ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ

Ю.Н. Караулов. Языковая личность и национальный характер*

 

 

Что же следует понимать под языковой личностью? Каково в самом общем виде содержание этого понятия? В решении этого вопроса надо, очевидно, исходить из понимания современной наукой личности вообще. В психологии личность трактуется как относительно стабильная организация мотивационных предрасположений, которые возникают в процессе деятельности из взаимодействия между биологическими побуждениями и социальным и физическимс окружением, условиями. <…>

Коль скоро объектом анализа становится языковая личность, интеллектуальные ее характеристики выдвигаются на первый план. Интеллект наиболее интенсивно проявляется в языке и исследуется через язык. Но интеллектуальные свойства человека отчетливо наблюдаемы не на всяком уровне владения языком и использования языка. На уровне ординарной языковой семантики, на уровне смысловых связей слов, их сочетаний и лексико-семантических отношений еще нет возможностей для проявления индивидуальности. В крайнем случае на этом уровне мы можем констатировать нестандартность, неповторимость вербальных ассоциаций, которые сами по себе еще не дают сведений о языковой личности, о более сложных уровнях ее организации. Общение не уровне «как пройти», «где достали» и «работает ли почта», так же как умение правильно выбрать вариант – «туристский» или «туристический» – не относится к компетенции языковой личности. Этот уровень исследования языка – нулевой для личности и в известном смысле бессодержательный, хотя совершенно ясно, что он составляет необходимую предпосылку ее становления и функционирования. Он попадает в поле зрения исследователя личности только в том случае, если речь идет о втором для нее языке. Между тем этот ординарно-семантический уровень, уровень нейтрализации языковой личности составляет главный объект изучения и теории речевых актов, и теории разговорной речи, и трансформационной теории, и многих иных теорий, которые оказываются равнодушными к содержанию анализируемых и синтезируемых в их рамках речевых произведений, содержанию, выходящему за пределы контекстной речевой семантики, содержанию надтекстовому и затекстовому. Следовательно, языковая личность начинается по ту сторону обыденного языка, когда в игру вступают интеллектуальные силы, и первый уровень (после нулевого) ее изучения – выявление, установление иерархии смыслов и ценностей в ее картине мира, в ее тезаурусе. <…>

Первый уровень изучения языковой личности, опирающийся. естественно, на достаточно представительную совокупность порожденных ею текстов необыденного содержания, предполагает вычленение и анализ переменной, вариативной части в ее картине мира, части, специфической для данной личности и неповторимой. Этого можно достичь лишь при условии, что базовая, инвариативная часть картины мира, единая и общая для целой эпохи, нам известна. Такое деление на неизменяемую и переменную части картины или модели мира … коррелирует с двумя важнейшими для характеристики личности понятиями психологии – жизненной доминантой и ситуационной доминантой. <…> такое деление оказывается универсальным, поскольку проходит через все уровни организации и изучения языковой личности. До сих пор речь шла о двух уровнях – нулевом (т.е. по сути дела структурно-яэыковом, отражающем степень владения обыденным языком), названном семантическим, и о первом уровне, который можно назвать лингво-когнитивным и который предполагает отражение в описании языковой модели мира личности. Второй, более высокий по отношению к лингво-когнитивному уровень анализа языковой личности включает выявление и характеристику мотивов и целей, движущих ее развитием, поведением, управляющих се текстопроизводством и в конечном итоге определяющих иерархию смыслов ценностей в ее языковой модели мира. И на нулевом, и на мотивационном, целеполагающем уровнях деление на относительно постоянную часть и часть, подверженную изменению, можно просле­дить довольно отчетливо. На нулевом уровне это будет комплекс структурных черт общенационального – общерусского – языкового типа, тот "нерастворенный" в исторических преобразованиях "остаток" в фонологии, морфологии, синтаксисе, стилистике, лексике, семантике (перечисление аспектов структуры дано в порядке уменьшения их стабильности и нарастания степени подверженности изменениям), который можно выделить за вычетом хорошо изученных исторической грамматикой и исторической лексикологией происшедших в языке перестроек. <…>

