Формирование речевого высказывания

Сначала нужно еще раз показать, что всякое речевое высказывание - будь то предложение или текст - именно формируется, порождается, а не переходит «в готовом виде» из мысли в речь.

Простое наблюдение доказывает это: говорящий допускает паузы (даже если не часто запинается, если речь его вполне "гладкая»), более длительные, чем обычные (дыхательные). Паузы эти могут заполняться всевозможными «э-э ...» или «м-м-м ...» или паразитарными включениями вроде «понимаете ли», «так сказать», «значит», «вот», «это самое», «такая вот штука» и т. д. и т. п. Принято называть такие незаложенные или заполненные паузы «хезитациями» (в переводе на русский - «колебания»), свидетельствующими о том, что говорящий не сразу может найти подходящее слово для выражения своих мыслей или чувств. О том же самом свидетельствуют автокоррекции, которые иногда имеют вид не только исправлений уже сказанного, но и более развернутых пояснений: «Нет, простите, я хотел сказать не совсем то».

Легко обнаружить, что автокоррекции затрагивают не только лексический уровень; перестройке подвергаются синтаксические единства: «А почему ты у меня ... Разве ты не мог спросить у меня?" Или: «Давай лучше ... знаешь, когда? Я хочу сказать, что завтра я занят» и др. Все это, в частности, означает, что замысел будущего в речи, т. е. тот смысл, который конструируется в аппарате мозга говорящего, вовсе необязательно - даже в момент собственно вербализации - «изначально привязан» к определенной форме языкового выражения.

Н И. Жинкину удалось (в его отмеченной премиями блестящей работе «Механизмы речи») с помощью рентгеноскопии доказать, что внутренние органы предартикуляции, обеспечивающие воздушным потоком речепроизводство, и собственные (аутогенные колебания голосовых связок, - эти органы активизируются и занимают определенное положение до момента произнесения. При этом можно различить даже (хотя и не во всех случаях), будет ли произнесен вопрос или же предложение будет повествовательным. Отсюда делают вывод, что высказывание начинается с формирования будущего синтаксического целого.

Эта мысль подтверждается опытами нейролингвиста А. Р. Лурия. Страдающим афазией часто помогает высказаться наличие внешних опор (кубиков или бумажных квадратиков), как бы "выводящих наружу» структуру будущей фразы: три кубика – три слова, два кубика - два слова. Например, когда афатик не может ответить на простой вопрос «Как вас зовут?», ему поочередно на

стол выставляют один за другим кубики, он касается каждого рукой и отвечает: «Меня... зовут... Николай» или «Иванов... моя ... фамилия». И, наконец, материал наблюдений уверенно свидетельствует, что в ходе автокоррекций говорящий в 70% случаев исправляет не фразу в целом, не синтаксическую структуру, а производит лексические замены. Синтаксические структуры первичны.

Если не считать случайных оговорок, замены производятся как правило, в пределах синонимических рядов («пришел»-«примчался» - «прибежал»; уточнений всякого рода, например, «утрам» - «на рассвете»; «поздно» - «совсем поздно») или в пределах смежных семантических полей: «лицо в веснушках таких" - «или рябоватое лицо, одним словом»; «чуть не опоздал на трамвай, то есть на метро, конечно»; «завернул в бумагу» - «в кусок полиэтилена»; «подцепил рукой, пальцем, то есть» и т. п.

Далеко еще не окончательно решен вопрос, как организован наш «внутренний лексикон», наш словарь в нашей языковой памяти. Благодаря исследованиям профессора А. А. Залевской, многое из этой сложной проблемы стало яснее с помощью методики свободных ассоциаций. Напомним еще раз, то обычно опыт выглядит так. Испытуемому ведущий экспериментатор предлагает ответить на каждое его, инструктора, слово любым другим словом или словосочетанием, которое придет в голову испытуемому. Иногда приходится давать примеры: "корова» - «молоко» или «корова» - «теленок», «корова» «рогатая» и т.д. Одни испытуемые обнаруживают ближайшие ассоциации по типу антонимических рядов («корова» - «бык»), другие предпочитают синтагматические связи («бурая корова»), третьи - целые развернутые сравнения («корова приносит нам пользу»).

В лингвистике спорят по поводу того, «что важнее», что «первичнее» - слово или текст? Легко ли ответить на этот вопрос, рассматривая ассоциативные эксперименты? Ведь текстоцентрическую теорию подтверждают синтагматические реакции на cловесный стимул, а лексикологическую - все остальное. Давайте обратимся к собственному объекту наблюдений - к процессу решения кроссвордов.

Дано: «Река в Западной Европе» (т. е. нам задан неполный текст, отсылающий нас к «банку знаний», к тому его разделу, который ведает нашими географическими познаниями. Начинаем

перебирать в памяти названия европейских рек, не упуская из виду, что число букв в нем равно 4: Рона, Сена, Рейн, Одер (стоп! но уже Восточная Европа), Майн ...«Майн» подходит по букве "м» в начале. Короче говоря, отдельное слово так или иначе берется из целого текста в широком смысле (из любой части наших знаний). И если нам предлагают назвать любое слово, обозначающее «мебель», то мы из нашего лексикона (раздела, ведающего мебелью) можем выбрать одно из ряда «стол - шкаф - стул -диван - кресло...» Но каждая единица ряда есть часть прежних (бывших в нашем опыте) текстов типа «Диван - это тоже мебель» и «Комнату обставляют мебелью: столами, стульями, шкафами». Позднее же, особенно в ходе обучения языку, мы постепенно учимся как бы отчуждать отдельные слова из текстов, заставляя их жить «особой жизнью». Поэтому мало-мальски грамотный человек легко выполнит просьбу «Назовите любое слово на «о» в начале», а безграмотный затруднится выполнить эту просьбу. По той же причине первоклассник может написать «ушланабазар» или «мамаибабушка», тем более - «настуле»... Опыт показывает, что одна из некогда любимых игр студентов («балда») знает своих виртуозов, а ребенок или малограмотный в «балду» не сыграет: слова для них существуют именно в тексте, а не отдельно, тем более - не из отдельных букв.

