К. Э. Фабри.
Основы зоопсихологии.
Оглавление
Предисловие к 1-му изданию. 3
Предисловие ко 2-му изданию. 3
К.Э.Фабри и зоопсихология в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова. 4
Введение. 5
Предмет и задачи зоопсихологии. 5
Методы зоопсихологических исследований. 12
Часть I. Общая характеристика психической деятельности животных. 16
Глава 1. Проблема инстинкта и научения. 16
Ранние представления о психической деятельности животных. 16
Проблема инстинкта и научения в свете эволюционного учения. 18
Современное понимание проблемы инстинкта и научения. 23
Глава 2. Инстинктивное поведение. 26
Инстинктивное поведение как основа жизнедеятельности животных. 26
Внутренние факторы инстинктивного поведения. 27
Внешние факторы инстинктивного поведения. 29
Структура инстинктивного поведения. 33
Инстинктивное поведение и общение. 36
Психический компонент инстинктивного поведения. 40
Глава 3. Научение. 41
Общая характеристика процесса научения. 41
Навык. 43
Научение и общение. Подражание. 51
Часть II. Развитие психической деятельности животных в онтогенезе. 53
Глава 1. Проблема онтогенеза поведения. 53
Врожденное и приобретаемое в индивидуальном развитии поведения. 53
Биологическая обусловленность онтогенеза поведения животных. 55
Глава 2. Развитие психической деятельности в пренатальном периоде. 56
Врожденное и приобретаемое в пренатальном развитии поведения. 56
Сравнительный обзор развития двигательной активности зародышей. 59
Пренатальное развитие сенсорных способностей и элементов общения. 63
Эмбриогенез и развитие психического отражения. 65
Глава 3. Развитие психической деятельности в раннем постнатальном периоде. 66
Особенности постнатального развития поведения животных. 66
Инстинктивное поведение в раннем постнатальном периоде. 69
Ранний опыт. 73
Взаимоотношения между компонентами раннего постнатального развития поведения. 80
Раннее формирование общения. 82
Познавательные аспекты раннего постнатального поведения. 84
Глава 4. Развитие психической деятельности в ювенильном (игровом) периоде. 88
Общая характеристика игры у животных. 88
Совершенствование двигательной активности в играх животных. 91
Формирование общения в играх животных. 94
Познавательная функция игровой активности животных. 97
Часть III. Эволюция психики. 100
Вводные замечания. 100
Глава 1. Элементарная сенсорная психика. 103
Низший уровень психического развития. 103
Высший уровень развития элементарной сенсорной психики. 111
Глава 2. Перцептивная психика. 121
Низший уровень развития перцептивной психики. 121
Высший уровень развития перцептивной психики. 133
Проблема интеллекта животных. 144
Глава 3. Эволюция психики и антропогенез. 152
Проблема происхождения трудовой деятельности. 153
Проблема зарождения общественных отношений и членораздельной речи. 160
Литература. 165
Приложение. 167
Игры животных и игры детей (сравнительно-психологические аспекты). 167
Научное наследие А.Н. Леонтьева и вопросы эволюции психики. 173
Зоопсихология. 183
3-е издание
Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальностям «Психология», «Биология», «Зоология» и «Физиология»
Москва
Российское психологическое общество
ББК88.2
Ф12
Рекомендовано к изданию Ученым Советом факультета психологии Московского государственного университете имени М. В. Ломоносова
Рецензенты:
Л. И. Анцыферова, доктор психологических наук, кафедра зоологии позвоночных животных и общей экологии биологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова
Фабри К.Э.
Основы зоопсихологии: Учебник для студентов высших учебных заведений,
Ф 12 обучающихся по специальностям «Психология», «Биология», «Зоология» и «Физиология». – 3-е изд. – М.: Российское психологическое общество, 1999. –464 с.
ISBN 5-89573-051-5
Учебник (1-е изд. – 1976 г., 2-е изд. – 1993 г.), написанный видным зоопсихологом К. Э. Фабри, посвящен возникновению, развитию и функционированию психики у животных. Освещаются проблемы общей психологии: отражательная природа психики, взаимосвязь психики и поведения, соотношение врожденного и приобретенного, закономерности развития психики в филогенезе, условия и предпосылки возникновения и развития психики человека. Дается широкое обобщение и анализ современных достижений этологических и зоопсихологических исследований. Приводятся результаты многочисленных эмпирических исследований.
Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по специальностям «Психология», «Биология», «Зоология» и «Физиология», а также для всех, интересующихся поведением и психикой животных.
ББК88.2
ISBN 5-89573-051-5
© Фабри К.Э.,1973, 1993,1999.
© Российское психологическое общество, 1999.
Предисловие к 1-му изданию.
Зоопсихология является неотъемлемой и важной частью психологических наук. Интерес к ней заметно вырос в последние годы, особенно в связи с тем, что в этой области знаний сейчас наблюдается большой подъем исследовательской работы и творческой мысли. Наряду с большим теоретическим значением зоопсихологических исследований все более расширяется и сфера их практического использования. Плодотворная работа исследователей многих стран по изучению поведения животных, охватывающая все зоологические таксоны – от амебы до шимпанзе, – привела к весьма внушительным результатам: в настоящее время накоплено такое обилие ценнейших научных фактов, что не только удалось разъяснить ряд существенных вопросов зоопсихологии, но и пришлось внести серьезные поправки в, казалось бы, вполне устоявшиеся положения и концепции. Разумеется, и поныне остается еще очень много неизученного и непонятного в процессах поведения – этих сложнейших природных процессах. Все же мы можем сейчас лучше представить биологические предпосылки и предысторию зарождения человеческого сознания.
Зоопсихология входит как обязательный курс в программу обучения на факультетах психологии университетов, но учебника зоопсихологии до сих пор не существовало ни в Советском Союзе, ни за рубежом. В последние годы, правда, появились монографии и обзорные работы по поведению животных, но эти публикации носят лишь этологический характер, и в них совсем не затрагиваются вопросы, связанные с психическим аспектом поведения животных, т.е. те вопросы, изучение которых как раз важно для студента-психолога.
Данная книга написана на основе многолетнего опыта автора по чтению курсов лекций по зоопсихологии и этологии в Московском университете. Чисто этологический материал дается в ней лишь в той мере, в какой это необходимо для уяснения зоопсихологических вопросов. При этом делается упор на освещение развития психики животных как в онто-, так и в филогенезе. Ведь зоопсихология – это наука о становлении и развитии психики на дочеловеческом уровне, и познать психику животных вне процесса их развития принципиально невозможно. В заключительной главе очень кратко излагаются и некоторые моменты, касающиеся непосредственной предыстории антропогенеза. Конкретный фактический материал, использованный в тексте, относится преимущественно к исследованиям последних 5–10 лет, но приводятся и важные исследования давних лет, преимущественно советских ученых.
Первая попытка создания учебника зоопсихологии не может оказаться без недостатков, и автор заранее выражает свою благодарность за критические замечания.
Предисловие ко 2-му изданию[1].
«Основы зоопсихологии» К. Э. Фабри, впервые изданные в 1976 г., сохраняют свою актуальность и научную ценность и сегодня.
Читатель книги может узнать, есть ли у животных психика, каковы ее особенности, как ее изучать, что такое поведение, как оно связано с психикой, где используются зоопсихологические знания, что такое зоопсихология как наука и как она связана с общей психологией и биологией.
Книга дает также важный материал для понимания общей природы психического. Только зная психику животных, мы можем в человеческой психике различать общее для человека и животных и специфическое только для человека или только для животных, избежать ошибок антропоморфизма, биологизаторства, физиологического редукционизма, подмены родовых характеристик психического теми, которые свойственны только человеку. В этом бесспорный вклад зоопсихологии в общую психологическую культуру.
«Основы» имеют четкую теоретическую ориентацию на диалектический материализм, на диалектико-материалистическую психологию. Вслед за ведущими теоретиками общей психологии К. Э. Фабри считает категорию «психическое отражение» центральной и анализирует его особенности, функционирование и развитие.
Сегодня в отечественной психологии преодолевается односторонняя ориентация на философию диалектического материализма. Думаю, что это затронет и зоопсихологию. Более полного представления требуют знания о мотивационно-эмоциональной сфере в психике животных.
«Основы» отражают определенный этап в развитии зоопсихологии и дают многое для ее последующего обогащения. Последние работы К.Э.Фабри (см. Приложение), которые дополняют текст первого издания учебника, свидетельствуют о том, что сам он постоянно думал о дальнейшем развитии науки о психике животных.
O.K. Тихомиров, профессор Февраль 1992 г.
К.Э.Фабри и зоопсихология в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова.
Автор лежащего перед вами учебника – профессор факультета психологии МГУ К.Э.Фабри (1923–1990), один из ведущих зоопсихологов нашей страны. К.Э.Фабри родился в Вене, в 1932 г. он вместе с родителями переехал в Советский Союз, где его отцу, видному деятелю Компартии Австрии, было предоставлено политическое убежище. Перед самой войной К.Э.Фабри поступил на биологический факультет МГУ, но учеба была прервана войной, в течение которой он работал сначала в госпиталях, а затем военным переводчиком. Вернувшись после войны на биофак МГУ, Курт Эрнестович стал одновременно специализироваться по зоологии позвоночных и антропологии, а также посещал занятия на отделении психологии философского факультета МГУ. Его дипломная работа, посвященная сложным формам поведения обезьян, получила особую, даваемую крайне редко оценку – «отлично с отличием» и право на публикацию.
Научным руководителем К.Э.Фабри и в студенческие годы и в годы его первых самостоятельных исследований была Надежда Николаевна Ладыгина-Котс – ведущий отечественный зоопсихолог. Именно у нее он учился тому, как нужно планировать и проводить зоопсихологический эксперимент, вести наблюдения за поведением животных. К сожалению, зоопсихология в 40–60 гг. в Советском Союзе была объявлена, наряду с генетикой и кибернетикой, «лженаукой», и в целом разделила с ними их печальный путь. Однако, К.Э.Фабри всегда оставался верным выбранному пути, и, хотя жизнь и заставила его после окончания МГУ работать то в Библиотеке иностранной литературу, то в Радиокомитете, он продолжал заниматься «неофициальной» научной работой – изучением манипуляционных особенностей разных видов млекопитающих и, в особенности, обезьян. Н. Н. Ладыгина-Котс, сама находившаяся в это время в «научном подполье», оставалась для него наставником и другом.
