, самостоятельность и смелость мысли, усердие и стремление к трудностям, чуткость и отзывчивость к товарищам — все эти проявления школьника как личности должны получить общественную оценку, способствующую созданию положительного общественного мнения о нем. Педагог не должен ущемлять репутацию школьника перед товарищами и родителями. Каждый поступок школьника нужно рассматривать на фоне уже завоеванного им авторитета, так, чтобы дать толчок и направление его самовоспитанию и самосовершенствованию. Повышение авторитета каждого школьника в условиях нашей методической системы связано с развитием у него умения критически оценивать свою и чужую деятельность, вдумчиво, терпимо относиться к замечаниим, стремления исправлять свои недостатки. Одним из приемов утверждения авторитета каждого школьника, стимулом к самосовершенствованию, воспитанию ответственности друг перед другом служат характеристики школьниками своего товарища (в связи с днем рождения или просто по желанию), написанные в доброжелательной форме: «Что мне нравится в тебе и что я тебе советую». Их собирают, складывают в особую папку стой же надписью и передают тому школьнику, которому они адресованы. Он должен прочитать их и принять во внимание добрые пожелания своих товарищей.
В-третьих, постоянно формировать и воспитывать взаимное уважение в детском коллективе, учить детей этике общения. Кроме усиления обычных требований (соблюдать нормы вежливости, быть добрыми, отзывчивыми и т. д.), в экспериментальном обучении введена этика в качестве самостоятельного предмета. Содержание уроков этики включает; обсуждение жизненных ситуаций, общений школьника в семье, на улице, в школе, общественных местах и формирование норм нравственного поведения, осознание необходимости следовать им; упражнения в этических поступках. Естественной средой для проявления вежливости, чуткости, доброты служила повседневная жизнь детей как в школе, где действовало общественное мнение детского коллектива, так и вне школы, где предоставлялась большая свобода для самовоспитания и самосовершенствования. Системность и организованность
этического воспитания школьников оказали большое влияние на становление норм взаимного уважения в детских коллективах.
В-четвертых, проявлять живой интерес к увлечениям, интересам и делам каждого школьника. Этот интерес педагог должен проявлять не в виде допроса, когда школьника строго спрашивают: «Скажи, пожалуйста, чем ты интересуешься, что ты читаешь?» Основной смысл заключается в том, чтобы школьник видел в педагоге человека, которому действительно интересны его коллекции марок, содержание книги, которую он читает, его увлечения (музыка, спорт, шахматы, танцы и т. д.), он сам. Если школьник слышит от педагога заинтересованные реплики вроде: «Неужели?!», «Я этого не знал!», «Как это делается?», «Можешь ли одолжить мне эту книгу (показать свою коллекцию марок, пригласить на свой концерт, рассказать в классе об этом)?», то он начинает объективировать свои интересы и увлечения как общественно значимые, что и будет способствовать развитию познавательной активности, возвышению его личности. Педагог может усиливать и направлять увлечения и интересы отдельных школьников тем, что одному принесет марку и поинтересуется, пригодится ли она для его коллекции, другому вернет книгу, поблагодарит и поделится с ним своими впечатлениями, третьему сам одолжит книгу, а затем выслушает его мнение о ней, четвертого попросит показать свой аквариум, с пятым поделится воспоминаниями о своем детстве.
Организация жизни детей на уроке
Положительное отношение ребенка к школе, к учению формируется и воспитывается на уроке. Обучаемым и воспитуемым, т. е. «соратником» педагога в своем же воспитании и обучении, он становится не до поступления в школу, а именно на уроках, где он непосредственно вовлекается в педагогический процесс.
Расположение ребенка к этому процессу, нахождение в нем смысла жизни будут зависеть от двух основных условий.
Первое условие заключается в следующем. Ребенок каждый день приходит в школу не только со знаниями и умениями, усвоение которых требовалось от него, и не только ради усвоения новых знаний и умений, но и со своим жизненным опытом, со своими стремлениями, увлечениями, страстями, впечатлениями, радостями и огорчениями, имеющими, может быть, мало связи со школьными проблемами, но определяющими многие его жизненные устремления. Он не может освободиться от них, оставить их за порогом и войти в школу, так сказать, с «чистым» стремлением учиться. Он как целостная и развивающаяся личность входит в школу таким, какой он есть, не имея возможности, да и не желая трансформироваться только в ученика. На основе своего личностного опыта, своих переживаний, интересов он устанавливает, скрепляет и развивает связи с товарищами-одноклассниками, у него возникают с ними общие дела, отношения. И его не менее сильно толкает к школе стремление развивать эти разнообразные отношения, продолжать начатые с товарищами
27*
совместные дела, общаться и делиться с ними. Он сидит и на уроке, занятый порой рассматриванием какого-то значка или марки, обменом с товарищем своими впечатлениями по поводу просмотренного фильма, и все это — украдкой от педагога. Бывает и так, что школьник, ушедший полностью в свои мучительные переживания в связи с неурядицами в семье, смотрит на педагога безучастными глазами.
Что же делать учителю во всех этих случаях? Игнорировать внешкольную жизнь детей и принимать меры предотвращения или прекращения всяких ее проявлений на уроке? В обычной школьной практике часто это так и бывает, и порой ребенок проливает слезы из-за отнятой и выброшенной педагогом в окно самодельной игрушки. Разумеется, это непедагогическая мера, но она порождена, как и другие подобные ей, именно тенденцией игнорировать внешкольную жизнь детей.
