«Чьиу тебя глазки?» — этот вопрос ставил в тупик не одного ребенка. Они обычно не знают, что отвечать, а если им сообщают, что глаза у них мамины или папины, то очень огорчаются или принимаются доказывать, что глаза их собственные. Один мальчик, услышав подобное утверждение, с испугом посмотрел на папу: а вдрУг тот остался без глаз? Другой вопрос, который очень любят задавать малышам взрослые, тоже содержит слово чей. « Чей ты сын?»> «Чей это внук?» (спрашивают обычно у самого внука). При
ебуется, чтобы ребенок сообщал, что сын он — мамин, а внук -л бушкин. Дети отвечают так, как хотят взрослые, если диалог хо-
шо отрепетирован (что часто и бывает, потому что тема относит-п к числу излюбленных в разговорах с ребенком, особенно при по-торонних). Однако самостоятельно он на этот вопрос ни за что бы
ответил и вряд ли хорошо понимает его содержание, так же как
понимает до конца смысла разговора о маминых глазах. Дело в том, что отношения посессивности, предполагаемые вопросом чей, пестры и чрезвычайно разнородны, как, впрочем, и способы выражения этих отношений.
Отношения между субъектом и объектом обладания довольно рано запечатлеваются в языковом сознании ребенка. Высказывания, в которых можно видеть выражение общей идеи принадлежности, фиксируются исследователями детской речи начиная с периода однословных голофраз. Это отмечается как отечественными, так и зарубежными исследователями. Аня С., показывая на мамину сумку, говорила в 1 г. 5 мес.: МАМА, а показывая на дедушкины капли, —ДЕДА. Женя Гвоздев в 1 г. 7 мес., указывая на разные предметы, произносит ТЁТЯ, МАМА, ПАПА, ТЁСЯ (Тося
В начальных детских фразах нельзя видеть неполных предложений с опущенными компонентами — это диффузная и не получившая пока формального выражения общая идея связи двух предметов (субъекта и объекта), причем, видимо, отношения обладания не выделились еще из общего значения отношения между предметами. Можно трактовать это как желание ребенка выразить следующую мысль: вот предмет, имеющий какое-то отношение к маме (мама носит эту куртку), а это предмет, имеющий некое отношение к дедушке (он пьет эти капли).
Луи Блум обратила внимание на то, что к моменту появления голофраз в лексиконе ребенка еще отсутствуют слова, которые обозначают объект обладания, так что данный способ изъяснения оказывается в известной степени вынужденным. К тому же (и это, видимо, главное) в этот период ситуация еще не членится ребенком на компоненты, воспринимается им как нечто глобальное. Получается, что мама (о куртке}не вполне эквивалентно по смыслу фразе взрослого куртка — мамина. Это однословное высказывание вьфажает лишь некоторую общую идею отношения предметов. Подобным образом ребенок говорит, например, о телевизоре или радио — ДЯДЯ, что нельзя интерпретировать, как это иногда делается, как проявление лексической сверхгенерализации, и говорить о Расширении значения слова. Произнося ДЯДЯ, ребенок просто Вьфажает общую мысль — «оттуда раздается голос дяди, это как-то Связано с дядей». Слова, называющие окружающих людей, т. е. тер-
мины родства и собственные имена, — главные средства, с пом0, щью которых ребенок на данном этапе своего когнитивного и рече^ вого развития может представлять в словесных знаках мир. Фразы эти чрезвычайно многозначны и правильно интерпретируются взрослыми именно из-за наличия общего опыта и ясности ситуации. Взрослый не поправляет ребенка: «Это не папа, это бумажник. Это не дедушка, это капли». Чаще всего следует реакция-«Да, это папин бумажник. Правильно, это дедушкино» «ДЯДЯ», — говорит малыш, показывая на игрушку, которую принес сосед, на лужу, которая натекла с сапог пришедшего в гости человека, на обломки чашки, которую разбил незнакомый взрослый. Одна из частотных ситуаций, выражаемых ребенком, являющаяся частным случаем общей ситуации отношения предмета к тому или иному субъекту, — это обозначение собственно принадлежности, обладания.
Не отмечено пока случаев, чтобы ребенок на раннем этапе когнитивного и речевого развития говорил о себе самом, точнее, о принадлежности предмета самому себе. Такие факты регистрируются ближе к двум годам.
Набор ситуаций, которые мы можем в широком смысле слова назвать посессивными, достаточно широк: кроме значения собственно обладания (моя кукла), это могут быть отношения типа часть — целое (моя рука), сходство одного субъекта с другим, объясняемое наследованием признаков (У дочери мой характер), отношения родства, характеризующиеся признаком обратимости (моя дочь — моя мать), отношения, которые можно было бы назвать отношениями манифестации (моя фотография — фотография, на которой представлен я), отношения, связывающие субъекта и объекта в деятельности (например, сочетание моя кукла в устах мастера, ее изготовившего, имеет совершенно иной смысл, чем в устах ребенка, которому куклу подарили, и еще один смысл оно получило бы в устах актера театра кукол).