Только в 1964 г., через 18 лет после окончания МГУ, К.Э.Фабри получил возможность официально заняться изучением поведения и психики животных. Для этого ему пришлось уехать в г. Пущино-на-Оке, где в то время был организован Академгородок. К.Э.Фабри поступил на работу в Институт биофизики, здесь им были выполнены оригинальные исследования импринтинга у птиц, существенно дополнившие классические представления о природе этого феномена.
В 1966 г. А. Н. Леонтьев пригласил К.Э.Фабри для чтения лекций по зоопсихологии и этологии на только что организованном факультете психологии МГУ. Много раньше этот курс в Университете читала Н. Н. Ладыгина-Котс, с началом «оттепели» это почетное право получил ее ближайший ученик. С 1971 г. кафедра общей психологии становится местом его постоянной работы, сначала в качестве старшего преподавателя, затем доцента, а с 1983 г. – профессора. За эти годы сотни студентов прослушали его курс «Основы зоопсихологии», а также спецкурс по этологии, многие выполнили под его руководством курсовые и дипломные работы, защитили кандидатские диссертации. К.Э.Фабри – автор более 200 научных публикаций. Основная тематика его работ, значительная часть которых выполнена в стенах факультета психологии, раскрывает различные аспекты онтогенеза поведения и психики животных, эволюции психики, психической деятельности приматов, этологические и биопсихологические предпосылки антропогенеза. В 1977 г. К.Э.Фабри за написание учебника «Основы зоопсихологии» была присуждена степень доктора психологических наук. С того времени эта книга выдержала 3 переиздания (первые два – в 1976 и 1993 гг.), оставаясь и до сих пор основным и практически единственным учебником по зоопсихологии для студентов высших учебных заведений.
Следует упомянуть еще одну заслугу К.Э.Фабри перед отечественными читателями. Именно благодаря его усилиям труды К. Лоренца и Н. Тинбергена, с которыми, кстати, он вел научную переписку, стали широко доступны в нашей стране. Именно К.Э.Фабри сумел доказать необходимость перевода книг выдающихся этологов, в последствие ставших лауреатами Нобелевской премии, был научным редактором и автором предисловий первых советских изданий их книг.
В 1977 г. при поддержке А. Н. Леонтьева на факультете психологии МГУ была организована небольшая, состоящая всего из трех сотрудников, группа зоопсихологов, которая и стала началом будущей лаборатории зоопсихологии. За прошедший с того времени период из стен лаборатории вышли специалисты, нашедшие приложение свои знаниям в области психологии и поведения животных в научных учреждениях АН СССР и России, в заповедниках, в институтах и научных центрах Академии педагогических наук СССР и России. Было защищено несколько диссертаций, посвященных ориентировочно-исследовательской деятельности животных, исследованию мотивации игр животных, сравнительному анализу манипуляционной активности разных видов млекопитающих, онтогенезу интеллекта антропоидов.
В настоящее время лаборатория зоопсихологии при кафедре общей психологии продолжает работать по-прежнему небольшим составом, но тематика исследований в соответствии с требованиями сегодняшнего дня несколько поменялась. Наряду с проблематикой, относящейся к области фундаментальных исследований – изучением психологических закономерностей и механизмов, лежащих в основе антропогенной эволюции высших позвоночных животных (итогом работы по этой тематике стала монография Н. Н. Мешковой и Е. Ю. Федорович «Ориентировочно-исследовательская деятельность, подражание и игра как психологические механизмы адаптации высших позвоночных к урбанизированной среде»- М.: Аргус, 1996), появились и темы прикладного характера. Следует отметить, что начало прикладным исследованиям было положено еще раньше, когда лабораторией руководил К.Э.Фабри. Тогда, в 1985–1989 гг., был проведен цикл исследований поведения рыб в зоне промышленного лова (по заказу самих специалистов в области промышленного рыболовства), ставших в определенной степени основой для перестройки самой стратегии создания орудий лова. Но, пожалуй, важнее, что эта работа способствовала изменению отношения к самой рыбе – объекту лова – как к животному, обладающему достаточно высоким уровнем развития перцептивной психики, способному тонко адаптироваться к условиям промысла. Как итог этой работы было выпущено пособие по их тиопсихологии, написанное К.Э.Фабри по заказу Калининградского технического института рыбной промышленности и хозяйства, а также разработан курс лекций для студентов-промысловиков.
Прикладные темы, разрабатываемые в настоящее время в лаборатории зоопсихологии, посвящены психологическим аспектам взаимоотношений горожанина с домашними животными, а также исследованию становления отношений «ребенок–животное».
Лаборатория зоопсихологии продолжает и активную педагогическую деятельность. Сотрудники лаборатории читают курсы лекций для студентов и слушателей факультета психологии МГУ, ведут практикум по теме «Психологическое наблюдение за животными». В 1997 г. была подготовлена и издана хрестоматия по зоопсихологии и сравнительной психологии.
Н.Н.Мешкова, кандидат психологических наук, старший научный сотрудник, Е. Ю. Федорович, младший научный сотрудник (Лаборатория зоопсихологии кафедры общей психологии факультета психологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова)
Введение.
Часть I. Общая характеристика психической деятельности животных.
Глава 1. Проблема инстинкта и научения.
Ранние представления о психической деятельности животных.
Проблема инстинкта и научения в свете эволюционного учения.
Глава 2. Инстинктивное поведение.
Структура инстинктивного поведения.
Глава 3. Научение.
Навык.
Часть II. Развитие психической деятельности животных в онтогенезе.
Глава 1. Проблема онтогенеза поведения.
Глава 2. Развитие психической деятельности в пренатальном периоде.
Врожденное и приобретаемое в пренатальном развитии поведения.
Сравнительный обзор развития двигательной активности зародышей.
Птицы
Эмбриональное поведение птиц изучалось преимущественно на зародышах домашней курицы. Уже в конце вторых суток появляется сердцебиение, а начало спонтанной двигательной активности куриного эмбриона приурочено к 4-му дню инкубации. Весь период инкубации длится три недели. Движения начинаются с головного конца и постепенно простираются к заднему, охватывая все большие участки тела зародыша. Самостоятельные движения органов (конечностей, хвоста, головы, клюва, глазных яблок) появляются позже.
Как уже говорилось, Куо установил наличие и показал значение эмбриональной тренировки у зародыша курицы (а также других птиц), но впал при этом в односторонность, отрицая наличие врожденных компонентов поведения и спонтанной активности как таковой. В дополнение к сказанному приведем еще несколько примеров из работ этого выдающегося исследователя.
Куо установил, что максимальная двигательная активность эмбриона совпадает по времени с движениями амниона, т.е. внутренней зародышевой оболочки, обволакивающей зародыш. Из этого Куо заключил, что пульсация оболочки обусловливает начато двигательной активности последнего. Впоследствии, однако, В. Гамбургером было показано, что нет подлинной синхронизации между этими двигательными ритмами, а Р. В. Оппенгейм экспериментально доказал, что движения эмбриона не только не зависят от движения амниона, а, возможно, даже сами обусловливают их.
Формирование клевательных движений, по Куо, первично определяется ритмом биения сердца зародыша, ибо первые движения клюва, его открывание и закрывание, совершаются синхронно с сокращениями сердца. Впоследствии эти движения коррелируются со сгибательными движениями шеи, а незадолго до вылупления клевательный акт следует за любым раздражением тела в любой его части. Таким образом, реакция клевания, сформировавшаяся путем эмбриональной тренировки, имеет к моменту вылупления птенца весьма генерализованный характер. «Сужение» реакции в ответ на действие лишь биологически адекватных раздражителей происходит на первых этапах постэмбрионального развития. По Куо, так обстоит дело и с другими реакциями.
Важную роль в формировании эмбрионального поведения Куо отводил также непосредственному влиянию среды, окружающей зародыш, и происходящим в ней изменениям. Так, например, у куриного зародыша начиная с 11-го дня инкубации желточный мешок начинает надвигаться на брюшную сторону зародыша, все больше стесняя движения ног, которые до вылупления сохраняют согнутое положение, причем одна нога располагается поверх другой. По мере того как желток всасывается зародышем, верхняя нога получает все большую свободу движения, однако находящаяся под ней нога по-прежнему лишена такой возможности. Лишь после того как верхняя нога получит возможность достаточно далеко отодвигаться, нижняя может начать двигаться.
Таким образом, движения ног развиваются с самого начала не одновременно, а последовательно. Куо считал, что именно этим определяется развитие механизма последовательных движений ног цыпленка при ходьбе, что здесь кроется первопричина того, что вылупившийся из яйца цыпленок передвигается шагами, попеременно переставляя ноги, а не прыжками, отталкиваясь одновременно обеими лапками. Поддерживая концепцию Куо, Боровский писал по этому поводу, что «цыпленок шагает не потому, что у него имеется "инстинкт шагания", а потому, что иначе не могут работать его ноги и их механизм, выросшие и развившиеся в таких именно условиях. Механизм этот не появится как нечто готовое в тот момент, когда он понадобится, а развивается определенным путем, под влиянием других факторов».[45]
Многие механистические концепции Куо не выдержали экспериментальной проверки, произведенной более поздними исследователями, другие еще нуждаются в такой проверке, тем более что вскрытые им коррелятивные отношения не обязательно указывают на причинные связи. Не подтвердилось, в частности, мнение Куо о том, что ведущим фактором двигательной активности зародыша в раннем эмбриогенезе является сердцебиение.
Гамбургером и его сотрудниками было установлено, что уже на ранних стадиях эмбриогенеза движения зародыша имеют нейрогенное происхождение. Электрофизиологические исследования показали, что уже первые движения обусловливаются спонтанными эндогенными процессами в нервных структурах куриного эмбриона. Спустя 3,5–4 дня после появления первых его движений наблюдались первые экстероцептивные рефлексы, однако, Гамбургер, Оппенгейм и другие показали, что тактильная, точнее, тактильнопроприоцептивная стимуляция не оказывает существенного влияния на частоту и периодичность движений, производимых куриным эмбрионом на протяжении первых 2–2,5 недель инкубации. По Гамбургеру, двигательная активность зародыша на начальных этапах эмбриогенеза «самогенерируется» в центральной нервной системе.
Гамбургером производился следующий опыт: перерезав зачаток спинного мозга в первый же день развития куриного эмбриона, он регистрировал впоследствии (на 7-й день эмбриогенеза) ритмичные движения зачатков передних и задних конечностей. Нормально эти движения протекают синхронно. У оперированных же эмбрионов эта согласованность нарушилась, но сохранилась самостоятельная ритмичность движений.
