К АНАЛИЗУ ПАДЕЖНЫХ ФУНКЦИЙ: ЛАТИНСКИЙ ГЕНИТИВ

Среди опубликованных в последние годы исследований о син­таксисе падежей одним из самых значительных является работа А. В. де Гроота, посвященная латинскому генитиву¹. Благодаря ярко выраженному стремлению построить строго структурное описание, что, по мысли автора, означает строго «грамматическое» ², благодаря обилию примеров и теоретических объяснений это ис­следование не только способствует пересмотру отживших катего­рий, загромождающих еще многие учебники, но и показывает, каким образом может быть преобразовано само синтаксическое описание.

Чтобы продемонстрировать путаницу, царящую в традиционных классификациях, А. В. де Гроот поочередно рассматривает около тридцати различных случаев употребления генитива, представ­ленных в этих классификациях. В результате обзора он с полным основанием отбрасывает большую их часть. Его вывод заключается в том, что латинский язык имеет восемь регулярных грамматических типов употребления генитива. Именно эти восемь типов употреб­ления структурная теория латинского генитива и принимает как действительные. Интересно посмотреть, каковы они и как они обосновываются. Эти употребления, в том виде, как дает их автор, разделяются на пять категорий: I. Имя или группа имен при имени:

А. Собственно генитив: eloquentia hominis «красноречие человека».

¹ A. W. de Groot, Classification of the Uses of a Case illustrated on the Ge­
nitive in Latin, «Lingua», VI, 1956, стр. 8—65.

² Там же, стр. 8: «Структурное описание есть описание грамматики в терми­
нах грамматики».

Б. Генитив качества: homo magnae eloquentiae «человек большого красноречия».

II. При «заместителе имени» («substantival»]

(местоимении, прилагательном и т. д.): В. Генитив совокупности лиц: reliqui peditum «остальные из пехотинцев».

III. В соединении со связкой («дополнение» связки):

Г. Генитив типа лица: sapientis est aperte odisse «(призна­ком) мудреца является открыто ненавидеть».

IV. При глаголе (не связке):

Д. Генитив намерения: Aegyptum proficiscitur cognoscendae antiquitatis «отправляется в Египет (ради) познания древности).

Е. Генитив места: Romae consules creabantur «в Риме изби­рались консулы». IV а. При причастии активного залога:

Ж. Генитив с причастием активного залога: laboris fugiens «уклоняющийся от работы».

V. Независимый:

3. Генитив восклицания: mercimoni lepidi! «приятный то-

Приведенная классификация особенно интересна тем, что автор принципиально устраняет все экстраграмматические варианты генитива и оставляет только те типы употребления, которые удов­летворяют чисто «грамматическим» критериям. Однако и после такой систематизации ситуация оказывается весьма сложной для описания, поскольку, даже не задерживаясь на «отклоняющихся» случаях употребления, которые автор рассматривает отдельно, мы должны допустить, что латинский генитив включает не менее восьми различных, далее не сводимых случаев употребления, причем все они «регулярны», то есть «свободно продуктивны» ³.

Возникает желание, исходя из выводов А. В. де Гроота, не­сколько продолжить анализ и посмотреть, пригодны ли все ис­пользуемые критерии, не следует ли выдвинуть еще и другие, чтобы добиться упрощения классификации названных восьми типов употребления. Сокращение их числа во всяком случае осуще­ствимо.

То, что обозначено как «генитив места», совпадает с «местным» падежом («локативом») традиционного синтаксиса, то есть с типом Romae, Dyrrachii. Определение этого случая как генитива отве­чает морфологическому критерию. Но дистрибуция этих форм весьма своеобразна, она ограничена одновременно определенным классом слов (собственные имена мест), определенным семантическим клас­сом (названия городов и островов; с названиями стран — употребле­ние позднее или возникающее по аналогии, как Romae Numidiaeque

³ «Регулярная категория может рассматриваться как «свободно продуктив­ная»», цит. соч., стр. 22.

