Бога или язык черни?

 

 Удивительно, но язык каждого народа, пусть даже немногочисленного, обязательно содержит в себе информацию о Боге. Точнее, тем представлениям о Творце, которые бытуют именно в этой конкретной общности людей. Даже у полудикого племени индейцев, затерянного где-нибудь в дебрях Амазонки, в их весьма скудном, на наш просвещенный взгляд, лексиконе, наверняка найдутся слова, относящиеся к их божествам. Вот и получается, что можно еще встретить безбожного человека, но никак не безбожный язык. Принципиальное отличие русского языка состоит именно в том, что он, при внимательном любовном рассмотрении, повествует нам об Иисусе Христе, содержит сокровенное знание о Нем, что позволяет говорить о русском языке, как о явлении сакральном.

 Так, в лексике некоторых тюркских языков мы встречаем интересные параллели со Священным Писанием. Скажем, в азербайджанском человек звучит как «адам», что сразу же возводит нас к самым истокам ветхозаветной истории. Предатель же произносится как «хаин», да-да тот самый Каин, совершивший самое первое и тяжкое предательство – убийство единокровного брата. Чуждый, нездешний, несведущий, не наш человек – это «хам», что также не нуждается в особых комментариях. Такая вот причудливая ветхозаветная матрица.

 

КОРНИ И МЫСЛИ

А что значит слово «человек» в русском языке?

Обращаясь с этим вопросом к различным аудиториям, нередко слышишь в ответ: «чело» и «век», что не несет, однако, в себе никакой смысловой нагрузки. Но последнего попросту не может быть! Невероятно, чтобы слово, означающее в столь богатом языке венец Божьего творения, было случайным набором не стыкующихся меж собой смыслов. Вспоминаю, как был участником отпевания блаженного младенца, который прожил три неполных дня, но, к счастью, его успели окрестить. Я еще поинтересовался тогда у священника: какие же грехи у этого крошечного создания? И услышал в ответ, что даже новорожденный несет на себе печать первородного греха, и в этом одна из тайн человеческой природы. Немало повидавший за свои более, чем полвека, я не нашел тогда в себе мужества взглянуть на чело этого ангелочка. А уж, какой там век?! Но Церковь все равно отпела человека!

 Так что же значит это удивительное слово – человек? Замечательное объяснение нашел я в «Славянорусском корнеслове» Александра Семеновича Шишкова, книге, которую этот великий русский человек (адмирал и госсекретарь, один из славных защитников Отечества, верой и правдой служивший четырем царям, министр просвещения и президент Российской Академии Наук) посвятил государю Николаю I. В ней он пишет: «Исследование языков возведет нас к одному первобытному языку и откроет: как ни велика их разность, она не от того, чтоб каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Одни и те же слова, первые, коренные, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, изменялись, так что теперь сделались сами на себя не похожими, пуская от сих изменений своих тоже сильно измененные ветви. Слова показывают нам, что каждое имеет свой корень и мысль, по которой оно так названо». Цель труда всей своей жизни он обозначил следующими словами: «Попытаемся, откроем многое доселе неизвестное, совершим главное дело и оставим будущим временам и народам обдуманное, обработанное и требующее для дальнейшего исправления уже мало попечений».

Человек необычайной популярности, яростный поборник чистоты родного языка и удаления из него вошедших в моду многочисленных иноязычных заимствований, тогдашнего засилья французского, Александр Семенович, увы, находил поддержку и понимание не у всех своих современников.

Добавим: протест его был направлен еще и против засилья французских гувернеров, воспитанников будущей элиты российского общества. Вот, по его словам, доводы большинства современников: «Дитя играючи научится сперва говорить, потом читать, потом писать, и как французский языкнеобходимо нужен (заметьте это выражение), напоследок будет писать так складно, как бы родился в Париже. В этой-то самой мысли и заключается владычество его над нами и наше рабство. Для чего истинное просвещение и разум велят обучаться иностранным языкам?Для того чтоб приобрести познания. Но тогда все языки нужны. На греческом писали Платоны, Гомеры, Демосфены; на латинском Вергилии, Цицероны, Горации; на итальянском Данты, Петрарки; на английском Мильтоны, Шекспиры. Для чего ж без этих языков мы можем быть, а французский нам необходимо нужен? Ясно, что мы не о пользе языков думаем; иначе за что нам все другие так унижать пред французским, что мы их едва разумеем, а по-французски, ежели не так на нем говорим, как природные французы, стыдимся на свет показаться? Стало быть, мы не по разуму, и не для пользы обучаемся ему; что ж это иное, как не рабство?». И далее: «Я сожалею о Европе, но еще более о России. Для того-то, может быть, Европа и пьет горькую чашу, что прежде нежели оружием французским, побеждена уже была языком их».   