Что касается вычленения аналогичных частей на высшем – мотивационном уровне языковой личности, то здесь дело обстоит несколько сложнее. Инвариантом здесь надо считать представления о смысле бытия, цели жизни человечества и человека как вида гомо сапиенс, тогда как пере­менную часть составят индивидуальные мотивы и цели. <…>

В связи со сказанным должно быть ясно, что языковая личность не является таким же частно-аспектным коррелятом личности вообще, какими являются, например, правовая, экономическая или этическая личность. Языковая личность — это углубление, развитие, насыщение дополнительным содержанием понятия личности вообще. <…>

Этот парадокс личности вообще своеобразно преломляется в структуре языковой личности, которая на каждом уровне своей организации соответственно имеет и вневременные и временные, изменчивые, развивающиеся образования, и сочетание этих феноменов и создает наполнение соответствующего уровня. К вневременным образованиям, из тех, что подлежат ведению лингвистики и поддаются исследованию лингвистическими методами, следует отнести общенациональный – общерусский – языковой тип и стандартную, устойчивую часть вербально-семантических ассоциаций – для нулевого, семантического уровня организации языковой личности. На следующем. лингво-когнитивном уровне это будет базовая, инвариантная часть картины мира, и на высшем, мотивационном уровне наблюдаемыми и анализируемыми с помощью лингвистических методик оказываются, естественно, не цели и мотивы, а порождаемые ими устойчивые коммуникативные потребности и коммуникативные черты или готовности, способные удовлетворять эти потребности, типологизирующие специфику речевого поведения и в конечном счете – информирующие о внутренних установках, целях и мотивах личности. <…>

Для языковой личности нельзя провести прямой параллели с национальным характером, но глубинная аналогия между ними существует. Она состоит в том, что носителем национального начала и в том и в другом случае выступает относительно устойчивая во времени, т.е. инвариантная в масштабе самой личности, часть в ее структуре, которая является на деле продуктом длительного исторического развития и объектом межпоколенной передачи опыта. Таким образом, наличие общерусского языкового типа (нулевой уровень структуры), базовой части общей для русских картины мира, или мировидения (1-й уровень), и устойчивого комплекса коммуникативных черт, определяющих национально-культурную мотивированность речевого поведения (2-й уровень), и позволяют говорить о русской языковой личности. Национальное пронизывает все уровни организации языковой личности, на каждом из них приобретая своеобразную форму воплощения, и застывший, статический и инвариантный, характер национального в структуре языковой личности отливается в самом языке в динамическую, историческую его составляющую.

Для "достраивания" языковой личности от базовых, фундаментальных ее составляющих до конкретно-индивидуальной реализации необходимо учесть переменные, статистически вариативные части ее структуры и включить:

– на нулевом уровне – системно-структурные данные о состоянии языка в соответствующий период;

– на первом уровне – социальные и социолингвистические харак­теристики языковой общности, к которой относится рассматриваемая личность и которая определяет субординативно-иерархичесхие, т.е. идеологические, отношения основных понятий в картине мира;

– наконец, на втором уровне – сведения психологического плана, обусловленные принадлежностью изучаемой личности к более узкой референтной группе или частному речевому коллективу и определяющие те ценностно-установочные критерии, которые и создают уникальный, неповторимый эстетический и эмоционально-риторический колорит ее дискурса (или ее речи, всех текстов, ее "языка"). Таким образом, все четыре парадигмальные составляющие языка взаимодействуют при последовательном и полном воссоздании структуры языковой личности: историческая (равная национальной специфике) выступает как основа, стержень, который оснащается системно-структурной, социальной и психической языковыми доминантами.

Полное описание языковой личности в целях ее анализа или синтеза предполагает: а) характеристику семантико-строевого уровня ее организации (т.е. либо исчерпывающее его описание, либо дифференциальное, фиксирующее лишь индивидуальные отличия и осуществляемое на фоне усредненного представления данного языкового строя); б) реконструкцию языковой модели мира, или тезауруса данной личности (на основе произведенных ею текстов или на основе специального тестирования); в) выявление ее жизненных или ситуативных доминант, установок, мотивов, находящих отражение в процессах порождения текстов и их содержании, а также в особенностях восприятия чужих текстов. <…> Чтобу наглядне представить степень использования трехуровневой модели языковой личности…, целесообразно свести результаты наших рассуждений в схему.