у Саллюстия) и определенным классом флексий (основы на -о-и на -а-). Эти ограничения столь специфичны, что ими ставится под сомнение законность морфологического критерия при класси­фикации этого случая употребления. Характерной и, на наш взгляд, существенной чертой является то, что этот генитив, называемый «генитивом места», возникает лишь при собственных именах места, и даже в одной и четко ограниченной группе этих собственных имен, при условии особой формы флексии и особого характера дено­тата. Здесь мы имеем дело с особой лексической системой — си­стемой собственных имен места, а не с простой разновидностью генитива. Именно в системе собственных имен можно будет оценить и определить природу этого типа употребления. И именно в этой системе возникает вопрос о конфликтах, подменах или присвоении функций между генитивом и аблативом, находящихся здесь в от­ношениях взаимодополнительности. Следовало бы даже отделить названия мест от других собственных имен (имен лиц, народов), тем более от имен нарицательных, и описать функции падежей отдельно для каждого из этих, видов имен. Нет ни малейшего осно­вания заранее предполагать, что падежи во всех этих классах имен функционируют одинаково. Напротив, есть все основания думать, что они функционируют по-разному в названиях мест и в существительных нарицательных: 1) «генитив» типа Romae четко ограничен одним лексическим классом, поскольку у него нет аналога в классах существительных нарицательных; в классиче­скую эпоху он не употребляется в названиях континентов, гор и т. д.; 2) отношение Thais Menandri, которое в именах лиц может ука­зывать, что Thais—это а) дочь, б) мать, в) жена, г) подруга, д) ра­быня Менандра ⁴, не может быть перенесено на отношение между двумя нарицательными существительными, каковы бы они ни были, и т. д. Но в таком случае в оценке «генитива места» двойной кри­терий лексической принадлежности и дополнительной дистрибуции генитив~аблатив, к которому добавляется ограничение в сфере употребления, должен превалировать над критерием формального совпадения Romae и rosae. «Генитив места» может найти место не в классификации употреблений генитива, а лишь (или, во всяком случае, прежде всего) в падежной системе топонимов.

«Генитив восклицания» типа mercimoni lepidi! занимает в клас­сификации во многих отношениях особое место. Это единственный «независимый» генитив, не являющийся определением какого-либо другого члена высказывания, поскольку он представляет сам по себе способ высказывания. Кроме того, он сам постоянно опреде­ляется прилагательным, что является ограничением употребления. Он не применяется к лицам, что составляет новое ограничение. Наконец, и это особенно важно, он имеет «экспрессивное» значе­ние, которое де Гроот определяет так: «Выражение эмоционального

Де Гроот, цит. соч., стр. 32,

 

отношения говорящего к чему-либо, возможно, всегда к не-лицу» *. Трудно согласовать подобное употребление с функцией генитива, которой является по преимуществу выражение отношения. Сверх всех этих аномалий имеется еще одна черта, которая уменьшает самостоятельное значение «генитива восклицания»,— его крайняя редкость. Из всей латыни известны лишь шесть или семь его при­меров, только два из которых у Плавта, а между тем у Плавта восклицательные обороты встречаются в изобилии; два или три у ученых-поэтов (один, сомнительный, у Катулла; один у Проперция; один у Лукана) и два у христианских авторов. По нашему мнению, Риман правильно оценивал положение, когда писал: «Восклица­тельный генитив, столь обычный в греческом языке для указания на причину того или иного движения души, передаваемого междо­метием (феб, топ av6pog), обращением к богам (<о n6aei6ov, 8eiva>v ta>Y<ov) и т. д., в латыни, в общем, не встречается. Можно сослаться на Плавта (Most., 912): «Di immortales, mercimoni lepidi!»—и несколько поэтических примеров, несомненно подражающих гре­ческому. В них генитив всегда сопровождается прилагательным» ^в. Этот очень редкий, перенесенный из греческого языка оборот ни­когда не представлял собой регулярного и продуктивного случая употребления латинского генитива. Его следует упоминать самое большее среди окказиональных случаев употребления, как стили­стический вариант аккузатива.

Точное определение природы «генитива намерения» ⁷ потребо­вало бы детального анализа. Здесь неправомерно вводится критерий доисторического сравнения, конструкция типа Aegyptum proficis-citur cognoscendae antiquitatis объявляется унаследованной на том основании, что имеются соотносительные факты умбрского языка. Но даже и при такой постановке вопрос оказывается спорным. Умбрский язык не является протолатинским. Более того, синтаксис единственного примера из Игувинских таблиц (VI а 8): ocrer peiha-ner «arcis piandae, (ради) воздания почестей твердыне (оплоту)» — интерпретируется по-разному: одни принимают ⁸, другие отверга­ют ' сближение с латинской конструкцией. Лучше оставить в стороне умбрский язык и рассматривать собственно латынь. Здесь нельзя абстрагироваться, во-первых, от ограничения в употреб­лении генитива в конструкции с герундием или в синтагме сущест­вительное + прилагательное на -ndus, во-вторых, от зависимости, в которой находится эта синтагма по отношению к глаголу, по своему значению предполагающему «намерение». Каким образом падежная форма могла бы выражать сама по себе и самостоятельно

⁶ Цит. соч., стр. 56.

⁶ Riemann, Syntaxe latine, 7-е изд., стр. 135.

⁷ «Genitive of purpose», цит. соч., стр. 46.

⁸ J. W. Poultney, The Bronze Tables of Iguvium, 1959, § 153 i, стр. 154.
⁸ G. Devoto, Tabulae Iguvinae, 2-е изд., стр. 519.