И это к А.С. Шишкову обращается на страницах «Евгения Онегина» его автор, в который раз используя в тексте романа иностранные слова в оригинале:

Du comme il faut… (Шишков, прости:

Не знаю, как перевести.)…

 

ЧЕЛОВЕК СЛОВЕСНЫЙ

Так вот,исследователь возводит этимологию нашего с вами общего названия непосредственно от «слова» путем звуковой перегласовки, а именно: слово - словек – цловек - чловек - человек. И дело не только в том, – хотя и это немаловажно, – что здесь подчеркнуто главное отличие людей от всего живого, сотворенного Богом, именно как существ словесных, мыслящих словами. Ведь Слово – это прежде всего имя Самого Бога! На какую же неизмеримую высоту, если вдуматься, поднимает нас эта мысль, какое высокое достоинство придано всем нам. Вспомним Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин 1, 1-3).

Больно слышать, когда Православную веру пытаются, – а попытки эти в последнее время стали все более настойчивыми – представить одной (как бы через запятую) из религий. Можно ли с этим согласиться? Ведь Господь Бог наш, Иисус Христос, в которого мы веруем, личностен. И в этом коренное отличие нашей верыот иных религий. Господь был явлен нам, воплотившись, жил среди нас, учил и исцелял нас, радовался и горевал вместе с нами, принял за нас крестные страдания. И разве ж не этим сокровенным делится с нами святой апостол Иоанн: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, - ибо жизнь явилась и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, - о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом.» (1 Ин 1, 1-3). И далее: «Сей ученик и свидетельствует о сем, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин 21, 24).

Вспомним, любимый ученик Спасителя даже слышал биение сердца своего Божественного Учителя, приникнув к нему во время Тайной Вечери. И если пафосом иных верований является мысль о ничтожестве человека пред лицом Всевышнего, то Священное Писание говорит нам о совершенно ином, а именно, - что мы созданы по образу и подобию Всевышнего. Пречистыми устами Господа нашего Иисуса Христа оно взывает к нашему с вами Небесному достоинству. «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный», - читаем в Евангелии от Матфея (Мф 5, 48). «Посему ты уже не раб, но сын», - вторит святой апостол Павел (Гал 4, 7). Но если Отец наш Слово, то рожденные от него, конечно же, словеки, чловеки, человеки. И это уже родство не только по плоти от ветхозаветного праотца Адама, о котором мы упомянули ранее. Все неизмеримо выше, божественнее, сокровеннее.

 

«НАД НЕБОМ ГОЛУБЫМ…»

Не знаю, читал ли Николай Васильевич Гоголь Шишкова, но как проникновенны его слова из «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданства, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство».

К слову, нелишним будет поведать о той печальной метаморфозе, которую претерпело само это слово гражданин в советский период нашей истории. Ведь именно тогда оно стало ассоциироваться с казенщиной, более того, со специфическим стилем общения с «гражданами начальниками». Вспомним, будучи просто заподозрен в чем-то противоправном, человек из дружественного разряда «товарищей» автоматически переходил в печальную когорту изгоев – «граждан». А ведь изначально слово это значило высшую похвалу и пожелание православному человеку стать по завершении земного бытия насельником Небесного Града Иерусалима, и именно от этого Града ведет свое происхождение высокое слово «гражданин».  И как же нелепо, поэтому, звучат для нас, нынешних, бывшие некогда хрестоматийными строки: «Смотрите, завидуйте, я – гражданин Советского Союза!»

В популярной песне Б. Гребенщикова «Под небом голубым», авторство которого является здесь весьма сомнительным (ведь мелодия и слова эти известны не одно столетие), искажен ее сокровенный смысл. И все из-за одного единственного слова. На самом деле стихотворение это звучит несколько по-иному, а именно: «Над небом голубым есть Город Золотой». Ведь речь в ней все о том же Небесном Граде Иерусалиме.  