Гуманистическая позиция педагога должна, заключаться в том, чтобы принять ребенка таким, какой он уже есть, с такой жизнью, которой он уже живет, и включить в содержание своих общений с ним его жизнь во всех ее проявлениях, интересоваться этой жизнью, стать ее соучастником. И это должно происходить не только в свободное от уроков время и не между прочим, но в первую очередь на этих самых уроках, где закладываются и формируются жизненно важные для учащихся ценности, глубоко осмысленные и позитивные отношения, личностные установки на жизнь. Действуя с такой позиции, педагог имеет возможность познать детей, их индивидуальность, увидеть мир глазами детей, разобраться в стремлениях каждого из них и с помощью тонких педагогических инструментов, психологически обоснованных, направить жизнь и учение каждого школьника к одной цели — познанию им мира и утверждению добра. Урок в школе должен быть не только основной формой организации обучения, но и основной и ведущей формой организации и направления всей жизни детей и каждого школьника в отдельности. В этом, по нашему убеждению, заключено понимание урока с точки зрения гуманистической педагогики.
Второе условие, от которого будет зависеть расположение школьника к учебно-воспитательному процессу, это насыщенность урока современной жизнью, обогащенной теми специфическими свойствами, которые будут ей присущи в ближайшем будущем, когда нынешний школьник станет самостоятельным человеком труда, творцом, созидателем, организатором, членом трудового коллектива. На уроке школьник должен жить настоящей и отчасти будущей жизнью. Мы имеем в виду не только научность и современность содержания обучения, интересные и захватывающие рассказы о жизни и труде советского народа, посещение детьми наших фабрик, заводов и полей и встречи с людьми труда, описание печальных картин жизни трудового народа в странах капитала и т. д. Но и прежде всего — характер тех действительных отношений, без которых немыслима жизнь советских людей,
строителей коммунизма.. Эти отношения, выражающиеся в чувствах коллективизма, доброты, дружбы и товарищества, отзывчивости и сопереживания, взаимопомощи, уважения личности, должны стать не только предметом обучения и воспитания, но в первую очередь нормой совместной работы педагога и учащихся на уроке. Таким образом, входя в школу и на урок со своею жизнью, школьник должен оказаться в гуще многогранной современной и опережающей современность жизни, в которой коллективная и индивидуальная познавательная деятельность оплодотворена духом высоких человеческих отношений и в которой его личная жизнь способна обогатить общую. Он должен общаться с жизнью, какая она есть и какой она должна стать, так как, будучи новым человеком, он сам же будет строить уклад новой жизни, совершенствовать ее. Исходя из этого, педагога, организующего и направляющего жизнь своих воспитанников, следует рассматривать как человека из будущего, устанавливающего отношения с детьми на основе коммунистических взаимоотношений и приобщающего их к высоконравственным идеалам жизни коммунистического общества. <...Г>
Амонашвили Ш. А.Воспитательная и образовательная функция оценки учения школьников. М., 1984, с. 175—-187.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ
УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ С ДЕТЬМИ,
ОБНАРУЖИВАЮЩИМИ ОТКЛОНЕНИЯ В УМСТВЕННОМ
РАЗВИТИИ
Многие дети в разных странах обнаруживают задержку в умственном развитии, существенно не отличаясь в других отношениях от своих сверстников. Такие дети в обычных условиях (в массовой школе) обучаются в замедленном темпе и недостаточно успешно. Вместе с тем при специальных методах обучения во миогнх случаях удается добиться известных успехов и иногда даже ликвидировать отставание. Недопустимо, конечно, всякого неуспевающего ученика рассматривать как ребенка с отклонениями в развитии. Среди неуспевающих есть, несомненно, дети, у которых нет никаких аномалий в развитии. Их неуспеваемость питается из других источников. Она может быть вызвана изъянами семейного воспитания, недостатками школьного процесса обучения и воспитания и др.
В приводимых извлечениях из книг Т. А. Власовой и М. С. Пев-зиер, С. Я. Рубинштейн показана природа имеющихся у детей умственной отсталости, отклонений в развитии, приемы и методы их коррекции и компенсации.
# # *
Т. А. Власова, М. С. Певзнер
ДЕТИ С РЕАКТИВНЫМИ СОСТОЯНИЯМИ И КОНФЛИКТНЫМИ ПЕРЕЖИВАНИЯМИ
С. Я. Рубинштейн
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ ПСИХОЛОГИИ УМСТВЕННО ОТСТАЛОГО РЕБЕНКА
Умственно отсталым называют такого ребенка, у которого стойко нарушена познавательная деятельность вследствие органического поражения головного мозга.
Если мы проанализируем это определение, то увидим, что утверждать факт умственной отсталости можно лишь при сочетании всех указанных в нем признаков.
В жизни мы встречаем детей, которые производят впечатление умственно отсталых. Поэтому возникает сомнение в том, смогут ли они начать либо продолжать обучение в массовой школе. Указанное впечатление может производить, например, глухонемой ребенок. Глухонемой ребенок, если он не был в специальном детском саду, к началу школьного обучения намного отстает от слышащего сверстника по своему умственному развитию. Но мо-
жно ли считать такого ребенка умственно отсталым? Разумеется, нет. Несмотря иа сходство словосочетаний «отстал по умственному развитию» и «умственно отсталый ребенок», это далеко не одно и то же.
Глухонемой ребенок отстал от сверстников, но если головной-мозг у него не поражен, специальное обучение в школе для глухонемых, специальные методы развития речи помогут ему наверстать упущенное, стать нормальным по умственному развитию человеком.
Сказанное относится не только к глухонемым детям, но и ко всем тем, у кого имеется поражение либо недоразвитие какого-либо из органов чувств. Такие дети (тугоухие, слабовидящие) при отсутствии своевременного корригирующего обучения могут не только производить впечатление умственно отсталых, но и фактически отставать по умственному развитию от сверстников. Но если органического поражения головного мозга у ребенка нет, если его нервная система здорова, можно с полной уверенностью отрицать наличие умственной отсталости.
