Особенности внутритекстовой коммуникации. Анализ коммуникативного статуса лирики

Особенности внутритекстовой коммуникации. Анализ коммуникативного статуса лирики. Сложной системе внутритекстовых коммуникативных связей, присущих лирике, отвечает ее повышенная внутритекстовая коммуникативность.

К проявлениям этой особенности лирики относится: 1) Исключительно частое использование 1-го лица, причем оно обычно может быть отождествлено с реальным автором текста; в частности, нередко «обобщенное» Мы (Левин 1998:467), что позволяет сопоставить такие лирические тексты с научными и философскими. („Ich lebe bei Tage…“ Novalis; „Und wir bieten nicht vergebens auch für die Geliebten Ruh…“ Novalis; “Ich selbst muss drin verderben…” Brentano). 2) Частое использование 2-го лица, чему нет аналогий в других художественных жанрах, кроме драмы и эпистолярного романа, и что позволяет сопоставить лирику с бытовой или ораторской речью, письмом, молитвой, заговором („Ich sehe dich in tausend Bildern…“ N.; “Ich kann dich nicht verdammen…” B.) 3) Использование обращения к заведомо некоммуникабельным объектам („Heiliger Schlaf – beglücke zu selten nicht…“ N.; “Tod, so heißt er, Und die Geister Beben von dir, du schrecklicher Held.” B.) 4) Фабульно немотивированные введения периферийных персонажей – как будто только для того, чтобы было к кому обратиться. („Hör, es klagt die Flöte wieder…“ B.). Это периферийные персонажи, появляющиеся лишь на момент; обычно они же являются и формальными персонажами, не играющими никакой содержательной роли и лишь вводящими новый коммуникативный элемент. 5) Использование – также фабульно немотивированных – речевых коммуникативных элементов: восклицаний, вопросов и т.д. (без определенного адресата) („Muss immer der Morgen wiederkommen? Endet nie des Irdischen Gewalt?“, „O! Dann neigt sich Gott hinüber…“ N.; „Wer hat dies Lied gesungen?“, „Weh! Sein Fuß steht im Staub…“ B.) Последние три случая родственны, в них проявляется то, что можно назвать «фиктивной коммуникативностью», именно здесь особенно ярко видно стремление к «коммуникативности во что бы то ни стало, ради нее самой». (Левин 1998:467). Для конкретного анализа коммуникативного статуса лирики выбирается внутритекстовый коммуникативный аспект стихотворения, т.е. эксплицированных в тексте персонажей (Я и / или Ты) в качестве исходного пункта.

Текст эготивен, если он написан от 1-го лица (формальные показатели: местоимения Я, Мы и соответствующие формы глаголов); текст апеллятивен, если он организован как единое обращение к тому или иному эксплицированному адресату (формальные показатели: местоимения Ты, Вы, соответствующие формы глаголов, императивы, обращения). 1-ое лицо может быть представлено как: 1) Собственное (I соб.) (Левин 1998:469) – когда эксплицитное Я может быть отождествлено с реальным автором, или Мы – с малой группой, включающей реального автора. („Hinüber wall ich…“, „Ich fühle des Todes verjungende Flut…“ N.) 2) Чужое (I чуж.) (Левин 1998:469) – когда Я не может быть отождествлено с реальным автором. 3) Обобщенное (I об.) (Левин 1998:469) – когда Мы относится к человеку вообще, или человечеству, или к той или иной большой группе. („Wenn in bangen, trüben Stunden Unser Herz beinah verzagt…“ N.) 2-ое лицо может быть представлено как: 1) Собственное (II соб.) (Левин 1998:470) – могущее быть отождествленным с определенным – единичным или коллективным – реальным адресатом (собеседником, аудиторией) („Was wär ich ohne dich gewesen?“ N.; „Du arme Lore Lay!“ B.) 2) Несобственное (II несоб.) (Левин 1998:470) – когда имеется конкретный адресат обращения, но он заведомо не может воспринять это обращение. („Heiliger Schlaf – beglücke zu selten nicht…“ N.) 3) Обобщенное (II об.) (Левин 1998:470) – когда Ты или Вы – человек вообще, или человечество, или некоторая категория людей. 4) Автокоммуникативное (II авт) (Левин 1998:470) – когда Ты = Я (обращение к себе). Теперь можно охарактеризовать каждое стихотворение его внутритекстовой коммуникативной схемой: I соб. – II соб.: „Hinüber wall ich…“ N. „Was wär ich ohne dich gewesen?“ N. „Ich sehe dich in tausend Bildern…“ N. „Lore Lay“ B. „Herr! Ich steh in deinen Frieden…“ B. I об ∆ - пустой член коммуникации: „Wenn in bangen, trüben Stunden…“ N. ∆ - II несоб.: „Muss immer der Morgen wiederkommen?“ N. I соб ∆: „Abendständchen“ B. I соб II несоб.: „Der Feind“ B. ∆ - ∆: „Wenn nicht mehr Zahlen und Figuren…“ N. „Eingang“ B. „Schnell nieder mit der alten Welt…“ B. 3. Соотношение между внутритекстовой коммуникацией и внетекстовыми структурами.