 

Вот и, славяне, по Шишкову, это люди, одаренные особым даром слова. И это правда, - нет больше ни у одного народа в мире такой великой литературы, каковой является русская словесность. Конечно, есть множество литератур, которые насчитывают не одно столетие, иные же ведут счет аж на тысячелетия. Но не может быть иного возраста у литературы еще юной, по историческим меркам, нации. Главное же отличие ее от всех иных заключается именно и, прежде всего, в том, что в творениях ее классиков, как ни в какой иной литературе, показана вся глубина, все неуловимые оттенки движения души человеческой, ее ангельские лучезарные взлеты и тяжкие мрачные падения. Никогда и нигде не ставились доселе так властно и с такой пронзительной любовью и болью «проклятые вопросы» человеческого бытия. А потому, отмечая то огромное влияние, которое она неизменно оказывала на весь строй души русского человека, его умонастроения, и, в конечном итоге, на судьбы нации, Иван Бунин, находясь в эмиграции, в 1925 году горько констатирует: «Нынешнему падению России… задолго предшествовал упадок ее литературы».

Вспоминаю, как покойный дед мой, окончивший классическую гимназию, а позже преподававший в ней, неизменно называл литературу словесностью. Невольно задумываешься о том, как же правильно обозначали наши воистину просвещенные предки важнейшую область человеческой деятельности, более иных связанную с человеческой душою, именно словесностью, а не литературой, где литера – все лишь буква. Воистину, «Имеющий ухо слышать, да слышит!» (Отк 2, 17).

 

 

ВСЯ ПРАВДА ХРИСТОВА

Не так давно в культурной жизни нашей страны произошло событие мирового значения: прославленная балерина Майя Плисецкая отмечала свой юбилей. Она мужественно не скрывала своего возраста, не буду делать этого и я. Так вот, в одном из телевизионных интервью восьмидесятилетняя балерина заявила: «Вот говорят, что в начале было слово, а я говорю, что в начале был жест». Эффектно, ничего не скажешь, но отчего-то стало грустно. Не хочется думать, что великая танцовщица так и не удосужилась открыть Евангелие от Иоанна. Или, может, не заметила, что в первой же фразе Слово написано с большой буквы. Ибо это Бог.

Можно, как оказалось, дожить до весьма солидного возраста, сохранив прекрасную физическую форму (согласитесь, сегодня это все же редкость), снискать заслуженную мировую славу, но так и не уразуметь того, что было осознано, и, что гораздо ценнее, прочувствовано полуграмотным, а то и вовсе безграмотным простым русским человеком и два, и три, и пять веков назад. «Я утверждаю, - пишет Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя», - что наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение Его. Мне скажут: он учения Христова не знает, и проповедей ему не говорят, - но это возражение пустое: все знает, все то, что именно нужно знать, хотя и не выдержит экзамена из катехизиса. Научился же в храмах, где веками слышал молитвы и гимны, которые лучше проповедей. Повторял и сам пел эти молитвы еще в лесах, спасаясь от врагов своих, в Батыево нашествие еще, может быть, пел: “Господи сил, с нами буди!” И тогда-то, может быть, и заучил этот гимн, потому что кроме Христа у него тогда ничего не оставалось, а в нем, в этом гимне, уже в одном вся правда Христова».

Так можем ли мы не ощутить драгоценность языка русского, несущего нам «всю правду Христову»? Можем ли остаться равнодушными к раздумьям великого писателя: «Главная же школа христианства, которую он прошел – это века бесчисленных и бесконечных страданий, им вынесенных за всю историю, когда он, оставленный всеми, попранный всеми, работающий на всех и на вся, оставался лишь с одним Христом-Утешителем, которого и принял тогда в свою душу навеки, и Который за то спас от отчаяния его душу!».

 

 

2. Кто светел, тот и свят

 

 Давно известно, что восприятие какого-либо предмета или явления во многом зависит от того, с каких позиций мы их воспринимаем, каков ракурс. И тогда слова, давно известные, привычные слуху и не сулящие, казалось бы, новизны, приобретают совершенно иной смысл. Блистают – как дивной красоты алмаз – многоцветием граней. И когда по-новому осознаешь, кажется, давно известное: что в том же слове образованиесодержится очень важная для всех нас – и тех, кто учит, и тех, кто учится – информация. Ведь его корень образ – икона. Сам язык наш многомудрый подсказывает нам, тугоухим, что самое главное для «образователей» всех ступеней вовсе не передача суммы неких знаний. Это подразумевается само собой. Куда важнее, оказывается, восстановление в человеке образа Божия. Да-да, извечное христианское стремление вернуть человеку, созданному по образу и подобию Божию, иконичность, некогда им трагично утраченную. Нам, Иванам, не помнящим своего высочайшего родства, русский язык настойчиво напоминает о нем, зовет прежде к постижению – еще до законов физики и химических формул, до математических уравнений и правил грамматики – именно этого совершенства. А потому и безобразие – есть именно потеря образа Божия. И как же понятна становится наша любовь к иконам, трепетное к ним отношение, ведь образ всегда стремится к первообразу.