Это указывает на независимое эндогенное происхождение этих движений, а тем самым и соответствующих нервных импульсов, на автономную активность процессов в отдельных участках спинного мозга. С развитием головного мозга он начинает контролировать эти ритмы. Вместе с тем эти данные свидетельствуют о том, что двигательная активность не обусловливается исключительно обменом веществ, например, такими факторами, как уровни накопления продуктов обмена веществ или снабжения тканей кислородом, как это принималось некоторыми учеными.
При изучении эмбрионального развития поведения птиц необходимо учитывать специфические особенности биологии исследуемого вида, которые отражаются и на протекании эмбриогенеза. Особенно это касается различий между выводковыми (зрелорождающимися) и птенцовыми (незрелорождающимися) птицами. Так, например, как показал советский исследователь Д. Н. Гофман, по сравнению с курицей грач развивается более ускоренно, быстрее накапливается масса тела зародыша, зато у курицы эмбриогенез проходит более равномерно и имеется больше периодов роста и дифференциации. Последний период формирования морфологических структур и поведения проходит у курицы еще внутри яйца, у грача же (как не зрелорождающейся птицы) этот период относится к постэмбриональному развитию.
Пренатальное развитие сенсорных способностей и элементов общения.
Глава 3. Развитие психической деятельности в раннем постнатальном периоде.
Особенности постнатального развития поведения животных.
Инстинктивное поведение в раннем постнатальном периоде.
Ранний опыт.
Раннее формирование общения.
Познавательные аспекты раннего постнатального поведения.
Глава 4. Развитие психической деятельности в ювенильном (игровом) периоде.
Совершенствование двигательной активности в играх животных.
Формирование общения в играх животных.
Познавательная функция игровой активности животных.
Часть III. Эволюция психики.
Глава 1. Элементарная сенсорная психика.
Низший уровень психического развития.
На низшем уровне психического развития находится довольно большая группа животных; среди них встречаются и такие животные, которые стоят еще на грани животного и растительного мира (жгутиковые), а с другой стороны, и сравнительно сложно устроенные одноклеточные и многоклеточные животные. К наиболее типичным представителям рассматриваемой здесь группы животных относятся простейшие, на примере которых здесь будет дана характеристика низшего уровня элементарной сенсорной психики. Правда, некоторые высокоорганизованные простейшие (из числа инфузорий) поднялись уже на более высокий уровень элементарной сенсорной психики. В этой связи следует напомнить, что филогенез простейших шел в известной мере параллельно развитию низших многоклеточных животных, а это, в частности, нашло свое отражение в формировании у простейших аналогов органов таких животных. Эти аналоги получили название органелл.
Кинезы
Локомоция простейших осуществляется в виде кинезов – элементарных инстинктивных движений. Типичным примером кинеза является ортокинез – поступательные движение с переменной скоростью. Если, например, на определенном участке существует температурный градиент (перепад температур), то движения туфельки будут тем более быстрыми, чем дальше животное будет находиться от места с оптимальной температурой. Следовательно, здесь интенсивность поведенческого (локомоторного) акта непосредственно определяется пространственной структурой внешнего раздражителя.
В отличие от ортокинеза при клинокинезе имеет место изменение направления передвижения. Это изменение не является целеустремленным, а носит характер проб и ошибок, в результате которых животное в конце концов попадает в зону с наиболее благоприятными параметрами раздражителей. Частота и интенсивность этих изменений (следовательно, и угол поворота) зависят от интенсивности воздействующего на животное (отрицательного) раздражителя (или раздражителей). С ослаблением силы действия этого раздражителя уменьшается и интенсивность клинокинеза. Таким образом, животное и здесь реагирует на градиент раздражителя, но не увеличением или уменьшением скорости передвижения, как при ортокинезе, а поворотами оси тела, т.е. изменением вектора двигательной активности.
Как мы видим, осуществление наиболее примитивных инстинктивных движений – кинезов – определяется непосредственным воздействием градиентов интенсивности биологически значимых внешних факторов. Роль внутренних процессов, происходящих в цитоплазме, заключается в том, что они дают поведенческому акту «первый толчок», как и у многоклеточных животных.
Глава 2. Перцептивная психика.
Проблема интеллекта животных.
Глава 3. Эволюция психики и антропогенез.
С древнейших времен человек пытался как-то осознать свое отношение к миру животных, искал признаки сходства и различия в поведении последних. Об этом свидетельствует та исключительная роль, которую играет поведение животных в бесчисленных древних сказках, легендах, верованиях, культовых обрядах и т.п.
С зарождением научного мышления проблема «души» животного, его психики и поведения стала важной составной частью всех философских концепций. Как уже отмечалось при обсуждении проблемы инстинкта и научения, часть древних мыслителей держалась мнения о близком родстве и одинаково высоком уровне психической жизни человека и животных, другие же, наоборот, отстаивали превосходство человеческой психики, а иные категорически отрицали всякую ее связь с психической деятельностью животных. Как и в других областях знания, теоретические построения античных ученых, лишь отчасти основанные на непосредственных наблюдениях, определяли затем на протяжении тысячелетия и более взгляды на поведение животных, если не считать ненаучных клерикально-догматических толкований средневековья.
Предшественники творцов эволюционного учения отказались от произвольных толкований о сходстве и различиях психики животных и человека и обратились к фактам, которые добывало зарождающееся научное естествознание. Так, уже Ж. О. Ламеттри обратил внимание на сходство строения мозга человека и млекопитающих. При этом он отметил, что у человека значительно больше мозговых извилин.
В борьбе за эволюционное учение, стремясь обосновать положение о непрерывности развития всего органического мира как единого целого, Ч. Дарвин и его последователи односторонне подчеркивали сходство и родство всех психических явлений начиная от низших организмов до человека. Особенно это относится к отрицанию Дарвином качественных различий между психикой человека и психикой животных. Как бы приближая человека к животным и «поднимая» до него последних, Дарвин приписывал животным человеческие мысли, чувства, воображения и т.д.
Одностороннее понимание генетического родства психики человека и животных было- как уже отмечалось, подвергнуто критике В.А Вагнером. Вагнер подчеркивал, что сравнение психических функций животных надо проводить не с психикой человека, а с психикой форм, непосредственно предшествующих данной группе животных и за ней следующих. При этом он указывал на наличие общих законов эволюции психики, без познания которых невозможно понимание человеческого сознания. Такой эволюционный подход позволяет достоверно выявить предысторию антропогенеза, и в частности биологические предпосылки зарождения человеческой психики.
При этом, однако, необходимо учесть, что судить о происхождении человеческого сознания, как и о процессе антропогенеза вообще, можно лишь косвенно, лишь по аналогии с тем, что наблюдаем у ныне живущих животных. Эти животные, однако, прошли длительный путь адаптивной эволюции, и их поведение носит глубокий отпечаток специализации к особым условиям их существования.
Если, к примеру, взять высших позвоночных, к которым в биологическом отношении относится и человек, то здесь наблюдается ряд боковых ответвлений в эволюции психики, не имеющих отношения к линии, ведущей к антропогенезу, а отражающих лишь специфическую биологическую специализацию отдельных групп животных. Наиболее яркий пример представляют собой в этом отношении птицы. То же относится и к млекопитающим, отдельные отряды которых воплощают подобную специализацию к специфическому образу жизни. И даже в отношении приматов мы должны считаться с той же специализацией, причем ныне живущие антропоиды в ходе своего развития от вымерших общих с человеком предков не только не приблизились к человеку, а, наоборот, отдалились. Поэтому они, судя по всему, находятся сейчас на более низком психическом уровне, чем этот предок.
Отсюда следует также, что все, даже наиболее сложные, психические способности обезьян всецело определяются условиями их жизни в естественной среде, их биологией, а с другой стороны, служат только приспособлению к этим условиям. Особенности образа жизни обусловливают специфические особенности психических процессов, в том числе и мышления обезьян.
Обо всем этом важно помнить, когда речь идет о поиске биологических корней и предпосылок зарождения человеческого сознания. По поведению ныне существующих обезьян и других животных мы можем судить лишь об уровнях и направлениях психического развития, ведших к человеку, и об общих закономерностях этого процесса.
Проблема происхождения трудовой деятельности.
Проблема зарождения общественных отношений и членораздельной речи.
Язык животных и членораздельная речь
У современных обезьян средства общения, коммуникации отличаются не только своим многообразием, но и выраженной адресованностью, побуждающей функцией, направленной на изменение поведения членов стада. Тих отмечает также большую выразительность средств общения обезьян и их сходство с эмоциональными средствами коммуникации у человека. Однако в отличие от человека, как считает Тих, коммуникативные средства обезьян – как звуки, так и телодвижения – лишены семантической функции и поэтому не служат орудием мышления.
В последние годы коммуникационные возможности обезьян, прежде всего человекообразных, изучались особенно интенсивно, но не всегда адекватными методами. Можно, например, ссылаться на эксперименты американского ученого Д. Премака, пытавшегося с помощью системы оптических сигналов научить шимпанзе человеческому языку. По этой системе у обезьяны вырабатывались ассоциации между отдельными предметами (кусками пластика) и пищей, причем применялась методика «выбора на образец», введенная в практику зоопсихологических исследований еще в 10-х годах нашего века Ладыгиной-Котс: чтобы получить лакомство, обезьяна должна выбрать среди разных предметов (в данном случае разнообразных кусков пластика) и дать экспериментатору тот, который ей перед этим показывался. Таким же образом вырабатывались реакции на категории объектов и формировались обобщенные зрительные образы, представления подобно тем, с которыми мы уже познакомились при рассмотрении поведения позвоночных и даже пчел, но, понятно, у шимпанзе они были более сложными. Это были представления типа «большее» и «меньшее», «одинаковое» и «различное» и сопоставления типа «на», «сперва», «потом», «и» и др., на что животные, стоящие ниже антропоидов, вероятно, неспособны.
Эти опыты, как и аналогичные эксперименты других исследователей, безусловно, очень эффектно показывают исключительные способности человекообразных обезьян к «символическим» действиям и обобщениям, большие их возможности общения с человеком и, конечно, особенно мощное развитие их интеллекта – все это, правда, в условиях особенно интенсивных обучающих воздействий со стороны человека («развивающего обучения», по Ладыгиной-Котс).
