Значение и классификация метафор в стилистической теории

Значение и классификация метафор в стилистической теории. Простая метафора выражена одним образом, но не обязательно однословная the eye of heaven как название солнца - это тоже простая метафора Sometimes too hot the eye of heaven shines W.Shakespeare.

Sonnet XVIII . Простая метафора может быть одночленная и двучленная.

Метафора, основанная на преувеличении, называется гиперболической All days are nights to see till I see thee, And nights bright days when dreams do show thee me. W.Shakespeare. Sonnet XLIII Развернутая, или расширенная, метафора состоит из нескольких метафорически употребленных слов, создающих единый образ, то есть из ряда взаимосвязанных и дополняющих друг друга простых метафор, усиливающих мотивированность образа путем повторного соединения все тех же двух планов и параллельного их функционирования Lord of my love, to whom in vassalage The merit hath my duty strongly knit, To thee I send this written embassage, To witness duty, not to show my wit. W.Shakespeare. Sonnet XXVI Традиционными метафорами называют метафоры, общепринятые в какой-либо период или в каком-либо литературном направлении.

Так, английские поэты, описывая внешность красавиц широко пользовались такими традиционными, постоянными метафорическими эпитетами, как pearly teeth, coral lips, ivory neck, hair of golden wire. В метафорическом эпитете обязательна двуплановость, указание сходства и несходства, семантическое рассогласование, нарушение отмеченности. Возможны, например, анимистические метафорические эпитеты, когда неодушевленному предмету приписывается свойство живого существа an angry sky, the howling storm, или антропоморфный метафорический эпитет, приписывающий человеческие свойства и действия животному или предмету laughing valleys, surly sullen bells.

Особый интерес представляет композиционная или сюжетная метафора, которая может распространяться на весь роман.

Композиционная метафора- метафора, реализующаяся на уровне текста. В качестве композиционной метафоры можно привести немало произведений современной литературы, в которых темой является современная жизнь, а образность создается за счет со-и противопоставления ее с мифологическими сюжетами роман Дж. Джойса Улисс, роман Дж. Апдайка Кентавр, и пьеса ОНила Траур идет Электре. Метафора его пользуется в дополнение к обычным языковым механизмам несемантическими ресурсами.

Для создания метафор не существует инструкций, нет справочников для определения того, что она означает или о чем сообщает Аристотель 1984 . Метафора опознается только благодаря присутствию в ней художественного начала. Она с необходимостью предполагает ту или иную степень артистизма.

Не может быть метафор, лишенных артистизма, как не бывает шуток, лишенных юмора. Конечно, встречаются безвкусные метафоры, но и в них есть артистизм, даже если его и не стоило обнаруживать или можно было лучше выразить. Д.Дэвидсон утверждает, что метафоры означают только то или не более того, что означают входящие в них слова, взятые в своем буквальном значении Дэвидсон 1990 172-193 . Поскольку этот тезис идет вразрез с известными современными точками зрения, то многое из того, что он сказал, несет в себе критический заряд.

Метафора при свободном от всех помех и заблуждений взгляде на нее становится не менее, а более интересным явлением. Прежде всего Дэвидсон попытался развеять ошибочное мнение, будто метафора наряду с буквальным смыслом или значением наделена еще и некоторым другим смыслом или значением. Это заблуждение свойственно многим. Его можно встретить в работах литературно-критического направления, у таких авторов, как, например, Ричардс, Эмпсон и Уинтерс, в работах философов от Аристотеля до Макса Блэка, психологов - от Фрейда и его предшественников до Скиннера и его продолжателей и, наконец, у лингвистов, начиная с Платона и вплоть до Уриэля Вейнрейха и Джорджа Лакоффа.

Мысль о семантической двойственности метафоры принимает разные формы - от относительно простой у Аристотеля до относительно сложной у М. Блэка. Ее разделяют и те, кто допускает буквальную парафразу метафоры, и те, которые отрицают такую возможность. Некоторые авторы особо подчеркивают, что метафора, в отличие от обычного словоупотребления, дает прозрение она проникает в суть вещей.