Возможны еще и другие значения: совершаемый субъектом (мой приход),характеризующий субъект (моя смелость) и целый ряд других, имеющих одинаковую форму выражения. Во всех приведенных выше примерах фигурировало притяжательное местоимение мой в сочетании с существительным. В двух последних сочетаниях существительные принадлежали к разряду отвлеченных, абстрактных, во всех остальных случаях — к разряду конкретных-Общим смысловым стержнем, объединяющим все разновидности посессивности, можно считать значение «отношения к лицу (или животному»). Получается, что для того, чтобы постичь суть эти* отношений, нужно предварительно разобраться в различии межДУ
яушевленными и неодушевленными предметами, а это как раз для ебенка очень нелегко. Последовательно разграничивать одушевленные и неодушевленные предметы ребенок может только после постижения им достаточно высокого уровня когнитивного разви-тИЯ позволяющего различать живое и неживое. До тех пор, пока такое разграничение не сформировано, дети могут расширять круг субъектов посессивности: КРЕОЛИНЫ РУЧКИ, СКАМЕЕЧЬЕ СИ-ДЕНЬЕипр.
Дети в возрасте до двух-трех лет усваивают первые из двух указанных семантических разновидностей, т. е. конструкции со значением собственно обладания и конструкции со значением часть -целое. Хотя два последних типа не так просты, как первые, но они очень распространены в речи, обращенной к ребенку: « Чей это совочек?», «Чьи это глазки?»и т. п., из-за чего ребенок ими успешно овладевает — во всяком случае в сфере восприятия речи.
Родственный подтип усваивается позднее, так как что требует осознания отношений родства и их релятивного характера, предполагающего значительную когнитивную зрелость. У Жени М. (2 г. 6 мес.) спросили о его бабушке: « Чья мама Шура?» «МАМИ-ТИНА» — ответил он, поскольку его приучили называть мать по-испански мамитой. «А еще чья?» Ожидался ответ Танина, так он обычно называл мамину сестру, свою тетю. Однако ребенок ответил: «МОНИНА» (Монейзовут кота). Из приведенного диалога ясно, что данный вариант посессивности, связанный с отношениями родства, еще ребенком не освоен.
Приведем несколько диалогов с детьми, показывающих, с каким трудом дается ребенку осознание различных вариантов посессивности. Того же Женю М. (2 г. 6 мес.) спрашивают, показывая на бабушкин портрет: «Чей это портрет?» Он в недоумении молчит, однако без труда отвечает на другой вопрос: «Кто нарисован на этом портрете?» В данном случае оказался неусвоенным вариант посессивности, связанный с отношениями репрезентации.
Много недоразумений возникает, когда ребенку начинают объяснять, что у него глазки мамины, носик папин, ротик бабушкин и т.п. Почти все дети удивляются или даже негодуют, настаивая на сво-ем праве собственности. Возникает конфликт между уже усвоенным значением «являющийся частью субъекта» и новым значением «похожий на имеющийся у субъекта, унаследованный от субъекта».
Конструкции типа мой приход и моя смелость в речи детей-Дошкольников достаточно редки. Дети в этом возрасте почти не прибегают к так называемым косвенным номинациям, т. е. не называ-^т Действия и признаки с помощью существительных. Они пользуйся прямыми номинациями, употребляя для обозначения
действия специализирующуюся в этой функции часть речи — гла~ гол, что естественнее в устах дошкольника: «ОН УДИВИЛСЯ, ЧТО Я ПРИШЕЛ» вместо «Его удивил мой приход». То же относится и к употреблению существительных для обозначения признаков. Од> нако в речи некоторых детей, характеризующихся нестандартными темпами развития и значительно опережающих сверстников можно встретить случаи использования этих типов. Так, Варя П. не достигшая еще двух лет, сумела ответить на вопрос: « Чей эгпо писк?» — «БАРИНПИСК». Однако данный пример интересен для нас именно своей нетипичностью.
Обратимся теперь к языковым средствам выражения посессив-ности и к очередности их освоения ребенком.