Подробного рассмотрения требуют соотношения между внутритекстовой коммуникативной структурой стихотворения и другими (вне- и субтекстовыми структурами). 1) Схема ∆ - ∆, где в тексте не выражена ни эготивность, ни апеллятивность.

Эта невыраженность предполагает максимальную обобщенность как отправителя, так и получателя сообщения, что позволяет соотнести такие тексты с научными и философскими (а также жанром афоризма). Фигура реального автора – ввиду отсутствия эксплицитного Я (ich) – малозначима.

Имплицитный автор выступает как обобщенный представитель человечества; таким же – максимально обобщенным и неопределенным – является и имплицитный читатель. «Реальный читатель, реализуя имплицитного, также выступает прежде всего как «человек вообще». (Левин 1998:472). Отсутствие эксплицитного адресата предполагает автокоммуникативность текста: стихотворение выступает как размышление, разговор с собой, памятная запись.

Наиболее характерные представители структуры ∆ - ∆ - философская („Wenn nicht mehr Zahlen und Figuren…“ N.; „Eingang“ B.) и описательная (особенно пейзажная лирика). Имплицитный автор выступает, соответственно, как мыслитель (оракул, глашатай вечных истин) или как наблюдатель.

Тематика соответственно меняется от чисто концептуальной (констатация извечного положения вещей) до описания конкретной картины. 2) Случай I соб. – II соб. Текст эготивен и апеллятивен, причем явный адресат Ты (du) фиксирован и представляет собой конкретное лицо, может быть неизвестное читателю, но известное (близкое) эксплицитного Я (ich). Очевидная внутритекстовая коммуникативная связь – между эксплицитным Я и Ты. Степени выявления этой связи (т.е. апеллятивности) очень многообразны – от крайне резко выраженной, как формально, так и содержательно (например, „Ich sehe dich in tausend Bildern, Maria…“ N.; „Herr Bischof, mit mir Armen…“ B.), до очень слабой („Was würd ich ohne dich nicht sein?“ N.) В обратном отношении к степени выявления апеллятивности находится автокоммуникативность – сильно автокоммуникативны такие стихи, как „Was wär ich ohne dich gewesen?“, „Hinüber wall ich…“ N. Наличие сильной апеллятивности и сильной коммуникативности („Herr! Ich steh in deinen Frieden…“ B.) выявляет сложность коммуникативной позиции реального читателя, выступающего в роли «третьего лишнего» (подслушивающего не предназначенный для него разговор или читающего чужое письмо). Но эта неловкость смягчается тем, что сам факт опубликованности интимного текста предполагает в реальном читателе доверенное лицо. Одновременно возможно отождествление реального читателя с Я (или – редко – с Ты). Ты можно формально разделить на два класса: заменимое Ты (переводимое в 3-е лицо – „ Was wär ich ohne dich gewesen?“) и незаменимое (замена 3-им лицом невозможна при наличии обращений, императивов - „Herr Bischof, laßt mich sterben…“, „Du schöne Lore Lay!“ B.). Внутренняя коммуникативная ситуация стихотворения рассматриваемого типа соотносится с ситуацией бытовой речи (обращения к собеседнику), письма или внутреннего монолога. 3) Схема I об ∆. Ее коммуникативный статус легче всего выявляется путем простого эксперимента – замены обобщенного Мы на Я, с одной стороны, и на Они (люди), с другой.