 

 

Схема 1.

 

Философский аспект	Психологиче-ский аспект	Уровни структуры языковой личности	Элементы уровней
Единицы	отношения	Стереотипы
Язык	Семантичес-кий уровень	А вербально-семантичес-кий	СЛОВА	Грамматико-парадигматические, семантико-синтаксические , ассоциативные – «вербальная сеть»	Модели словосочетаний и предложений; предмет содержит компоненты, предмет состоит из компонентов, в предмете выделяют компоненты, предмет расчленен на компоненты
Интеллект	Когнитивный уровень	Б тезаурусный	ПОНЯТИЯ (идеи, концепты)	Иерархически-координатив-ные семантиче-ские поля, картина мира	Генерализованные высказывания: кому много дано, тот не может быть счастливым; поэзия, любовь, работа – вот три кита, на которых держится мир
Действитель-ность	Прагматиче-ский уровень	В мотивацион- ный	ДЕЯТЕЛЬНОСТНО-КОММУНИ-КАТИВНЫЕ ПОТРЕБНО-СТИ	Сферы общения, коммуникативные ситуации, коммуникативные роли – «коммуникативная сеть»	Образы (символы) прецедентных текстов культуры: «И какой же русский не любит быстрой езды», «Плюшкин», «А судьи кто?»

 

Понятие «языковая личность» (homo loquens) употребляется чаше для обозначения родового свойства homo sapiens вообще. Оно разрабатывается с заметной эффективностью в лингводидактических целях, и на достигнутом ныне уровне обобщенных научных представлений о ней «языковая личность» выступает как многослойный, многокомпонентный, структурно упорядоченный набор языковых способностей, умений, готовностей производить и воспринимать речевые произведения.

Вместе с тем ничто не препятствует тому. чтобы имеющуюся трехмерную структурную модель языковой личности, которая строится по пересекающимся осям – "виды речевой деятельности" (говорение. аудирование,письмо, чтение), "уровни языка" (фонетика, грамматика. лексика) и "степень владения соответствующим компонентом данного уровня", – чтобы эту "родовую" модель не применить как эталон-анализатор, диагностирующий состояние языковой развитости конкретного индивидуума. Тогда составляющий указанную структуру набор языковых умений может расцениваться как определенный (лингвистический) коррелят черт духовного облика целостной личности, отражающий в специфической, языковой форме ее социальные, этические, психологические, эстетические составляющие, т.е. опредмечивающий в речевых поступках основные стихии художественного образа. <…>

Можно попытаться в самом первом приближении показать схематически взаимоотношения и взаимопроникновение уровней языковой личности, рассмотренных ранее порознь, как самостоятельные, отдавая себе отчет в том, что подобная схема еще не отражает подлинного взаимодействия уровней. но показывает сложность их отношений и невозможность отражения их в двухмерном (а вероятно, и в трехмерном) пространстве. Начальными буквами Л, Г, С, П обозначены на схеме малые круги, символизирующие соответственно лексикон, грамматикон, семантикон и прагматикон языковой личности. С учетом гипотезы о лексикализации грамматики в лексиконе их пересечение (в частности, кругов Л и Г, но видимо, это в равной мере касается также и взаимопроникновения семантики и прагматики, а значит, и пересечения кругов С и П) должно быть больше, глубже, чем это можно изобразить на схеме без ущерба для наглядности рисунка. Пунктиром (и буквой Т) отмечена сфера знаний о мире, или тезаурус личности. Если схема 1 структуры языковой личности представляет собой се поуровневый "профиль", то приводимая ниже схема 2 может трактоваться (продолжая использовать термины планиметрии) как "вид сверху" или "план" организации языковой личности.

Схема 2.

Ассоциативно-семантическая сеть (большой круг на схеме), которая строится из единиц лексикона (а его составляют не только слова), естественным образом включает его целиком в свою сферу, так же как, впрочем, и семантикон, с ним неразрывно связанный. Коммуникативная же сеть (правый большой круг), узлами которой должны быть единицы прагматикона, охватывает помимо него и грамматикон, коммуникативно ориентированный по самой своей природе. Тезаурус объемлет значительную часть 4-х основных сфер (т. е. Л, Г, С и П), входящих в структуру языковой личности, тогда как ядро последней образуется пересечением всех без исключения ее составляющих и помечено на схеме жирными линиями.