Но и в этом случае метафора рассматривается как один из видов коммуникации, который, как и ее более простые формы, передает истину и ложь о мире, хотя при этом и признается, что метафорическое сообщение необычно, и смысл его глубже скрыт или искусно завуалирован Дэвидсон 1990 172-193 . Взгляд на метафору как на средство передачи идей, пусть даже необычных, кажется Дэвидсону столь же неверным, как и лежащая в основе этого взгляда идея о том, что метафора имеет особое значение.

Дэвидсон согласен с той точкой зрения, что метафору нельзя перефразировать, он полагает, что это происходит не потому, что метафоры добавляют что-нибудь совершенно новое к буквальному выражению, а потому, что просто нечего перефразировать. Парафраза, независимо от того, возможна она или нет, относится к тому, что сказано мы просто стараемся передать это же самое другими словами. Но, если Дэвидсон прав, метафора не сообщает ничего, помимо своего буквального смысла как и говорящий, использующий метафору, не имеет в виду ничего, выходящего за пределы ее буквального значения. Впрочем, этим не отрицается тот факт, что метафора содержит в себе изюминку и ее своеобразие может быть показано при помощи других слов. В прошлом те, кто отрицал, что у метафоры в дополнение к буквальному значению имеется особое когнитивное содержание, часто всеми силами стремились показать, что метафора вносит в речь эмоции и путаницу и что она не пригодна для серьезного научного или философского разговора.

Дэвидсон не разделяет этой точки зрения.

Метафора часто встречается не только в литературных произведениях, но и в науке, философии и юриспруденции, она эффективна в похвале и оскорблении, мольбе и обещании, описании и предписании. Дэвидсон согласен с Максом Блэком, Паулем Хенле, Нельсоном Гудменом, Монро Бирдсли и другими в вопросе о функциях метафоры. Правда, ему кажется, что она в дополнение к перечисленным выполняет еще и функции совершенно другого рода. Дэвидсон не согласен с объяснением того, как метафора творит свои чудеса.

Он основывается на различении значения слов и их использования и полагает, что метафора целиком принадлежит сфере употребления. Метафора связана с образным использованием слов и предложений и всецело зависит от обычного или буквального значения слов и, следовательно, состоящих из них предложений. Дэвидсон показал, что бесполезно объяснять, как функционируют слова, когда они создают метафорические и образные значения или как они выражают особую поэтическую или метафорическую истину.

Эти идеи не объясняют метафоры - метафора сама объясняет их. Когда мы понимаем метафору, мы можем назвать то, что мы поняли, метафорической истиной metaphorical truth и в какой-то мере объяснить, в чем состоит ее метафорическое значение. Буквальные значения и соответствующие условия истинности могут быть приписаны словам и предложениям вне зависимости от каких-либо особых контекстов употребления.

Вот почему обращение к ним действительно имеет объяснительную силу. Метафора заставляет обратить внимание на некоторое сходство - часто новое и неожиданное - между двумя и более предметами. Это банальное и верное наблюдение влечет за собой выводы относительно значения метафор. В метафоре определенные слова принимают новое, или, как его иногда называют, расширенное значение Это расширение должно быть тем, что философы называют расширением слова extension of the word, то есть относиться к классу сущностей, которые это слово называет.

Это объяснение в любом случае не может считаться полным, ибо если считать, что слова в метафоре обладают прямой референцией к объекту, тогда стирается разница между метафорой и введением в лексикон нового слова объяснить таким образом метафору - значит уничтожить ее. Зависит или не зависит метафора от нового или расширенного значения - это еще вопрос, но то, что она зависит от буквального значения это несомненно адекватное представление концепта метафоры обязательно должно учитывать, что первичное или буквальное значение слов остается действенным и в их метафорическом употреблении.

Возможно, тогда можно объяснить метафору как случай неоднозначности ambiguity в контексте метафоры определенные слова имеют и новое, и свое первичное значение сила метафоры прямо зависит от нашей неуверенности, от наших колебаний между этими двумя значениями.