Замена Мы→Я снимает общечеловеческую значимость сказанного. Замена Мы→Они уничтожает интимность.

Использование обобщенного Мы парадоксальным образом сочетает в себе общезначимость и интимность.

Мы означает здесь и Я, и Ты, и Все (каждый) (например, „ O! Dann neigt sich Gott hinüber, Seine Liebe kommt uns nah, Sehnen wir uns dann hinüber, Steht sein Engel vor uns da…“ N.) В результате возникает коммуникация интегрального характера, и реальный читатель подключается к этому Мы, вовлекаясь во внутритекстовую коммуникативную ситуацию, принимая участие в том разговоре человечества с самим собой, который дан в тексте.

Более, чем в какой бы то ни было другой структуре, здесь достигается ощущение интимного единства человечества.

Именно в этой конструкции достигается максимально возможная степень склеивания различных персонажей – участников коммуникации, связанной со стихотворением, и апеллятивность текста становится в результате неотъемлемой от автокоммуникативности, а последняя приобретает глобальный характер. 4) Если использование I чуж. для лирики не специфично (скорее для романа) и встречается достаточно редко, то наличие II несоб. (т.е. апеллятивности, направленной на некоммуникабельный объект), напротив, в высшей степени характерно для лирики и позволяет соотнести соответствующие поэтические тексты с текстами заговоров и заклинаний.

Функция соответствующего приема очевидна – достижение интимного контакта с объектом. („Heiliger Schlaf – beglücke zu selten nicht der Nacht Geweihte in diesem irdischen Tagewerk.“ N.; „Tod, so heißt er, Und die Geister Beben von dir, du schrecklicher Held“ B.). Та же функция присуща использованию I чуж но такое использование сопряжено с некоторой неловкостью и издержками, не возникающими при II несоб.

II несоб. Почти всегда встречается в сочетании с I соб. (в данном случае также с ∆). Благодаря самоотождествлению реального читателя с эксплицитным Я, внутритекстовая коммуникация эксплицитного Я с объектом индуцирует коммуникацию реального читателя с этим объектом.

Стихи со схемой I соб. – II несоб. почти всегда обладают автокоммуникативностью – благодаря тому, что внутритекстовая коммуникация является фиктивной. Таким образом, стихи этого типа органически сочетают в себе два важных свойства лирики – апеллятивность и автокоммуникативность, что объясняет широкую распространенность этой схемы. 5) I соб. – ∆. Текст эготивен, но не апеллятивен, что позволяет соотнести его с текстами типа исповеди или дневниковой записи (а также с внутренней речью). („Holdes Bitten, mit Verlangen, Wie es süß zum Herzen spricht! Dürch die Nacht, die mich umfangen, Blickt zu mir der Töne Licht“ B.) Отсутствие эксплицитного адресата предполагает автокоммуникативность еще более значимую (благодаря наличию эксплицитного Я), чем в случае ∆ – ∆. Имплицитный автор соединяется с эксплицитным Я и может поэтому не рассматриваться.

Может предполагаться совпадение Я с реальным автором.

Крайне неопределенным является здесь положение имплицитного адресата, который должен совмещать в себе по меньшей мере три составляющих: а) человека вообще – в той мере, в какой содержание текста общезначимо как в типе ∆ - ∆; б) близкого к Я человека (конфидента, исповедника) – в той мере, в какой содержание текста является личным (исповедью, рассказом о себе); в) «нулевого лица» (Левин 1998:473) – в той мере, в какой текст автокоммуникативен (близок дневнику или внутренней речи). Отсюда проистекает сложность коммуникативной позиции реального читателя.