Таким образом, процесс порождения высказывания, начинающийся с формирования смысла в системе УПК еще до начала собственно вербализации, переходит прежде всего в стадию будущего синтаксического целого, которому во внешней речи соответствует определенный тип предложения. Затем уже начинается заполнение синтаксической структуры конкретной лексикой; в случае неудачи проводится автокоррекция (и это значит, что далеко не всегда сознание сразу же начинает эффективно контролировать производимую речь). Но, бесспорно, нормальная речь формируется с участием сознания, под его контролем - иначе не было бы автокоррекций. Каждый знает, конечно, случаи, когда все высказанное противоречит интенции (намерению) говорящего: приходится не исправлять отдельные ошибки, а переформулировать высказывание целиком («Извините, я сказал не то, что хотел»).

Отдельный вопрос - является ли наш каждый акт речи творческим процессом. Об этом поговорим особо и позже.

Сейчас же обратимся к суждениям известного, талантливого немецкого писателя, ныне, к сожалению, почти забытого у нас и даже на его родине, в Германии - Генриха фон Клейста. Он очень серьезно размышлял о тайнах порождения речи. Итак, фрагмент из письма Г. Клейста его другу.

Если у меня есть некое смутное представление, отдаленно как-то связанное с тем, чего я ищу, то стоит мне лишь начать говорить, как ум мой, вынужденный найти началу конец, преобразует это туманное представление в полную ясность, так, что к концу периода я к своему изумлению, знаю, что я хотел узнать. Я произношу нечленораздельные звуки, растягиваю соединительные слова, употребляю синонимы без нужды и прибегаю к другим удлиняющим речь уловкам, чтобы выиграть время, нужное для выделки моей идеи в мастерской разума... Странный источник вдохновения для говорящего - человеческое лицо перед ним; и часто всего лишь один взгляд, указывающий нам, что наша наполовину выраженная мысль уже понята, дает нам возможность выразить другую половину... Ряд идей и их обозначений следуют бок о бок, и движения уже нужные для того и другого, согласны. Язык тут не сковывающая помеха, не подобие тормоза на колесе ума, а как бы второе, параллельно вращающееся колесо на той же оси. Совсем иное дело, если ум уже до начала речи справился с мыслью. Ведь тогда ему остается лишь выразить ее... Если какая-нибудь идея выражена сбивчиво, - напротив наиболее сбивчиво выраженные идеи бывают как раз наиболее четко обдуманы... Ибо знаем не мы, знает прежде всего некое наше состояние. Только у невежд, у людей, которые вчера зазубрили, а завтра уже снова забудут, ответ наготове... И лишь неразумный экзаменатор заключает из этого сбивчивого ответа, что говорящий не знает, что должен сказать.

Повторим еще раз, чуть подробнее прежнего, как осуществляется программа превращения мысли в слово («вербализация»).

1. Высказывание стимулируется мотивом данного акта речевой деятельности (Для чего, с какой целью я говорю?), а предварительно у говорящего должны быть сформированы а) установка

на общение в целом (ее нет, например, во сне) и б) установка на общение с определенным человеком.

2. От мотива процесс переходит к моменту формирования смыслового содержания будущего высказывания (не только «для чего», но и «что именно буду говорить», начну с вопроса или с констатации?) в УПК (по Жинкину). Здесь формируется целостная (может быть, неотчетливая, диффузная) семантическая " картина» будущего высказывания: смысл, семантика уже есть, а конкретных слов и синтаксических структур еще нет.

В свое время Н. И. Жинкин лаконично и точно сказал, что в языке нет интеллекта, а у интеллекта - слов. То и другое разведено во внутреннем аппарате нашей психики. Уместно вспомнить, что наши левое и правое полушария мозга выполняют разные функции. И, хотя здесь далеко не все еще ясно, известно, что интонацией ведает, как и образами реальности, правое полушарие, а логикой и абстрактными схемами мысли - левое, занятое и речевой моторикой (произнесением вербальных единиц). При нарушении функций речевой зоны человек обнаруживает те или иные формы афазии - вплоть до тотальной, до временного разрушения 2-й сигнальной системы. Но интеллект при этом может остаться сохранным.

3. Сформировавшаяся внутренняя программа (смысл) начинает трансформироваться: образуется синтаксическая схема будущего высказывания конкретного национального языка. «Внутренние слова», т. е. значения слов уже становятся «прообразами» слов внешних и занимают постепенно «свои» синтаксические позиции.

4. Происходит грамматическое структурирование и морфемный отбор конкретной лексики, после чего:

5. Реализуется послоговая моторная программа внешней речи, артикуляция.

Все названные этапы порождения речи не следует представлять себе строго отдельно и последовательно; скорее всего, все это - процесс-то порождения речи быстротечен, реализуется в доли секунды - происходит так, как представлял себе Г. Клейст, который писал о «двух параллельных колесах на одной оси». Не забудем и параллельного этапа контроля речепроизводства - допускаемые ошибки при «сбоях» и их исправления.