У некоторых детей на этапе однословных высказываний — го лофраз, у других — на этапе начальных двусловных высказываний появляется форма типа МАМИ, которая представляет собой нечто вроде косвенного падежа, противопоставленного именительному. Одна из функций этого падежа (его можно назвать протопа-дежом) — указание на субъект посессивности. Субъект этот, как правило, не сам ребенок, а кто-то другой: собеседник или третье лицо. Это может быть ответная однословная реплика ребенка: « Чей Саша?» — «БАБИ» (1 г. 5 мес.). Возможно, это и отрепетированная фраза. В других случаях это самостоятельное инициативное однословное высказывание. «МАМИ», — говорит малыш, указывая на какой-нибудь предмет, принадлежащий маме. Чрезвычайно распространены двусловные высказывания, включающие эту форму. «МАМИЦЯСКА», — произносит Женя Гвоздев (1 г. И мес.), указывая на мамину чашку. Максим Е. (1 г. 9 мес.) строит дом из кубиков. Мать начала строить другой дом рядом. Он произносит: «МАМИ ДОМ». «БАБИ УТКА», — говорит тот же Максим, хотя в это время он уже активно употреблял притяжательное прилагательное БАБИН. Наблюдения показывают, что один и тот же ребенок может в один возрастной период использовать разные способы передачи одного содержания, в данном случае — отношений посессивности.
Не встречаются или встречаются чрезвычайно редко случаи употребления косвенного протопадежа для обозначения принадлежности какого-нибудь предмета самому ребенку.
Характерен устойчивый порядок слов: во всех зарегистрированных случаях существительное в протопадеже стоит на первом месте, существительное в именительном падеже — на втором. Это подчеркивает отличие данного падежа от употребляемого в книжной разновидности нормативного языка родительного по принадлежности (книга мамы), который всегда стоит в постпозиции по отношению к определяемому им слову.
дня С. начала употреблять притяжательные прилагательные с 1 г. К) мес-' причем говорила о принадлежности себе самой (АНИН) и рянадлежности другим (МАМИН, ЯСИН. Яся — имя подружки).
К этому времени большая часть детей еще говорит о себе в тре-ьем лице, поэтому субъект принадлежности обозначается с помо-ттью прилагательных, образованных от его имени (НАТАСИН, 4ЯЯЯ) и т. п. В речи детей, рано начинающих употреблять местоимения, может появиться, наряду с я—мой, наряду с ты—твой. Иногда я и мой могут оказаться смешанными: «МАМА, МОЯ ЛИ-СЮЮ» (рисую),— говорит Анечка С. (1 г. 10 мес.). Это связано с несформированностью выделения существительного как части речи.
По времени употребления мой русские дети значительно отста-ют от своих англоязычных сверстников. Возможно, это связано с более простой фонетической формой английского местоимения ту, а также с отсутствием у него грамматических модификаций (изменения по родам, падежам и числам), усложняющих его освоение.
Разные формы выражения посессивности, как мы уже отмечали, могут сосуществовать в речи одного и того же ребенка. Так, Максим Е. в 1 г. 9 мес. 28 дн. говорил, используя протопадеж (ДЕДИ КАВАТЬ), притяжательное прилагательное (МАМИНА КАВАТЬ}, а также притяжательное местоимение (МОИ ТАПЫ — о тапках).
Ближе к двум годам (у некоторых детей — значительно раньше) появляется конструкция У + родительный падеж. «У АНИ КО-ЛАБЛЬ», — сказала Аня С. в 1 г. 11 мес. 26 дн. Не всем детям удается постигнуть весьма тонкие в стилистическом отношении правила выбора между у меня и мой. Так, та же Аня в 2 г. 10 мес. 28 дн. произносит: «ТЯТКИМОИГЯЗНЫЕ» (Пятки мои грязные),что в грамматическом отношении как будто бы верно, однако уместнее было бы сказать «Пятки у меня грязные».
Трудности усвоения различий между местоимениями мой, твой, наш, ваш определяются трудностями постижения различий между я, ты, мы, вы.
Сложнее всего усвоить правила использования возвратно-притяжательного местоимения свой, однако и здесь ребенок обычно начинает правильно ориентироваться к двум с половиной — трем годам.
Почти не используются детьми для выражения посессивности существительные в родительном падеже (дом отца, куртка мамы 11 т.п.). От конструкций с протопадежом эти сочетания отличаются п°рядком слов. Видимо, это связано с тем, что подобные конструкции носят сугубо книжный характер и редко встречаются в речи Взрослых, обращенной к ребенку.
Замечено, что, задавая вопрос о принадлежности, дети чаще пользуются вопросом кого, чем чей: «Это КОГО домик?» — вместо
«Это чей домик?» Поскольку взрослые таким образом не посту, пают, приходится допустить, что дети отнюдь не автоматически ко пируют формы, используемые взрослыми, но оказываются в состо^ янии строить свои собственные, ориентируясь и в этом случае на общие закономерности языка. В детском посессивном вопросе кого можно увидеть отражение родительного принадлежности (подру* га Наташи, портфель учителя и т.п.).