А потому и наказание, без которого в процессе образования и воспитания никак не обойтись, есть дача наказа, то бишь, наставления, а значит, ничто иное, как органичная составляющая этого процесса. И уж никак не истязание.

 

ВНУТРЕННИЙ ГОРДЕЦ СОПРОТИВЛЯЕТСЯ

Это как же, восклицает наш внутренний гордец, - всякий человек есть икона?! А как же убийцы, террористы, воры, всякого рода проходимцы, которым несть числа. Парадоксальность, – но только внешняя – заключается именно в том, что и они, так страшно распорядившиеся данной им божественной свободой воли, - тоже «по образу и подобию», тоже иконы, только поврежденные. Порой до неузнаваемости. Восстановить же утраченную иконичность под силу ее Создателю, которому, в отличие от человеков, все возможно. Как это происходило в истории христианства со многими святыми. Как случилось и с тем, кто непостижимым для нас Промыслом Божиим из неистового гонителя христиан Савла стал святым первоверховным апостолом Павлом, а в одночасье, на Голгофе – с благоразумным разбойником, принесшим искреннее покаяние и первым же последовавшим вослед за воскресшим Спасителем в рай.

 

Вспомним, сколько копий было сломано, сколько слов потрачено педагогами и философами, писателями и политиками, всевозможными специалистами в области образования и воспитания по поводу формирования гармонически развитой личности, как непримиримы порой их позиции в определении самого главного – критериев этой самой личности. И это изрядно поднадоевшее: а Наполеон – личность? А Чингиз-хан? А Сталин? Нельзя не обратить внимания на то, что «номинантами» на роль личностей, как правило, выступают люди, пролившие моря крови. И разве ж это не красноречивое свидетельство нашей ущербности? Как печально напоминают они незадачливого крыловского персонажа, умудрившегося разглядеть в музее превеликое множество букашек и таракашек, не заметив самого главного – слона. А ведь обретение личности – это, прежде всего прочего, уподобление Тому, Кто Есть носитель Лика. И именно по этому пути шли все наши святые, иного просто нет. Что же касается пресловутых критериев, то о них убедительно свидетельствует Евангелие через слова и поступки, но прежде – поступки самого Христа. Личность – это Тот, кто будучи Господом, смиренно умывает пыльные ноги своим ученикам, простым галилейским рыбарям. Личность – это Тот, Кто с необозримой высоты Голгофского Креста, истекая кровью, зверски избитый и оплеванный, оклеветанный и осмеянный, распятый, одного взмаха ресниц Которого было бы достаточно, чтобы смести всю эту толпу, все это воинство, весь этот неблагодарный, погрязший в мерзостях мир… просит Отца Своего Небесного: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23, 34).

 

МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ СЛОВО БЕЗ КОРНЕЙ?

Не приходилось ли вам задумываться о том, почему нам так больно, именно больно, смотреть на избитое, обезображенное лицо другого человека? Несколько лет назад, оказавшись в паломнической поездке в Никольском женском монастыре города Арзамас, с болью в сердце припал к иконе Пресвятой Богородицы, над которой глумились, в бесовском опьянении, безбожники, изрубив топором изображение глаз Пречистой. Но, свершилось Божье чудо и над шрамами заново проявились очи Приснодевы, как вечное напоминание всем нам о том, что святыня поругаема не бывает. А разве ж человек – не святыня? И разве ж допустимо для нас, православных, называть несчастных обездоленных людей, все равно несущих на себе, пусть замутненный, но отпечаток Бога, постыдной аббревиатурой бомж, позабыв, что подобных людей на Руси всегда называли бродягами, бедолагами, горемыками, бездомными, босяками, что – помимо простой человечности самого слова – очень точно отражало их состояние. Не будем, следуя заветам мудрых предков, зарекаться: ни от сумы, ни от тюрьмы.