Если ребенок болел несколько лет туберкулезом костей, лежал в гипсе и в эти годы никто не заботился о его умственном развитии, то к началу обучения в массовой школе он окажется неразвитым, несообразительным. Можно ли считать такого ребенка умственно отсталым? Нет. Поскольку у этого ребенка нет органического поражения головного мозга, его нервные процессы протекают нормально, он в условиях массовой школы быстро расширит круг своих представлений, знаний и интересов и его умственное развитие вскоре станет нормальным.
Малоразвитыми могут иногда по ошибке казаться дети, семья которых поселилась среди иноязычного народа и не позаботилась о том, чтобы освоить язык окружающих.
Больше всего сомнений обычно возникает в отношении тех детей, которых называют педагогически запущенными. Лишенные по тем или иным причинам надзора со стороны старших, они отстают от своих сверстников по умственному развитию. Кроме того, им часто бывают свойственны дурные привычки и склонности. К началу школьного обучения у них нет стремления учиться. В классе они не могут сосредоточить свое внимание на объяснении учителя, им неинтересно на уроке, не хочется выполнять домашние задания. Эти дети не умеют учиться, думать. В результате они не усваивают программу школьного обучения. При этом мешают занятиям всего класса. Создается впечатление, что у них стойко нарушены познавательные процессы. В связи со сказанным у некоторых педагогов возникает стремление перевести таких детей во вспомогательные школы. Можно ли отнести таких педагогически запущенных детей к числу умственно отсталых, если даже согласиться с учителями в том, что у них не развиты познавательные процессы и в какой-то мере осталась неразвитой познавательная деятельность в целом? Нет. Поскольку у педагогически запущенных детей нет органического поражения головно-
го мозга, нервные процессы нормальны, их можно и нужно обучать в массовой школе. Опыт показывает, что при соответствующем воспитании такие дети могут в дальнейшем нормально развиваться.
Во всех приведенных примерах речь шла о детях, у которых наблюдалось недостаточное развитие познавательной деятельности, но не было поражения головного мозга. <С...>
Рассмотрим теперь такие случаи, когда поражение головного мозга, несомненно, имело место. Допустим, врач сообщил, что у обследованного ребенка имеются признаки гидроцефалии, т. е. водянки головного мозга. Следует ли из этого, что ребенок подлежит переводу во вспомогательную школу как умственно отсталый? Нет, это совсем не обязательно. У него могут быть признаки гидроцефалии при отсутствии нарушения познавательной деятельности и умственных способностей. Такие дети нередко встречаются в массовой школе.
Бывает и так, что в больнице, в которой лежал и лечился ребенок, достоверно установлено, что он перенес менингоэнцефалит, т. е, воспаление головного мозга и его оболочек. Означает ли это, что такой ребенок, несомненно имеющий поражение головного мозга, обязательно окажется умственно отсталым? Нет. Среди перенесших в детстве менингоэнцефалит, травму головы либо страдающих на протяжении всей жизни тяжелыми заболеваниями головного мозга есть известные ученые, специалисты с высшим образованием. <...>
Следовательно, наличия одного лишь второго признака, приведенного в нашем определении, также недостаточно для установления умственной отсталости. Только сочетание двух признаков (нарушение познавательной деятельности и органическое поражение мозга, вызвавшее это нарушение) свидетельствует о наличии у ребенка умственной отсталости.
Следует обратить внимание еще на один элемент нашего определения понятия «умственная отсталость». В определении говорится о стойком нарушении познавательной деятельности. Возможны случаи, когда какие-либо вредности, например тяжелое инфекционное заболевание, сотрясение мозга, голод, приводят к некоторым нарушениям нервных процессов. В результате у детей наблюдается временное, преходящее нарушение умственной работоспособности. У таких детей могут наблюдаться более или менее длительные задержки умственного развития. При всем этом они не являются умственно отсталыми. Дефект познавательной деятельности у них не стоек. Со временем они догоняют своих сверстников. <...>•
Таким образом, умственной отсталостью называется стойкое нарушение познавательной деятельности, возникшее в результате органического поражения головного мозга <....>
Следует обратить внимание на то, что понятие «умственно отсталый ребенок» не равнозначно понятию «олигофрен». Поня-
тие «умственно отсталый» является более общим. Оно включает в себя и олигофрению и другие (различные по признакам) состояния выраженного интеллектуального недоразвития нли даже снижения. <...>»
Так что, кроме олигофренов, в категорию умственно отсталых могут быть включены дети с самыми разными заболеваниями (шизофренией, эпилепсией, перенесшие в дошкольном возрасте энцефалиты, травмы и многие другие заболевания). Даже дети, к которым приходится применить понятие деменции, включаются, таким образом, в общую категорию умственно отсталых детей. Следовательно, ставить знак равенства между понятиями «умственная отсталость» и «олигофрения» неправомерно.
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СОСТАВА УЧАЩИХСЯ ВСПОМОГАТЕЛЬНЫХ ШКОЛ
КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Амонашвили Шалва Александрович (р. 1931). Доктор психологических наук, профессор, член-кор. АПН СССР, директор НИИ педагогики Грузинской ССР. Ведет исследования в области педагогической психологии и педагогики; развивает концепцию лич-ностно-гуманного подхода к организации педагогического процесса; руководит психолого-педагогическим экспериментом обучения и воспитания младших школьников с шестилетнего возраста.
Основные работы: «Основы формирования навыков письма в развитии речи у младших школьников» (1971); «Обучение. Оценка. Отметка» (1980); «Созидая Человека» (1982); «Здравствуйте, дети!» (1983); «Воспитательная и образовательная функция оценки учения школьников» (1984).