Вместе с тем эти эксперименты, вопреки замыслам их авторов, никоим образом не доказывают наличия у антропоидов языка с такой же структурой, как у человека, хотя бы уже потому, что шимпанзе «навязали» подобие человеческого языка вместо того, чтобы установить с животным коммуникацию с помощью его собственных естественных средств общения. Ясно, что если судить по придуманному Премаком «пластиковому» языку как об эквиваленте подлинного обезьяньего языка, это неизбежно приведет к артефактам. Такой путь в самом принципе своем бесперспективен и не может привести к пониманию сущности языка животного, ибо данные эксперименты дали лишь феноменологическую картину искусственного коммуникационного поведения, внешне напоминающего оперирование языковыми структурами у человека. У обезьян была выработана только лишь (правда, весьма сложная) система общения с человеком в дополнение к тому множеству систем общения человека с животным, которые он создал еще начиная со времен одомашнивания диких животных.
Итак, несмотря на подчас поразительное умение шимпанзе пользоваться оптическими символическими средствами при общении с человеком и в частности употреблять их в качестве сигналов своих потребностей, было бы ошибкой толковать результаты подобных опытов как доказательства якобы принципиального тождества языка обезьян и языка человека или вывести из них непосредственные указания на происхождение человеческих форм коммуникации. Неправомерность таких выводов вытекает из неадекватного истолкования результатов этих экспериментов, при котором из искусственно сформированного экспериментатором поведения обезьян выводятся заключения о закономерностях их естественного коммуникационного поведения.
Что же касается языковых возможностей обезьян, то принципиальная невозможность обучения обезьян членораздельному языку была неоднократно доказана, в том числе и в последние годы, равно как была показана несостоятельность лингвистических выводов Премака и других авторов упомянутых экспериментов. Конечно, вопрос о семантической функции языка животных еще во многом не ясен, но нет сомнений в том, что ни у одного животного, включая и человекообразных обезьян, нет понятийного мышления. Как уже подчеркивалось, среди коммуникативных средств животных немало «символических» компонентов (звуков, поз, телодвижений и пр.), но нет абстрактных понятий, нет слов, членораздельной речи, нет кодов, обозначающих предметные компоненты среды, их качества или отношения между ними вне конкретной ситуации. Такой в корне отличный от животного способ общения мог появиться лишь при переходе с биологической на социальную плоскость развития. Одновременно, как указывал Энгельс, членораздельная речь и труд являлись главными факторами антропогенеза.
Нет ничего удивительного в том, что и язык животных характеризуется обобщенной условностью передаваемых сигналов. Это является основой любой системы коммуникации, а при переходе к социальной форме общения у первых людей это послужило биологической предпосылкой зарождения членораздельной речи в ходе их совместной трудовой деятельности. При этом только зарождающиеся общественно-трудовые отношения могли реализовать эту предпосылку, и есть много оснований думать, что первые элементы человеческой речи относились именно к этим отношениям, обозначали информацию о предметах, включенных в совместную трудовую деятельность.
В этом состоит принципиальное отличие от языка животных, который информирует прежде всего (хотя не исключительно) о внутреннем состоянии индивидуума. Как уже отмечалось, коммуникативная функция языка состоит в сплочении сообщества, индивидуальном опознавании, сигнализации о местонахождении (например, птенца или «хозяина» индивидуального участка), привлечении полового партнера, сигнализации об опасности, импонированни или запугивании и т.д. Все эти функции всецело остаются в рамках чисто биологических закономерностей.
Другое важное отличие языка животных от человеческой речи состоит в том, что язык животных всегда представляет собой «закрытую», генетически фиксированную систему, состоящую из определенного для каждого вида ограниченного количества сигналов, в то время как членораздельная речь человека является «открытой» системой, которая постоянно обогащается новыми элементами путем создания новых комбинаций из составляющих ее акустических компонентов. Поэтому человеку приходится в ходе его индивидуального развития выучить кодовые значения языка, научиться понимать и произносить их.
Литература.
1. Анохин П.К. Узловые вопросы теории функциональной системы. М.,1980.
2. Боровский В.М. Психическая деятельность животных. М.; Л., 1936.
3. Боровский В.М. Проблема инстинкта. Крымское гос. изд-во, 1941.
4. Вагнер В.А. Психология животных. 2-е изд. М., 1902.
5. Вагнер В.А. Биологические основания сравнительной психологии. Т. 1, 2. Спб.; М., 1910-1913.
6. Вагнер В.А. Сегментарная психология // Биопсихология. Новые идеи в биологии. Сб. 6. Спб., 1914.
7. Вагнер В.А. Возникновение и развитие психических особенностей. Этюды по сравнительной психологии. Вып. 1–9. Л., 1925-1929.
8. Войтонис НЮ. Предыстория интеллекта. М.; Л., 1949.
9. Выготский Л. С. Предисловие к русскому изданию книги Кёлера «Исследование интеллекта человекоподобных обезьян» // Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. № 10. Дарвин Ч. Инстинкт // Соч. Т. 3. М., 1963.
11. Дарвин Ч. Выражение эмоций у человека и животных // Соч. Т. 5. М., 1953.
12. Дембовский Я. Психология животных. М., 1959.
13.Дембовский Я. Психология обезьян. М., 1963.
14.ДьюсбериД. Поведение животных. Сравнительные аспекты. М., 1981.
15. Захаров А.А. Внутривидовые отношения у муравьев. М., 1972.
16. Кёлер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. М., 1930.
17. Крушинский Л.В. Биологические основы рассудочной деятельности: эволюционные и физиологогент. аспекты поведения. М.,1986.
18.Лавик-ГудоллДж. В тени человека. М., 1974. № 19 Лавик-Гудолл Дж. Невинные убийцы. М., 1977.
20. Ладыгина-Котс Н.Н. Исследование познавательных способностей шимпанзе. М., 1923.
21. Ладыгина-Котс Н.Н. Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и выразительных движениях. М., 1935.
22. Ладыгина-Котс Н.Н. Элементарное мышление животных // Вопросы психологии. 1955. № 3.
23. Ладыгина-Котс Н.Н. Развитие психики в процессе эволюции организмов. М., 1959.
24. Ладыгина-Котс Н.Н. Конструктивная и орудийная деятельность высших обезьян (шимпанзе). М., 1959.
25. Ладыгина-Котс Н.Н. Предпосылки человеческого мышления. М., 1965.
26. Ламарк Ж.Б. Философия природы // Избранные произведения. Т. 1. М., 1955.
27. Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. 3-е изд. М., 1972.
28. Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. М., 1981.
29. Лопатина Н.Г. Сигнальная деятельность в семье медоносной пчелы. Л., 1971.
30. Лоренц К. Кольцо царя Соломона. М., 1970.
31. Лоренц К. Человек находит друга. М., 1971.
32. Мазохин-Поршняков Г.А. Обучаемость насекомых и их способность к обобщению зрительных стимулов // Энтомологическое обозрение. Т. 47. М., 1968.
33. Мазохин-Поршняков Г.А. Только ли инстинкт управляет поведением насекомых? // Природа. 1970. № 5.
34. Мак-Фарленд Д. Поведение животных. Психобиология, этология и эволюция. М., 1988.
35. Мешкова Н.Н. Об онтогенезе игрового поведения у некоторых хищных и парнокопытных млекопитающих // Зоологический журнал. 1970. Т. 49. Вып. 6.
36. Мешкова Н.Н. Познавательная функция манипуляционной активности серой крысы // Вести. Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 1981. № 3.
37. Мешкова Н.Н., Шутова М.И. Особенности психической деятельности серой крысы // Новые материалы по биологии серой крысы. М., 1990.
38. Нестурх М.Ф. Происхождение человека. М., 1958.
39. Нестурх М.Ф. Приматология и антропогенез. М., 1960.
40. Новоселова С.Л. Исследование в области экспериментального мышления шимпанзе // Вопросы экспериментальной психиатрии. М., 1969.
41. Орбели Л.А. Вопросы высшей нервной деятельности. М.; Л., 1949.
42. Панов Е.Н. Знаки, символы, языки. 1983.
43. Прайор К. Несущие ветер. М., 1981.
44. Понугаева А.Г. Импринтинг(запечатлевание).Л., 1973.
45. Промптов А.Н. Очерки по проблеме биологической адаптации поведения воробьиных птиц. М.; Л., 1956.
46. Протопопов В. П. Исследование высшей нервной деятельности в естественном эксперименте. Киев, 1950.
47. Рогинский Я.Я. Проблемы антропогенеза. М., 1969.
48. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: В 2 т. М., 1989.
49. Рулье К.Ф. Избранные биологические произведения. М., 1954.
50. Северцов А. Н. Эволюция и психика. М., 1922.
51. Северцов А. Н. Главные направления эволюционного процесса.
3-е изд. М., 1967.
52. Скребицкий Г.А. Отношение чайки к гнезду, яйцам и птенцам // Рефлексы, инстинкты и навыки. Психологические исследования. Т.2.М., 1936.
53. Тинберген Н. Поведение животных. М., 1969.
54. Тинберген Н. Мир серебристой чайки. М., 1975.
55. Тих Н.А. Ранний онтогенез поведения приматов. Сравнительно-психологическое исследование. Л.,1966.
56. Тих Н.А. Предыстория общества. Л., 1970.
57. Тушмалова Н.А. Основные закономерности эволюции поведения беспозвоночных // Физиология поведения. Л., 1987.
58. Фабр Ж.-А. Жизнь насекомых. М., 1963.
59. Фабри К.Э. Хватательная функция руки приматов и факторы ее эволюционного развития. М., 1964.
60. Фабри К.Э. О некоторых основных вопросах этологии // Бюллетень Московского общества испытателей природы. Отдел биологический. 1967. Т. 72. Вып. 5.
61. Фабри К.Э. В.А.Вагнер и современная зоопсихология // Вопросы психологии. 1969. №6.
62. Фабри К.Э. К проблеме игры у животных // Бюллетень Московского общества испытателей природы. Отдел биологический. 1973. Т. 78. Вып. 3.
63. Фабри К.Э. О подражании у животных // Вопросы психологии. 1974. № 2.
64. Фабри К.Э. Орудийные действия животных. М., 1980.
65. Фабри К.Э. Игра у животных. М., 1985.
66. Фирсов Л.А. Память у антропоидов. Л., 1972.
67. Фирсов Л.А. Поведение антропоидов в природных условиях. Л., 1977.
68. Фосси Д. Гориллы в тумане. М., 1990.
69. Фресс П., Пиаже Ж. Экспериментальная психология. Вып. 1,2. М., 1966.
70. Фриш К. Из жизни пчел. М., 1966.
71. Хайнд Р. Поведение животных. М., 1975.
72. Шаллер Дж. Б. Год под знаком гориллы. М., 1968.