Сомнительным должно казаться деление структуры на вербализованную и невербализованную части, проходящее по границам ядра языковой личности. В том, что касается прагматикона и грамматикона, скепсис может быть меньше, поскольку тезис о неосознанности индивидуумом ряда собственных мотивов, установок, целей и интенциональностей, точно так же как значительного числа грамматических законов, правил и структур, является бесспорным. Коль скоро они не проходят через сферу индивидуального сознания, они могут оставаться и невербализованными в структуре данной языковой личности. Вербализованная часть тем самым относится к сфере языкового сознания, и о нем, его масштабах, способах проявления и распределении по разным сферам и уровням можно получить, изучая именно вербальные его манифестации (представление ср., например, работы школы О.И. Блиновой на диалектном материале, или оценки речи, вкусовые предпочтения в выборе средств выражения и нормативные рекомендации кодификаторов литературного языка). Что касается вербализованной части прагматикона, то его составляют стереотипы текстовых преобразований, или способы представления и оперирования прецедентными текстами данной культуры (см. ниже). Но совсем парадоксальной, вероятно, выглядит невербализованная часть собственно лексикона. Тем не менее, здесь нет никакого нонсенса: в лексиконе говорящего невербализованную часть образуют его пассивный словарь, а также лакуны и "пустые клетки", которые выявляются в речевых ошибках и оговорках. Единицы пассивного словаря могут активизироваться и выходить в сферу сознания, "вербализоваться" в определенных условиях. Ср.: «То, что творилось у алтаря, появление, входы и уходы одетых в белое прислужников, дьякон, помахивающий кадилом, шествие молодых священников в парчовых ризах, было ему откуда-то известно, он вспомнил ощущение жесткой золотой нити шитья и вспомнил слово "стихарь" – так называлась какая-то часть их одежды. Еще вспомнилось – клирос... неизвестно откуда всплывали слова, которых он никогда не употреблял. казалось не знал и не мог знать...»

Подобные явления неожиданного "вспоминания" никогда не употребляемого ранее слова известны каждому из собственного опыта. В этом отношении состав лексикона похож на бассейн, в котором происходит постоянное движение сдоев воды – одни восходят и перемещаются на поверхность, другие опускаются вниз. Подобная семантическая "конвекция" характеризует, очевидно, и нормальное состояние лексикона личности, в котором одни слова переходят из потенциального словаря – в активный, другие, наоборот, отодвигаются в пассивный запас и могут быть вообще вытеснены из памяти. <…>

Невербализованная часть тезауруса интерпретируется довольно просто, и к ней надо отнести те единицы "промежуточного языка" …, которые воплощаются в чувственных образах, двигательных представлениях и схемах действий, сопровождающих речевые акты и весь дискурс говорящего – слушающего.

По поводу свободной, т.е. ни с чем не пересекающейся, и невербализованной части сферы "коммуникативная сеть", можно предположить, что в нее войдут типовые ситуации общения и (неосознаваемые средним носителем) коммуникативные роли личности, число которых, вероятно, соотносимо с числом выполняемых ею социальных ролей и по подсчетам социологов колеблется от 10 до 20. Сложнее интерпретировать свободную, т.е. выходящую за пределы лексикона и семантикона, и тоже невербализованную часть ассоциативно-семантической сети. В нее надо включить, очевидно, эмотивно-эстетические и креативные моменты речемыслительного процесса, как и собственно невербальные, жестово-мимические средства коммуникации.

К. Ф. Седов. Портреты языковых личностей в аспекте их становления (принципы классификации и условия формирования)*

 

Одна из наиболее насущных задач, которые стоят перед современной антропоцентрической лингвистикой, – создание типологии языковых личностей, способной отражать индивидуальные особенно­сти речевого поведения носителей языка. К настоящему времени в оте­чественной науке уже разработан достаточно большой набор критериев по дифференциации коммуникативной компетенции людей. Однако нужно признать, что основные открытия в этой области языковедения еще впереди. <…>

Прежде чем мы приступим к рассмотрению речевых портретов, наметим систему критериев, на основе которых эти портреты создава­лись.