Вспомним, однако, что все эти уродливые наросты на нашем языке: «бомж», «зэк», «комбед», «наркомпрос», «наркомпром», «эсэсэсэр» и им подобные появились в нашем языке сразу же после воцарения безбожной власти. А потому напоенные христианской поэтикой сестра милосердия и брат милосердия преобразились в медсестру и медбрата. Смешно сказать, но этой печальной участи не избегло даже жалованье, превратившись в зарплату. Хоть и не худшее из всех «новоязовских» слов, но насколько оно неуклюже по сравнению с его благородным предшественником!  И все это случилось неспроста, а как одно из позорных свидетельств отпадения русского человека от Бога, когда человек попросту перестал рассматриваться власть предержащими как творение Божие, Его образ. Так, и именно так, могло появиться позорящее этот самый образ выражение, столь печально укоренившееся среди, так называемого, «простого народа», когда спиртным и снедью запасаются в расчете не на человека, а на (прости, Господи!) рыло. Почти по Гоголю!

Вспоминаю, как три десятилетия назад в одной южной республике тогдашнего СССР отец семейства, дождавшийся, наконец, после трех дочерей рождения вожделенного сына, назвал его… Нэрд, именем, которого нет, как оказалось, ни у одного народа. Так что и в ЗАГСе отказались поначалу записывать малыша. Но отец проявил-таки настойчивость, испоганив на целые шестнадцать лет (когда у парня появилась законная возможность взять самостоятельно нормальное благозвучное имя) жизнь своего единственного наследника и сделав его объектом многочисленных насмешек и издевок сверстников. Дальше – хуже. Оказалось, это аббревиатура, позволившая ее автору хоть как-то выразить свою оригинальность, не пожалев собственное чадо. Ибо Нэрд было задумано и осуществлено как научный эксперимент Рагима Джавадова (вот как!).

На нашей приличной, в общем-то, улице жили два брата-близнеца, оба отъявленные хулиганы, одного из которых звали Маркс, а другого Комиссар. Помню, как сокрушались тогдашние взрослые по поводу того, что, дескать, позорят они такие высокие имена. Я же ныне понимаю, что именно носители таких имен имели больше шансов стать бандитами и головорезами.     

 

ДАЗДРАПЕРМА и УРЮРВКОС

А эти уродливые прозвища-монстры взамен благозвучных имен из святцев, которыми стали во множестве одарять новорожденных, все эти Даздрапермы (да здравствует первое мая), Вилены (Владимир Ильич Ленин), Марлены (Маркс и Ленин), Сталины, Урюрвкосы (ура, Юра в космосе)… С каким восторгом извещает своих читателей газета «Известия» за 8 января 1924 года о новых советских ритуалах:

«На нашу молодежь религиозные праздники действуют подзадоривающе. Именно в эти дни хочется подчеркнуть свой решительный отрыв от религиозного прошлого и от всего, что связано с религией. Еще недавно рабочая молодежь на улицах и площадях сжигала изображения и куклы богов и святых всех стран и народов. Теперь, перейдя к боле углубленным методам антирелигиозной пропаганды, она сжигает свое религиозное прошлое. И вот каким образом: в Иваново-Вознесенске на рождественских праздниках стали перекрещиваться: Степанова Нина – Нинель, Широкова Мария – Октябрина, Демидов Петр – Лев Троцкий, Марков Федор – Ким, Смолин Николай – Марат Тендро, Гусев Павел – Лев Красный, Клубышев Николай – Рэм Пролетарский, Уваров Федор – Виль Радек, Челышев Иван – Иван Красный.

Не только комсомольцы и партийцы «перекрещиваются», но нет отбоя и от беспартийных.

– Товарищ, прошу меня перекрестить.

– Фамилия?

– Дворянкин, беспартийный.

– Как хочешь называться?

– Красный Боец.

Их много теперь этих беспартийных “Коммунаров Калыгиных”»...

Но даже малое дитя знает ныне, что «как вы судно назовете, так оно и поплывет». Вот и приплыли.