Ананьев Борис Герасимович (1907—1972). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР. Вел исследования в области общей и детской психологии и ее истории. Основные работы: «Психология педагогической оценки» (1935); «Очерки истории русской психологии XVIII—XIX веков» (1947); «Пространственное различение» (1955); «Психология чувственного познания» (1960); «Теория ощущений» (1961); «Человек как предмет познания» (1969); «О проблемах современного человекозна-ния (1977).
Бассин Филипп Вениаминович (р. 1905). Доктор психологических наук. Ведет исследования в области психологии и нейрофизиологии, по проблеме неосознаваемого в психической деятельности. Основные работы: «Проблема бессознательного» (1968); «Бессознательное и деятельность» (1977; на нем. яз.).
Бодалев Алексей Александрович (р. 1923). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР. Ведет исследования в области общей, педагогической и социальной психологии. Основные работы: «Педагогика и психология самовоспитания» (соавт., 1958); «Восприятие человека человеком» (1965); «Формирования понятия о другом человеке как личности (1970); «Социальная психология личности» (ред.) (1974); «Теоретические и прикладные проблемы психологии познания людьми друг друга»
(ред.) (1975); «Психолого-педагогические проблемы общения» (ред. 1979); «Психология межличностного познания» (ред.) 1981); «Восприятие и понимание человека человеком» (1982); «Личность и общение» (1983); «Актуальные проблемы современной психологии» (ред.) 1983).
Божович Лидия Ильинична (1908—1981). Доктор психологических наук, профессор. Вела исследования в области детской и педагогической психологии. Основные работы: «Вопросы психологии личности школьника» (ред. и соавт., 1961); «Личность и ее формирование в детском возрасте» (1968); «Изучение мотивации поведения детей и подростков» (ред. и соавт., 1972); «Психологическое развитие школьника и его воспитание» (соавт.) 1979).
Ветер Леонид Абрамович (р. 1925). Доктор психологических наук, профессор. Ведет исследования в области детской психологии. Основные работы: «Воспитание и действие» (соавт., 4967); «Восприятие и обучение» (1969); «Педагогика способностей» (1973), «Генезис сенсорных способностей» (ред., 1975); «Домашняя школа мышления» (соавт., 1983).
Власова Татьяна Александровна (1905—1986). Доктор психологических наук, академик АПН СССР. Вела исследования в области специальной .психологии. Основные работы: «О влиянии . нарушения слуха на развитие ребенка» (1954); «Основы обучения и воспитания аномальных детей» (ред.) 1966); «О детях с отклонениями в развитии» (соавт., 1973).
Выготский Лев Семенович (1896—1934). Советский психолог, автор многочисленных работ по общей, детской, педагогической психологии. Первым сделал попытку реализовать марксистский тезис об общественно-исторической природе сознания в конкретных психологических исследованиях. Создал теорию общественно-исторического происхождения высших психических функций у человека. Разработал новые методы исследования различных психических процессов. Основные работы: «Проблемы психического развития ребенка» (1929—1934); «История развития высших психических функций» (1931); «Лекции по психологии» (1932), «Мышление и речь» (1934). Собр. соч. в 6-ти т. (1982—1983). I
Гальперин Петр Яковлевич (р. 1902). Доктор психологических наук, профессор. Ведет исследования в области общей, детской и педагогической психологии. Основные работы: «Развитие исследований по формированию умственных действий» (1959); «Основные результаты исследований по проблеме формирование умственных действий и понятий» (1965); «Психология мышлениям учение о формировании умственных действий» (1966); «Экспериментальное формирование внимания» (соавт., 1974); «Введение в психологию» (1976); «Актуальные проблемы возрастной психологии» (соавт., 1978); «Психолого-педагогические проблемы профессионального обучения» (ред., 1979).
Грегори Ричард Лэнгтон (р. 1930). Профессор ботаники Эдинбургского университета, специалист по психологии зрения, автор книг: «Глаз и мозг» (1970); «Разумный глаз» (1972).
Давыдов Василий Васильевич (р. 1930). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР, Ведет исследования в области возрастной и педагогической психологии. Основные работы: «Анализ строения счета как предпосылка построения программы по арифметике» (авт. й ред., 1962); «Возрастные возможности усвоения знаний» (ред. и соавт., 19GG); «Логико-пси->ологические проблемы начальной математики» (авт. и ред., 1966); «Связь теории обобщения с программированием обучения» (1966); «Психологический анализ действия умножения» (авт. и ред., 1969); «Психологические возможности младших школьников в усвоении математики» (ред., 1969); «О возможности применения диалектической логики при решении психолого-дидактических проблем» (ред. и соавт., 1970); «Виды обобщения в обучении» (1972); «Основные вопросы современной психологии детей младшего школьного возраста» (соавт., 1978); «Возрастная и педагогическая психология» (соавт., 1979); «Учебная деятельность и моделирование» (соавт., 1981); «Психология личности: теория и эксперимент» (отв. ред., 1982); «Развитие психики школьников в процессе учебной деятельности» (ред., 1983).
Дарвин Чарлз Роберт (1809—1882). Английский естествоиспытатель, творец эволюционного учения, основоположник научной эволюционной биологии. Основные работы: «Происхождение видов путем естественного отбора» (1859); «Прирученные животные и возделывание растений» (1868); «Происхождение человека и половой отбор» (1871); «О выражении эмоций у человека и животных» (1872); «О насекомоядных растениях» (1875); «О способности растений к движению» (1880).