Социально-психологические параметры. К числу психологи­ческих характеристик человека, способных в той или иной степени вли­ять на его речевое поведение, следует, во-первых, отнести свойства личности, отражающие особенности ее физиологической организации (темперамент и своеобразие функциональной асимметрии головного мозга). Кроме этого, при описании речевого портрета необходимо учи­тывать то, что А.Б. Добрович относит к коммуникативным чертам ха­рактера индивида [см.: Добрович 1987; Литвак 1997]. В этой связи в психологии общения выделяют три оппозиции: доминантность (активность, инициативность, напористость) / недоминантность (уступчивость, неинициативность), мобильность (пластичность, умение быстро переключаться с темы на тему, менять стратегии и так­тики общения) / ригидность (неспособность гибко приспосабли­ваться к условиям коммуникации), экстраверсия (устремленность вовне, установка на общение ради общения) / интроверсия (уста­новка на внутреннюю коммуникацию) [см.: Юнг 1995].

Языковая личность и тип речевой культуры. Одна из наибо­лее удачных лингвистических попыток дифференциации языковых личностей по способу реализации дискурсивной деятельности – разде­ление носителей языка по типам внутринациональных речевых культур.

Применительно к русской культуре ученые выделяют типы речевого поведения, ориентированные на использование литературного языка (элитарный, среднелитературный, литературно-раэговорный, фамильярно-разговорный), и типы, на­ходящиеся за его пределами (народно-речевой. просто­речный и арготический) [подробнее см.: Гольдин, Сиротинина 1993; Сиротинина 1995; Толстой 19951. Соответственно, языковые личности классифицируются по принадлежности к тому или иному ти­пу общения.

Языковая личность и профессия. Тип речевой культуры язы­ковой личности отчасти зависит от ее профессии [см.: Сиротинина 1998; и др.]. Род занятий влияет на речь человека по-разному. Особенно заметен профессиональный отпечаток на дискурсах языковых лично­стей, имеющих дело по характеру своей профессии с различного рода речевой деятельностью (политика, педагога, юриста и т.п.).

Языковая личность и речевые жанры. Наиболее ярко речевой портрет человека раскрывается в пространстве повседневного общения, для которого более всего значимо разделение на многообразные рече­вые жанры - устойчивые формы вербального сопровождения типиче­ских ситуаций социально значимого взаимодействия людей. <…> Изучение жанрового наполнения сознания человека, на наш взгляд, дает надежные критерии для создания типологии языковых личностей. Главным основанием такой классификации может стать степень владения / невладения носителем языка нормами жанрового поведения. Если представить себе все жанровое пространство бытового общения на временном срезе в виде панно, состоящего из загорающих­ся лампочек, то проекция индивидуальных сознании языковых лично­стей на это панно каждый раз будет давать разный световой набор. Причем каждая языковая личность будет высвечиваться уникальным сочетанием огней, ибо жанровое сознание каждого человека неповто­римо.

Вариативность речевого поведения языковой личности внутри жанрового сценария предопределяется стратегиями и такти­ками внутрижанрового речевого поведения, выбор которых неслучаен: тяготение к тем или иным способам оформления социального взаимодействия может также выступать критерием для типологии языковых личностей. Под термином внутрижанровая стратегия мы понимаем общий принцип построе­ния речевого произведения, которым руководствуется говорящий на протяжении всей жанро­вой интеракции.

Общее пространство повседневной коммуникации подразделя­ется на речевую фатику и информатику. Соответственно можно гово­рить о фатических и информативных стратегиях [подробнее см.: Де­ментьев, Седов 1998].

Языковая личность в информативном общении. В рамках информативного общения стратегии связаны с прагма- и психолин­гвистическими особенностями дискурсивного мышления языковой личности, т.е. с тем, каким образом говорящий моделирует действи­тельность в своем речевом произведении, насколько он овладел раз­личными способами планирования, перекодирования, компрессии ин­формации в ходе ее представления в тексте. Здесь мы выделяем два типа информативной речи, две глобальные стратегии построения дис­курса: репрезентативный (изобразительный) к нар­ративный (аналитический) [подробнее см.: Седов 1998а: 22-24].