Приложение.
Научное наследие А.Н. Леонтьева и вопросы эволюции психики[77].
Научное познание психики человека начинается с зоопсихологии. «Ясно, что исходным материалом для разработки психических фактов должны служить, как простейшие, психические проявления у животных, а не у человека», – подчеркивал еще 110 лет тому назад И.М.Сеченов, выделив эти слова в качестве одного из основных тезисов своего труда «Кому и как разрабатывать психологию». Правомерность этого требования и сейчас ни одним серьезным ученым не ставится под сомнение, более того, в наше время эта задача злободневна, как никогда. Познание психики невозможно без познания закономерностей ее становления и развития, без выявления ее предыстории и этапов развития психического отражения, начиная от его первичных, наиболее примитивных форм до высших проявлений психической активности животных и сопоставления последних с психическими процессами у человека. Эту поистине гигантскую задачу должна и призвана решать зоопсихология.
Разумеется, при изучении этих вопросов перед исследователем встают неимоверные трудности, в частности, очень трудно получить представление о конкретных предпосылках и условиях возникновения человеческого сознания, о непосредственной предыстории зарождения трудовой деятельности, членораздельной речи, человеческого мышления и социальной жизни. Ведь зоопсихолог может опереться на поведение только современных животных. Но сравнительно-психологический анализ их поведения и поведения человека открывает вполне реальные возможности для решения обозначенных задач и выявления качественных особенностей и отличий человеческой психики. Необходимо только учесть, что история человечества – миг по сравнению с полутора миллиардами лет развития животной жизни на земле, что в результате этого грандиозного процесса эволюции возникло огромное число разнокачественных биологических категорий (и соответственно форм психического отражения), что эволюционный процесс развивался не линейно, а всегда несколькими параллельными путями. К тому же количество «экологических ниш» на земле необозримо, а ведь именно экологическими факторами, условиями жизни видов, занявших эти «ниши», определяются в первую очередь особенности их психической активности, а не их филогенетическим положением. Поэтому число «типичных представителей», которых необходимо изучать зоопсихологу, огромно (не говоря уже о том, что исследовать поведение всех животных вообще невозможно: число зоологических видов исчисляется миллионами, но даже, например, одних грызунов насчитывается свыше полутора тысяч видов!).
Отсюда следует, что первостепенная задача зоопсихологии состоит в установлении прежде всего самых общих закономерностей и основных этапов развития психики. Надежную основу для решения этой задачи представляет собой разрабатываемая советскими психологами теория деятельности. В этом плане большой вклад в разработку общих вопросов психического отражения у животных внес Алексей Николаевич Леонтьев. Мы имеем в виду прежде всего известные работы А.Н. Леонтьева «Проблема возникновения ощущения» и «Очерк развития психики», впервые опубликованные в 1940–1947 гг. и вошедшие затем в его труд «Проблемы развития психики», а также посмертно опубликованную работу «Психология образа». В последней он, в частности, указал, что многие проблемы зоопсихологии могут быть успешно разрешены, если рассматривать приспособление животных к жизни в окружающем их мире как приспособление к его дискретности, к связям наполняющих его вещей, их изменениям в пространстве. Напомним, что в «Очерке развития психики» А.Н. Леонтьев излагает свою концепцию стадиального развития психики в процессе эволюции животного мира.
Развивая свои идеи, А.Н. Леонтьев исходил из того, что не только у человека, но и у животных психика «включена» во внешнюю деятельность и зависит от нее, что «всякое отражение формируется в процессе деятельности животного».[78] Он подчеркивал, что психический образ является продуктом, практически связывающим субъект с предметной действительностью, что отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью, что психическое отражение предметного мира порождается не непосредственными воздействиями, а теми процессами, с помощью которых животное вступает в практические контакты с предметным миром: первично деятельностью управляет сам предмет и лишь вторично его образ как субъективный продукт деятельности. По А.Н. Леонтьеву, возникновение и развитие психики обусловлено тем, «что выделяются процессы внешней деятельности, опосредующие отношения организмов к тем свойствам среды, от которых зависит сохранение и развитие их жизни».[79] На каждом новом этапе эволюции поведения и психики животных возникает все более полная подчиненность эффекторных процессов деятельности объективным связям и отношениям свойств предметов, во взаимодействие с которыми вступает животное. Предметный мир как бы все более «втягивается» в деятельность. Именно от характера этих связей, по мнению А.Н. Леонтьева, зависит, «будет ли отражаться и насколько точно будет отражаться в ощущениях животного воздействующее на него свойство предмета».[80] При этом «материальную основу развития деятельности и чувствительности животных составляет развитие их анатомической организации»,[81] т.е. морфологические структуры, в частности, нервная система, развивается вместе с деятельностью.
Напрашивается вывод о том, что деятельность животного является источником познавательных способностей животных и что «познание мира» происходит у животных только в процессе и в итоге активного воздействия на окружающую среду, т.е. в ходе осуществления поведенческих актов. Чем более развиты, следовательно, двигательные возможности животного, тем выше и его познавательные способности. Можно поэтому сказать, что уровень психического отражения у тех или иных животных зависит от того, в какой мере они способны оказать воздействие на компоненты среды, насколько разнообразны и глубоки эти воздействия, а это в конечном итоге зависит от развития их двигательного аппарата. В этом мы видим воплощение теории деятельности в зоопсихологии и значение этой теории для успешного решения вопросов развития психики животных в процессе филогенеза (равно как и онтогенеза).
Как подчёркивал А.Н. Леонтьев, при изучении происхождения и развития психики необходимо учесть, что материальным субстратом психического отражения не обязательно является нервная система. Неудовлетворительность «нейропсихизма», согласно которому возникновение психики связано с появлением нервной системы, по А.Н. Леонтьеву, «заключается в произвольности допущения прямой связи между появлением психики и появлением нервной системы, в неучете того, что орган и функция, хотя и являются неразрывно взаимосвязанными, но вместе с тем связь их не является неподвижной, однозначной, раз и навсегда зафиксированной, так что аналогичные функции могут осуществляться различными органами».[82] Поэтому нельзя ставить возникновение психики «в прямую и однозначную связь с возникновением нервной системы, хотя на последующих этапах развития эта связь не вызывает, конечно, никакого сомнения».[83] Таким образом, Леонтьев подошел к проблеме происхождения и развития психики с глубоко осознанным пониманием диалектического характера этого процесса: от наиболее примитивных, зачаточных форм, субстратом которых является менее дифференцированная материя – протоплазма, к высшим формам психического отражения, возникающим на основе все более дифференцированной нервной ткани. Напрашивается вывод, что переход от, можно, очевидно, сказать, «плазматического» психического отражения к «нервному», связанный с появлением тканевой структуры у животных организмов, является подлинным диалектическим скачком, ароморфозом в эволюции животного мира. Нет нужды доказывать, что такой диалектико-материалистический подход к эволюции психики в корне отличается от плоско-эволюционистического, по существу, метафизического подхода, при котором усложнение поведения и психики животных однозначно связывается ТОЛЬКО (и притом часто произвольно) с изменениями в строении нервной системы.
Итак, намеченный А.Н. Леонтьевым подход к проблеме зарождения и развития психики приводит к выводу, что наличие нервной системы не является исходным условием развития психики, что, следовательно, психическая деятельность появилась раньше нервной деятельности. Очевидно, последняя возникла на таком уровне жизнедеятельности, когда осуществление жизненных функций стало уже настолько сложным, что возникла необходимость в таком специальном регуляторном аппарате, каковым и является нервная система. Затем же, уже в качестве органа психического отражения, нервная система (точнее, высшие отделы центральной нервной системы) стала необходимой основой и предпосылкой для дальнейшего развития психики. Этот сложный вопрос требует, конечно, специального рассмотрения, которое вышло за рамки этой статьи. Отметим лишь, что формирование нервной системы определялось решающими функциональными изменениями (коренными изменениями в жизнедеятельности организмов), т.е. имел место примат функции перед формой.
Важно отметить и указание А. Н. Леонтьева на то, что «если бы не существовало перехода животных к более сложным формам жизни, то не существовало бы и психики, ибо психика есть именно продукт усложнения жизни»,[84] что характер психического отражения «зависит от объективного строения деятельности животных, практически связывающей животное с окружающим его миром. Отвечая изменению условий существования, деятельность животных имеет свое строение, свою, так сказать, "анатомию". Это и создает необходимость такого изменения органов и их функций, которое приводит к возникновению более высокой формы психического отражения».[85] Как мы видим, A. Н. Леонтьев отчетливо отстаивал положение о примате функции в эволюции психики: изменившиеся условия адаптации к окружающей среде обусловливают изменение строения деятельности животных, вследствие чего меняется строение органов и их функционирование, что в свою очередь приводит к прогрессивному развитию психического отражения. Другими словами, А.Н.Леонтьев положил в основу своей концепции развития психики положение о том, что сущность этого процесса, его первопричина и движущая сила есть взаимодействие, представляющее собой материальный жизненный процесс, процесс установления связей между организмом и средой. Тем самым А. Н. Леонтьев распространил на сферу психического отражения известное положение марксистской философии о том, что всякое свойство раскрывает себя в определенной форме взаимодействия.
В разработанной А. Н. Леонтьевым периодизации развития психики, охватывающей весь процесс эволюции животного мира, выделяются стадии элементарной сенсорной психики, перцептивной психики и интеллекта. Это было тем более знаменательно, что, за исключением В.А. Вагнера, усилия советских зоопсихологов (Н.Ю.Войтониса, Н. Н. Ладыгиной-Котс и др.) были направлены на изучение психики обезьян и не касались более низких уровней эволюции психики. Концепция стадиального развития психики, предложенная А. Н. Леонтьевым, являлась поэтому новым словом в науке, особенно на фоне традиционно упрощенного и сейчас уже неприемлемого деления на три якобы последовательные «ступени» – инстинкт, навык и интеллект. Концепция А.Н.Леонтьева принципиально отличается от такого понимания сущности эволюции поведения и психики прежде всего тем, что в ее основу положен не формальный признак деления всего поведения животных на врожденное (якобы «низшее») и благоприобретаемое («высшее»). Сейчас уже хорошо известно, что врожденное, инстинктивное поведение не является более примитивным по сравнению с индивидуально приобретаемым (научением), что, наоборот, оба этих компонента эволюционировали совместно, представляя единство целостного поведения, и что соответственно на высших этапах филогенеза мощное прогрессивное развитие получили как процессы научения, так и инстинктивные (генетически фиксированные) компоненты поведения животных.