Многозначность слова, если она имеет место, обусловлена тем фактом, что в обычном контексте слово означает одно, а в метафорическом - другое но в метафорическом контексте отнюдь не обязательны колебания. Конечно, можно колебаться относительно выбора метафорической интерпретации из числа возможных, но мы всегда отличим метафору от неметафоры. В любом случае эффект воздействия метафоры не заканчивается с прекращением колебаний в интерпретации метафорического пассажа. Следовательно, сила воздействия метафоры не может быть связана с такого рода неоднозначностью Bain 1887 . Иногда бывает так, что слово в одном и том же контексте имеет два значения, причем нужно одновременно учитывать их оба. Или если слово предполагает тождество значения можно сказать то, что на поверхности выступает как одно слово, в действительности представляет собой два слова.

Игра слов - часто встречающийся прием, но метафора далека от него. Метафора не нуждается в удвоении какими значениями мы наделили слова, такие значения и сохраняются при прочтении всего выражения.

Предположение относительно аналогии с игрой слов можно модифицировать, приписав ключевому слову или словам в метафоре два различных значения - буквальное и образное - одновременно. Можно представить буквальное значение как скрытое, как нечто ощущаемое, что воздействует на нас, не проявляясь в контексте открыто, тогда как образное значение несет основную нагрузку. В этом случае должно существовать правило, которое связывало бы оба значения, ибо иначе такое объяснение сведется к теории неоднозначности ambiguity. Это правило утверждает, что по крайней мере для многих типичных случаев слово, выступающее в своем метафорическом значении, прилагается ко всему тому, к чему оно прилагается в своем буквальном значении, плюс к чему-то еще Barfield 1962 55 . В метафорическом контексте слово имеет новое значение, а употребление метафоры дает, таким образом, возможность узнать это значение.

В ряде случаев действительно фактически не играет роли, будем ли мы о слове, встретившемся в некотором контексте, думать как о метафоре или как об употребленном в ранее неизвестном, но все же буквальном смысле.

В одном контексте метафорическое слово, употребляясь сотни и даже тысячи раз, все равно остается метафорой, тогда как в другом контексте слово может быть воспринято как буквальное практически с первого раза. Если бы метафора, наподобие многозначного слова, имела два значения, то можно было бы ожидать, что удастся описать ее особое, метафорическое значение, стоит лишь дождаться, когда метафора сотрется образное значение живой метафоры должно навсегда отпечататься в буквальном значении мертвой. Несмотря на то, что некоторые философы разделяют эту точку зрения, Дэвидсону она представляется в корне неверной.

Можно узнать о метафорах много интересного, если сопоставить их со сравнениями, ибо сравнения прямо говорят то, к чему метафоры нас только подталкивают. Здесь надо учесть сложность процесса подбора сравнений, которые бы в точности соответствовали той или иной метафоре.

Точку зрения, согласно которой особое значение метафоры идентично буквальному значению соответствующего сравнения similar если это соответствие найдено, не следует путать с распространенным взглядом на метафору как на эллиптичное сравнение Black 1984 153-172 . Эта теория не проводит различия между значением метафоры и значением соответствующего ей сравнения и не дает возможности говорить об образном, метафорическом или особом значении метафоры.

Эта теория выигрывает в простоте, но простота делает ее неэффективной. Ибо, если считать буквальным значением метафоры буквальное значение соответствующего сравнения, то тем самым закроется доступ к тому, что раньше понималось под буквальным значением метафоры. Именно это значение определяет эффективность метафоры, что бы потом ни привносилось в нее под видом небуквального, то есть образного, значения. Этим теориям метафоры - теории эллиптичного сравнения и ее более утонченному варианту, приравнивающему образное значение метафоры к буквальному значению сравнения присущ один общий большой недостаток, по мнению Дэвисона.

Они делают глубинное, неявное значение метафоры удивительно очевидным и доступным. В каждом конкретном случае скрытое значение метафоры может быть обнаружено путем указания на то, что является обычно самым тривиальным сравнением Это похоже на то. Такое сравнение тривиально, поскольку все бесконечным числом способов уподобляется всему. А между тем метафоры часто трудно интерпретировать и совсем невозможно перефразировать.