 

ФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ

А это завораживающее нас с первых же строк Евангелия от Матфея родословие Иисуса Христа. Вспомним, как начинаются молитвы наши: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!». И это неудивительно, ведь имя – это мистический образ личности! Более того, наше отчество не просто звуковым и графическим образом связывает нас с нашим отцом, а фамилия – с целым родом. О. Павел Флоренский, посвятивший этому феномену книгу «Имена», далее пишет: «Поверьте, что тема личности дается именем, и все остальное – лишь простая разработка этой темы по правилам контрапункта и гармонии… Имена – такие произведения из произведений культуры. Высочайшей цельности и потому высочайшей ценности, добытые человечеством». Эпиграфом к ней автор поставил слова А.Ф. Лосева из книги «Философия имени», которые не могу не привести: «А то, что имя есть жизнь, что только в слове мы общаемся с людьми и природой, что только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности во всех бесконечных формах ее проявления, это все отвергать – значит впадать не только в антисоциальное одиночество, но и вообще в анти-человеческое, в анти-разумное одиночество, в сумасшествие. Человек, для которого нет имени, для которого имя только простой звук, а не сами предметы в их смысловой явленности, этот человек глух и нем, и живет он в глухонемой действительности. Если слово не действительно и имя не реально, не есть фактор самой действительности, наконец, не есть сама социальная (в широчайшем смысле этого понятия) действительность, тогда существует только тьма и безумие и копошатся в этой тьме только такие же темные и безумные, глухонемые чудовища.  Однако мир не таков».  

Пользуясь же случаем, прошу многих и многих русских людей отбросить давнюю привычку дурного свойства и не называть близких своих людей, часто жен и мужей, по фамилии, а окликать их, обращаться к ним дорогими святыми именами.  

 

ТРОЦКИЙ и ГЛАВКОКРАТИЯ

Однако было бы ошибочно думать, что вакханалия с переименованиями распространяется только на граждан. И именно об этом со свойственными ему жесткостью и безаппеляционностью вел речь член Московского Совета Лев Троцкий в № 14 «Рабочей Москвы» от 1922 года:

«…Главкократия превратила заводы в номера и думала, что этим можно ограничиваться. Все попытки побудить переименовать заводы и фабрики на советский лад разбивались о высокомерие главкократии и непонимание психологической и даже политической стороны этого дела. Это все равно, как если бы в армии сохранили полки имени великого князя или герцога Ольденбургского и проч. и проч.

Пора дать, наконец, заводам и фабрикам советские имена.

Наряду с именами вношу предложение: 1) предложить заводоуправлениям, по соглашению с завкомами, представить на общее собрание заводов несколько названий на окончательное голосование самой массы; 2) окончательное утверждение названия принадлежит Московскому Совету; 3) вся эта работа переименований должна завершиться до 5-й Октябрьской годовщины; 4) празднование имени заводов и фабрик приурочить ко дню Октябрьской годовщины; 5) строжайше воспретить, после определенного срока называть заводы в официальных документах, заявлениях, речах, статьях и проч. – именами бывших владельцев».

 

КИЛЛЕР или УБИЙЦА?

Возможно, кто-то и спросит: а не все ли равно, как называть? Спешу уверить таковых, что все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Так, слово бродяга отдает некоей болью, чего никак нельзя сказать об аббревиатуре, из которой выхолощено человеческое чувство, в том числе и чувство сострадания к ближнему. Аббревиатура не может вызывать сострадания по определению! Как не может вызывать естественного гадливого чувства у русского человека слово киллер, будучи лишенным русских корней, в противовес разящим наотмашь – убийца и душегуб.

 Бескорневой язык – это беда. Лишая родных корней наш язык, мы, тем самым, грубо обрываем нити, связующие нас с Богом, ибо многие факты русского языка свидетельствуют о том, что он есть для нас не просто лингвистическая система, а живая жизнь, освещенная Божественным светом. В нашем языке удивительным образом запечатлена высокая миссия русской нации.

 Слово святой сродни слову свет. И это не только и не столько поэзия, сколько запечатленная самим языком истина. Вспомним знаменитую беседу преподобного Серафима Саровского с Н.А. Мотовиловым о смысле христианской жизни. По свидетельству Николая Александровича, «служки Божией Матери и преподобного Серафима», как он себя называл, благодаря которому мы являемся свидетелями замечательного откровения величайшего подвижника нашей веры, келья тогда наполнилась невообразимым благоуханием, а лицо преподобного просияло таким неземным светом, что глазам его собеседника стало невозможным взирать на святого старца. Да и многих святых отшельников люди, искавшие у них утешения в своих скорбях, находили, как известно, по тому дивному свету, что озарял по ночам укромные места их подвижнического обитания.