К сожалению, однако, упомянутые упрощенческие, по существу метафизические, представления об этапах эволюции поведения животных, соответствующие уровню знаний 20-х годов, подчас преподносятся и поныне, особенно в работах некоторых физиологов. Так, например, В.Детьер и Э.Стеллар предлагают даже неизвестно по каким количественным данным вычерченное изображение кривых, из которых явствует, что простейшие сильны таксисами, у «простых» (?) многоклеточных же появляется, причем сразу «на полной мощности», рефлекс, насекомые являются всецело «инстинктивными» и «рефлекторными» животными, рыбы в основном также, но немного способны к обучению, птицы – наполовину «инстинктивными», наполовину «обучающимися», а млекопитающие – вполне обучающимися. При этом одна категория якобы сменяет другую: таксисы будто окончательно исчезают у птиц и низших млекопитающих, рефлексы и инстинкты теряют всякое приспособительное значение у низших приматов, которые якобы, как и низшие млекопитающие, адаптируются с помощью обучения и (приматы) отчасти – мышления. Все это всецело противоречит современным знаниям о поведении животных. Можно, например, напомнить, что такситы, эти ориентирующие компоненты любого поведенческого акта, непременно присущи поведению всех без исключения животных, а также человеку.
Проблемы психики животных не терпят упрощенчества, а тем более «глобальных» псевдорешений и дилетантского отношения, которые подчас встречаются в публикациях, авторы которых далеки от зоопсихологии, не считают нужным принять ее во внимание, но спешат выступить с поверхностными, нередко надуманными сенсационными «объяснениями». Только зоопсихологии, которая прежде всего является наукой об эволюции психики, по плечу задача научного познания закономерностей психики на всех уровнях филогенеза, вплоть до подступов зарождения человеческого сознания.
Иногда в качестве решающего критерия эволюции поведения и психики животных пытаются использовать степень сложности строения центральной нервной системы. В этих случаях за исходное принимается морфологическая структура, якобы определяющая филогенетический уровень и специфику поведения. Разумеется, при решении вопросов эволюции психики непременно надо учитывать строение и функции нервной системы изучаемых животных (наряду с другими их морфофункциональными признаками, например, двигательного аппарата). Но, как мы уже неоднократно указывали, особенности макростроения центральной нервной системы, особенно головного мозга, далеко не всегда отвечают особенностям поведения животных, уровню их психической деятельности. Достаточно указать, например, на птиц, психическая деятельность которых по уровню своего развития может быть приравнена к таковой у млекопитающих, в то время как головной мозг у птиц лишен вторичного мозгового свода – серой коры больших полушарий (неопаллидума), содержащей высшие ассоциативные центры. Аналогично поражает сложностью своего поведения, граничащего подчас с интеллектуальным, крыса, мозг которой является весьма примитивным по своему строению: с гладкой поверхностью больших полушарий, лишенной борозд (последние появляются среди грызунов и зайцеобразных только у бобра, сурка и зайцев).
Тем не менее, нередко высказывается мнение, будто прогресс в эволюции поведения животных первично определяется морфологическими изменениями в центральной нервной системе (например, увеличением числа нейронов в результате мутации). Совершенно ясно, что единственно верным является противоположный подход, при котором признается примат функции перед формой (строением), подход, успешно осуществляемый и в советской эволюционной морфологии. При решении вопросов развития психики (как в фило-, так и в онтогенезе) и вообще в любых зоопсихологических оценках это означает, что появляются вторично в результате изменения поведения морфологические изменения, которые в свою очередь порождаются изменениями в образе жизни, когда возникает необходимость в установлении новых связей с компонентами окружающей среды. А поскольку поведение представляет собой совокупность всех двигательных актов животного, то можно сказать, что связанные с эволюцией психики морфологические изменения были первично обусловлены изменениями в двигательной активности животного, биологическое значение которой и состоит в установлении жизненно необходимых для организма связей со средой. Конечно, надо при этом помнить, что мы имеем здесь дело с диалектическим процессом, ибо затем возникшие новые формы (морфологические образования или количественные изменения) уже в свою очередь оказывают направляющее, развивающее влияние на функцию (поведение). Но во всяком случае прогрессивные изменения в нервной (и рецепторной) системе возникают как следствие адаптивных изменений двигательной активности животного и сопряженных с ними адекватных изменений в строении двигательного аппарата. Вот где следует искать первоисточник эволюционных преобразований в психической сфере животных.
* * *
Со времени опубликования А.Н. Леонтьевым концепции стадиального развития психики в процессе эволюции прошло более сорока лет, и можно с уверенностью сказать, что в целом эта концепция выдержала «проверку временем» и не утратила своего научного значения как общая теория эволюции психики в мире животных. Но это сорокалетие было периодом поистине бурного развития науки о поведении животных, и за эти годы был накоплен огромный материал, заставляющий нас во многом поновому посмотреть на психическую деятельность животных и внести соответствующие поправки в прежние представления, в частности касающиеся оценки уровня психического развития того или иного систематического таксона животных. Пришлось нам внести существенные уточнения в предложенную А.Н. Леонтьевым периодизацию эволюции психики.
Прежде всего оказалось необходимым ввести в эту периодизацию новые подразделения – уровни психического развития. В пределах как элементарной сенсорной, так и перцептивной психики мы выделили низший и высший уровни развития, имея при этом в виду, что в дальнейшем следует ввести еще дополнительно промежуточные уровни. Эти уровни обозначают, по существу, процесс развития самой элементарной или соответственно перцептивной психики.
Исходя из общего положения, что «каждая новая ступень психического развития имеет в своей основе переход к новым внешним условиям существования животных и новый шаг в усложнении их физической организации»,[86] А.Н. Леонтьев называет в качестве общего критерия СТАДИЮ ЭЛЕМЕНТАРНОЙ СЕНСОРНОЙ ПСИХИКИ, обусловленную приспособлением к вещно оформленной среде, способность к отражению отдельных свойств среды. При этом двигательная активность, деятельность, по Леонтьеву, «пробуждается тем или иным воздействующим на животное свойством, на которое она вместе с тем направлена, но которое не совпадает с теми свойствами, от которых непосредственно зависит жизнь данного животного».[87]
Выделенный нами низший уровень стадии элементарной сенсорной психики характеризуется наиболее примитивными, точнее сказать, зачаточными проявлениями психического отражения, когда животные (простейшие, многие низшие многоклеточные) реагируют на биологически значимые свойства компонентов среды на сигналы о присутствии жизненно важных условий среды, как, хотя и четко, но еще очень несовершенным образом. Эти реакции еще не носят характера подлинного активного ориентировочного поведения. В основном это – изменение скорости и направления движения (только в водной среде) в градиенте раздражителя особой модальности (химического, температурного и т.п.), но не активный поиск благоприятных условий среды и жизненно необходимых ее компонентов. К тому же сигнальное значение свойств последних в большей степени еще слито с непосредственно жизненно необходимыми свойствами. По этой причине и отсутствует подлинная ориентация: нет еще топотаксисов, а представлены лишь первичные элементы таксисного (ориентировочного) поведения – ортотакситы и клинотаксисы, а также фобические реакции, позволяющие животному избегать неблагоприятных внешних условий. Двигательная активность представлена на этом низшем уровне развития психики самыми элементарными формами локомоции – кинезами, осуществляемыми в основном (за исключением амеб и споровиков) с помощью наиболее примитивного, первичного в животном мире двигательного аппарата – жгутиков, у более высокоорганизованных – при помощи ресничек. Вместе с тем, особенно у многоклеточных животных, уже появляются сократительные движения, лежащие в основе поведения всех высших животных. Манипуляционные движения (активное перемещение предметов, чаще всего в сочетании с физическим воздействием на них) ограничиваются у одноклеточных созданием потоков воды в окружающем их пространстве, у примитивных многоклеточных же они уже представлены простыми формами перемещения объектов с помощью щупалец, этих первых специальных эффекторов, т.е. органов манипулирования.
Пластичность поведения на низшем уровне элементарной сенсорной психики еще очень невелика. Выражается это, в частности, в том, что индивидуальная изменчивость поведения ограничена элементарной формой научения – привыканием, и лишь в отдельных случаях, возможно, встречаются зачатки ассоциативного научения. Особенно это относится к одноклеточным, которым подчас вовсе отказывают в способности к (ассоциативному) научению. Во всяком случае можно с уверенностью сказать, что на этом, начальном, уровне развития психики не может быть сколько-нибудь выраженного ассоциативного научения ввиду того, что еще не совсем сформировалась способность животных к реагированию на «биологически нейтральные», т.е. лишенные жизненного значения, свойства компонентов среды как на сигналы. А без этого, понятно, невозможно образование временных связей. В целом напрашивается вывод, что на низшем уровне элементарной сенсорной психики психическое отражение еще не приобрело самостоятельного значения, что наряду с психическим отражением внешняя активность животных в большей мере еще детерминируется также элементами допсихического отражения, которые составляют своеобразное единство с элементами зарождающегося психического отражения. Конкретно это означает, что на этом уровне представлены только элементы чувствительности, ее зачатки в самом примитивном виде, сосуществующие в поведении этих животных с ярко выраженной раздражимостью. Очевидно, только на более высоких уровнях эволюции значение раздражимости как детерминанты поведения сводится на нет.
Этот вывод относится прежде всего к простейшим. Но при этом следует учесть, что простейшие – особая, рано отклонившаяся филогенетическая ветвь, и что главное, современные простейшие являются продуктом эволюционного процесса, длившегося 1–1,5 миллиарда лет! Поэтому и строение и поведение современных «простейших» являются уже намного более сложными, чем у их ископаемых предков, и к тому же четко специализированными. Есть поэтому все основания полагать, что на заре зарождения животной жизни должен был существовать еще более низкий, чем у современных одноклеточных, действительно первоначальный уровень психического отражения, который давно уже исчез вместе с ископаемыми животными и о характере которого мы можем строить лишь гипотетические предположения. Но правомерно допустить, что на том исходном уровне развития психического отражения первичные формы внешней двигательной активности, поведения детерминировались только раздражимостью.