Репрезентативная стратегия речевого поведения опирается на воссоздание (моделирование) языковыми средствами фактов и явлений реальной действительности. Она, в свою очередь, под­разделяется на репрезентативно-иконический и репре­зентативно-символический подтипы. Репрезентативно-иконическая стратегия предполагает изображение событий путем их показа, для чего обычно широко используются иконические коммуникативные элементы: невербальные компоненты общения, звукоизобразительные элементы, дейксисы и т.п. Коммуникативная ситуа­ция здесь строится таким образом, будто говорящий (автор) и слуша­тель (адресат) одновременно созерцают моделируемую в речевом про­изведении действительность. Репрезентативно-сим­волическая стратегия ориентирована на моделирование действи­тельности сугубо языковыми средствами, с опорой главным образом на произвольные знаки разных языковых уровней. Здесь уже нет погру­женности в ситуацию общения: дискурс строится на основе контекстной организации речевого целого; предложения связаны не с изобра­жаемой ситуацией, а с предшествующим текстом.

Нарративная стратегия речевого поведения пред­ставляет собой способ передачи информации, в котором одновременно с моделированием действительности присутствует рефлексия в отно­шении изображаемых фактов, событий и т.п. Она также подразделяется на два подтипа: объектно-аналитическую и субъектно-аналитическую. Объектно-аналитическая стратегия предполагает не только изображение каких-то элементов реальной дей­ствительности, но и их представление через призму таксономической обработки. Субъектно-аналитическая стратегия разворачивания дискурса представляет не столько модель действительности, сколько субъективно-авторский комментарий к изображаемым событи­ям и фактам.

Соотношение в речевом поведении языковых личностей раз­ных стратегий информативного общения может рассматриваться в ка­честве критерия их дифференциации.

Языковая личность в речевой фатике. Особенности речевого поведения в фатических жанрах ярче всего проявляются в экстремальных, экзистенциональных ситуациях общения. К их числу относятся коммуникативные конфликты, которые составляют основу жанра ссоры.

Анализ языковых форм, употребляемых людьми в состоянии конфликта позволил нам свести их к трем типам речевых стратегий: инвективному, куртуазному и рационально-эвристическому. Инвективная стратегия конфликтно­го поведения демонстрирует пониженную семиотичность: коммуника­тивные проявления здесь выступают отражением эмоционально-биологических реакций. Куртуазная стратегия, наоборот, отличается повышенной степенью семиотичности речевого поведения, которая обусловлена тяготением говорящего к этикетным формам со­циального взаимодействия. Рационально-эвристическая стратегия речевого поведения в ситуации конфликта опирается на рассудочность, здравомыслие. Негативные эмоции в этом случае выражаются косвенным, непрямым способом [подробнее см.: Горелов, Седов 1998].

Каждый из представленных типов несет в себе свой способ ка-тартической разрядки, снятия напряжения. В первой разновидности такая разрядка реализуется при помощи прямой вербальной агрессии. Во второй преобладает эмоция обиды. В третьей – мы, как правило, имеем дело со смеховым катарсисом, представленным в виде иронии.

По характеру поведения в конфликте языковые личности могут подразделяться на инвективные, рационально-эвристические и куртуаз­ные.

Языковая личность по доминирующей установке на собеседника. <…> Мы предлагаем особую типологию языковых лично­стей, основанную на доминирующей установке на собе­седника (т.е. коммуникативной координации речевого поведения).

Анализ конкретного языкового материала позволил с опорой на обозначенный критерий выделить три типа языковых личностей: конфликтный; центрированный; кооперативный. Каждая из намеченных разновидностей представлена двумя подтипами [подробнее см.: Седов 1999).

Конфликтный тип демонстрирует установку на себя и одновременно против партнера по коммуникации. Он пред­ставлен двумя подтипами: конфликтно-агрессивный и конфликтно-манипуляторский. Конфликтно-агрессивный подтип (конфликтный агрессор) демонстрирует в отношении комму­никативного партнера открытую враждебность, которая вызвана стрем­лением видеть в его поведении враждебную или конкурирующую ин­тенцию. В повседневном общении такая языковая личность проявляет себя прежде всего в выборе тактик: инвектива, колкость, упрек, обви­нение, поучение и т.п. Конфликтно-манипуляторский под­тип (конфликтный манипулятор) в собеседнике видит пре­жде всего объект манипуляции. Доминирующая тактика в речевом по­велении подобной языковой личности - - навязывание своего мнения, основанная на преувеличении авторитет; тети своею жизненного опыта (Я считаю..). Коммуникант такого типа не испытывает уважение к ад­ресату, считая его по интеллектуальным и этическим качествам суще­ством менее развитым. В ходе общения манипулятор проявляется и в манере, задав вопрос, не дослушать ответ на него или же самому дать ответ, в бесцеремонной смене темы путем перебивает собеседника, в по­учениях, советах и т.п.