Сравнение заявляет о сходстве вслух и именно поэтому здесь труднее, чем для метафоры, предположить наличие какого-то второго значения. Метафора и сравнение - это только два вида приемов среди бесконечного множества средств, заставляющих сравнивать и сопоставлять, привлекающих внимание к тем или иным явлениям окружающего мира. Весь ход рассуждения вел к выводу, что те свойства метафоры, которые могут быть объяснены в терминах значения, должны быть объяснены в терминах буквального значения входящих в метафору слов. Из этого вытекает следующее предложения, в которых содержатся метафоры, истинны или ложны самым обычным, буквальным образом, ибо если входящие в них слова не имеют особых значений, то и предложения не должны иметь особых условий истинности.

Это вовсе не отрицает существование метафорической истины, отрицается только ее существование в пределах предложения.

Метафора на самом деле заставляет заметить то, что иначе могло бы остаться незамеченным. Наиболее очевидное семантическое различие между метафорой и сравнением заключается в том, что все сравнения истинны, а большинство метафор ложно. Дело, конечно, не в какой-то абсолютной ложности, а в том, что оно должно быть воспринято как ложное. Заметим, что происходит, когда предложение, которое мы используем как метафору, то есть как ложное, оказывается истинным, когда мы начинаем располагать новыми сведениями об отраженном в этом предложении факте или событии.

Обычно только тогда, когда предложение воспринимается как ложное, ему придается статус метафоры и начинаются поиски глубинных импликаций. Возможно, именно поэтому ложность большинства метафорических выражений очевидна, а все сравнения - тривиально истинны. Абсурдность или противоречие в метафорическом предложении страхует от его буквального восприятия и заставляет понять его как метафору. Явная ложность метафоры - это норма, но иногда в дело вступает и очевидная истинность.

Ни одна теория метафорического значения или метафорической истины не в состоянии объяснить, как функционирует метафора. Язык метафор не отличается от языка предложений самого простого вида - в этом Дэвидсон убеждал на примере сравнений. Что действительно отличает метафору - так это не значение, а употребление, и в этом метафора подобна речевым действиям утверждению, намеку, лжи, обещанию, выражению недовольства и т. д. Специальное использование языка в метафоре не состоит - и не может состоять - в том, чтобы сказать что-то особое, в той или иной степени завуалированно.

Ибо метафора говорит только то, что лежит на ее поверхности обычно явную неправду или абсурдную истину. И эти очевидные истины и неправда не нуждаются в парафразе - они уже даны в буквальном значении слов. Согласно интеракционистской точке зрения М. Блэка, метафора заставляет приложить систему общепринятых ассоциаций a system of commonplaces, связанную с данным метафорическим словом, к субъекту метафоры в выражении Man is a wolf - Человек - это волк прилагаются общепринятые признаки стереотип волка к человеку.

Блэк говорит, что метафора в имплицитном виде включает в себя такие суждения о главном субъекте, которые обычно прилагаются к вспомогательному субъекту. Благодаря этому метафора отбирает, выделяет и организует одни, вполне определенные характеристики главного субъекта и устраняет другие Black 1984 . Согласно Блэку, парафразы практически всегда неудачны не потому, что у метафоры отсутствует особое когнитивное содержание, а потому, что полученные неметафорические утверждения не обладают и половиной проясняющей и информирующей силы оригинала Black 1984 . Барфилд утверждает, что в метафоре говорится одно, а имеется в виду другое, когда мы эксплицитно формулируем то, что подразумевается, это производит гораздо более слабый эффект. Перефразуйте метафору говорит Барфилд и вся ее неопределенность и неточность исчезает, а с ней - и половина поэзии Barfield 1962 55 . Метафора порождает или подразумевает определенный взгляд на предмет, а не выражает его открыто.