Высший уровень стадии элементарной сенсорной психики мы определяем как такой этап, на котором психическое отражение хотя также еще полностью и отвечает сформулированным А.Н. Леонтьевым общим признакам данной стадии, т.е. ограничено рамками ощущений, но сочетается с достаточно сложным поведением. Находящиеся на этом уровне животные – высшие (кольчатые) черви, брюхоногие моллюски (улитки) и некоторые другие беспозвоночные – не только уже четко отличают сигнальное значение «биологически нейтральных» раздражителей, но и обладают уже развитым таксисным поведением: на этом уровне впервые появляются высшие таксисы (топотаксисы), с помощью которых животные способны не только избегать неблагоприятных условий среды и уходить от них, но и вести активный поиск положительных раздражителей, приводящий их к жизненно необходимым компонентам среды не случайно, а «целенаправленно». Возможность точно локализировать биологически значимые объекты, активно взаимодействовать с ними экономит много энергии и времени при осуществлении поведенческих актов. Все это подняло жизнедеятельность на качественно иной уровень и существенно обогатило психическую сферу этих животных.
Основу такого эволюционного новоприобретения составляет развитая двигательная активность, которая проявляется в весьма разнообразных формах. Особенно это относится к локомоторным движениям, которые представлены ползанием, рытьем в грунте, плаванием, причем впервые осуществлен выход из воды на сушу (дождевые черви, наземные пиявки и улитки), т.е. в совершенно иную среду обитания с в корне отличными условиями существования. Впервые появился важнейший для дальнейшей эволюции психики орган манипулирования – челюсти, с помощью которых выполняются довольно разнообразные манипуляционные движения, но конечности представлены лишь в примитивнейшем, зачаточном виде, и то лишь у некоторых червей (параподии полихет). Соответственно и локомоторные движения выполняются медленно: за отдельными исключениями животные неспособны на этом уровне эволюции психики развить большую скорость. Поведение характеризуется еще низкой пластичностью, индивидуальный опыт, процессы изучения играют в жизни этих животных еще небольшую роль, решающее значение имеют жесткие врожденные программы поведения. Но все же на этом уровне уже вполне проявляется способность к образованию подлинных ассоциативных связей, хотя формируются они, как правило, в ограниченных пределах, медленно и на основе лишь большого числа сочетаний, а сохраняются недолго. Обнаруживаются и некоторые зачатки сложных форм поведения, характерные для представителей стадии перцептивной психики (конструктивной деятельности, территориальности, антагонистического поведения, общения).
В целом психика животных, представляющих высший уровень элементарной сенсорной психики, предстает перед нами в достаточно пестром виде: с одной стороны, эти животные, так же как наиболее низкоорганизованные представители животного мира, ориентируют свое поведение только по отдельным свойствам предметов (или их сочетаниям), и еще отсутствует способность к восприятию предметов как таковых (лишь у некоторых хорошо и быстро плавающих хищных многощетинковых червей да у некоторых улиток, может быть, существует какое-то элементарное предметное восприятие); с другой стороны, наличие более совершенных двигательных и сенсорных систем, особенно же нервной системы типа ганглиарной лестницы и головы с мозговым ганглием, позволяет животным на этом уровне психического развития устанавливать весьма разнообразные и подчас довольно сложные связи с компонентами окружающей среды, в результате чего достигается более многостороннее и более содержательное психическое отражение этих компонентов.
* * *
Стадия перцептивной психики характеризуется А. Н. Леонтьевым прежде всего «способностью отражения внешней объективной действительности уже не в форме объективных элементарных ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения ВЕЩЕЙ»[88], причем переход к этой стадии связан с изменением строения деятельности животных, которое «заключается в том, что уже наметившееся ранее содержание ее, объективно относящееся не к самому предмету, на который направлена деятельность животного, но к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среде, теперь выделяется».[89] И далее: «Если на стадии элементарной сенсорной психики дифференциация воздействующих свойств была связана с простым их объединением вокруг доминирующего раздражителя, то теперь впервые возникают процессы интеграции воздействующих свойств в единый целый образ, их объединение как свойств одной и той же вещи. Окружающая действительность отражается теперь животным в форме более или менее расчлененных образов отдельных вещей».[90] В результате возникает и новая форма закрепления опыта животных – двигательные навыки, определяемая А. Н. Леонтьевым как закрепленные операции, которыми он обозначает «особый состав или сторону деятельности, отвечающую условиям, в которых дан побуждающий ее предмет».[91]
Применяя эти критерии с учетом современных знаний о поведении животных, нам пришлось значительно понизить филогенетическую грань между элементарной сенсорной и перцептивной психикой по сравнению с представлениями А. Н. Леонтьева, который провел эту грань «выше» рыб. На самом деле, как сегодня хорошо известно, указанные А. Н. Леонтьевым критерии перцептивной психики вполне соответствуют психической деятельности рыб и других низших позвоночных и даже, правда с определенными ограничениями, высших беспозвоночных. Уже по этой причине нельзя согласиться с высказанным А. Н. Леонтьевым мнением, будто появление перцептивной психики обусловлено переходом животных к наземному образу жизни.
Высшие беспозвоночные (членистоногие и головоногие моллюски) достигли НИЗШЕГО УРОВНЯ перцептивной психики и соответственно проявляют в своем поведении еще немало примитивных черт. Поведение этих животных, составляющих подавляющее большинство всех существующих на земле видов, еще очень мало изучено, и не исключено, что среди низших членистоногих многие виды остались за пределами перцептивной психики. Но и у высших членистоногих, в том числе и у наиболее высокоорганизованных насекомых, в поведении преобладают ригидные, «жестко запрограммированные» компоненты, а пространственная ориентация осуществляется по-прежнему преимущественно по отдельным свойствам предметов. Предметное же восприятие, хотя уже представлено в развитой форме, играет в поведении членистоногих лишь подчиненную роль (значительно большее значение оно имеет, очевидно, для головоногих моллюсков).Но, с другой стороны, ведь и у позвоночных (включая высших) пространственно-временная ориентация осуществляется преимущественно на уровне элементарных ощущений (ольфакторных, акустических, оптических и др.). Достаточно вспомнить, что именно на этом механизме построено реагирование на ключевые раздражители, детерминирующие жизненно необходимые действия как для низших, так и для высокоорганизованных животных.
Представители низшего уровня перцептивной психики обитают повсеместно, во всех климатических зонах, во всех средах, во всех «экологических нишах». Локомоторные способности этих животных проявляются в очень разнообразных и весьма сложных формах. В сущности, здесь представлены все виды локомоции, которые вообще существуют в мире животных: разнообразные формы плавания, в том числе реактивное (у головоногих моллюсков), ныряние, ползание (в воде и на суше), ходьба, бег, прыгание, лазанье, передвижение с помощью цепляния и подтягивания тела (например, у осьминогов), роющее или грызущее передвижение в субстрате (в грунте, в древесине и т.п.) и др. Здесь же мы встречаем тех животных, которые впервые освоили воздушное пространство, что первые летающие животные на земле (насекомые), причем полет представлен у них в совершенстве. Помимо этой активной формы (с помощью крыльев) существует и пассивная (с помощью паутинок). Возникновение такой качественно новой формы локомоции, как полет, было, конечно, важным событием в эволюции животного мира. Значительно большее, однако, значение имело для эволюции психики появление на этом уровне подлинных, сложно устроенных конечностей – ног, в результате чего не только существенно расширилась сфера активности животных, но и возникли совершенно новые, принципиально иные условия для активного воздействия на компоненты среды, возникли предпосылки полноценного манипулирования предметами. Конечно, на данном эволюционном уровне манипулирование еще слабо развито, хотя на этом уровне впервые появляются специальные хватательные конечности (клешневидные педипальцы скорпионов и лжескорпионов, клешни раков и крабов, хватательные конечности богомолов и т.п.). Однако главным органом манипулирования остается по-прежнему челюстной аппарат, который у членистоногих весьма сложно устроен. Тем не менее челюсти, как и хватательные конечности членистоногих, производят только весьма однообразные (именно «клешневидные») движения. Иногда в воздействиях на предметы участвуют и ходильные конечности (креветки, пауки, жук-скарабей и др.). Дифференцированные и разнообразные манипуляционные движения же у членистоногих отсутствуют. У головоногих, правда, манипуляционная активность играет значительно большую роль, и они снабжены превосходными хватательными органами – щупальцами, которые нередко справедливо называют руками, функциональными аналогами которых они действительно являются. Поэтому головоногие (особенно осьминоги) способны, вероятно, к значительно более разностороннему и полноценному двигательному обследованию объектов манипулирования, чем членистоногие, тем более что головоногие обладают превосходным зрением, аналогичным таковому позвоночных, и движения щупалец происходят в поле их зрения. Однако поведение головоногих моллюсков еще крайне слабо изучено.
Изучение форм и уровня развития локомоции и манипулирования имеет, несомненно, исключительное значение для познания психических способностей животных. Мы исходим при этом из того, что психические процессы всегда воплощаются или в локомоторной, или в манипуляционной внешней активности (а также в некоторых особых формах демонстрационного поведения), а первично зависят от уровня развития и степени дифференцированности этих движений. Это относится ко всем формам и возможностям познавательной деятельности животных, вплоть до высших психических способностей; всегда любая встающая перед животным задача может быть решена только или локомоторным, или манипуляционным путем. У членистоногих абсолютно доминирует локомоторное решение задач. Соответственно преобладает и пространственная ориентация над манипуляционным обследованием предметов. Последнее, вероятно, вообще встречается, причем лишь в самых примитивных формах, среди членистоногих только у некоторых высших насекомых, пауков и некоторых высших ракообразных.
Пространственная ориентация характеризуется на низшем уровне перцептивной психики четко выраженным активным поиском положительных раздражителей (наряду с мощно и многообразно развитым защитным поведением, т.е. избеганием отрицательных раздражителей). Большую роль играют в жизни этих животных и впервые появившиеся в филогенезе мнемотаксисы (ориентация по индивидуально выученным ориентирам). Процессы научения занимают в поведении животных на этом уровне вообще заметное место, но примитивной чертой является их неравномерное распределение по разным сферам жизнедеятельности (преимущественно способность к научению проявляется в пространственной ориентации и пищедобывательной деятельности), а также подчиненное положение научения по отношению к инстинктивному поведению: научение служит здесь прежде всего для совершенствования врожденных компонентов поведения, для придания им должной пластичности, но оно еще не приобрело самостоятельного значения, как это имеет место у представителей высшего уровня перцептивной психики.