Жинкин Николай Иванович (1893—1979). Доктор психологических наук, профессор. Работал в области психологии речи и мышления. Основные работы: «Механизм речи» (1959); «Сенсорная абстракция» (1978); «Речь как проводник информации» (1982).
Запорожец Александр Владимирович (1905—1981). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР. Основные исследования посвящены проблеме развития произвольных движений, роли практической деятельности в формировании психических процессов у ребенка, развитию сенсорных процессов в онтогенезе, дошкольному воспитанию. Основные работы: «Восстановление движений» (соавт., 1945); «Развитие произвольных движений» (1960); «Психология» (1961); «Восприятие и действие» (ред. и соавт., 1969).
Зинченко Владимир Петрович (р. 1931). Доктор психологических наук, профессор, член-кор. АПН СССР. Ведет исследования
в области общей, инженерной психологии. Основные работы: «Проблемы инженерной психологии» (соавт., 1964); «Инженерная психология» (ред., 1964); «Восприятие и действие» (соавт., 1967); «Формирование зрительного образа» (соавт., 1969); работы в сборнике «Эргономика» (1970—1983); «Методологические проблемы психологического анализа деятельности» (соавт., 1976); «Основы эргономики» (соавт., 1979); «Функциональная структура зрительной памяти» (соавт., 1980); «Функциональная структура действия» (соавт., 1982); «Методологические вопросы психологии» (соавт., 1983).
Иванников Вячеслав Андреевич (р. 1940). Кандидат психологических наук, доцент каф. общей психологии ф-та психологии МГУ. Ведет исследования в области психофизиологии и общей психологии, проблем мотивации и волевой регуляции. Основные работы: «Вероятностное прогнозирование и преднастройка к дви-. жениям» (соавт., 1978); «Психология сегодня» (1981); «Проблема потребностей в теории деятельности» (1983); «Формирование побуждения к действию» (1985).
Китаев-Смык Леонид Александрович (р. 1931). Кандидат медицинских наук, ведет исследования в области космической биологии, медицины, психологии. Основные работы: «Некоторыесенсорные нарушения у людей в невесомости» (1963); «Установка тела (позные реакции) у животных в условиях невесомости» (1963); «Исследование установочных рефлексов животных в невесомости» (1968); «К вопросу об адаптации и невесомости» (1979); «Сенсомоторная активность оператора подвижных средств при гравитационном стрессе» (1981); «Психология стресса» (1983).
Кон Игорь Семенович (р. 1928). Доктор философских наук, профессор, работает в области социологии, философии, психологии и этнографии. Основные работы: «Философский идеализм и кризис буржуазной исторической мысли» (1959); «Позитивизм в социологии» (1964); «Социология личности» (1967); «Открытие «Я»» (1978); «Психология юношеского возраста» (1979); «Дружба» (1980); «Этнография детства» (отв. ред. и соавт., 1983); «Словарь по этике» (отв. ред. и соавт., 1983); «В поисках себя» (1984).
Крутецкий Вадим Андреевич (р. 1917). Доктор психологических наук, профессор. Ведет исследования в области возрастной и педагогической психологии и психологии способностей. Основные работы: «Психология подростка» (соавт., 1965); «Психология математических способностей школьников» (1968); «Проблема способностей в психологии», (1971); «Основы педагогической психологии», (1972); «Психология» (ред. и соавт., 1974, 1980), «Психология обучения и воспитания школьников» (1976, 1979). «Психологические проблемы формирования педагогической направленности и педагогических способностей» (ред., 1982).
Лебедев Владимир Иванович (р. 1929). Кандидат медицинских наук. Ведет исследования в области космической психологии и медицины. Основные работы:-«Психология и космос» (соавт., 1968); «Восприятие пространства и времени в космосе» (соавт., 1968); «Психологические особенности деятельности космонавтов» (соавт., 1971); «Психология и психопатология одиночества» (соавт., 1972); «Психологические проблемы межпланетного полета» (соавт., 1975); «Психоневрологические аспекты труда оператора (1975); «Профессия века» (1978).
Лейтес Натан Семенович (р. 1918). Доктор психологических наук. Ведет исследования в области дифференциальной психологии. Основные работы: «Об умственной одаренности» (1960); «Умственные способности и возраст» (1971).
Леонов Алексей Архипович (р. 1934). Летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза, Герой социалистического труда НРБ, Герой ДРВ. Автор ряда психологических трудов. Основные работы: «Первый выход человека в Космос» (1965); «Об ориентации человека в космическом пространстве» (соавт., 1965); «Восприятие пространства и времени в Космосе» (соавт., 1968); «Психологические особенности деятельности космонавтов» (соавт., 1971); «Психологические проблемы межпланетного полета» (соавт., 1975).
Леонтьев Алексей Николаевич (1903—1979). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР, лауреат Ленинской премии (1963), присужденной v3a книгу «Проблемы развития психики» (1959). Научные исследования охватывают широкий круг проблем общей психологии. Основные работы: «Развитие памяти» (1931); «Проблемы развития психики» (1959, 1965, 1972); «Потребности^ мотивы, эмоции» (1972); «Проблемы деятельности в психологии. Деятельность и сознание» (1972); «Деятельность и личность» (1974); «Деятельность. Сознание. Личность» (1975); избр. психол. произв. в 2-х т. (1983).