Центрированный тип характер характеризуется установкой на себя при игнорировании партнера коммуникации. Наши наблюдения позволяют нам выделить две разновидности этого типа: активно-центрированный и пассивно-центрированный. Активно-центрированный подтип (активный эгоцентрик) ино­гда по своим речевым проявлениям напоминает личность конфликт­ную: тоже может перебивать собеседника, произвольно менять тему разговора и т.д. Однако здесь необходимо констатировать разницу в иллокутивных силах: если конфликтный манипулятор не уважает ком­муникативного партнера, желая навязать ему свою точку зрения, то активный эгоцентрик просто не способен встать на точку зрения друго­го участника общения. Пассивно-центрированный подтип (пассивный эгоцентрик) обычно в бытовом общении выгля­дит безобидным рассеянным "ежиком в тумане". Обычно речевое пове­дения такой языковой личности содержит несоответствие выбранных говорящим тактик ситуации общения и интенции собеседника; как правило, это свидетельствует о низком прагматическом потенциале гово­рящего, неумении переключиться на точку зрения слушателя. Указан­ные особенности дискурсивной деятельности отражаются и в упомина­нии имен, неизвестных собеседнику, как известных; в принципиально банальных реакциях на информацию, касающуюся коммуникативной партнера; в неадекватных реакциях (репликах невпопад); а переведении разговора на темы, которые касаются только говорящего, и полном отсутствии интереса к темам, интересующим собеседника и т.п.

Кооперативный тип в качестве доминирующей уста­новки демонстрирует одновременно установку на себя и на партнера коммуникации. Здесь мы тоже выделяем подтипы - кооперативно-конформный и кооперативно-актуализаторский. Кооперативпо-конформный подтип (кооперативный конформист) демонстрирует согласие с точкой зрения собеседни­ка, даже если он не вполне ее разделяет. Это находит выражение в под­черкнутом интересе к собеседнику, в использовании тактик (субжан­ров) вопроса, поддакивания, проявлении сочувствия, утешения, ком­плимента и т.д. В реальном общении обычно это выглядит как имита­ция (в той или иной степени убедительности) настроенности на собе­седника. Кооперативно-актуализаторский подтип (кооперативный актуализатор) в своем речевом взаимо­действии руководствуется основным принципом, который можно опре­делить как стремление поставить себя на точку зрения собеседники, взглянуть на изображаемую в речи ситуацию его глазами. При том, что затрагиваемые в общении темы интересуют и самого говорящего, он на протяжении всей интеракции настроен на коммуникативного партнера. Как правило, такая языковая личность стремится возбудить в себе и продемонстрировать собеседнику неформальный интерес к его мыслям, переживаниям, фактам жизни и т.п.

Статусно-ролевая дифференциация дискурсивного поведе­ния. С понятием речевого жанра тесно связаны такие категории социальной лингвистики, как роль и статус (подробнее см.: Крысин 1989; Карасик 1993; Горелов, Седов !998]. Социальная роль – это нормативный, одобренный обществом образ поведения, ожидаемый от каждого, занимающего данную позицию. Социальная полиция, или ста­тус, – формально установленное или молчаливо признаваемое место индивида в иерархии социальной группы. Понятия роль и статус взаи­мосвязаны.

Для создания портрета языковой личности продуктивным представляется нам методика трансакционного анализа, разработанная американским психологом Э. Берном [1997]. <…>

Лингвокреативность как черта языковой личности. К ха­рактеристикам человека говорящего, которые можно считать критери­ем для разграничения дискурсивного мышления, следует отнести и лингвокреативность, т.е. способность языковой личности к речетворчеству.