 Печальный парадокс заключается в том, что очевидное одним совсем не обязательно становится таковым для других. Им невдомек слова одной из утренних молитв, обращенных к Создателю: «Ты бо еси истинный Свет, просвещаяй и освящаяй всяческая…». Вот и слово просвещениеприобрело в России во времена Екатерины II совсем иной смысл. Новоявленными кумирами российской знати становятся в ту пору известные французские философы и писатели Жан-Жак Руссо и Франсуа Вольтер, перепиской с которыми так гордилась тогдашняя императрица. Но это их имена начертают на своих знаменах французские бунтовщики: те, кому надлежало положить предел христианской Европе, те, кто посягнет на установленный Богом миропорядок. Это они, ученики «великих французских просветителей» будут свергать королей и рубить им головы на потеху черни. Случится непоправимое, что в свое время отзовется кровавым эхом и в нашем Отечестве: тягчайшим грехом цареубийства – прервется генетическая преемственность высшей власти.

 А в далеких от буйно помешанного Парижа чистых снегах Сарова денно и нощно будет молить Царицу Небесную старец Серафим, смиренно именующий себя убогим. Коленопреклоненно стоя на камне тысячу дней и ночей, он умолял Пречистую Матерь предстательствовать пред Божественным Сыном, чтобы отвести от России (пусть на время) эту страшную болезнь и заразу – революцию. И пусть хотя бы на одно столетие, но вымолит.

Невольно позавидуешь А.С. Шишкову, воскликнувшему некогда: «Слава тебе, русский язык, что не имеешь слова революция и даже равнозначащего ему! Да не будет оно никогда тебе известно, и даже на чужом языке не иначе, как омерзительно и гнусно!»

Да, в те воистину благословенные времена русский народ «страшно далеко» отстоял даже от декабристов, поднявших бунт против помазанника Божьего. Так что дирижер другого всеразрушительного бунта, сокрушаясь о провале декабристского восстания (дескать, «страшно далеки они от народа»), был не так уж неправ в характеристике русского народа.

О НОСИТЕЛЯХ СВЕТА И БЕСНУЮЩИХСЯ ВО МРАКЕ

Как известно, конец – делу венец. Вот и жизнь святых угодников Божиих, этих неугасимых светильников святости, по окончании их земного срока преображается в житие. Но именно их – этих молитвенников и печальников Руси – земные слуги извечного врага рода человеческого нарекут мракобесами. Только вслушайтесь, беснующимися во мраке (!). А как же окончили свой земной путь те, кого некогда нарекли в России просветителями? Руссо убил каминными щипцами конюх Николас – любовник его распутной жены, которая не то, что не умела читать, а и время-то по часам определяла с трудом. Воспитатель королевских детей своих собственных чад с беззаботной легкостью обрек на прозябание в казенных сиротских домах. Что же касается Вольтера, то конец этого изощренного философа-богохульника, вконец потерявшего рассудок, был таким омерзительным и страшным, что писать об этом даже не поднимается рука. Такие вот «жития»!

 

И еще несколько слов о свете и мраке. На сей раз из удивительной повести Вл. Солоухина «Черные доски». Напомню, автор книги, тогда еще молодой человек, разыскивает с приятелем древние иконы на руинах разрушенных безбожной властью церквей. Дело происходит в хрущевские времена. И вот одна из многих его встреч, на сей раз с очень древней старушкой, ревностной хранительницей церковных образов. Выяснив, что искомая им ценная икона «Воскресенье», похоже, канула в безвестность, Владимир Алексеевич сокрушается: «Да, жаль. Ценная была икона. Из темноты веков». И получает от простой деревенской женщины совершенно ошеломивший его своей философской глубиной ответ: «Где свет? Где тьма? Вы думаете, когда был монастырь, и когда здесь стояла церковь, и когда мы украшали икону цветами, - вы думаете, у нас в Пречистой Горе было темнее? Ошибаетесь, молодые люди. Икона дошла из света веков, а теперь, как вы сами видите, ее поглотила мгла неизвестности. И вот вы ищете, ищете ее. А почему ищете? Потому что она свет, она огонечек, и тянет вас на этот ее огонек».