С одной стороны, он находится в трудном и неловком положении – в ситуации, когда незнакомый человек рассказывает ему о своих личных делах, откровенничает и т.д. С другой стороны, положение его легче, чем в случае ∆ - ∆, так как здесь он вступает в непосредственный контакт с собеседником (Я), а не с безличным создателем текста. Важный, хотя и факультативный вариант взаимоотношений реального читателя с эксплицитным Я – возможность самоотождествления читателя с Я. Если в случае ∆ - ∆ поэт сосредоточен на Мире, то в рассматриваемом случае – на своем Я. Поэтому наиболее характерным тематическим наполнением здесь является интроспекция.

Интроспективность часто сочетается с концептуальностью, но, в отличие от ∆ - ∆, «здесь это не просто «концепция», но «моя концепция», переживаемая мною». (Левин 1988:474). Другой вариант тематического наполнения – описания собственной «внешней» жизни – внешнее описание, включающее Я в качестве действующего лица. Я может быть активным действующим лицом, может сочетать в себе активное действующее лицо и наблюдателя, может быть почти исключительно наблюдателем. 6. Схема, включающая II об не находит места в лирике Новалиса и Брентано.

Стихотворения этой структуры четко делятся не две группы с совершенно различным коммуникативным статусом.

Одна обычно связана с местоимением Вы и полностью лишена автокоммуникативности («Вы», исключающее «Я»). Положение имплицитного автора здесь неопределенное – колеблющееся между ориентированностью на адресата и на адресанте обращения; реальный читатель скорее отождествляет себя с адресантом (особенно при наличии эксплицитного Я). Вторая группа обычно связана с местоимением Ты и отличается сильной автокоммуникативностью.

Это – Ты, совпадающее с Я (или включающее его). Коммуникативный статус этой группы очень близок к статусу I об отличаясь еще большей степенью интимности – при сохранении не меньшей степени общезначимости. 7. Стихи, включающие I чуж. разбиваются на две группы с различным коммуникативным статусом: (1) Я – объект, не являющийся человеком: (2) Я – человек, не могущий быть отождествленным с реальным автором.

Случай 1. Цель такой структуры – достижение максимального контакта с объектом через авторское самоотождествление с ним. Это редкий и рискованный прем, легко возбуждающий не предусмотренный автором комический эффект – при сопоставлении реального облика автора с эксплицитным Я. Прием этот не достигает своей цели, поскольку из-за крайней несхожести образ имплицитного автора не накладывается на эксплицитное Я, и самоотождествление реального читателя с эксплицитным Я почти невозможно.

Случай 2 относится прежде всего к переводам (в тех случаях, когда индивидуальность переводчика достаточно сильна, чтобы его Я стало по меньшей мере вровень с авторским Я), переложениям, подражаниям и стилизациям.

Имплицитное Я здесь комплексное, сочетающее в себе как черты реального автора, так и черты эксплицитного Я. Соответственно сложна и позиция реального читателя, который может либо раздваивать свое самоотождествление, либо концентрировать его на одной из ипостасей имплицитного Я. Таким образом, лирическое произведение обладает сложной системой соотношений между внутритекстовой коммуникативной структурой и внетекстовыми элементами, которая является подвижной и усложняется, если восприятие произведения связано с наличием посредника – третьего лица, стоящего между автором и читателем (переводчик, чтец). Причем для коммуникативной ситуации, сопутствующей восприятию стихотворения, существенно, с одной стороны, в публичной или же в интимной обстановке происходит чтение, и, с другой стороны, является ли чтец посторонним или же близким слушателю лицом.

Для каждого из этих случаев возникает своя коммуникативная ситуация и своя система персонажей и их отношений. 4.