Ломов Борис Федорович (р. 1927). Доктор психологических наук, профессор, член-кор. АН СССР и АПН СССР. Ведет исследования в области общей и инженерной психологии. Основные работы: «Человек и техника» (1963, 1965, 1966); «Человек в системах управления» (1967); «Военная инженерная психология» (ред., 1970); «Проблемы психофизики» (ред., 1974); «Психофизика сенсорных систем» (отв. ред., 1979); «Антиципация в структуре деятельности» (соавт., 1980); «Проблема общения в психологии» (ред., 1981); «Методология инженерной психологии, психологии труда и управления» (ред., 1981); «Психологическая наука в со циалистических странах» (ред., 1981); «Справочник по инженерной психологии» (ред., 1982); «Инженерная психология в военном деле» (ред., 1983); «Методологические и теоретические проблемы психологии» (1984),
Лурия Александр Романович (1902—1977). Доктор психологических и медицинских наук, профессор, академик АПН СССР. Известен трудами по вопросам нарушения высших психических процессов при локальных поражениях мозга. Основные работы: «Высшие корковые функции человека» (1962, 1969); «Мозг человека и психические процессы» (1963, 1970); «Основы нейропсихологии» (1972); «Нейропсихология памяти» (1974, 1976); «Основные проблемы нейролингвистики» (1975); «Язык и сознание» (1979).
Макаренко Антон Семенович (1888—1939). Выдающийся советский педагог и талантливый писатель. Педагогический труд Макаренко — значительный вклад в науку о коммунистическом воспитании. В центре его внимания стояла проблема воспитания советского патриота, строителя социалистического общества, им разработана система организации воспитательного процесса и ряд принципов и методов воспитания коллектива и отдельной личности, нравственного, семейного воспитания. Работы: Соч., тт. I—VII. М, 1957—1958.
Матюшкин Алексей Михайлович (р, 1927). Доктор психологических наук, профессор, член-кор. АПН СССР. Ведет исследования в области психологии мышления и обучения. Основные работы: «Психология мышления» (1965); «Проблемные ситуации в мышлении и обучении» (1972); «Проблемное и программированное обучение» (ред., 1973); «К характеристике продуктивных процессов мышления» (1973). «Исследование и диагностика мышления в условиях совместной деятельности» (1979); «Психологические предпосылки групповых форм проблемного обучения» (соавт., 1981).
Мерлин Вольф Соломонович (1898—1982). Доктор психологических наук, профессор. Вел исследования в области дифференциальной психологии и психологии личности. Основные работы: «Своеобразие условных реакций в структуре волевого акта» (1953); «Очерк теории темперамента» (1963, 1973); «Проблемы экспериментальной психологии личности» (1968, 1970).
Мясищев Владимир Николаевич (1893-—1973). Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР, член-кор. АПН СССР. Научные исследования охватывают широ- • кий круг вопросов психологии, психоневрологии, психофизиологии, общей и педагогической психологии, медицинской психологии. Основные работы: «Личность и неврозы» (1960); «Психические особенности человека» (соавт., т. I, 1957; т. II, 1960); «Введение в медицинскую психологию» (соавт., 1966).
Натадзе Реваз Григорьевич (1903—1984). Доктор психологических наук, профессор, академик АН ГрузССР, член-кор. АПН СССР. Основные работы: «Общая психология» (1956); «Рука как
фактор восприятия направлений пространства» (1957); «О роли установки в константности восприятия величины» (1966); «Воображение как фактор поведения» (1972); «Генезис формирования понятия» (1976), «Краткий курс психологии» (1983).
Небылицын Владимир Дмитриевич (1930—1972). Доктор психологических наук, профессор, член-кор. АПН СССР. Вел исследования психофизиологических основ индивидуальных различий. Основные работы: «Основные свойства нервной системы человека» (1966); работы в кн.: «Типологические особенности высшей нервной деятельности» (1956—1971).
Павлов Иван Петрович (1849—1936). Академик, создатель материалистического учения о высшей нервной деятельности человека и животных. Разработал новые принципы физиологического исследования, обеспечивающие познание деятельности организма как единого целого, находящегося в единстве и постоянном взаимодействии с окружающей его средой. Работы: Поли, собр. соч. Изд. 2-е, т. I—VII. М. — Л., 1951—1952.
Певзнер Мария Семеновна (р. 1901). Доктор психологических наук, профессор. Ведет исследования в области специальной психологии. Основные работы: «Дети-психопаты и лечебно-педагогическая работа с ними» (1941); «Дети-олигофрены» (1959); «О детях с отклонениями в развитии» (соавт., 1967, 1973); «Психическое развитие детей с нарушениями умственной работоспособности» (соавт., 1982).
Петровский Артур Владимирович (р. 1924). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР. Ведет исследования в области истории психологии, социальной психологии и психологии личности. Основные работы: «Психология» (соавт., 1956); «История советской психологии» (1967); «Общая психология» (ред. и соавт., 1970, 1976, 1986); «Возрастная и педагогическая психология» (ред. и соавт., 1973, 1979); «Популярные беседы о психологии» (1976, 1984); «Психологическая теория коллектива» (ред., 1979); «Личность. Деятельность. Коллектив» (1982); «Вопросы истории и теории психологии». Избр. труды (1984).
Пиаже Жан (1896—1980). Швейцарский психолог. Специалист в области общей психологии, психологии мышления и детской психологии, создатель так называемой «генетической эпистемологии». Основные работы (переведенные на русский язык): «Речь и мышление ребенка» (1932); «Генезис элементарных логических структур» (соавт., 1963); «Экспериментальная психология» (соавт., 1966); «Избранные психологические труды» (1969).
Пушкин Вениамин Иоевич (1931—1979). Доктор психологических наук, профессор. Вел исследования в области общей психологии и психологии труда. Основные работы: «Оперативное мышление в больших системах» (1965); «Эвристика — наука о творческом мышлении» (1967); «Психология и кибернетика» (1971); «Психологические возможности человека» (1973).