           

Неожиданным подтверждением того, что все люди – независимо от веры, которую они исповедуют ныне – призваны к жизни самим Христом, стал, в очередной раз, язык. Правда, на сей раз азербайджанский, в котором слово интеллигент звучит как зиялы, где корень «зия» означает луч, свет. Как тут не вспомнить Нагорную проповедь Христа, обращение Его к Своим ученикам с призывом: «Вы – свет мира» (Мф 5, 14)! Как же мудро народное сознание, предполагающее, что истинно интеллигентные люди, подлинная элита нации, – вне зависимости от рода занятий – призваны светить людям, быть лучезарными. В том же азербайджанском, как и в других языках, бывают свои прозрения и озарения, подтверждающие, что язык – Божий инструмент, данный Им людям. В этом языке, например, тварный и нетварный свет называются по-разному: ишыг и нур. Потому и человек, исполненный добродетели, именуется нурани – можно сказать, озаренный Божественным светом. А разве не удивительно пожелание вослед усопшему: «Пусть могила его наполнится светом!». Тем самым, который нур.

Не перестаешь удивляться тому, как замечательно в русском языке преобразилось само слово интеллигент, уйдя от западного, чрезвычайно узкого, профессионально-функционального понимания. При таком сугубо рациональном подходе понятие  интеллигент не соотносится с душевными, а уж тем более с духовными свойствами. А ведь только из духовного понимания могло родиться наше чеховское: «Доброму человеку бывает стыдно даже перед собакой».

 

ИДУЩИЕ ПО НЕБЕСАМ

Зимой, в самый канун 2000-летия Рождества Христова, автор этих строк исполнил наконец-то свой давний обет поклониться мощам великого святого, приехав 22 декабря в Дивеево. И сподобился нечаянной радости – стал свидетелем незабываемого торжества прославления святых мощей первоосновательниц обители игуменьи Александры, сестер Марфы и Елены, возлюбленных духовных чад Саровского чудотворца. Последняя панихида и первый молебен… Ну за что мне такая радость?!

Но главное, как оказалось, ожидало впереди. Следующей ночью тысячи паломников Крестным ходом понесли раки со святыми мощами по Богородичной Канавке. Температура низкая, но холода, кажется, не чувствовал никто, в том числе и я, позабывший захватить перчатки и несущий в руках приобретенную здесь же икону – специально для младшей дочери, которую недавно так замечательно исцелил святой Серафим. Икона удивительная: преподобный с кроткой улыбкой на устах кормит из рук сухариком огромного медведя… Пламя свечей, хоругви, иконы, благоговейная молитва. Благодать!

Но вот мы замечаем странное свечение, возникшее на горизонте. Оно напоминает столбы света, уходящие в небо, вернее, соединяющие небо с землей. По мере нашего движения они бледнеют, но вот впереди появляется новый столп, потом еще и еще… идущие рядом женщины из нашей паломнической группы вначале приостановились, было, как и все мы, пораженные невиданным зрелищем, стали спрашивать меня: как это понимать, что это может значить? И что мог на это ответить я, как и они зачарованно взирая на этот свет, прочерчивающий по линии дальнего горизонта свой неповторимый Небесный Крестный ход, параллельный нашему. «Наверное, это знак того, что пока мы все делаем правильно…» – только и смог вымолвить в ответ...

 Два важных урока вынес я тогда. Чудо оказалось иным, нежели я это себе представлял. Раньше казалось, случись со мной такое, я в ужасе пал бы оземь, совсем как ученики Спасителя, каковыми их изображают обычно на иконе Преображения Господня. Почему же этого не случилось не только со мной, но и другими свидетелями чуда? Объяснить это могу только так: вот случись такое, скажем, на загаженной станции метро в озлобленной людской толчее или на каком-нибудь рынке с его неизменным сквернословием и удручающей нечистотой во всем, вот тут и вправду – страх и дрожь. Но когда ты шествуешь под чистым звездным небом Дивеева по Канавке Богородицы за мощами новопрославленных святых с молитвой на устах, святыми иконами и хоругвями – чудо так естественно, так органично. Все вокруг так свято, что светло. Все, даже сам воздух, земля, по которой идешь, пронизаны святостью, а значит и светом.

 Еще я осознал тогда, что именно в этом, пусть кратковременном соборном устремлении к святости мы настолько были устремлены к божественному достоинству (к которому с такой любовью и верой в нас, немощных, неизменно взывает Отец наш), что сами Небеса, казалось, направляли и укрепляли нас, освещая и освящая наш путь. И что только так, только в таком единении мы – не толпа и не быдло, а та великая нация, о которой чаял великий Гоголь, прозревая будущее России. Вспомним: «…чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни на есть на земле, и косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».