Аристотель, например, говорит, что метафора помогает подмечать сходство. Блэк, следуя за Ричардсом, отмечает, что метафора вызывает определенную реакцию слушатель, восприняв метафору, строит некоторую систему Black 1984 . Дэвидсон не имеет ничего против самих этих описаний эффекта, производимых метафорой, он только против связанных с ними взглядов на то, как метафора производит этот эффект.

Он отрицает, что метафора оказывает воздействие благодаря своему особому значению, особому когнитивному содержанию.

Дэвидсон, в отличие от Ричардса, не считает, что эффект метафоры зависит от ее значения, которое является результатом взаимодействия двух идей. Он не согласен с Оуэном Барфилдом, который считает, что в метафоре говорится одно, а подразумевается другое, не соглашается и с М. Блэком в том, что свойственное метафоре проникновение в суть вещей insight достигается благодаря особенностям ее значения, которые позволяют метафоре утверждать или имплицировать сложное содержание.

Механизм метафоры не таков. Полагать, что метафора достигнет своей цели только путем передачи закодированного сообщения это все равно что думать, что поднаторевший интерпретатор может передать прозой смысл шутки или фантазии. Шутка, фантазия, метафора могут, подобно изображению или удару по голове, помочь оценить некоторый факт, но они замещают собой этот факт и даже не передают его содержания.

Если это так, то мы перефразируем метафору не для того, чтобы выразить ее значение, ведь оно и так лежит на поверхности мы, скорее, стремимся выявить то, на что метафора обращает наше внимание. Конечно, можно, соглашаясь с этим, полагать, что речь идет всего лишь об ограничении на использование слова значение. Но это неверно. Основное заблуждение во взглядах на метафору легче всего поставить под удар, когда оно принимает форму теории метафорического значения.

Но дело в том, что за этой теорией стоит тезис, который может быть сформулирован в независимых терминах. Он сводится к утверждению, что метафора несет в себе некоторое когнитивное содержание, которое автор хочет передать, а получатель должен уловить, и только тогда он поймет сообщение. Это положение ложно независимо от того, будем ли мы называть подразумеваемое когнитивное содержание значением или нет. Оно вызывает сомнение уже одним тем, что трудно точно установить содержание даже простейших метафор.

Дэвидсон думает, что это происходит потому, что нам представляется, будто существует некоторое содержание, которое нужно схватить, в то время как речь идет о том, к чему метафора привлекает наше внимание. Если бы то, что метафора заставляет заметить, было бы конечным по числу и пропозициональным по природе, это не вызывало бы трудностей - мы бы просто проецировали содержание, которое метафора привнесла в наш мозг, на саму метафору.

Но на самом деле то, что представляет нашему вниманию метафора, не ограничено и не пропозиционально. Когда мы задаемся целью сказать, что означает метафора, то вскоре понимаем, что перечислению не может быть конца Cohen 1975 671 . Метафора, делая некоторое буквальное утверждение, заставляет увидеть один объект как бы в свете другого, что и влечет за собой прозрение. Поскольку в большинстве случаев оно несводимо к познанию некоторой истины или факта, то попытки буквально описать содержание метафоры просто обречены на провал.

И теоретик, который старается объяснить метафору путем обращения к ее скрытому содержанию, и критик, который стремится эксплицитно выразить это содержание оба стоят на ложном пути, ибо выполнить такие задачи невозможно. Дело не в том, что объяснения и интерпретации метафоры вообще недопустимы. Иногда, сталкиваясь с метафорой, мы испытываем затруднения нам сразу не увидеть в метафоре то, что легко схватывает более восприимчивый и образованный читатель.

Законная функция так называемой парафразы могла бы состоять в том, чтобы помочь неопытному или ленивому читателю приобщиться к тому способу видения, который имеет изощренный критик. Можно сказать, что критик слегка конкурирует с автором метафоры. Критик старается сделать свою версию более прозрачной для понимания, но в то же время стремится воспроизвести в других людях, хотя бы отчасти, то впечатление, которое на него произвел оригинал. Стремясь выполнить эту задачу, критик одновременно привлекает наше внимание к красоте, точности и скрытой силе метафоры как таковой. 1.3.