Здесь необходимо, однако, вновь сделать оговорку относительно головоногих моллюсков, которых, вероятно, вообще следует поместить на более высокий уровень, чем членистоногих, тем более что они по многим признакам строения и поведения проявляют черты аналогии с позвоночными, а также сопоставимы с последними по размерам. Наряду с высокоразвитыми формами инстинктивного поведения (территориальное и групповое поведение, ритуализация, сложные формы ухода за потомством – икрой), которые, правда, встречаются и у членистоногих, у головоногих описаны проявления «любопытства» по отношению к «биологически нейтральным» объектам и высокоразвитые конструктивные способности (сооружение с помощью «рук» валов и построек-убежищ у осьминога). Головоногие (осьминоги) в отличие от членистоногих (включая «одомашненных» пчел) способны общаться с человеком (это первый случай на филогенетической лестнице) и поэтому могут даже приручаться!
* * *
Обозначенные выше характеристики дают достаточное представление о том, что низший уровень, точнее, низшие уровни стадий перцептивный психики обнаруживают еще ряд примитивных признаков, унаследованных от элементарной сенсорной психики. Безусловно, существуют и промежуточные уровни перцептивной психики, которые еще предстоит выделить в ряду позвоночных. Здесь мы вкратце коснемся только высшего уровня перцептивной психики. На этом уровне находятся высшие позвоночные (птицы и млекопитающие), к которым А.Н. Леонтьев и относил всю стадию перцептивной психики. Поведение этих животных хорошо изучено. Мы имеем здесь дело с вершиной эволюции психики, с высшими проявлениями психической деятельности животных. Это относится как к двигательной, так и к сенсорной сферам как к компонентам как врожденного, так и приобретенного поведения. Иными словами, здесь достигают наивысшего развития как инстинктивное поведение, так и способность к его индивидуальной модификации, т.е. способность к научению. О наивысших проявлениях этой способности мы говорим как об интеллектуальном поведении, основанном на процессах элементарного мышления. По меньшей мере на высшем уровне перцептивной психики у животных уже складываются определенные «образы мира». У животных следует, очевидно, понимать под психическим образом практический опыт их взаимодействия с окружающим миром, который актуализируется в результате повторного восприятия его конкретных предметных ситуаций.
О характере этих образов можно судить по результатам изучения ориентировочно-исследовательской деятельности млекопитающих, осуществленного на серых крысах в нашей лаборатории. Так, например, было установлено, что в ходе активного ознакомления с особенностями нового пространства или нового предмета у животных наблюдается своеобразный процесс уподобления внешний активности, поведения особенностям обследуемого пространства или предмета. При этом происходит постепенное увеличение степени адекватности поведения животных условиям нового пространственного окружения или свойствам предмета. Вместе с тем ориентировочно-исследовательская деятельность всегда разворачивается под определяющим влиянием формирующегося образа, который обусловливает возможность дальнейшего обследования пространства или предмета. По мере того как возрастает адекватность поведения в новой ситуации, его соответствие объективным условиям этой ситуации, ориентировочно-исследовательская деятельность угасает и животное возвращается к повседневной жизнедеятельности. Это позволяет говорить о том, что к этому времени образ данной ситуации и действий животного в ней уже сформирован. Эта приспособленность поведения к новым условиям окружающей среды и является биологически адекватным, необходимым для выживания результатом формирования «образов мира» у животных. Проведенное исследование является первой попыткой подойти со стороны зоопсихологии к конкретизации и анализу процесса формирования образа.
Надо думать, что образы будут существенно отличаться друг от друга в зависимости от того, на какой основе они формировались. Так, образы, возникшие на основе лишь локомоторной активности (при ознакомлении с новым пространством), будут иными, чем те, которые формировались на основе манипуляционных действий (при манипуляционном обследовании новых предметов). Локомоция дает животному обширные пространственные представления, манипулирование же – углубленные сведения о физических качествах и структуре предметов. Оно позволяет полноценно выделять предметные компоненты среды как качественно обособленные самостоятельные единицы и подвергнуть их такому обследованию, которое у высших представителей животного мира служит основой интеллекта. Локомоторные формы ориентации и реагирования на ситуации новизны для этого недостаточны.
* * *
А.Н. Леонтьев выделил особую (третью) «стадию интеллекта», причем специально для человекообразных обезьян. Главный критерий интеллектуального поведения, по Леонтьеву, – перенос решения задачи в другие условия, лишь сходные с теми, в которых оно впервые возникло, и объединение в единую деятельность двух отдельных операций (решение «двухфазных» задач). При этом он указывал на то, что сами по себе формирование операции и ее перенос в новые условия деятельности «не могут служить отличительными признаками поведения высших обезьян, так как оба эти момента свойственны также животным, стоящим на более низкой стадии развития. Оба эти момента мы наблюдаем, хотя в менее яркой форме, также и у многих других животных – у млекопитающих, у птиц».[92] Но от последних операции человекообразных обезьян отличаются особым качеством – двухфазностью, причем первая, подготовительная фаза вне связи со следующей фазой (фазой осуществления) лишена какого бы то ни было биологического смысла. «Наличие фазы подготовления и составляет характерную черту интеллектуального поведения. Интеллект возникает, следовательно, впервые там, где возникает процесс подготовления возможности осуществить ту или иную операцию или навык».[93]
Следует отметить, что сама по себе двухфазность, наличие подготовительной и завершающей фаз, как мы сегодня знаем, присуща любому поведенческому акту, и, следовательно, в такой общей формулировке этот признак был бы недостаточен как критерий интеллектуального поведения животных. Однако при решении задач на уровне интеллектуального поведения, как подчеркивает А.Н. Леонтьев, «существенным признаком двухфазной деятельности является то, что новые условия вызывают у животного уже не просто пробующие движения, но пробы различных прежде выработавшихся способов, операций».[94] Отсюда вытекает и важнейшая для интеллектуального поведения способность «решать одну и ту же задачу многими способами»,[95] что в свою очередь доказывает, что здесь «операция перестает быть неподвижно связанной с деятельностью, отвечающей определенной задаче, и для своего переноса не требует, чтобы новая задача была непосредственно сходной с прежней».[96] В итоге при интеллектуальной деятельности «возникает отражение не только отдельных вещей, но и их отношений (ситуации) ...
Эти обобщения животного, конечно, формируются так же, как и обобщенное отражение им вещей, т.е. в самом процессе деятельности».[97]
Общая характеристика и критерий интеллекта животных, предложенные А.Н. Леонтьевым, сохраняют свое значение и на сегодняшний день. Однако следует иметь в виду, что Леонтьев проанализировал эту сложнейшую проблему традиционно только на примере лабораторного изучения способности шимпанзе к решению искусно придуманных экспериментатором задач с помощью орудий. Вместе с тем, как мы сейчас знаем, двухфазная орудийная деятельность в весьма разнообразных формах распространена и среди других животных, больше всего даже среди птиц, и, как показывают данные ряда современных авторов, может быть с не меньшим успехом воспроизведена у них в эксперименте. Каждый год приносит новые неожиданные данные, свидетельствующие о том, что антропоиды не обладают монополией на решение таких задач. К тому же орудийная деятельность – не обязательный компонент интеллектуального поведения, которое, как также свидетельствуют современные данные, может проявляться и в других формах, причем опять же не только у антропоидов, но и у разных других животных (вероятно, даже у голубей). А с другой стороны, орудийные действия встречаются и у беспозвоночных, у которых явно не может быть речи об интеллектуальных формах поведения. Наконец, практически невозможно провести четкую грань между разнообразнейшими сложными навыками и интеллектуальными действиями высших позвоночных (например, у крыс), поскольку в ряду позвоночных навыки, постепенно усложняясь, плавно переходят в интеллектуальные действия.
Таким образом, в том или ином виде, часто в более элементарных формах, интеллектуальное поведение (или трудноотделимые от него сложные навыки) довольно широко распространено среди высших позвоночных. Поэтому если исходить из критериев А. Н. Леонтьева, то в соответствии с современными знаниями невозможно провести грань между некоей особой стадией интеллекта и якобы ниже расположенной стадией перцептивной психики. Все говорит за то, что способность к выполнению действий интеллектуального типа является одним из критериев высшего уровня перцептивной психики, но встречается эта способность не у всех представителей этого уровня, не в одинаковой степени и не в одинаковых формах.
Итак, приведенные А. Н. Леонтьевым критерии интеллекта уже не применимы к одним лишь антропоидам, а «расплываются» в поведении и других высших позвоночных. Но означает ли это, что шимпанзе и другие человекообразные обезьяны утратили свое «акме», свою исключительность? Отнюдь нет. Это означает лишь, что не в этих общих признаках интеллектуального поведения отражаются качественные особенности поведения антропоидов. Решающее значение имеют в этом отношении качественные отличия манипуляционной активности обезьян, позволяющие им не только улавливать наглядно воспринимаемые связи между предметами, но и знакомиться со строением (в том числе и внутренним) объектов манипулирования. При этом движения рук и соответственно тактильно-кинестетические ощущения вполне сочетаются со зрением, из чего следует, что зрение у обезьян также «воспитано» мышечным чувством, как это показал для человека еще И.М.Сеченов. Вот почему обезьяны способны к значительно более глубокому и полноценному познанию, чем все другие животные. Эти особенности манипуляционно-исследовательской деятельности дают основание полагать, что, вопреки прежним представлениям, обезьяны (во всяком случае человекообразные) способны усмотреть и учесть причинно-следственные связи и отношения, но только наглядно воспринимаемые, «прощупываемые» физические (механические) связи. На этой основе и орудийная деятельность обезьян поднялась на качественно иной, высший уровень, как и вообще отмеченные отличительные особенности их манипуляционной активности привели к недосягаемому для других животных развитию психики, к вершине интеллекта животных. Главное при всем этом заключается в том, что развитие интеллекта (как и вообще психики) шло у обезьян в принципиально ином, чем у других животных, направлении – в том единственном направлении, которое только и могло привести к возникновению человека и человеческого сознания: прогрессивное развитие способности к решению манипуляционных задач на основе сложных форм предметной деятельности легло в основу того присущего только обезьянам «ручного мышления» (термин И. П. Павлова), которое в сочетании с высокоразвитыми формами компенсаторного манипулирования являлось важнейшим условием зарождения трудовой деятельности и специфически человеческого мышления. Сказанное дает, очевидно, основания для выделения в пределах перцептивной психики специального «наивысшего уровня», который хотя и будет представлен обезьянами, однако по указанным выше причинам не будет соответствовать «стадии интеллекта», как она была сформулирована А. Н. Леонтьевым.
Проблема эволюции психики – чрезвычайно сложная и требует еще всестороннего обстоятельного изучения. Советские зоопсихологи с большой благодарностью вспоминают Алексея Николаевича Леонтьева, который не только глубоко понимал значение зоопсихологических исследований, но и сделал очень много для утверждения и прогресса нашей науки.