Рубинштейн Сергей Леонидович (1889—1960). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН РСФСР, член-кор. АН СССР. Лауреат государственной премии СССР (1941). Вел исследования в области философские проблем психологии, проблем человека в плане онтологии, гносеологии и этики. Основные работы: «Основы общей психологии» (1946); «Бытие и сознание» (1957); «Проблемы общей психологии» (1973); «Основные принципы марксистской психологии» (соавт., 1982).
Рубинштейн Сусанна Яковлевна (р. 1911). Доктор психологических наук. Ведет исследования в области патопсихологии. Основные работы: «О воспитании привычек у детей» (1958); «Методика экспериментальной патопсихологии» (1970); «Психология умственно отсталого школьника» (19/0).
Симонов Павел Васильевич (р. 1920). Доктор медицинских наук, профессор, член-кор. АН СССР. Работает в Институте высшей нервной деятельности и нейрофизиологии АН СССР, где в 1965 г. возглавил вновь созданную лабораторию физиологии эмоций. Основные работы: «Метод К. С Станиславского и физиология эмоций» (1962); «Что такое эмоция?» (1966); «Теория отра жения и физиология эмоций» (1970); «Высшая нервная дея тельность человека. МотивациоинО-эмоциональные аспекты» (1975); «Эмоциональный мозг» (1981).
Скороходова Ольга Ивановна (р. 1914, 1982). Кандидат психологических наук. Человек необычной судьбы. Будучи слепоглухонемой, она получила среднее и высшее образование, защитила кандидатскую диссертацию по психологии, автор научных публикаций и литературных произведений. Основные работы: «Как я воспринимаю окружающий мир» (1047); «Как я воспринимаю и представляю окружающий мир» (1954, 1956); «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружавший мир» (1972).
Смирнов Анатолий Александрович (1894—1980). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. Вел исследования в области зрительных ощущений, психологии памяти, истории психологии. Основные работы: «Психология ребенка и подростка» (1926, 1980); «Психология профессий» (1927); «Психология» (соавт., 1933, 1962); «Психология запоминания» (1948); «Вопросы психологли памяти» (ред., 1966); «Развитие и современное состояние психологической науки в СССР» (1975).
Сухомлинский Василий Александрович (1918—1970). Гер>й Социалистического труда, член-корреспондент АПН СССР, заслуженный учитель Украинской ССР. Основная педагогическая деятельность была связана с проблемами воспитания и развития школьников. Основные работы: Собр. соч. т. 1—5 (1976). Избр. нед. соч. т. 1—3 (1979—1981).
Талызина Нина Федоровна (р. 1923). Доктор психологических
наук, профессор, член-кор. АПН СССР. Ведет исследования по теории обучения в области педагогической психологии, дидактики высшей школы и программированного обучения. Основные работы: «Теоретические проблемы программированного обучения» (1969); «Проблема управления процессом воспитания» (1971); «Управление процессом усвоения знаний» (1975); «Методика составления обучающих программ» (1980); «Формирование познавательной деятельности учащихся» (1983).
Теплое Борис Михайлович (1896—1965). Доктор психологических наук, профессор, академик АПН РСФСР, заслуженный деятель науки РСФСР. Наиболее значительные исследования посвящены индивидуально-психологическим особенностям человека. Основные работы: «Психология музыкальных способностей» (1940); «Способности и одаренность» (1941); «Ум полководца» (1945); «Психология» (1946); «Проблемы индивидуальных различий» (1961); «Типологические особенности высшей нервной деятельности» (ред., 1956—1965).
Тихомиров Олег Константинович (р. 1933). Доктор психологических наук, профессор МГУ. Ведет исследования в области общей психологии, психологии мышления. Основные работы: «Структура мыслительной деятельности человека» (1969); «Психологические исследования творческой деятельности» (ред. и соавт., 1975); «Искусственный интеллект и психология» (ред. и соавт,, 1976); «Психологические механизмы целеобразования» (ред. и соавт., 1977); «Интеллект человека и программы ЭВМ» (ред. и соавт., 1979); «Психологические исследования интеллектуальной деятельности» (ред. и соавт., 1979); «Психология мышления» (1984).
Узнадзе Дмитрий Николаевич (1886—1950). Доктор философских наук, профессор, академик АН ГрузССР, Основатель грузинской школы психологов. Автор первых университетских учебников и систематических курсов на грузинском языке по различным отраслям психологической науки. Вел исследования по проблемам языка, образования понятий и т. д. Основным предметом деятельности в лабораториях и институте психологии АН ГрузССР стала экспериментальная психология установки. Обобщающий труд: «Экспериментальные основы психологии установки» (1949).
Фельдигтейн Давид Иосифович (р. 1929). Доктор психологических наук, профессор, ведет исследования в области возрастной и педагогической психологии по проблемам онтогенеза психического и личностного развития, психологических механизмов формирования ответственной социальной позиции детей разных школьных возрастов, закономерностей личностного, в том числе и профессионального самоопределения подростков и юношества. Основные работы: «Психологические основы общественно полезной деятельности подростков» (1982); «Психология воспитания
И
подростка» (1978); «Возрастные особенности учащихся и их учет в организации учебно-воспитательного процесса» (1975); «Трудный подросток» (1972); «Психологические закономерности социального развития личности в онтогенезе» (1985).
Шовен Реми (р. 1913). Французский биолог, профессор. Троекратный лауреат Французской Академии наук, занимается это-логическими исследованиями. Автор многих статей и книг по физиологии и психологии животных. Основные работы: «Физиология насекомых» (1951); «Жизнь и нравы насекомых» (1958); «От пчелы до гориллы» (1965).
Яроигевский Михаил Григорьевич (р. 1915). Доктор психологических наук, профессор. Ведет исследования в области теории и истории психологии, психологии научного творчества, социальной психологии науки. Основные работы: «Проблема детерминизма в психофизиологии XIX в.» (1961); «История психологии» (1966, 1976, 1985); «И. М. Сеченов» (1968); «Научное творчество» (соавт., 1969); «Об историческом пути психофизиологии» (1970); «Психология в XX столетии» (1971, 1976); «Проблемы научного творчества в современной психологии» (ред. и соавт., 1971); «Научное открытие и его восприятие» (ред. и соавт., 1971); «Социально-психологические проблемы науки (ред. и соавт., 1973); «Развитие и современное состояние зарубежной психологии» (соавт., 1974); «Человек науки» (ред. и соавт., 1974); «Уолтер Кеннон» (соавт., 1976); «Школы в науке» (ред. и соавт., 1976), «И. М. Сеченов» (соавт., 1980), «И. М. Сеченов и мировая психологическая мысль» (1981).
СОДЕРЖАВ И Е
Отсоставителя...................... 3
Часть I.Общая психология
Введение в психологию
С. Л. Рубинштейн. Проблемы психологии в трудах К- Маркса . . * , 6
А. И. Леонтьев. Понятие отражения н его значение для психологии , , 18
М. Р. Ярошевский. Категориальный аппарат психологии...... 25
Б. Ф. Ломов. Психология в системе научного знания .,,,.... 39
П. Фресс. О психологии будущего............... 50
Ф. В. Бассин. В вестибюле осознания............. 56
А. И. Леонтьев. Общая характеристика психики животных...... 62
Р. Шовен. Общества насекомых................ 6Н
И. П. Павлов. Условный рефлекс............... 76
А. Р. Лурия. Мозг и психика................ 83
I 446
Эмоции и воля
/. Дарвин. Выражение эмоций у человека и животных....... 223
У, В. Симонов. Информационная теория эмоций......... 232
4. С. Кон. Дружба и возраст................. 238
//. А. Китаев-Смык. Психология и концепция стресса....... 250
В. А. Иванников. К сущности волевого поведения......... 260
Индивидуально-психологические особенности личности
5. М. Теплое и В, Д. Небылицын. Изучение основных сзойств нервной
системы и их значение для психологии индивидуальных различий . 269 В. Д. Небылицын. Актуальные проблемы дифференциальной психофизиологии ........................ 275
И. П. Павлов. Проба физиологического понимания симптомологпи истерии 280
Б. М. Теплое. Способности и одаренность............ 281
В. С. Мерлин. Отличительные признаки темперамента....... 286
B, А. Крутецкий. Математические способности и личность.....* 293
Часть II. Возрастная и педагогическая психология
Психическое развитие и закономерности становления личности
A. В. Запорожец. Значение ранних периодов детства для формирования детской личности..................., 300
Л. А. Венгер. Развитие восприятия в онтогенезе........, 316
Л. С. Выготский. Воображение и его развитие в детском возрасте . » 320
Жан Пиаже. Как дети образуют математические понятия ...... 325
И, С. Лейтес. Возрастные предпосылки умственных способностей . . . 331
Психология воспитания
C. Л. Рубинштейн. Психологическая наука и дело воспитания ...» 340 Л. С. Макаренко. Отношения, стиль, тон в коллективе....... 346
B. А. Сухомлинский. Труд одухотворен благородными чувствами . , , 349 Ш. А. Амонашвили. Размышление о завтрашнем дне шестилеток . . . 357 И. С. Кон., Д. И. Фельдштейн. Отрочество как этап жизин и некоторые
психолого-педагогические характеристики переходного возраста . , 363
И. С. Кон. Психология старшеклассника............ 370
Психология учения и обучения i
C. Л. Выготский. Проблема обучения и умственного развития в школь-
ном возрасте...................* . • 377
tff Ф. Талызина. Управление процессом усвоения знаний....... 383
А. А. Смирное. Рель понимания в запоминании.......... 388
A. А. Матюшкин. Теоретические вопросы проблемного обучения .... 395
B. В. Давыдов. Особенности реализации содержательного обобщения
в обучении ..................... 401
Л. И. Божович. Проблемы развития мотивациоиной сферы ребенка . . 408 Ш. А. Амонашвили. Установление гуманных отношений в процессе обучения .......................", 412
Психологические основы учебно-воспитательиой работы с детьми,' обнаруживающими отклонения в умственном развитии
Т. А. Власова, М. С. Певзнер. О детях с отклонениями в развитии . . 422
C. Я. Рубинштейн. Общие вопросы психологии умственно отсталого ре-
бенка ......k..................430
Краткие сведения об авторах .................436
ХРЕСТОМАТИЯ ПО ПСИХОЛОГИИ
Составитель Владимир Васильевич Мироненко
Зав. редакцией Я. Я, Сеиыкин
Редактор Л. И. Льняная
Младший редактор С. Ю. Базилевская
Художник Я, С. Баженова
Художественный редактор Е. Л. Ссорина
Технический редактор С. С. Якушкина
Корректоры Я. С. Соболева, И, Г, Трошина
ИБ № 9801
Сдано в набор 06.08.86. Подписано к печати 08.07.87. Формат 60Х901Аб- Бумага кн.-журн. отеч.
Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл.
печ. л. 28,0 + 0,25 форз. Усл. кр.-отт. 28,5. Уч.-изд. л. 32,3+0,45 форз. Тираж 140 000 экз. Заказ 5162. Цен! 1 руб. 40 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Просвещение» Государственного комитета РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 129846, Москва, 3-й проезд Марьиной рощи, 41.
Областная типография управления издательств, полиграфии и книжной торговли Ивановского облисполкома, 153628, г. Иваново, ул. Типографская, 6.